Самое знакомое для него чувство – страх. И самое полезное. Страх – его самая точная оповестительная система о близости смерти. Каждый раз, когда он испытывает на себе это чувство, как едва уловимый шепоток, он выигрывает.

Победить – это его цель. Неизменная цель каждый раз, когда он открывает глаза и закрывает. Каждый раз, когда он крутит тяжёлый облупленный вентиль, царапая пальцы, чтобы открыть дверь. А там… сухой горячий воздух, лабиринты труб и маленькие окошки под потолком, которые призваны пропускать… искусственный свет. Лампы. Везде лампы. Запаянные стены, мазут, скрип железа и строгий надзор. Вроде бы. У них есть писаные и неписаные законы. Последние уже давно заменили первые. Чужакам здесь не выжить, да и собственно чужаков уже давно и не было. По крайней мере, он никогда их не встречал. Точнее… до того дня.

Сначала ему показалось, что это последствия последнего боя. Он буквально собирал себя по кускам с ринга, елозя руками по собственной крови. Правый глаз его не открывался, ресницы были склеены, а вся половина лица, кажется, лишилась своей прежней хрупкой целостности. Он еле стоял на ногах, прижавшись к тёплой стене. Его тело чувствовало вибрацию, исходившую от его опоры. И он на самом деле выбрал не очень удачное место, чтобы прийти в себя, потому что испарения из вентиляционных отверстий в полу были губительны для его здравого сознания. Поэтому, когда в толще пара, подсвеченного красным светом от ламп, находившихся в энергосберегательном режиме, он увидел его, то подумал, что это его Смерть, от которой ему удавалось сбегать так много лет.

Смерть Чонгука была молодым мужчиной в светлой лёгкой одежде, которая, развиваясь, облизывала собой его контрастную тёмную кожу, как если бы, как если бы она была голодным ребёнком, а тело Смерти – желанный леденец из жжёного сахара. Чонгуку так хотелось понять, так хотелось развеять эту иллюзию или доказать её материальность. И он пошёл вперёд, еле переставляя ноги. А Смерть стояла на своём месте, не приближаясь и не отдаляясь, будто бы они были из разных реальностей, будто по какой-то причине эти реальности столкнулись, одна в другой, по очереди и одновременно. Но он так и не дошёл до своей Смерти. За спиной послышалось громкое шипение и хлопок. Чонгук обернулся, вздрогнув от внезапного звука. Там, где он до этого стоял, повалила сильная струя из горячего пара и воды, прямо из вентиляционного отверстия, на котором, если бы Чонгук не отошёл, были бы его ноги.

Смерть оказывается Ангелом. Так Чонгук стал его называть. Каждый раз, когда он его видит. Каждый раз, когда он его слышит. Каждый раз, когда его появление спасает его. Когда благодаря ему он уворачивается на ринге с темнотой перед глазами, почти побеждённый, но видя Ангела чётче, чем собственные руки перед собой. С Ангелом он видит другой мир. Он видит небо и настоящее солнце. А в особые моменты, когда Чонгук лежит на узкой койке, вслушиваясь в гул работающих генераторов, он может будто бы касаться его, чувствовать. И его даже не волнует, что он заливает свою постель кровью, что чувствует опустошение после, что всё это на самом деле крайне разрушающе.

Когда другого не видишь, то и не хочется. Не хочется.

У Чонгука всё просто: он боец, который способен этим заработать достаточно, чтобы не помереть с голоду и помочь тем, кому он хочет помочь. За его спиной прячутся те, кто слабее, те, кому меньше повезло. И Чонгуку этого достаточно. Деваться всё равно некуда. Те, кто пытался выбраться наверх, с большей вероятностью погибали по дороге, заполняя катакомбы своими трупами. Да и единственные, кто действительно знал катакомбы, были люди, что с лёгкостью по пути могли бы тебя подставить ради наживы или если ты вдруг станешь обузой. А ещё за ними велась охота жандармами. И вместе с контрабандистами могли загрести и тебя, а контрабанда – сразу смертная казнь. Да и… Зачем Чонгуку пытаться выбраться? Наверху у него ничего, а здесь внизу дети из резервации и старики, которым он помогает. Здесь его гитара, для которой он не так давно выменял новые струны. Здесь стены его отсека с кропотливым трудом выкрашены белыми линиями, стремящимися соединиться друг с другом, образуя дорогой сердцу рисунок. Здесь он знает правила игры и умеет играть по ним. Здесь его дом.

Но Чувство… Но Чувство, которое обрушивается на Чонгука, такое сильное, что он буквально начинает погибать в этих стенах, в этом гуле. В этом большом железном чудовище. И Ангел. О, Ангел, почему ты такой красивый? Нет. Этого мало. ‘Красивый’ – это мало, чтобы сказать, какой Ангел. И есть ли вообще слово, которым можно его назвать?

Смотри! Я вывернул себя наружу.

— Расскажи.

— Расскажи, расскажи, расскажи!

Вальсирую, прихрамывая под железным снегом.

Чонгук поёт. Он поёт перед детьми. Пытается сделать их жизнь чуточку интереснее, выискивая песни и тексты, которые никто бы не пел до него. Но песни, которые он поёт, думая об Ангеле, другие. Это его слова. Слова, которые рождаются в его голове. Которые выжигают его изнутри тоской и мечтами. Мечтами, которых он боится. Чонгук злится и просит в каждом своём слове.

Смотри! Да не на что смотреть, в округе ничего не видно.

— Чонгу, Чонгу, Чонгу! Ну, расскажи!

Словно птица, ночь кружится, я тебе спою.

Тёмной ночью в тёмном небе чёрная луна.

Ты один и я один, ночь темна.

Ночь темна...

Не проститься, не забыться.

Давай ложиться спать.

Ведь нас никогда, нигде, никогда не было.

Нас никогда, нигде, никогда не было.

Нас никогда, нигде, никогда не было.

Клянусь, я буду добр к тебе.

Ведь завтра я ещё не умру.

Но кто его знает.

Клянусь, я буду добр к тебе.

— Почему ты больше не рассказываешь про Ангела?

У Чонгука кончики пальцев дрожат. Он смотрит на лица чумазых детей, которые окружают его и заглядывают любопытно ему в глаза. Они так сильно любят слушать про него, но…

— Ангел… Я больше его не видел. Он пропал.

— Тогда ты должен отыскать его, так?

Чонгук горько смеётся.

— Ох, если бы всё так было просто. А как же вы? Как же вы без меня? — он пытается всех обхватить и сжать в объятиях, вжимаясь лицом в чью-то костлявую грудь.

— А как же Ангел без тебя, как же ты без Ангела? — на голову Чонгука приземляется тёплая морщинистая рука. — Жизнь слишком коротка, Чонгук-и. Не отказывайся от своей жизни.

Не отказывайся. Не отказывайся. Не отказывайся от жизни, Чонгук.

Он это говорит себе каждый день. Где бы он ни был, чем бы он ни занимался. И он пытается не упустить ни одной детали, не быть спонтанным. Он даже присматривается к потенциальным контрабандистам, пытаясь найти среди этих лиц хоть кого-то, кто нравился бы ему больше всего. Но на самом деле, если предположить, что каким-то чудом Чонгуку удастся выбраться живым из катакомб, то он ведь не знает того мира наверху. Он не знает, куда ему идти, как искать и стоит ли вообще? А вдруг… вдруг его Ангел мёртв? Вдруг что-то случилось, такое ведь бывает, да? Такое бывает. И от этого Чонгук чувствует сильную боль, он чувствует себя беспомощным. Ведь он только и мог, что украдкой ловить его образ с чьего-то позволения, ведь этого было так мало. Так мало, чтобы узнать больше, так мало, чтобы стать кем-то более важным, чем просто далёкой душой, которая тянется в мольбе почувствовать тепло и увидеть рассвет.

Чонгук не уверен. Он боится. Он только и может, что становиться с каждым днём всё уязвимее и злее. Он только и может, что вымещать зло на ринге, соглашаться на заранее проигрышные бои, выбивая свои деньги и отбивая своё тело с костями.

А ещё Чонгук видит сны. Мутные, непонятные, они наполнены мельтешащими образами, как смазанные огоньки. И голоса, много голосов, среди которых едва-едва пробивается голос Ангела. Он просит: ‘Пожалуйста’. Повторяет это слово так часто, что Чонгук просыпается на мокрой подушке и с трещащей от боли головой. И это, кажется, продолжается бесконечно, пока ‘пожалуйста’ не становится блеклым и будто бы смиренной привычкой. И так хочется это изменить, так хочется ответить, хоть как-то, прикоснуться, позвать: ‘Ангел’. Чонгуку кажется, что он умирает следом, на своей узкой койке, захлебнувшись этим ‘пожалуйста’ и своей беспомощностью, чтобы наконец-то встретиться с Ангелом хотя бы после смерти. Его тело дёргается в неконтролируемых судорогах, сбивая всю постель, и он даже позвать никого не может. Он будет похоронен под толстыми железными стенами, в отсеке за дверью, которую без самого Чонгука так просто не открыть. Рядом с койкой стоит его гитара, напротив на стене жалкая попытка нарисовать мир наверху по пьяным рассказам контрабандистов, стопка книг от них же и пластинок, над которыми он чах, как над драгоценностями, в углу у входа на полке лежат беспорядочно бинты, капы и перчатки, которые он давно не надевал. Так его и найдут, наверное…

Всё меняется. Теперь он видит лицо. Красное полное лицо, с которого стекает пот. Он слышит крик Ангела, чувствует странный специфический запах и как ни странно холод. Когда к ним приближаются ещё люди, Чонгук понимает, что это всё реальность.

К нему подходит женщина со шприцом в руках, и озабоченно наблюдает за всем пожилой мужичина по правое плечо другого мужчины, у которого взгляд, пожалуй, самый незаинтересованный из всех. Чонгук чувствует страх. Нет, он чувствует ужас, испытываемый Ангелом. Чонгук наполняется до краёв этими эмоциями, своими и чужими, как коктейль, который варят безумные черти в своём котле, перемешивая и добавляя новые и новые ингредиенты. От котла смердит, и от этого наворачиваются слёзы, потому что глаза и нос жжёт, а язык кажется бесчувственным куском мяса, на котором перекатывается безвкусная слюна.

С Чонгука поднимается тяжело мужчина, который восседал на нём, не давая двигаться. Тело будто не своё, но в этой ситуации, Чонгук пытается взять его под контроль всеми силами. От него не ожидают явного сопротивления, потому что этих секунд хватает Чонгуку, чтобы воспользоваться ситуацией, когда он оказывается открыт. Он складывает ладони вместе, будто собирается набрать в них воду, а затем разводит их, образуя руками ‘лодочку’. Он бьёт этой ‘лодочкой’ с оттяжкой точным отработанным ударом ровно по уху. Этого хватает мужчине, чьё лицо Чонгук увидел самым первым, чтобы потерять сознание. Чонгук вовремя оказывается за пределами кровати на полу, когда тот грузно падает вперёд лицом в подушку.

Перед Чонгуком трое. На языке вертится: санитар, Профессор и дежурная медсестра. Он также видит других людей, которые прячутся под одеялами, пытаясь не вмешиваться. Это его тревожит, он делает заметку в своей голове на их наличие, обращая всё своё внимание в первую очередь на медсестру. Она первая может позвать на помощь, что прибавит Чонгуку проблем. Профессор полагается на санитара, который в свою очередь полностью полагается на свою физическую силу, мысленно доминируя. Чонгук действует быстро: он выбивает из рук женщины шприц и проделывает тот же хлопок по уху, что и с тем большим парнем до этого. Краем глаза он замечает санитара, который выпячивает плечи, чтобы казаться выше. Чонгуку важно не дать ему даже и шанса его загнать в угол между кроватью и стеной, потому что однозначно с ним будет намного тяжелее, хоть он и очевидно не такой быстрый, как Чонгук.

Важное правило, когда противник больше тебя и тяжелее – хитрость и скорость, а также нокаутирующие удары, пока тот не начнёт применять всю свою силу против тебя. Чонгук без перчаток или бинта, которые могли бы защитить костяшки, и он уже готовится сбить их об этого громилу.

— Тэхён, — слышит Чонгук голос Профессора, от которого по позвоночнику расходятся противные мурашки. — Мы просто хотим тебе помочь.

Санитара на месте удерживает маленькая рука Профессора. И Чонгуку не нравится такой расклад событий, особенно когда его рот раскрывается, и до ушей долетает истеричный выкрик Ангела:

— Нет!

— Тэхён… помнишь, мы говорили о том, что проявлять агрессию – плохо? Нужно стараться, мальчик мой. А ты не стараешься. И вот, что устроил.

— Нет! Нет! Нет! — руки поднимаются и закрывают уши.

Стоп. Это не руки Чонгука. Это не его руки.

— Ангел, — пытается сказать он, но рот не слушается. — Ангел, я здесь.

Чонгука снова наполняют эмоции, заставляя его задыхаться. Голос Ангела хриплый, срывающийся. Он рычит, неспособный выразить себя в словах. Чонгук пытается изо всех сил снова взять контроль, потому что он видит, как пальцы Профессора разжимаются и отпускают санитара.

— Ангел, — повторяет он, испытывая странное чувство напряжения всеми клеточками тела.

Санитар заслоняет собой Профессора и надвигается на Чонгука, который вперемешку с чужим отчаянием делает то, что он привык делать. То, чем он жил все эти годы, то, благодаря чему он жил. Он бьёт его апперкотом правой руки туда, где нижняя челюсть сочленяется с ухом, поражая шейный отдел позвоночника. Санитар падает спиной назад, даже не понимая, что произошло. Чонгук зыркает на Профессора и говорит ему:

— Вам лучше стоять на месте и не двигаться. Вы даже не успеете сделать и шаг, если я посчитаю вас угрозой.

Чонгук садится на санитара, придавливая его шею согнутой рукой.

— Ты у нас не боец, да? Двигаешься плохо. Пытаешься взять грубой силой тех, кто слабее тебя.

Тот дёргается под ним, и Чонгук начинает давить на шею под подбородком сильнее.

— Тш-ш. Ты же понимаешь, что не в выигрыше? В этот раз это не ты.

Он отпускает шею санитара и даёт ему вдохнуть воздуха, чтобы затем ударить его в переносицу.

— Личное дело и карта. В кабинете Профессора.

Чонгук поднимается на ноги и дёргает головой, пытаясь прогнать щекочущее чувство, что накрыло его. Он подходит к Профессору, который отступает от него, расширив глаза за стёклами очков.

— Ты ведь не Тэхён, — говорит он.

— Личное дело и карта.

— Я понял, Ангел, — тихо произносит Чонгук, тепло улыбаясь, а затем меняется в лице, обращая внимания на Профессора. — Вы не позвали на помощь. Почему? Могли бы попробовать взять меня количеством, хоть я вам и пригрозил.

— Ты не Тэхён, — но того, как будто заело.

— Где же охрана? Или ещё парочка таких санитаров?

Ноги Профессора упираются в край кровати одного из пациентов. Его рот широко открывается, и в эту секунду Чонгук затыкает ему рот.

— А кто-нибудь из вас? А? — Чонгук обращается к пациентам, которые за всё время не издали ни звука, но, кажется, что это всё ещё бесполезно. Он снова возвращает своё внимание к Профессору. Теперь он кое-что понимает. Понимает, почему.

Профессор мычит в его руку, дёргаясь в хватке.

— Профессор, вы носите с собой ключи, верно? — Чонгук шарится по его телу второй рукой, пытаясь сквозь одежду нащупать нужный ему предмет. Он не особо уверен в том, что те слова, которые он говорит – его. — Верно. Ключи всегда при вас.

Чонгук сжимает в руке найденные ключи. Он смотрит в глаза Профессора, и его разрывает от злости, не его злости. Он хватает Профессора за плечо и подводит обратно к лежащей на полу медсестре, чтобы подхватить рядом с ней выбитый ранее Чонгуком шприц.

— Очередное дерьмо, которым вы меня накачивали весь этот месяц, чтобы я даже языком не мог ворочать.

Чонгук чувствует в Ангеле хладнокровие. Хладнокровие, с которым он втыкает иглу в шею Профессора, нажимая на поршень.

— Теперь попробуйте и вы.

Это тяжело. Тяжело осознавать, когда ты – это ты, а когда не ты. Чонгук не понимает, как он, очевидно, лёжа в своей постели, может находить здесь, может говорить, слышать, чувствовать и взаимодействовать. И он уверен, что Ангел тоже ощущает себя подобным образом. Они оба мечутся внутри, и он не знает, чем эта борьба закончится, сможет ли Чонгук вернуться в своё тело, или останется в этом, уживаясь с ещё одним голосом в голове.

Его ноги осторожно переступают порог палаты, он выглядывает в тёмный коридор. Чонгук не знает, куда идти, но это не мешает ногам тихим шагом направляться к одной из двери у противоположной стены. Чонгук будто бы наблюдает за всем со стороны без права голоса. Его воля проигрывает воле Ангела, который проникает в кабинет, очевидно, Профессора. Небольшая комната, вдоль стен которой стоят металлические шкафы с кучей ящичков, столом посередине, но чуть к дальней стене, двумя стульями, вешалкой у входа, книжным шкафом и грамотами и вырезками статей из газет на самых видных местах. Для Чонгука такая обстановка кажется даже уютной. Без железных стен и торчащих труб. Однако и у него дома наверняка есть похожие отсеки, у каких-нибудь чиновников или детективов.

Ангел старается не шуметь, рыская по столу, его ящикам, а затем и по металлическим шкафам. Он забирает всё, где есть его имя. Буквально всё. В их его руках целая стопка из бумаг и двух папок. С ними будет проблематично выйти отсюда и лучше бы от них избавиться. Они оглядываются к вешалке с одеждой. Там висит пальто и шляпа, но очевидно, что Ангел больше в размерах, чем Профессор, и если шляпой он может воспользоваться, то пальто навряд ли на него налезет. Но они пробуют всё равно, застёгивая натужно пуговицы. Так, главное не делать резких движений.

Это ведь не поможет, да? Да.

Пальцы снова оказываются на пуговицах и расстёгивают их, а затем нерешительно лезут в карман, нащупывая монеты. Пальто отправляется на своё место. Ангел возвращается к столу и из верхнего ящика достаёт тканевую сумку, которую заметил ранее. Он складывает туда все документы, подтверждающие его нахождение в этом месте. И выбирается из кабинета со шляпой на голове. Сердце стучит громко и испуганно. Ангел не хочет, чтобы их кто-то обнаружил, хоть и Чонгук готов отбиваться до самого конца. Он ведь… Он ведь появился здесь ради этого. Чтобы защитить Ангела.

Они снова идут в сторону палаты, в которой находились ранее, и на секунду замирают, заглядывая внутрь. Главное, чтобы всё было так, как они оставили, чтобы никто из тех, кого вывел Чонгук из строя, не очнулись. Они вглядываются в темноту палаты, но из-за дальности кровати, на которой был Ангел, непонятно.

Следующее помещение, в которое со знанием дела отправляется Ангел, оказывается прачечная. Кажется, Чонгук видел во снах похожие очертания этой комнаты. Может быть, он всё это время видел и не совсем сны? Или то, что он видит сейчас, это всё же сон? Нет, не может быть. Это не сон. Чонгук чувствует, как болит рука Ангела, которой он бил, даже если сейчас он больше наблюдатель, чем активное действующее лицо. И это оказывается концом для Чонгука здесь. Он чувствует, как гаснет внутри Ангела, как растворяется в воздухе, покидает его. И если честно, будь у него возможность, он бы вцепился и не отпускал. Он был бы готов остаться так навсегда.

— Ангел, будь осторожен, — говорит Чонгук, неуверенный, что его услышат, потому что перед его глазами снова Ворота пестрят белой краской на его стене отсека, снова гитара рядом, стопки книг и пластинок, а у входа полка с боксёрскими бинтами, перчатками и капами.

•◉•

— Мне нужен кофе, — устало говорит Тэхён из-под полей шляпы, поглядывая на сонное лицо охранника.

В кармане куртки, которую он нашёл в прачечной, лежат пустые ампулы и наполненные шприцы. Тэхён не уверен, что именно там, но очень надеется, что это способно вырубить, как и Профессора. Он молится про себя, чтобы ему не понадобилось применять это сейчас, надеясь выйти спокойно. Ему везёт, что охрана ещё не сменилась. Что она сонная и еле соображает.

— Всем он нам нужен, — шутит охранник у двери в Зале Ожидания с внутренней стороны, а с другой ему поддакивают, тихо хмыкая.

— И не такой дерьмовый, какой готовят здесь, — подхватывает Тэхён, подначивая открыть уже ему дверь. — В столовой он похож на ослиную мочу.

Охранник встаёт со стула, на котором, вероятно, пытался дремать, и начинает возиться со связкой ключей.

— Вот уж точно, — слышится голос с обратной стороны двери. — Ты чего там так долго, давай, я открою?

Охранник, что стоит рядом с Тэхёном, всё перебирает ключи, пытаясь крупными пальцами подцепить самый маленький.

— Какого чёрта, делают такие маленькие ключи, я им, что, Динь-Динь, что ли?

— О боже…Не задерживай человека.

Тэхён с облегчением слышит щелчок замка, ему нужно как можно скорее покинуть это место, пока за ним не кинулись.

— Я скоро вернусь, — добавляет Тэхён для убедительности, протискиваясь мимо охранника с опущенной низко головой, — так что не закрывайте двери.

— Нарушение устава, — уныло протягивает охранник. — Что б, его.

Тэхён на секунду сталкивается взглядом со вторым охранником и замирает, когда тот говорит:

— Шляпа Профессора?

Чёрт! Чёрт! Чёрт!

— Мне идёт? — находится Тэхён. — Профессор посоветовал мне портного, который сшил её. Он сказал, что у меня отвратительный вкус на шляпы.

— Профессор у нас тот ещё модник, — гогочет первый охранник.

Второй охранник щурится на Тэхёна, присматриваясь к его лицу. Он уже открывает рот, чтобы задать вопрос, и Тэхёна это нервирует до скатывающегося пота по вискам. Он протягивает левую руку раньше, обрывая вопрос своей репликой.

— Кстати, кажется, когда я сюда пришёл, здесь была другая охрана. Так что, будем знакомы. Я – аспирант университета N, Ренуар, буду теперь здесь часто появляться.

Охранник оторопело жмёт в ответ руку, бурча себе под нос, что их опять не предупредили. Тэхён облегчённо делает шаг вперёд к зазывающему его коридору, где находится спасительный лифт, и кидает вслед, сжимая полы шляпы:

— Ещё увидимся.

Он идёт спокойной походкой, даже ленивой до угла, за который, завернув, начинает бежать, чуть не спотыкаясь о собственные ноги. Тэхён лихорадочно прижимает кнопку вызова лифта, вслушиваясь в тишину коридора. Он сильно потеет. Если снимет шляпу, волосы точно будут, как если бы он вышел недавно из душа.

Спокойно. Всё хорошо. Он почти на свободе.

Двери лифта открываются, и внутри зазывно начинает мигать лампочка. Тэхён заносит ногу, чтобы шагнуть внутрь, но останавливает себя. А если в этот лифт кто-то войдёт, пока он будет спускаться вниз? Если это будет той мелкой ошибкой, из-за чего Тэхён не сможет сбежать? Тэхён перегибается туловищем внутрь, чтобы нажать на кнопку первого этажа, и отскакивает от лифта, давая дверцам закрыться. Тэхён взволнованно и тяжело дышит, где-то рядом должна обязательно находиться лестница.

Он перебежками следует по коридору в поисках нужной ему таблички и, обнаружив её, чуть ли не вскрикивает от радости, но вовремя затыкает себе рот. По лестнице спускаться так же страшно, как и идти по пустым ещё коридорам. Тэхён пытается не шуметь, но и не слишком медлить. Всё время кажется, что откроется дверь на очередном лестничном пролёте, и там будет уже вооружённая охрана посерьёзнее дубинок. Единственное, что его кое-как успокаивает, так это то, что то сумасшествие, которое с ним произошло, когда Боб его обездвижил на кровати. Его Чувство, Чонгук, до которого Тэхён всё это время пытался докричаться, был рядом с ним. Когда Тэхён был в отчаянии, Чонгук был рядом с ним. Тэхён никогда такого не испытывал. Такого единения, что ли, с другим человеком. Как будто Тэхён – Чонгук, а Чонгук – Тэхён. Неужели ‘родственная душа’ – это не просто слова?

Тэхён оказывается перед дверью, ведущей на первый этаж. Он громко сглатывает и хватается за ручку, проматывая в голове воспоминания об ощущениях, когда с ним был Чонгук, несмотря на все слова Боба о том, что Чувство невозможно вернуть самостоятельно. Это последний рывок. Последний рывок, и он свободен. Тэхён открывает дверь и выглядывает в коридор. Здесь более шумно, чем наверху, и это заставляет волноваться.

Он пытается держаться уверенно, не привлекать к себе лишнее внимание. Но его рука всё равно чересчур крепко сжимает лямки сумки, в которой он выносит заведённые на него бумаги, и шляпа его чересчур низко натянута на глаза. Он невпопад здоровается с пожилой уборщицей и тут же прячет своё лицо, покусывая нервно губы. Тэхён видит через большие окна и стеклянные двери, что уже рассвело, а это значит, что, скорее всего, Тэхёна уже начали искать. Подходя уже к дверям на выход, он слышит, как на ресепшен поступает звонок, и это является для него сигналом, чтобы вылететь из здания быстрее пули. И побежать сразу на проезжую часть через дорогу, чтобы оказаться как можно дальше от В.Ц.Ч. Тэхён несётся, не оглядываясь, куда глаза глядят. Только лишь бы скрыться, лишь бы его не смогли найти.

Он оббегает людей, просит прощения, некоторые вслед ему кричат, что он сумасшедший и ‘эй, осторожней’. Но главное, чтобы это были не ‘Ким Тэхён! Ким Тэхён! Если вы не остановитесь, мы выстрелим!’. Ага, как в дикое животное, лошадиной дозой транквилизатора. И всё, песенка Тэхёна точно спета. После такой попытки побега, он даже думать боится, что его может ждать.

Тэхён оказывается в каком-то парке. Он безумно оглядывается по сторонам, натыкаясь на ларёк с газетами и журналами.

— У вас есть спички? — дрожащим от долгого бега голосом спрашивает Тэхён.

Продавец лениво чешет свою седую густую бороду и безразлично смотрит на Тэхёна.

— Да, где-то были…

Тэхён нервно топает ногой, постоянно смотря по сторонам.

— Сколько это будет стоить?

— Полторы ***.

Тэхён опускает руку в карман, в который он затолкал стащенные у Профессора монеты из пальто. Он мысленно пересчитывает их на ощупь и тянет облегчённую улыбку, когда пальцами выуживает из кармана нужную ему сумму.

— Держите.

В руки Тэхёна попадает простая коробочка со спичками с логотипом местного завода по их производству. Он отходит от ларька и идёт вглубь парка уже более спокойной походкой, но пытаясь скрыться между деревьями. Здесь наверняка нельзя жечь, но Тэхёну нужно избавиться от документов. В конце концов, он натыкается на пруд с утками. Здесь ещё мало людей, только бегуны занимают собой асфальтированные дорожки. Тэхён выискивает себе самое укромное место, прямо у кромки с водой, спустившись с пригорка. Носки его ботинок мокнут, потому что клочка земли очень мало для каких-либо широких манёвров. Тэхён приседает на корточки и высыпает из сумки бумаги. Он поджигает одну за другой, отправляя пепел в воду. На это приходится потратить достаточно времени, он волнуется о том, что В.Ц.Ч. может подключить полицию. Но с другой стороны. Единственный человек, кто сможет доказать, что Тэхён был в В.Ц.Ч. – это его отец, которому уже наверняка сообщили, что Тэхён сбежал. Но даже так… даже так. Бумаг на Тэхёна там нет. Они все отправились пеплом по воде.

Господи, Тэхёну нужен адвокат. И очень хороший. А ещё деньги, ночлег и новая одежда.

Он поднимается на ноги, скрипя болезненно коленями. Тэхён перебирает оставшиеся монеты в кармане. Их хватит разве что оплатить пару звонков по таксофону. Тэхён сжимает кулаки. Ладно. Он позвонит Эллен, как бы ему ни хотелось её вмешивать в это. Но он больше не может никому доверять. Он не может позвонить своему брату, потому что тот всегда был на стороне отца. И он… он всё ещё не знает, как связаться с Чонгуком, которого теперь-то он точно обязан найти. И даже не для того, чтобы просто прекратить Чувство. А потому, что они должны встретиться, просто должны.

Тэхён готов поддаться этой странной магии Чувства. Он готов принять её условия полностью и не пытаться её обесценить.

Чаще всего Чонгук появляется в рассветных сумерках. Как будто выходит из тьмы, в которой вместе с ним прячутся все тени Тэхёна и его. И на этой границе между тлеющей ночью и утром Тэхён в первый раз увидел его в плотном облаке пара, думая, что ему просто снится сон.