Эльзе было приятно стоять вот так, когда тебя кто-то обнимает. Последним мужчиной, который ее обнимал, был ее отец. Все остальные воспринимали ее как королеву и ведьму. И относились соответственно — с уважением и почтением. И долей ужаса — вдруг Эльза их превратит в ледяные статуи. И единственный, кто ее не только не боится, но даже рад, что она — такая, какая она есть, это человек, умерший четыреста лет назад. Ее руки сами дернулись обнять его в ответ, и она потерлась носом о его голую грудь. Его кожа пахла дымом от костра.

— А вы ведь правы, ваша честь, — пробормотала она. — Ханс хотел бы со мной расквитаться. Со мной и с Анной.

— И за что же он на вас так зол? — его рука зарылась в ее волосы. Эльза почувствовала, что готова замурлыкать.

— Ханс был тем парнем, за которого я не разрешила Анне выйти замуж, — ее руки поглаживали его обнаженную крепкую спину, и она услышала, как дыхание Фролло стало прерывистым.

Судья с наслаждением вдыхал запах волос Эльзы — это было что-то свежее, морозное… И тут до него дошло осознание того, что происходит. Он держит в объятьях женщину, молодую и прекрасную, она отвечает ему тем же и гладит его по спине. И на нем нет никакой одежды. Фролло ощутил, что его тело начинает реагировать на всю эту ситуацию, и разомкнул объятья, отступив от Эльзы на шаг. При этом ему показалось, что Эльза тихонько вздохнула.

— Он держит на вас зуб из-за такой мелочи? — вздернул брови судья.

— Он хотел жениться на Анне, убить меня и самому править Эренделлом, — Эльза ощутила разочарование от того, что он так быстро отстранился. — Но у него ничего не вышло. Более того, он получил от Анны кулаком в лицо.

— Что ж, это довольно веский повод, — кивнул судья.

Эльза поставила корзину на каменный пол.

— Я тут вам кое-что принесла, ваша честь, — с улыбкой сказала она. — Надеюсь, что вам это понравится.

Первым делом судья поспешно оделся. Если их объятия повторятся, а он бы желал этого, то все-таки он не хотел бы так явно выставлять напоказ свое возбуждение. А штаны вполне помогут скрыть масштабы бедствия.

Затем они с Эльзой пообедали. Он наслаждался ее обществом и едой. Даже когда он был жив, он нечасто общался с женщинами, да и не особо этого хотел, они были слишком скучными, опускали глаза долу, что-то мямлили и были покорны. Его это раздражало. Эльза же спокойно высказывала свое мнение, смеялась, когда он отпускал шутки, что для него было редкостью, и он чувствовал, что это именно она на него так действует, шутила в ответ сама. Она не была робкой, она не боялась его даже после того, что он ей о себе рассказал. Возможно, потому, что вполне могла сама за себя постоять, но Фролло это устраивало. Ему было с ней интересно и легко.

Наконец, она достала из корзины какой-то сверток.

— А теперь самое интригующее, — ее глаза блеснули в предвкушении его реакции, и она дернула за бечевку, связывающую сверток. И, когда плотная бумага обнажила содержимое, Клод радостно ахнул: это была книга! И не просто книга, а книга по медицине, с иллюстрациями!

— Дитя мое, ты просто прелесть! — выдохнул он.

— Боюсь, что когда я буду уходить, ее придется забрать с собой, но нужную страницу всегда можно заложить закладкой, — с долей вины в голосе сказала Эльза, видя, как он счастлив.

— О, нет, дитя мое, не извиняйся и не чувствуй себя виноватой! — запротестовал судья, который услышал вину в ее голосе. — Мы ведь не можем позволить, чтобы такое сокровище сгорело! — он с увлечением листал книгу и восторгался. — Боже, такое ощущение, что автор каким-то образом смог увидеть человеческое тело изнутри! Словно он его вскрыл!

— Но он его вскрыл, — осторожно заметила Эльза.

— Что?! — красные глаза судьи расширились и стали размером с плошки.

— Он вскрывал человеческое тело, чтобы посмотреть, что внутри, — повторила Эльза.

— И его не сожгли как еретика?! — удивлению судьи не было предела.

Ну конечно, подумала Эльза, во времена его судейства это было кощунство и богохульство.

— Нет, ваша честь, — с улыбкой сказала она. — Мы к этому по-другому относимся. Чтобы знать, что происходит с человеком во время болезни, врачи давно уже препарируют тела. И делают операции, чтобы вылечить болезнь.

— В смысле, вскрывают брюшную полость?!

— И не только. А как же иначе? Если у человека аппендицит или еще что-нибудь, по-другому нельзя, больной орган надо вырезать, если он, конечно, не жизненно важный.

— Слава богу, люди стали умнее, — выдохнул судья. — В мое время, чтобы вскрыть мертвое тело, надо было прятаться так, чтобы ни одна душа не прознала, чем занимается анатом. Это грозило отлучением от церкви.

Пока он с жадностью проглатывал знания, Эльзу начало клонить в сон. Она зевнула, положила свою голову судье на плечо и задремала.

Фролло почувствовал, как на его плечо что-то давит. Он оторвался от книги, и увидел, что Эльза сладко спит, прислонившись к его плечу и блаженно улыбаясь. Клод отложил книгу в сторону и осторожно устроил голову Эльзы на своих коленях. В голове у него промелькнуло, что в их первую встречу точно так же спал он. Фролло осторожно коснулся пальцем ее губ и подумал, что в последнее время слишком часто о них думает. Ресницы Эльзы затрепетали во сне. Она нахмурилась, и на лице ее отразилось беспокойство, а затем и страх. Она застонала, и из-под ее ресниц выкатилась слезинка. Ей явно снилось что-то очень неприятное.

Судья сжал ее в своих объятиях.

— Эльза? Эльза, услышь меня, моя дорогая. Это всего лишь сон, — сказал он ей на ухо. — Это сон, моя милая, а наяву рядом с тобой я, и я сожгу любого, кто попробует к тебе подойти без твоей на то воли.

Эльза вцепилась руками в его рубашку и проснулась. Некоторое время она лежала в руках Фролло, сглатывая слезы — этот отголосок кошмара, затем тихо поблагодарила его.

— Знаете, я не люблю, когда мне снятся сны, — сказала она. — Потому что обычно это кошмары. Но не такие кошмары, от которых трясешься в ужасе, вовсе нет. А что-то такое тоскливое, серое, полное безысходности.

— Я понимаю, о чем ты, — судья стер пальцем слезинку с ее щеки. — Лично я бы дорого дал, чтобы кто-нибудь будил меня, когда я был человеком, и мне снилось нечто похожее.

— А сейчас вам снятся сны, ваша честь? — ее глаза были так близко, он буквально тонул в них, а губы… Они манили… Он уже и забыл про Эсмеральду, забыл давным-давно. Какая Эсмеральда? Цыганки больше нет вот уже четыреста лет, но зато рядом есть женщина, которая его не боится. Лицо которой не искажается от отвращения, когда она его видит. С которой у него, в сущности, много общего, и всегда есть о чем поговорить, или, наоборот, просто посидеть молча. Которую он… Нет, лучше об этом даже и не думать. Это просто немыслимо. Он может ее коснуться пальцами или губами, но пойти на что-то большее… В конце концов, она может и разозлиться, что, в ответ на ее дружеское расположение, он ведет себя как озабоченный дикарь. Одну женщину он уже потерял, и ему этого хватило, второй раз испытывать подобное он не хочет.

Клод коснулся губами ее лба.

— Нет, моя дорогая, — сказал он. — Я и сплю-то теперь редко и только в твоем присутствии. А когда ты рядом, мой сон спокоен.