В четверг первое, что видит Юнги — так это Пак Чимина с его пухлыми щеками и угрюмой аурой, на что лишь приподнимает брови, стараясь не показывать искреннего недоумения по поводу того, почему этот мелкий и вечно хандрящий карлик стоит посреди спортзала и разговаривает с Чонгуком, зажав баскетбольный мяч подмышкой. Сегодня четверг, а значит, тренировка; тренировка же предполагает весёлое времяпровождение с той пятёркой людей, которых он называет друзьями. Пак Чимина в этом списке нет.

— Чонгук сказал, что он играл в баскетбол в Сеуле, вот мы и подумали: а почему бы и нет? — объясняет позже Хосок, легонько похлопав его по плечу. — Да и не только же Намджуна на скамейку запасных сажать, — добавляет он с ухмылкой (на что раздаётся «Эй, я все слышал» от упомянутого Джуна).

Юнги лишь пожимает плечами и тихо вздыхает, когда Хосок, улыбнувшись ему напоследок, присоединяется к новенькому на поле. Всё будет в порядке. Ему вообще должно быть всё равно. Ну да, ему трудно принять в их непоседливую компанию кого-то нового, ведь четверги значат нечто особенное для всех шестерых — не семерых. Добавь одного, и баланс будет нарушен. Да и вообще, семь — число нечётное, а всем известно, что говорят про нечётные числа.

Юнги качает головой: он явно преувеличивает. Ну что плохого, если к ним присоединится еще один человек? Ничего ведь не изменится. Совсем ничего.

-.+.-

То, что мальчишка хорош, становится ясно уже через десять минут после начала игры, сразу после того, как этот угрюмый парень прерывает его подбор, но Юнги не позволяет такому повториться — начинает играть в полную силу, и вот закидывает в корзину уже третий трёхочковый.

— Хён, ты смерти нашей хочешь? — жалуется Чонгук, пытаясь отдышаться.

— Если бы я хотел твоей смерти, ты бы уже болтался на баскетбольном кольце с языком наружу, вот это была бы смерть, да, — ухмыляется Юнги, вытирая пот со лба.

— Можешь с Намджуном поменяться, если хочешь, — предлагает младшему Тэхён. Весь их матч три на три недовольный Намджун просидел на скамейке со скрещёнными на груди руками и хмурой миной.

— Не, я лучше помру прямо тут, чем Намджун-хён меня заменит, — смеётся Чонгук.

(И, конечно, снова упомянутый Ким со скамейки в ответ на издёвку кричит: «Эй, я тебе ещё покажу, что хотя бы раз могу попасть в кольцо!»)

-.+.-

Этот четверг заканчивается победой его команды и предложением сердитого Намджуна на следующей неделе посадить на скамейку запасных Юнги, а Сокджин еще добавляет, мол, так честно будет, а то сегодня Юнги над новеньким безжалостно поиздевался. Они вместе выходят из зала, переговариваясь — в основном обсуждают то, как Чимин хорошо и круто сыграл, остановив тогда его первый подбор, как здорово он пасует и выбирает позицию на поле, и — это сильнее всего резануло ухо Юнги — что ему стоит присоединиться к команде.

Сам же мальчишка весь день говорит мало, ходит, как и обычно, задумчивый и хмурый, иногда неуверенно отвечает на вопросы, а потом снова опускает взгляд на свою любимую невидимую подружку, поселившуюся на полу. Он не прекращает прятать глаза (или же просто влюбился в свои ноги, кто его знает) и избегает зрительного контакта как огня.

Все друзья быстро расходятся по домам кто в какую сторону, оставляя Юнги в знакомой уже ситуации — наедине с Чимином, который идёт немного впереди и поворачивает от школьных ворот в том же направлении, куда надо и Юнги. Старший молчит, не отводя взгляда от Пак Чимина перед собой; гадает, когда эта фигура свернёт на другую улицу.

Через десять минут Юнги уже задумывается, не соседи ли они с Чимином. Сам Мин живёт довольно далеко от своих друзей, на Сончонгыль — в тридцати минутах от центра Йоранмёна к северу. Юнги приходится пересекать три моста и акры рисовых полей, чтобы добраться до отрезка поднимающейся в гору дороги, по которому до дома идти уже пять минут. Пусть утомительно, но ему нравятся эти прогулки, ведь по пути он может заниматься в полной тишине тем, что любит больше всего. Собственно, поэтому присутствие Чимина его и не беспокоит. Они молча идут дальше, шагах в десяти друг от друга.

Намного более высокий парень (всего на сантиметр, но разница ощущается, словно десять) поднимает взгляд. Сколь сильно он ненавидит это место, но в Сеуле не найти такого неба — где красный закат перетекает в оранжевое, то тут, то там запятнанное фиолетовым; где яркая луна, выглядывающая с противоположной стороны горизонта, любуется на эту прекрасную картину и с грустью смотрит на своего возлюбленного, исчезающего на западе. Ночные спутники ждут своего часа, готовые озарить сиянием ночное небо, усыпанное мерцающими огоньками, рисовать на нём, как художник на холсте, превращая в настоящее произведение искусства.

Закат — его любимое время суток, когда он закидывает руки за голову, а ноги переступают по дороге сами собой. Он теряется в своих мыслях и складывающихся в голове строках, отбивая медленный ритм пальцами по ладони, а полчаса пути всегда кажутся жалкими минутами в компании свежего горного воздуха и прекрасного неба.

Из мыслей его выдёргивает внезапное движение впереди: Чимин поворачивает голову, похоже, понимая — или любопытствуя — кто идёт за ним все это время, но сразу же отворачивается, замечая за собой Юнги, и разрывает их короткий двухсекундный зрительный контакт.

Опять же, именно в эти, самые любимые свои моменты, Юнги иногда показывает, что не такой уж холодный, ленивый и равнодушный к чужим проблемам человек, каким его считают друзья, хотя эти маски он носит с гордостью.

— Почему ты уехал из Сеула? — спрашивает он как бы между прочим.

Чувствует себя он так же, как и в прошлый их разговор (если это разговором-то можно назвать).

Чимин отвечает спустя пару шагов, поколебавшись:

— Какая тебе разница?

Ну конечно. С чего бы пареньку отвечать холодному, постоянно отпускающему едкие комментарии Мин Юнги, который однажды наткнулся на него, плачущего в одиночестве, в классе?

— Никакой, просто так спросил, — небрежно бросает он в ответ. И правда не его дело; всему виной лишь любопытство, ведь кто в здравом уме покинет такой город, как Сеул, ради сельских домиков, окруженных лесами и полями риса? Видимо, кто-то такой, как Пак Чимин.

Их всё еще разделяет метра три, и они даже не смотрят друг на друга (а Юнги казалось, что это уже пройденная стадия).

— Я уехал…

Он уже и не думал, что парень ответит.

— …потому что здесь не Сеул. А в Сеуле люди, которые не хотят меня там видеть.

Они снова идут в тишине, а Юнги почему-то представляет слёзы в глазах мальчишки. Эта мысль раздражает.

— Как жаль, что здесь тебя видеть тоже никто не хочет, — произносит он, ухмыляясь.

(И только потом осознает, насколько этот комментарий был неуместный. Не стоит меня винить — думает Юнги. Он всего лишь пошутил, попытался поднять парню настроение. Печально, что Чимин этого не понял.)

Сегодня Чонгук даже притащил новенького на тренировку. Он все такой же унылый.

-.+.-

Они разговаривают — Юнги отчетливо слышит за спиной этот низкий голос. Почему он вообще вслушивается? Ясно, почему — история нагоняет сон, скучно настолько, что любые Тэхёновы глупости кажутся интересными. Да, вот прямо настолько. Юнги поворачивает голову, косится на них краем глаза: сидят, черкают что-то на листочке.

Как глупо. Повернувшись во второй раз, он видит бездарно нарисованную на листке карикатуру их исторички с усами и огромной бородавкой на носу.

— Дорисуй ей бороду, — шепчет Чимин Тэхёну, который сжимает в пальцах ручку, и тот с энтузиазмом пририсовывает длинную острую бородку.

— Может, поволосатее её сделать? — спрашивает Тэхён. Эта парочка явно не замечает внимания Юнги, и так уж получается, что все трое не замечают историчку, уже приближающуюся к их партам.

— Идиот, на груди волос добавь. Мне кажется, они у нее есть, — присоединяется Юнги.

— Что вам кажется, Мин?

Юнги, сглотнув, поворачивается и смотрит на учительницу, как и те двое, что сидят за его спиной.

— Что ваша красота не сравнится даже с Клеопатрой?

— А мне кажется, вы втроём заслужили наказания.

-.+.-

Их всего лишь выгоняют из класса, но сейчас, стоя в коридоре, Юнги этому только радуется — не приходится больше сидеть на скучном уроке. Монотонным голосом учительницы умертвлять можно. За такое надо статью ввести. Ему хочется закрыть глаза и вздремнуть, но в вертикальном положении не очень-то получается.

Чимин стоит рядом; Юнги не обращает на него никакого внимания. Здесь намного лучше, чем в классе, только бы поспать еще. Повернуть голову его заставляет всхрап. Юнги теперь до вечера будет ходить с едва открытыми глазами и клевать носом, а вот Тэхёну досталась способность засыпать стоя, склонив голову к плечу.

Однако за этим следует нечто ещё более странное (и довольно нелепое). Смех, который он никогда не ожидал услышать, почему-то въедается в память вместе с последовавшей вскоре улыбкой, заменившей вечно угрюмое выражение на лице парнишки. Юнги несколько секунд осознаёт: смеялся Чимин. По-видимому, над Тэхёном: над его идиотским выражением лица и приоткрытым ртом, из уголка которого вот-вот закапает слюна, отчего он станет выглядеть еще более тупо. Но мальчишка и правда смеялся. Юнги явно преувеличивал, считая, что Пак Чимин такие звуки никогда не издаёт.

Кажется, он пялится слишком долго, потому что вскоре улыбку, которая так его увлекла, сменяют нахмуренные брови и красные щёки, и лишь тогда он понимает, что Чимин смотрит на него. Его собственные щёки сразу вспыхивают, так же, как и у мальчишки, и Юнги быстро отводит взгляд, опуская его в пол.

Атмосфера вокруг заметно тяжелеет.

— Не смотрел я на тебя, — говорит он, каким-то чудом умудряясь произнести это нормальным тоном, немного безразличным и скучающим. Он же не девочка. Не Джэин, что украдкой смотрит на Чонгука, и не Минджу, которая приходит по четвергам в спортзал только затем, чтобы увидеться с ними. Но, опять же, у Минджу приходить повод есть, который к данной ситуации никак не относится.

Чимин, однако, лишь улыбается, сдержав тихий смешок — Юнги этого, конечно, не замечает.

-.+.-

Той же ночью он садится записывать очередные пришедшие ему в голову строки для рэпа, и сам не замечает, как вместо привычной ругани уже выводит в блокноте заметки о прошедшем дне.

Нас выгнали из класса из-за Тэхёна и этого сопляка.

Сразу же вспоминается смех Чимина, словно озаривший светом угрюмое лицо этого мелкого, и вызвавший улыбку у Юнги тоже. Он неосознанно начинает улыбаться даже сейчас, пока нацарапывает внизу страницы совершенно ненужное короткое предложение.

Сопляк смеялся.

Он раздумывает над парочкой бесполезных эпитетов, которыми можно описать смех, что почему-то не выходит у него из головы, но тут включается здравый смысл и напоминает, как глупо со стороны Мин Юнги вообще его упоминать.

(Вскоре Юнги густо закрашивает последнее предложение черным маркером)