Последнего матча за третье место Юнги даже не ждёт; он придерживается принципа «всё или ничего», так что или первое место — или никакое. Ребята тренируются в последний раз, потом — в следующий четверг — уезжают в Чунчон, куда Юнги даже не утруждает себя приходить, и выигрывают, конечно. Выступали они против команды, лидер которой с каким-то вычурным для Кореи именем отказывался снимать рюкзак даже во время игры (ну, Юнги знает это со слов Намджуна — тот, почему-то, с этим Джексоном скорефанился). Третье место — не особо значительное достижение, а вот проигрыш в полуфинале накрыл Юнги так, что он все выходные, как и последние дни в школе, ходит недовольный.

Учёба через неделю закончится, и начнётся лето. Горько осознавать, что он проведет все каникулы со сломанной ногой, хотя Юнги не уверен уже, плохо это или хорошо — ведь у него есть отличный повод не выходить целыми днями из комнаты и бездельничать, завернувшись в гору одеял. Но, опять же, крошечная часть его души не может отрицать, что он всего лишь подросток, который искренне хочет провести чёртово последнее лето с друзьями, и перспектива сидеть дома, зная, что родители могут устроить спонтанную лекцию о мотивации и идеальном будущем в любую минуту, совсем непохожа на лето мечты.

С мыслью о «последнем» накатывает какая-то странная меланхолия. Лето пройдёт, наступит осень, вскоре опять январь, дальше страшный экзамен (на него совершенно похрен, на самом деле), а после настанет час принимать сложное решение о будущем, о котором Юнги и мечтать боится. Он только вздыхает, понимая, что с начала осени и до этого неопределённого будущего в семействе Минов будет возникать всё больше и больше споров и конфликтов, а к такому следует морально приготовиться.

Юнги помнит, как жалко сидел за своей партой на перемене в четверг, а пустота сзади ощущалась слишком остро, почти осязаемо. На часы он не смотрел постоянно, в отличие от прошлого раза, не ёрзал нервно, молясь о победе — в этот день ввиду отсутствия своих друзей он решил прогулять урок. Вшестером такое провернуть было сложно, ведь учитель сразу заметит, если в классе пустует пять мест (без Чонгука, который всех на год младше, да и уроки не пропускает — разве что, если они подговорят его все вместе). Сокджин — милейший из их компании человек — предложения прогулять тоже часто отклонял, заявляя, что, как самый старший, должен показывать ребятам хороший пример, но иногда и он сдавался под напором. Юнги с Намджуном чаще всех прогуливали, хотя в последнее время эта идея даже не приходила им в головы: все мысли занимал лишь баскетбол, а теперь, когда и его не осталось, внутри всё словно опустело.

Так что Юнги прогуливает историю (конечно, история, как же иначе), и отдыхает на их любимой лестнице, что ведёт на крышу. Он, как придурок, забирается сюда со сломанной ногой, и, не желая, чтобы агония всего этого путешествия оказалась напрасной, садится, пристраивает на бедре блокнот и пишет тексты, мысли — всё, как и обычно — а тёплый ветерок потихоньку его убаюкивает.

Во сне Хосок делает сальто в воздухе, и Тэхен отрастил бороду, как у амишей. Потом небо вдруг становится чёрным, а сам Юнги лежит на траве, любуясь созвездиями, которые подозрительно смахивают на Хосока, делающего сальто, и Тэхёна с бородой. Сон странный, но еще более странно то, что сбоку он слышит смех — фигура рядом с ним указывает пальцем в небо и смеётся над бородой Тэхёна.

— Думаю, Тэхёну стоит попробовать отрастить длинные бакенбарды, — говорит фигура, хихикая.

Юнги узнаёт фигуру — это Чимин, лежащий на траве, как тогда, на стадионе. Мальчишка смотрит на него, широко улыбаясь.

— Чимин?

И вдруг он понимает, что смотрит вовсе не на Чимина. Он смотрит на звезды — или же это звезды выстроились в его сне так, что приняли облик Пак Чимина.

+.-.+

Кто-то толкает Юнги в плечо и зовёт по имени.

Вообще, он не любит, когда касаются во время сна, да и когда будят, чёрт побери, тоже не любит. Иногда лицо того бедолаги, что рискнул сотворить такую немыслимую глупость, знакомится с его кулаком, но в этот раз — спасибо, господи — Юнги не срывается сразу, а сначала моргает, и успевает осознать, что это не друзья пытаются вырвать его из странного сна (от которого — он признаёт — проснуться действительно следовало).

— Юнги, глупый, почему ты спишь здесь?

Серьёзно, как же хорошо, что он не замахнулся, потому что рядом с ним стоит…

— Юджин? Ты что тут делаешь? — спрашивает он, потирая глаз, когда осознаёт, что рядом на ступенях стоит именно она.

Юджин улыбается доброжелательно, как и всегда, а Юнги совсем не по себе оттого, что он мог ударить её. Да, у Мин Юнги есть проблемы с темпераментом, но ударить ни в чём не повинную девушку — последнее, что бы он сделал.

— Уже перемена, а ты и с прошлой не вернулся, — она присаживается рядом.

Ему как-то плевать. Хочется лишь, чтобы этот день побыстрее закончился, и наступил, наконец, новый. Завтра пятница, последний день учёбы перед летними каникулами; он подумывал о том, чтобы прогулять школу совсем, отдохнуть, убежать куда-нибудь, пока не вспомнил про сломанную ногу.

— Правда, что ли? Ну, я возвращаться и не собираюсь. — Юнги вздыхает. Ему правда нужно учиться держать свой дерзкий язык и кислое настроение под контролем при разговоре с девушками. Он краем глаза смотрит на милую Юджин и спрашивает: — Так почему ты здесь?

У неё слегка розовеют щёки, но Юнги считает, что просто ничего не понял и принял за смущение что-то еще. Она откашливается, а затем отвечает, теребя край юбки:

— Твои друзья уехали на матч. Ты один остался, и я просто думала, что… — она отводит глаза на секунду, запнувшись посреди предложения, а потом вытаскивает коробку с бэнто, о которой Юнги до этого даже не подозревал. — Ну, Минджу рассказала, где вы обычно собираетесь, и я…

Он не то чтобы ненавидит общаться с девушками, но иногда не видит в их словах никакого смысла и попросту не понимает, что они пытаются сказать.

— Минджу говорила мне… хотя, скорее, я…

— Да что ты сказать пытаешься? — он не выдерживает, но усмехается в конце на всякий случай, чтобы она не расплакалась просто при виде его обычного и спокойного выражения лица — как это случалось с Чимином.

Она вздыхает глубоко, а потом договаривает, выпаливая на одном дыхании:

— Я думала, что ты мог проголодаться, — и открывает коробку, показывая симпатично приготовленный бэнто.

Он смотрит на коробку, не меняясь в лице, и не знает, что сказать. Вообще-то, он не голодный — лучше бы пачку сигарет принесла, за такое Юнги был бы больше благодарен, но она же девушка, а у девушек голова работает как-то по-своему. Девчонки сложные: всё, что они делают, несёт в себе сотню смыслов. Предложение бэнто от Чон Юджин может вообще означать какое-то скрытое оскорбление, и Юнги никогда даже не узнает.

— Спасибо, Юджин-а, но я не голодный, — отвечает он.

Девушка тихонько охает, а в глазах у неё мелькает разочарование, пропадая сразу же, как только появилось.

— Ох, ну ладно, — говорит она, всё так же улыбаясь, и закрывает коробку.

И Юнги внезапно чувствует себя виновато, осознавая, что девушка, должно быть, потратила много сил и времени, чтобы приготовить для него обед (учитывая, что о готовке он знает всего ничего — только как закинуть рамен в кипящую воду и подождать несколько минут). Почему-то он вспоминает, каким расстроенным выглядит иногда Чимин — например, в тот первый день, перед тем, как они стали ходить домой вдвоём. Он вспоминает, как мальчишка ждал его у ворот, когда не было баскетбола — ждал, чтобы идти домой вместе, как и всегда после практик.

Почему-то он вспоминает, как озарилось счастьем его лицо, когда Юнги сказал забираться на велик, положив начало их привычке, которую они не нарушают вот уже несколько недель.

— Ну я не голодный сейчас, но, может, буду через пару часов, — протягивает он, добавляя улыбку, которую вообще показывает в разговорах с друзьями редко.

Девушка тоже улыбается, отвечая:

— Тогда, может, я предложу тебе снова после урока.

Юнги усмехается, затем поднимается и садится ровно, прежде чем продолжить:

— И ты серьёзно собираешься возвращаться на этот скучный урок? Я вот точно бы не стал.

Юджин понимает намёк быстрее, чем он предполагал, и её лицо аж светлеет, прямо как у Чимина.

(Странно, но он не замечает звёзд, которые надеялся увидеть)

+.-.+

В итоге они вместе прогуливают урок. До звонка жалких два часа, так что они сидят, болтают, а после упоминания Юджин о том, что она любит петь, разговор идёт намного оживлённее. Юнги всегда разговоры о музыке захватывают — из-за этого они с Намджуном и сошлись изначально. С девушками же он общается не особо много — разве что с Минджу, которую вечно подкалывает на тему Сокджина. Они обсуждают с Юджин их неразлучную группу друзей — особенно Сокджина с Минджу, подшучивая над обоими и делая ставки, когда они уже начнут встречаться официально. Она сидит здесь до самого звонка, и они едят обед, что она для него приготовила — Юнги отмечает, что по вкусу похоже на готовку Минджу (та слишком часто приносит им что-нибудь перекусить на тренировки), и Юджин смущённо признаётся, что подруга сильно ей помогла. Юнги всё равно хвалит девушку и благодарит за еду, на что она снова краснеет, умело это скрывая.

Не сказать, что ему было так уж весело, но вполне неплохо — он не расстраивался весь день из-за проигрыша (Юджин говорила, что хотела подбодрить его после случившегося — если Юнги правильно понял то длинное предложение со сложными словами). Да, он провёл время вполне неплохо, забыл на несколько часов о своих друзьях, о том, что опять остался один ждать их возвращения (хотя на сегодняшнюю победу и третье место он не особо надеялся), а один раз ей даже удалось его рассмешить комичной пародией на Намджуна, болтающего на английском со своим ужасным акцентом.

Потом они вместе идут вниз — Юджин помогает спуститься с лестницы, как она милостиво предлагала ранее. Девушка провожает его до школьных ворот, он прощается с ней, как и в прошлый раз, со словами, что дальше справится сам, и тоже направляется домой. Забавно — думает он — как легко оказалось от неё отвязаться; с Чимином у него тогда так не получилось — тот просто отказался уходить, упрямо усевшись рядом и не двигаясь с места, пока не проехал грузовик, и им не пришлось убираться с дороги обоим. Юджин же прислушалась к его словам и оставила его одного чуть ли не слишком легко, исчезнув в направлении своего дома. Хотя не то, чтобы это расстраивает.

Впервые за несколько недель он возвращается из школы в Сончонгыль один, без Пак Чимина. Добирается нормально и без происшествий, даже без особых проблем забирается на тот ужасный склон в конце, лишь тяжело дыша и пыхтя. Домой Юнги приходит, когда солнце уже садится, и, проверив сообщения на телефоне, узнаёт, что ребята заняли третье место. Друзья приглашают его к Сокджину — отпраздновать вместе с девочками — но он отказывается. Вместо радости внутри у него какой-то голос тихо шепчет, спрашивая, где Чимин, но друзьям он этот вопрос так и не задаёт.

Впервые за несколько недель он идёт домой без Пак Чимина, и отрицает тот факт, что всё время переводил взгляд в направлении станции, ожидая увидеть знакомую фигуру. Он отрицает, что всю дорогу вертел головой, готовый в любой момент услышать знакомый голос, зовущий по имени. И — самое главное — отрицает наличие разрастающейся с каждым шагом пустоты в груди.

Впервые за несколько недель Юнги идёт домой один, и отрицает, что это тревожит его до самой ночи, пока голова не опускается на подушку.

(Впервые за несколько недель Юнги идёт домой один, не зная, что Чимин в тот день вернулся раньше других, прибежав от станции Аураджи в школу к последнему звонку, спросил у проходящей мимо Минджу, где Юнги, и обнаружил парня с коробкой бэнто в руках на лестнице, смеющегося вместе с одной девушкой. Сразу после этого Чимин ушёл, и впервые за несколько недель он тоже идёт домой один, без Мин Юнги рядом.)

Я шёл сегодня домой без сопляка

+.-.+

Следующий день в школе — последний перед летними каникулами, поэтому все очень взбудоражены, и про учёбу не вспоминает никто. Даже учитель, по-видимому, сдаётся — просто выдаёт им задание для самостоятельного изучения. Бо́льшая часть класса сразу разбивается на группки, чтобы обсудить планы на лето, и их компания — не исключение. Сокджин предлагает съездить на пляж, на поезде добравшись до Каннына, на что все соглашаются. Юнги, правда, ноет о своей сломанной ноге, но его жалобы игнорируют, заявив что-то вроде «мы можем по очереди нести тебя, как принцессу, хён», и больше про травму даже не вспоминают.

Юнги, вообще, жалуется не всерьёз, потому что будет доволен провести лето хоть где — главное, чтобы вместе с этой маленькой бандой придурков, которых он зовёт друзьями. Он мог бы остаться дома, но лучше сбежать от гнева родителей и провести время с любимой компанией, наслаждаясь оставшимися деньками их последнего лета вместе. Съездить к морю они решают на несколько дней, Сокджин всё детально и вдумчиво планирует, а Юнги просто согласно мычит — он уже и сам забыл про свою ногу.

Когда звенит звонок, почти все ученики восторженно подскакивают со своих мест. Юнги увлечён разговором с девочками — Минджу предложила ещё собраться как-нибудь всем вместе, обеими компаниями. Это лето действительно последнее, а затем придётся серьёзно взяться за учёбу и готовиться к экзамену, что нависает тёмной тенью над душами всех выпускников. Намджун со своей умной головой наверняка легко сможет поступить в самые престижные университеты Южной Кореи, хотя Юнги знает, что они оба, скорее, предпочли бы жить на улицах Хонгдэ и зарабатывать рэпом, если бы могли. Они даже пообещали друг другу этим летом поработать над общим микстейпом.

В любом случае: все взбудоражены, все веселятся, и Юнги, стоя перед школьными воротами, понимает, что Пак Чимина нет. Мальчишка сидел за ним сегодня на уроках — его отсутствие он бы точно заметил, но они почти не разговаривали во время занятий: для этого и существует дорога домой.

Юнги ждёт, пока почти все ученики быстро убегают домой в нетерпении начать реализовывать всё, что запланировали на каникулы. Даже его друзья уже разошлись, сказав, что надо переодеться оставить дома вещи прежде, чем собираться на холме, но Юнги стоит у ворот в ожидании Пак Чимина, вспоминая, как шёл вчера домой один, и мысль о том, что сегодня это повторится, странно тяготит. Может, Чимин ушёл пораньше? То, что мальчишка решил его не ждать, не значит абсолютно ничего, и волновать вообще не должно.

И тут Юнги вспоминает, чем Чимин занимался раньше, вспоминает, как наткнулся на него в классе, и как в другой день вернулся обратно с мыслью, что найдёт мальчишку там же. В груди очень странное чувство — словно тупая боль наряду с беспокойством и какой-то тяжестью. Вдруг Чимин всё ещё в классе? Почему? У него опять что-то случилось? Юнги позволяет мыслям в голове завершить всю цепочку предположений, а потом тащит больную ногу обратно и кое-как поднимается по лестнице с костылями (что не только сложно, но ещё и больно). Он бы побежал, если бы мог, но, увы, бесполезная нога не даёт этого сделать. Сердце почему-то начинает биться быстрее, когда Юнги подходит ближе к классу.

И он видит, что оказался прав. В груди снова странно болит, а желудок словно переворачивается вверх тормашками. Через стеклянную дверь Юнги смотрит на Пак Чимина, сидящего на своём обычном месте и прячущего лицо в ладонях.

Он сжимает зубы, чувствуя сразу и разочарование, и злость, делает шаг вперёд и распахивает дверь.

Чимин, слыша звук открывающейся двери, быстро поднимает голову — и на его лице шок от осознания, что перед ним Юнги. Мальчишка трёт лицо, отчаянно пытаясь скрыть то, что плакал — естественно, это бесполезно, ведь от внимания старшего ни за что не ускользнут покрасневшие глаза и влажные дорожки слёз на щеках. Юнги приближается так быстро, как ему позволяет глупая нога, и хватает Чимина за запястья, отрывая его руки от лица, как и в прошлый раз.

— Почему ты плачешь опять? Я думал, ты этим больше не занимаешься, — говорит он, повышая голос, на что Чимин отводит взгляд, пытаясь не смотреть Юнги в глаза, и лишь икает, оставляя его без ответа.

В прошлый раз было по-другому — тогда Чимин, совершенно разбитый, пытался сказать Юнги что-то, но остановился на середине. Сейчас же он похож на преступника, которого поймали на горячем: словно Юнги застал Чимина с наркотиками в руках или ещё чем нехорошим, хотя всё, что мальчишка делал — так это просто заливался слезами. Но Юнги становился свидетелем подобной сцены уже слишком много раз, и у него не получается дать происходящему определённое название, но, что важнее — он не может подобрать название своим чувствам, которые просыпаются внутри каждый раз при виде плачущего мальчишки. Он даже не знает, почему так сильно беспокоится.

— Н-нет. Всё хорошо. Я в порядке, — лжёт Чимин, отказываясь смотреть ему в лицо.

— Ну что такое? Тебя родители снова достают? Опять насчет Сеула?

— Я в порядке, хён. Правда. Я в… — но Юнги чувствует, как трясутся руки в его хватке.

— А что тогда? Ты расстроился из-за того, что мы проиграли?

— Нет, г-говорю тебе, я в по… — голос Чимина опять дрожит.

— Или из-за моей ноги? Господи, Чимин, я же говорил — забудь о ней!

— Нет, хён. Я в порядке. Ты н-не понимаешь, это…

— Нет, ты точно не в порядке. Так скажи мне, что, блять, с тобой не так!

И как только эти слова слетают с его губ, Чимин с силой вырывает свои запястья, смотрит на Юнги со злостью и кричит:

— Ты будешь ненавидеть меня, понятно, хён?!

Чимин кричит на него впервые. Смотрит, наконец, прямо на Юнги, а по щекам катятся слёзы. Он плачет, и в широких покрасневших глазах отражаются горечь, грусть и разочарование. Юнги ошарашен, не знает, что сказать. Чимин только что накричал на него, заплакал, а он стоит и не знает, что ответить.

— Если я скажу, что со мной не так, ты возненавидишь меня, понятно? А я… — он икает, по щекам течёт еще больше слёз, — …я н-не хочу, чтобы ты меня ненавидел.

После этого Чимин чуть ли не воет, а его плечи трясутся. Он опять зарывается лицом в ладони, плачет сильно — даже сильнее, чем после ссоры с родителями. Юнги хочет наорать в ответ, накричать на парня, как в прошлый раз, потому что это единственный известный ему способ утешения — да, он в таком и правда не эксперт — но сейчас совсем теряется: не знает, что делать, просто стоит посреди класса и смотрит, как Пак Чимин выплакивает перед ним все глаза. Он даже не чувствует отвращения, и не злится уже. Странно, но единственное чувство — это та боль в груди, что с каждой секундой становится всё острее, словно лезвие затачивают.

Да, почему-то вместо злости у него болит сердце.

— Т-ты будешь н-ненавидеть м-меня. Снова, к-как Т-тэкхун. Он с-сказал, что всё это м-моя вина, — выдавливает Чимин сквозь всхлипы, не отрывая ладоней от лица. — В-всё б-будет как в Сеуле. Скажут, ч-что я на-начал п-первый.

Юнги не понимает особо, про что Чимин говорит, но знает, что о Сеуле. Сеул — самый сильный страх мальчишки, а может, даже травма.

— И в-все б-будут ненавидеть м-меня. Д-даже С-сокджин-хён, Ч-чонгук и…

Он бормочет имена друзей — кажется — не прекращая икать и всхлипывать.

— И т-ты. Ос-особенно т-ты, х-хён. Я н-не х-хочу п-повторять т-ту же ошибку снова.

Чимин совершил в Сеуле какую-то ошибку, и до сих пор Юнги не знал, что именно там произошло — знал лишь, что эта ошибка стоила Чимину всего, и что он до сих пор ругается из-за этого с родителями.

— Н-но я знаю, что п-повторю. Я т-только что п-понимаю это, и м-мне страшно, хён. Очень с-страшно.

И Юнги делает то, чего никогда бы от себя не ожидал. Он делает подобное уже не в первый раз, но впервые не импульсивно — сейчас он поступает так осознанно, искренне, потому что просто не может больше смотреть на плачущего перед ним Пак Чимина. Он двигается вперед и обвивает парня руками. Чимин так разбит, и всё, что Юнги хочется сделать — обхватить его, удержать вместе все кусочки, чтобы они не рассыпались. Мальчишка выглядит так, будто может разлететься на части в любую секунду.

Всё это время Юнги никогда полностью не понимал, что происходит. Он считал Пак Чимина странным, думал, что Пак Чимин инфантильный нытик, но когда стал узнавать мальчишку всё лучше и лучше — пусть даже он до сих пор в неведении относительно его тёмного прошлого — то понял, что Пак Чимин не странный, не инфантильный, и не плакса, а просто хрупкий. Он был сломан — вернее, кто-то сломал его в прошлом. Пак Чимин — человек с разбитым, разодранным на части сердцем, и его измученное тело едва держится на последней тонкой нити.

— Эй, все хорошо. Мы не будем тебя ненавидеть, — успокаивает Юнги мальчишку, гладя по спине. Чимин продолжает плакать в его объятиях, плачет даже сильнее, сжимая в руках школьную форму Юнги, и повторяет снова и снова, как ему страшно.

— Т-ты будешь, х-хён. Ты…

— Помнишь, что я говорил? Ты больше не в Сеуле, и ничего плохого здесь с тобой не случится. Ты не повторишь ту же ошибку, и никто не сделает тебе больно.

Юнги даже не знает, что именно говорит. Возможно, это всё неправда, может, он потом окажется полным лжецом, но он не позволяет себе задумываться об этом сейчас, и просто пытается успокоить Чимина. Кажется, получается — дрожь постепенно ослабевает, и мальчишка уже не всхлипывает, а лишь тихо скулит.

— И я не собираюсь тебя ненавидеть, понял, Чимин? С тобой всё будет в порядке. Ты забудешь про Сеул, а здесь тебя ждёт много веселья.

Вот это точно ложь, потому что в Йоранмёне делать особо нечего. Может, они и найдут так называемое веселье, когда отправятся в соседние города, но сейчас об этом думать не время.

— И тебе не нужно даже беспокоиться о ненависти с моей стороны, ведь я тебя уже ненавижу, — говорит Юнги, усмехаясь. — То есть, из-за тебя же, по сути, на мне сейчас этот гипс. И кто, чёрт побери, вчера удрал от меня, хотя обещал, что будет отвозить домой каждый день, а?

Чимин слегка трясётся, но уже не от плача — он смеётся тихо, и Юнги смеётся тоже, похлопывая мальчишку по спине, а потом берёт его за плечи, отодвигает от себя и заглядывает в лицо. Тот избегает взгляда, но, когда Юнги просит посмотреть на него, подчиняется. Его глаза ещё более красные, чем раньше, а щёки мокрые от слёз.

— Слушай, больше плакаться ты мне в жилетку не будешь, потому что, ну честно, выглядишь ты, когда ревёшь, просто отвратительно. Это был последний раз, понятно? — усмехается Юнги.

Чимин слабо смеётся, но смеётся же, а Юнги не может просто так взять и выкинуть из головы мысль о том, какую боль он чувствовал в груди, когда понял, что Чимин просто напуган. Мальчишка настолько боится повторить ту же самую ошибку — какой бы она ни была — что этот страх раздирает его на куски.

— Ничего плохого с тобой здесь не случится, запомни. И серьёзно, хватит реветь, потому что твой плач я ненавижу сильнее всего.

Чимин икает в последний раз и кивает. Юнги щелкает его по лбу, отчего парень тихо ойкает.

— За ч-что? — спрашивает, потирая лоб.

— Если ты когда-нибудь снова заплачешь, я причиню такую боль, что тебе просто придётся остановиться. Понял? Вот, не забывай.

Мальчишка фыркает.

— У тебя чертовски странные способы утешать людей, хён, — говорит он, улыбаясь и вытирая слёзы. Плакать он прекращает, приходит в себя, а та тяжесть в груди Юнги постепенно исчезает.

— Отлично. Мин Юнги вообще далёк от обыденности, — отвечает он с усмешкой. — А теперь пойдём домой. Тебе ещё надо вернуть должок за вчерашний день, — добавляет он, вставая и снова опираясь на костыли.

Они привычно идут домой вместе. Плакать Чимин перестал, о случившемся не вспоминает, и на свои красные глаза внимания тоже не обращает, будто это полная ерунда. У Юнги вопросов в голове крутится множество, но он их не задаёт — прекрасно знает, что любопытствовать сейчас не надо. Они идут домой, словно ничего не случилось, затем приходят на холм, празднуют там со всеми последний день школы и наступление летних каникул, после чего снова идут домой вместе в два часа ночи, смеются, а слёзы Чимина к этому времени давно позабыты.

Лишь когда Юнги стоит этой ночью перед столом, на котором лежит его раскрытый блокнот, воспоминания накатывают волной, и он заново проигрывает в голове слова, что он сказал Чимину, и всё, что сегодня сделал.

Он прижимает руку к груди, вспоминая, как сжималось сердце при виде плачущего мальчишки. Он помнит тепло, разливающееся внутри, когда он обнимал Чимина, помнит облегчение, когда паренёк, наконец, засмеялся и перестал плакать, помнит все сказанные слова.

И вспоминает то странное ощущение, из-за которого сердце почему-то на секунду сбилось с ритма, когда Юнги, наконец, увидел, как Чимин улыбается и смеётся в компании друзей, забыв обо всех переживаниях. Этому чувству он не может найти ни объяснения, ни названия.

Сопляк сегодня снова плакал, и я убедил его, что он делает это в последний раз.

Лучше бы ему послушаться.