– Как жаль, что ты вчера так и не появился, – ехидничает Намджун. – Юджин расстроилась. Знаешь, она надеялась, что ты придёшь.

– Чтоб тебя, Намджун. Хватит слухи распускать, – Юнги пихает его в бок.

Очередная перемена, на которой они всемером отдыхают на своем обычном месте у двери, ведущей на крышу. Оказалось, вчера ребята уехали кататься по городу с девочками, решив, что Юнги с Чимином просто забьют и пойдут домой, а если и захотят присоединиться, то Тэхён – как он объяснил на полном серьёзе – посылал Чимину по установленному телепатическому каналу инструкции, где их искать.

– Отчасти я даже завидую тому, что тебя вчера с нами не было, хён, – говорит Чонгук. – Мы чувствовали себя полным дерьмом, потому что приходилось весь вечер смотреть, как Сокджин-хён флиртует с Минджу-нуной.

– А по-моему, всё было наоборот, – протестует Сокджин, заливаясь краской.

– Она так влюблённо обнимала его, когда ехала позади хёна.

– Да и вообще было нечестно, что вчера на велике каталась только одна милая парочка, поэтому мы с Хосоком решили признаться всем о своих чувствах и показать, какие из нас сладкие голубки, – влезает Тэхён, корча уродливые рожи и одновременно с этим тиская Хосока за щёки. Хосок – такой же идиот – подыгрывает, надувая щёки и тыкая Тэхёна пальцем в нос почти что чересчур отвратительно.

Юнги от такого чуть не тошнит. Краем глаза он замечает, что Чимин, почему-то, немного беспокойнее, чем обычно.

– Не знаю, кого я презираю сильнее: Джина с Минджу за то, как они убого палятся, или Хосока с Тэхёном за их отвратность, – жалуется Намджун. Он смотрит на двух идиотов, которые закрылись книгой и делают вид, что целуются за ней. – Наверное, все-таки вас, ребята.

– Они всегда такие, не обращай внимания, – успокаивает Чимина Сокджин – видимо, тоже заметил излишнее беспокойство. Младший на это лишь молча кивает.

Но ведь и правда, Тэхён с Хосоком среди них самые… тактильные: всегда держатся за талию, когда едут на велике вместе, дерутся в шутку, а во время ночёвок даже спят в обнимку. Конечно, ничего это не значит, ведь Юнги помнит, как ещё в первом классе старшей школы покрасневший и паникующий Хосок рассказывал ему, Намджуну и Сокджину, что продвинулся с какой-то девчонкой до второй базы. Юнги помнит чуть ли не слишком смущающее «Это ничего, что я сжимал ее сиськи? То есть, они же для этого и существуют? Чтобы жамкать?»  

Что там с Тэхёном Юнги особо не знает, да и выяснять не хочет. Если тот когда-нибудь и доберется до третьей базы, то, скорее, начнет говорить с вагиной, что ни для кого даже не станет особой неожиданностью – Ким Тэхён же, ну.

– Если когда-нибудь девчонки и правда решат, что вы оба геи и встречаетесь, я не удивлюсь, – замечает Намджун.

– Я не удивлюсь, если так оно и есть, – шутит Юнги.

Все смеются.

Во всяком случае, так Юнги думает.

(Потому что Чимин не смеётся)

+.-.+

Юнги до такой степени разленился, что даже не пытается запомнить название команды противников, как и их школу – куда важнее то, что он надрал им зад и выиграл первый соревновательный матч. Все выложились на полную, тренировались до самого вечера; даже Намджун – худший среди них – стал играть лучше. А чем интенсивнее становятся тренировки, тем больше и больше времени Юнги проводит с Пак Чимином по дороге домой.

Иногда они идут в тишине, оба слишком вымотанные, чтобы поддерживать беседу, а иногда Юнги заводит с мальчишкой разговор – что-то простое вроде «тебе нужно будет поработать над последним подбором» или «домашку задали с пятнадцатой страницы, да? Чёрт, опять забуду» (через три шага действительно забывает).

Их отношения такими и остаются до тех пор, пока весна медленно не перетекает в лето, и Юнги не осознает, что ему намного легче терпеть Пак Чимина, когда тот не ведет себя как тот мрачный, жалкий на вид новичок, каким он был весь первый месяц пребывания в этом городе.

Юнги не знает точно, когда «угрюмый мрачный сопляк» превратилось в «Пак Чимин», но ему кажется, что произошло это на следующий день после их первого матча.

Все семеро сидят на станции Аураджи, нервно дёргая ногами в ожидании поезда до Чонсонып. Тэхён постоянно растирает ладони и комментирует всё, что видит (например, «это только мне кажется, или вон та птица белее остальных?» или даже «хён, клянусь, то облако по форме прямо как моя какашка вчера утром»). Остальные, кроме Тэхёна, ведут себя непривычно тихо. Юнги и Чонгук, наверное, самые расслабленные. Позже Юнги понимает: на всех давит тот факт, что в этом году их последний шанс выиграть соревнования – да еще и осознание того, что они уже в выпускном классе, и скоро придется сдавать экзамены.

Юнги смотрит на Чимина, уткнувшегося глазами в пол, как обычно. Парнишка кусает губы и нервно перебирает свои пальцы. Тэхёна, тараторящего со скоростью Баста Раймс, становится совсем невозможно терпеть, и приходится попросить его заткнуться.

– Не нервничай, – говорит Юнги Чимину, на что тот лишь кивает.

Мин поднимает голову и осматривает по очереди всех друзей, каждый из которых справляется с тревогой по-своему: Чонгук сидит со скрещёнными на груди руками, закрыв глаза, откинувшись на спинку стула и заткнув уши наушниками, Тэхён донимает Хосока, вспоминая, что нужно закрыть рот, когда Юнги опять недовольно на него зыркает, а Намджун и Сокджин непривычно молчат.

– Всегда так тихо? – спрашивает Чимин.

Юнги пожимает плечами. Лучше уж тишина, чем непрерывная болтовня Тэхёна.

– Может, мы просто понимаем, что это наш последний шанс, – предполагает он.

Чимин снова теребит пальцы и кусает губы, а потом смотрит на Юнги и спрашивает, сглотнув:

– Что, если мы не победим?

Юнги на это хмурится. Наверное, справедливо будет сказать, что он не воспринимает слишком серьёзно отборочный раунд, как и игру против этой школы, (название которой он забыл), но ему кажется, что выиграть соревнования будет довольно просто.

– Не переживай об этом, Пак Чимин. Ты не облажаешься.

Лицо младшего после этих слов прямо светлеет, а Юнги подмечает, как в последнее время легко заставить Чимина улыбаться одними лишь словами, и это почему-то раздражает так же, как и рыдания. Странно получается – он, без всяких сомнений, ненавидит смотреть на мальчишку, плачущего, а теперь еще и улыбающийся Чимин его бесит. Может, Юнги и правда его банально ненавидит.

– Просто думай о чем-нибудь другом, – советует он, и, складывая руки на груди и опираясь спиной о стену, смотрит на голубое небо перед собой. Сегодня хороший день для какой-нибудь экскурсии или путешествия, но вместо этого они всемером отправляются (как преувеличил Намджун) на войну. Лидер даже толкнул речь, и никого не удивит, если он придумает ещё и боевой клич, когда они доберутся до так называемого поля боя.

– О чем-нибудь другом, – парень повторяет себе под нос его слова, а затем возится со своей сумкой, прежде чем добавить: – Кстати, хён, а почему Пуленепробиваемые?

Юнги поворачивает голову, видит, как Чимин достает сложенную форму из сумки, и усмехается. Он это название всей душой ненавидит – слишком оно безвкусное.

– Это всё Хосок… – чтоб его. – Это он придумал, что мы как будто пуленепробиваемые, что у нас иммунитет ко всяким нападкам и вообще негативной ерунде – вот такая идеалистическая херня.  

Он вспоминает тот день, когда название только возникло: тогда они – ещё в первом классе старшей школы – собирались на первый региональный турнир. Вместо Чонгука в команде были Донхёк, Хёсан и Ханчоль, все трое на год старше. Само название же оказалось чистой воды импровизацией – когда школа выдала им листок и потребовала вписать имена игроков и команды, Хосок просто взял и нацарапал эту безвкусицу.

– Здорово, – говорит Чимин, беря в руки сложенную форму и рассматривая ее как в первый раз на инициации.

Юнги фыркает:

– Оно ужасное.

– Эй, неправда! – вдруг кричит Хосок, услышав их разговор.

– Хён, я тебя умоляю. Так оно и есть, – поддерживает Чонгук.  

– Ой, да ну вас. Оно наполнено оптимизмом, позитивом и надеждой. И вообще офигенное и крутое! – пытается защищаться Хосок.  

– Ну, оно хотя бы лучше названия команды наших противников, – замечает Намджун, доставая листок с информацией о сегодняшней игре. – Пуленепробиваемые парни против Топп Доггов. Топп Догг, кстати, с двумя «п» и «г». Кто вообще мог додуматься назвать команду Топп Догг?

– А Пуленепробиваемыми парнями кто додумается назваться? – Юнги опять ухмыляется.

– А кому в голову придёт считать такое офигенное название странным?!

Поднимаются шесть рук за исключением хосоковой. Ну естественно.

+.-.+

– Ну и кто переживал, что не выиграет первый матч, а?! – орёт Тэхён, забравшись с ногами на стул и салютуя стаканом.

Половина из них опьянена и алкоголем, и победой. Мама Сокджина приготовила побольше вкусностей для победителей, Намджун притащил из дома соджу, а в магазине старого Чона они закупились еще и пивом – старика можно уломать продать алкоголь несовершеннолетним, особенно если этим займется Сокджин с широкой улыбкой на лице и мягким голосом: в режиме мамочки, короче.

– Семьдесят два – тридцать четыре. Мы их уделали, пацаны! – снова кричит раскрасневшийся от смеси пива и соджу Тэхён.

– Серьезно, хён? Первый матч, а ты уже так опьянел от победы, – Чонгук пытается остудить его пыл. Сам он пить отказался, да и Джин всё равно запретил.

– Расслабься, дедуля, – Тэхён подходит к младшему и обнимает за плечи. – Это же здорово, значит, чем больше побед, тем больше будем праздновать!

– Нет, не здорово, Тэхён. Мы не будем праздновать снова, пока не получим трофей, ясно? Чёрт, кто вообще додумался принести соджу? – сетует Намджун.

Изначально они планировали открыть бутылку, когда займут первое место, но почему-то теперь обмывают ею первую же победу, которую Юнги считает слишком лёгкой – противники были не особо сильны.

– Ты и додумался, придурок, – напоминает ему Юнги.

Намджун удивленно охает, а потом опять разваливается в кресле. Их капитан явно выпил лишнего. Но он показал себя не так уж плохо сегодня – провёл на поле целых десять минут, и даже умудрился один раз забросить мяч. То ли Намджун начинает лучше играть, то ли противники и правда настолько ужасны, но все похлопали капитана по спине и сказали, что причина в последнем.

– Эй, я же попал тогда один раз!

– А Чимин черт знает сколько раз спасал нас своими подборами, – отмечает Тэхён, на этот раз подходя к Чимину, и обнимает его со спины.

Мальчишка дергается от внезапного прикосновения, но всё равно улыбается и отвечает:

– Д-да, конечно, спасал. – Его красное лицо так и светится от счастья. – Юнги-хён даже не удостоился бы звания лучшего игрока, если бы я не пасовал ему половину мячей, которые он забил, – продолжает он, и, сначала набравшись смелости, смотрит с улыбкой прямо на Юнги. Мелкий явно пьян.

– А кто сказал, что Юнги – лучший игрок? – удивляется Сокджин.

– Юнги? Я думал, лучший у нас Намджун, – соглашается с ним Хосок, и все заливаются смехом.

+.-.+

Завтра суббота, поэтому Сокджин предлагает остаться у него с ночёвкой, на что соглашаются все, кроме Юнги – ему просто хочется побыть одному этой ночью. Время близится к часу, когда он, наконец, идёт домой, сунув руки в карманы и задрав голову к ночному небу. Ему нравится легкий ветерок и чувство уединения, что всегда окутывает городок ночью.

– Хён, подожди.

Юнги разворачивается и видит Чимина, бегущего к нему от дома Сокджина. Чонгук машет им с порога, прежде чем захлопнуть дверь, а издалека слышен крик Тэхёна и визг Хосока. Юнги радуется, что ушёл от этих придурков.

– Я думал, ты тоже на ночь решил остаться.

Чимин тихо смеётся:

– Не хочу смотреть, как Хосок и Тэхён воркуют друг с другом.

Юнги усмехается, продолжая идти с поднятой к небу головой. Может, в прошлой жизни он был астрономом, или даже астронавтом. Он даже не знает, почему влюбился в небо – да и не считает, что повод нужен, ведь во что-то настолько прекрасное можно влюбиться совершенно беспричинно.

– В Сеуле такого неба нет, – вдруг говорит Чимин, повторивший за Юнги и тоже поднявший взгляд вверх. – Там звёзд не видно.

Юнги осознает, что парень впервые сам заговорил о Сеуле.

– Иногда можно рассмотреть в небе огонёк, но потом понимаешь, что это просто самолет или вертолет.

– Грустно, – пожимает плечами старший.

– Да, грустно.

Дальше они несколько минут молчат. Именно так в последние дни и проходят их разговоры: просто короткие вежливые беседы ни о чем, но в этот раз Чимин глубоко вдыхает и тихо продолжает:

– В Сеуле всё грустно.

Юнги, заинтригованный, поворачивается, удивленно приподняв бровь – мальчишка идет рядом и смотрит вперед с пустым выражением лица, словно видит что-то за всеми этими дорогами и холмами, вспоминает давно забытое. Идёт Чимин, кстати, рядом с ним, бок о бок, и Юнги – забавно, что он заметил – задаётся вопросом, с каких пор Пак Чимин ходит рядом с ним, а не плетётся где-то сзади, или же забегает вперед, оставляя лишь смотреть на свою спину.

– Я… – Чимин замолкает, не договорив, и качает головой, наверняка вспомнив, что и не завёл бы эту тему, если бы не выпил. Младший точно опустошил стакан или два, что объясняет его разговорчивость.

Последующая тишина совсем не напрягает, и они просто продолжают идти вперёд – Юнги не видит смысла давить.  

– Эй, – все же зовет он мелкого.

Чимин в ответ хмыкает, поворачиваясь.

– Если в Сеуле всё было грустно… – парнишка приподнимает бровь, с любопытством склонив набок голову, – …значит, здесь тебе осталась лишь радость.

Чимин моргает раз. Моргает второй. Юнги думает, что сопляк улыбнётся – робко и неуверенно, как и всегда – но тот вместо этого смеётся, на что старший закатывает глаза, жалея, что вообще это сказал.

– О господи, хён, тебе действительно на меня не плевать, – хохочет мальчишка.

– Что? Неправда. То, что я сказал что-то хорошее, не значит, что мне на тебя не плевать, – почему-то Юнги краснеет.

– А я сначала думал, что ты злой и страшный.

– Я и есть злой и страшный.

– Неправда, хён, – Чимин улыбается.

– Правда. Хочешь, докажу? – Юнги ухмыляется.

– И что ты сделаешь, хён?

– Привяжу к стулу и заставлю смотреть, как Тэхён и Хосок танцуют стриптиз у тебя на коленях.

Чимин смеётся ещё громче:

– Настоящая пытка.

– Говорил же – я злой, – хмыкает Юнги.

– Нет, хён, ты хороший. Только не хочешь это признавать.

И впервые Юнги задаётся вопросом, правда ли это. Он цокает языком: нет, он сам всегда говорит, что злой, и ведёт себя соответствующе, потому что быть милым и добрым слишком сложно и хлопотно. Плюс, если утверждать, что ты злой, люди не будут ожидать от тебя хороших поступков.

– Будто ты обо мне что-то знаешь, – ворчит он. Звучит грубовато, но на удивление правильно – для Мин Юнги очень подходит.

Чимин, кажется, услышал, потому что затих. Может, опять начинает его бояться? Юнги снова раздумывает, как бы скорректировать свои слова, чтобы Чимин опять не понял всё неправильно – так всегда у них и случается – но тот отвечает, и Юнги понимает, что этого и не нужно.

– Я знаю достаточно, – заявляет мальчишка.

Этот сопляк ухмыляется, глядя на него так, словно знает всё. Когда-то Юнги это бы выбесило – и выбесить должно, особенно сейчас – но вместо этого он поражается словам мелкого. Хотя нет, «поражается» не подходит. Ему просто никто никогда не говорил в лицо ничего настолько слащавого, и пусть звучит это отвратно, но Юнги не может заставить себя ненавидеть слова Чимина.

– Какой же ты слащавый. Аж тошнит, – он снова поднимает голову к небу, отвесив парню шутливый подзатыльник.

– Ладно, забираю свои слова назад. Ты злой.

– Я не просто злой. Я – твой самый страшный кошмар, Пак Чимин.

(Юнги сам не знает, что и правда станет для Чимина кошмаром)

+.-.+

Разговаривают они до тех пор, пока Чимин не понимает, что забыл свернуть на свою улицу. Они вместе подходят к дому Юнги и продолжают говорить – мальчишка не собирается разворачиваться и идти к себе, а Юнги не хочет открывать дверь за своей спиной и заходить внутрь. Они разговаривают до тех пор, пока ноги не начинают болеть от долгого стояния, и тогда садятся на ступеньки веранды, продолжая говорить о чём-то, что Юнги уже даже и не вспомнит.

Но он помнит, что они обсуждали Намджуна и его ужасную коллекцию очков, потом плавно перешли к городским страшилкам. Чимин даже рассказал о его танцевальных выступлениях в Сеуле. Юнги и не знал, что Чимин раньше танцевал. Сам же он поделился тем, что пишет тексты для рэпа и биты, и на этот раз удивлялся уже Чимин.

Точно и не скажешь, о чем они проговорили столько времени, но именно так и случилось. Странно это, особенно учитывая, что Юнги никогда раньше так долго ни с кем, кроме Намджуна, не разговаривал. Может, он тоже пьян? Хотя вроде нет, выпил-то всего одну рюмку соджу – от такого не опьянеешь, и алкоголь переносит хорошо.

В итоге логичного объяснения он не находит даже к тому моменту, как ночное небо начинает алеть, предвещая скорый восход, а он всё продолжает разговаривать с мелким. Чимин, наконец, осознает, сколько времени провел перед домом друга, и, сбивчиво извиняясь и лопоча что-то про волнующуюся бабушку, бежит к себе, даже не позволив Юнги отругать его за столь ненавистное «прости».

Наконец-то зайдя в дом, Юнги, вместо того, чтобы завалиться на кровать, усаживается за стол перед открытым блокнотом. Он уже так привык записывать туда всё случившееся за день, что просто не может без этого ритуала идти спать.

Этим утром он, как и всегда, пишет сначала свои тексты, потом рассказывает белым страницам о первом выигранном матче, о волнении, охватившем их всех на станции, о пьянящей победе, и почему-то всегда он заканчивает Пак Чимином. На лице Юнги появляется слабая улыбка.

Сегодня я встретил Пак Чимина. 

Их разговор отчего-то больше похож не на размытое воспоминание, а на сон, что так сложно вспомнить с утра. Юнги опять думает сосредоточенно, старается восстановить в памяти мельчайшие детали.

Почему-то в голову снова приходит лишь пейзаж ночного неба.

Сегодня я (наконец-то) встретил Пак Чимина.

 (Он впервые пишет в блокноте его имя)