Юнги был прав — тот день, когда они с Чимином помирились, оказывается последним днём лета. Странно так говорить, ведь лето не привязано к определённой дате в календаре, но уже заметно, как с неба уходят яркие краски, а зелень на деревьях заменяется огненной желтизной. Все чувствуют, что лето прошло — беззаботность, разлитая в воздухе вперемешку со звонким смехом, быстро испаряется, и поймать её никак нельзя — словно сон, что с каждой минутой вспомнить всё труднее. Лето кажется волшебной страной, где нет никаких проблем и тревог.
Идёт третья неделя сентября, вместе с осенью приходят и её демоны: в конце ноября на них обрушится экзамен, по поводу которого школа уже начинает заметно давить. Хотя от детей, что учатся в таком маленьком городке, учителя не ждут многого — даже для Мина вероятность остаться здесь и продолжить семейное дело, работая в мастерской, на порядок выше, чем поступить в хороший университет. Юнги, правда, ни первое, ни второе не интересует.
Потому вскоре он сталкивается нос к носу с тем пугающим будущим, которое отодвигал как можно дальше, уделяя всё своё внимание решению проблемы с Чимином: теперь ему надо, наконец, сделать выбор, выступить против проблемы, от которой он всё это время убегает. Останется ли Сеул лишь детской мечтой, или Юнги рискнёт и сделает шаг прочь из этого удушающего его города, как и обещал самому себе?
В кои-то веки Юнги снова ждёт четверга, чтобы игра в баскетбол в конце дня отвлекла его от тревожных мыслей. К тому же, он опять будет играть с Чимином, чего не случалось, по ощущениям, уже лет сто. Как же здорово: всё вернётся в норму, и они всемером будут дурачиться, ни о чём не тревожась.
Всё будет так, как раньше.
Ничего не изменится.
(Да и с чего что-то вообще должно меняться?)
+.-.+
Первое, что делает госпожа О на истории в четверг — так это пронзает его очередным презрительным взглядом, а Юджин улыбается перед уроком слегка виновато. Юнги привык быть объектом нелюбви этой училки, а на этот раз даже не помнит, какое преступление совершил. Дышал, наверное.
И где-то на середине урока, когда он изо всех сил пытается держать глаза открытыми, а рот закрытым, не желая привлекать к себе лишнее внимание исторички, этот монстр прямо во время лекции невзначай произносит его имя вместе с чем-то смахивающим на «остаться после уроков». Если бы не взгляды одноклассников, направленные в его сторону, Юнги бы этого, наверное, даже и не заметил — он за партой сидел с полуприкрытыми глазами, а душа его к тому моменту почти покинула тело.
— Что? — переспрашивает он, пребывая в неуверенности, правильно ли он её расслышал, и упоминала ли она его имя в принципе.
— Да, Мин, я с вами разговариваю, — отвечает историчка, которую его недоумение явно радует, хотя голос у неё остаётся ровный. — Наказание, после уроков.
Юнги хмурится. Внутри — где-то в районе желудка — закипает раздражение.
— За что? Я ничего не сделал, — протестует он, ведь это чистая правда.
Либо он о чём-то напрочь забыл, либо госпожа О наказывает за то, чего он не совершал, потому что весь урок Юнги не делал ничего — разве что дышал, а если одно только дыхание наказуемо, тогда он точно будет спорить с этим исчадием ада.
— О да, вы сделали, Мин, — протягивает она с таким выражением лица, которое парень охарактеризовал бы как «идеальное для битья», а потом переводит взгляд на свою тетрадь, оставляя Мин Юнги недоумевающего и ошарашенного внезапно свалившимся на голову наказанием. — Теперь, если мы поговорим о роли расширения границ Японии во время Мировой Войны…
Она игнорирует его — вот так легко — возвращается к своему скучному уроку и вообще пренебрегает его существованием. Юнги раздражён уже всерьёз.
— Я просто сидел, слушал вашу скучную лекцию, и вы меня наказываете?! — повышает он голос.
Он бы ещё с места поднялся, чтобы чётче выразить свою точку зрения, и ударил бы кулаком по деревянной парте, если бы злился. Но он не злится — во всяком случае, пока что. Его пререкания с учителем никого особо не удивляют — ну это же Мин Юнги, ничего необычного. Одноклассники переводят взгляды с него на историчку и обратно, наблюдают за разворачивающейся в классе битвой, но зато хоть глаза открывают вместо того, чтобы во сне слюни пускать на открытый учебник. За это они должны ещё спасибо Юнги сказать.
Госпожа О не торопится: отрывает взгляд от своей тетради и медленно переводит его на своего нелюбимого ученика всё с тем же раздражающим выражением лица. Вот бы сейчас в руке оказался баскетбольный мяч, чтобы можно было швырнуть им в историчку. Учителей Юнги давно уже не боится, и даже не пытается скрыть раздражение.
— О да, вы определённо сделали, Мин, — повторяет она. — Когда выбежали из класса посреди прошлого урока, а сейчас ещё и с учителем переговариваетесь. Может, вместо одного дня мне назначить наказание на целую неделю? — продолжает она уже с улыбкой.
Одновременно происходят две вещи. Первое: Юнги чувствует, словно сам себе заехал пощёчиной, и в голове звучит тихое «ой», напоминающее о том, что он и правда совершил нечто, о чём забыл как-то слишком быстро. Юджин же предупреждала вчера — следовало бы догадаться, что его сегодня ждёт. Ну серьёзно, вот одна сплошная шутка да ирония — именно на истории на него с небес снизошло какое-то озарение, из-за которого он вылетел из класса по велению лишь своей интуиции. И второе: Юнги всё ещё хочется врезать госпоже О, потому как она слишком радуется и гордится тем, что сделала — и особенно реакцией Юнги. Ну и пусть в данном случае он и правда виноват, училка всё равно выглядит так, что прямо руки чешутся размазать по её лицу лошадиное дерьмо.
Юнги медленно опускается обратно на своё место под тяжестью поражения, которое грузом опускается на плечи, ругается себе под нос из-за того, что придётся теперь целую неделю оставаться в школе после уроков. И, естественно, именно тогда, когда он так ждал баскетбола.
Больше на истории ничего не произойдёт — думает он. Теперь вполне можно просто уснуть, или вообще снова свалить из класса. Он уверен, что его публичное унижение останется единственным запомнившимся с урока событием, но потом происходит третья вещь, которая доказывает, как сильно он ошибается.
За спиной раздаётся глухой удар о — как раз то, чего не хватило в его выступлении — и снова все взгляды прикованы к источнику шума. Он, удивлённо приподнимая брови, следует примеру толпы, тоже поворачивает голову и видит Пак Чимина, поднявшегося со своего места, и его кулак, прижатый к столешнице.
— Н-ну, я думаю, Юнги п-прав, — говорит мальчишка дрожащим голосом, медленно краснея.
Юнги пытается поймать взгляд Чимина, произносит одними губами «что за херь ты творишь?», а младший, совершенно не обращая на него внимания, смотрит неотрывно на госпожу О — у него в глазах плещется решимость с нотками неуверенности (если такое вообще возможно).
Госпожа О вздыхает, поворачиваясь к Чимину:
— И что вы хотите этим сказать, Пак? — спрашивает она у второго сегодняшнего нарушителя спокойствия.
Юнги готов со всем классом поспорить, что это самый оживлённый и интересный урок истории за весь последний учебный год.
Чимин сглатывает, не отводя взгляда от исторички. Он выглядит так, словно собирается сказать нечто невероятно важное, но потом в глазах мелькает тень страха, он кусает губы, а кулаки его трясутся. Юнги понятия не имеет, что Чимин пытается провернуть, и уже шепчет мальчишке «сядь, чтоб тебя, на место», но тот его, естественно, игнорирует.
— Я п-просто хочу с-сказать…
И на долю секунды Чимин переводит взгляд на Юнги, словно спрашивая разрешения, или же передавая какое-то сообщение, которое у старшего понять не выходит, и в этот момент вся нерешительность испаряется. Пак сглатывает, крепче сжимает кулаки, опять смотрит на учительницу, а потом открывает рот и, по сути, совершает самоубийство:
— Я хочу сказать, что Юнги прав, — он уже не запинается. — Ваши уроки — полная фигня.
При этих словах широко распахиваются глаза не только у Юнги — весь класс практически ахает, слыша, как робкий Пак Чимин заявляет учителю такое. Юнги уже все считают хулиганом, никто бы и не удивился, если бы это он стоял сейчас и оскорблял преподавателя, но Пак Чимин… Пак, чтоб его, Чимин, который же всегда просто скромный комочек из солнечного света и красивых цветочков. Госпожа О тоже кажется удивлённой, и даже задетой.
— Что вы только что сказали? — переспрашивает она.
Чимин сглатывает снова, опять смотрит на Юнги и копирует ухмылку, что слишком часто гуляет на лице старшего.
— Ваши уроки пиздец какие скучные. Мне на них только и хочется, что спать, особенно когда смотрю на ваше уродливое лицо, — произносит он, всё ещё не отводя взгляда от Юнги, ухмылка его перерастает в улыбку.
Юнги понятия не имеет, зачем Чимин такое устроил. Может, у мальчишки поздно начался подростковый бунтарский период, или же он решил создать себе новый образ, но почему-то губы его сами растягиваются в такой же улыбке, как и у лучшего друга.
— Пак Чимин, вы что, тоже хотите наказание заработать?! — почти кричит госпожа О, тыкая пальцем на Чимина, а её грудь вздымается от ярости.
А вот теперь Юнги всё понимает — он же не глупый. Он прекрасно знает причину, почему Чимин это делает, и его не обмануть, как всех одноклассников. Мальчишка поворачивается обратно к учительнице и наносит решающий удар. Юнги уверен, что никто из класса никогда не забудет тот день, когда Пак Чимин публично оскорбил учителя; день, когда кто-то сказал, наконец, их невыносимой историчке правду; день, когда Пак Чимин специально нарвался на наказание, только чтобы проводить время вместе с Юнги.
— А ещё я хочу сказать, что самая дешёвая бритва стоит меньше тысячи вон в ближайшем магазине. Вашим усам она определённо бы пригодилась, учитель, они в последнее время совсем разрослись, и я просто не могу не сообщить вам эти новости.
+.-.+
Их обоих припахивают к уборке, и приходится остаться в школе допоздна, чистя отвратительные туалетные кабинки на первом этаже. Отработку в наказание им назначили не на неделю, и даже не на месяц, а на целых два. Два грёбаных месяца. Юнги винит в этом самую последнюю реплику Чимина — именно она оскорбила госпожу О до такой степени, что у неё аж лицо покраснело, а из ушей повалил дым. Два месяца им придётся пропускать баскетбол, да и уборка вряд ли окажется единственным поручением. Юнги не знает, злиться ему или радоваться, когда сидит на корточках около унитаза со щёткой в руке, наблюдая за Пак Чимином, который, зажмурив глаза от отвращения, прочищает в резиновых перчатках канализацию.
— Зачем ты вообще сказал про усы? Знаешь же, что это очень деликатная для неё тема, — ворчит Юнги, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.
— Да само как-то вырвалось, — отвечает Чимин, вытаскивая из трубы мерзкий клок волос. — Фуу, противно как. Это же мужской туалет, да? Почему тут так много волос? Причём длинных, — недоумевает он, выкидывая их в мусорное ведро.
Юнги возвращается к чистке и думает о друзьях, что сейчас бегают в спортзале. Наказание будет продолжаться ещё два месяца. С одной стороны, его совсем не радует мысль о том, что он будет проводить свободное время после школы, выполняя все эти хлопотные поручения, но, с другой стороны, радостно, что с ним Чимин — приятно знать, что он будет не один.
(Вот только наказание и месяц бы не длилось, если бы не этот тупой мальчишка)
— Не знаю, может, тут призраки водятся, — предполагает Юнги совершенно спокойным голосом.
Он действительно слышал кое-какие истории об этом месте — младшеклассники рассказывали что-то о плачущих голосах и духах. Юнги в такое не верит, ведь в каждой школе есть свои легенды, и купиться на них уже трудно.
— Эй, не говори такого, — Чимин, кажется, немного нервничает.
— Кое-кто испугался, да? — усмехается Юнги. — Я вот слышал, что в туалете на первом этаже был…
— Хён, прекрати! — перебивает его мальчишка, вскрикивая. — Совсем не смешно!
Юнги усмехается. Он уже понимает, что отчистить туалет до блеска просто невозможно.
— Ну, два месяца отработок — тоже совсем не смешно, — отвечает он голосом, что не выражает никакой злости или раздражения. Просто нормальный голос Юнги, который люди вечно трактуют неправильно.
Тишина в ответ намекает, что надо бы свои слова скорректировать, чтобы они опять не привели к недопониманию.
— Но новость про усы она заслужила. Зато вот, мы дали ей важную подсказку, как наладить личную жизнь. Госпожа О из будущего должна сказать нам спасибо, — поправляется он быстро.
В этот раз со стороны Чимина слышится смешок, и Юнги слегка расслабляется — во всяком случае, мальчишка не считает, что он на него злится.
— Нам? Ты хотел сказать — мне? — уточняет паренёк.
Юнги оборачивается и снова видит ухмыляющегося младшего, который стоит уже у раковины и смотрит самодовольно на Юнги, до сих пор сидящего на корточках около унитаза в одной из кабинок.
— Ну ладно. Пак Чимин, ты — настоящий мужчина и спаситель каждого джентльмена в мире от лицеволосяного монстра, — шутит он.
Уже около пяти часов, и до сих пор непонятно, сколько ещё времени они проведут в этом отвратном туалете. По́зднее возвращение домой для Юнги не проблема — он и так всегда возвращается только к самому вечеру. Есть, всё-таки, в этом наказании по крайней мере одна хорошая сторона — теперь у него веская причина не возвращаться домой как можно дольше.
Молча они занимаются каждый своим делом: Чимин прочищает канализацию, периодически фукая, а Юнги лишь рычит, когда находит очередное пятно, которое отказывается отчищаться даже после неистовой работы щёткой.
Работают аж до шести, когда Госпожа О, закончив со своей бумажной работой, заходит к ним, и явно радуется, найдя обоих хулиганов на месте, где те и должны находиться. Она читает ещё одну короткую лекцию об ответственности и уважении к старшим, и потом они, наконец, покидают здание школы — время уже приближается к семи часам, небо тёмное, а у Юнги болит спина от того, что он постоянно сидел на корточках и нагибался.
— Я весь туалетом провонял, — бурчит Чимин по дороге. Юнги в этот день пришёл в школу пешком, поэтому впереди маячат очередные полчаса пути до дома, но на это старший, конечно, никогда не жалуется — такой образ жизни для него давно привычен, и даже нравится. Иногда Юнги задаётся вопросом, считает ли Чимин, приехавший из оживлённого Сеула, хлопотным так много ходить здесь пешком.
— Ты всегда ужасно воняешь, так что запах туалета даже улучшил ситуацию, — шутит Юнги.
— Ужасная шутка, — отвечает младший, пихая его локтем в плечо.
Юнги за несколько недель до экзамена заработал двухмесячное наказание, и скоро с этими отработками и дополнительной учёбой он окажется загружен так, как не мог себе даже представить.
Сентябрь, значит, небо темнеет теперь раньше, а солнце прячется на более долгий срок после продолжительного царствования летом, давая возможность луне покрасоваться своим сиянием. Юнги чувствует смену погоды: ветер теперь прохладнее и свежее, холод пронизывает кончики пальцев. Лето действительно закончилось, и до сих пор он дружит с этим пареньком, который идёт рядом. Когда-то они были незнакомцами, а посмотрите на них сейчас: плачущий робкий мальчишка, что казался вначале каким-то замкнутым чудиком, теперь лучший друг Юнги. Мальчишка, который избегал его взгляда, неверно понимал каждое его слово, плакал при любой возможности. Который бегал по городу в его поисках, нёс его на своей спине, слушал его болтовню о мечтах и звёздах и утверждал, что ненавидит его всем своим сердцем.
Его лучший друг, который влюблён в него.
— Всё равно спасибо тебе, — бормочет Юнги, нарушая царящую тишину, и поворачивает голову к Чимину.
— За что?
За намеренное оскорбление госпожи О. За то, что нарвался на наказание лишь затем, чтобы проводить время вместе с Юнги.
— Сам знаешь, — отвечает старший, не желая произносить эти слова вслух. Они почему-то смущают. Ведь, вполне возможно, Чимин вовсе не по этой причине так поступил. Может, мальчишку и правда в конец достала историчка, или у него начался период подросткового бунтарства.
А может, Юнги хочет поблагодарить его за что-то ещё.
За то, что дал ему второй шанс. За то, что не испугался реальности, не сбежал в Сеул и не оставил его одного. За то, что предоставил место для ночлега, когда Юнги поругался с родителями, за то, что соглашался на его глупые идеи. За то, что каждый день ходит с ним вместе домой.
За краски, привнесённые в унылую серость неба.
Чимин не требует другого ответа — просто поворачивается к Юнги. Тот на него не смотрит, привычно приковав взгляд к небу, но замечает краем глаза, что Чимин тепло улыбается, прекрасно всё зная и понимая скрытый смысл, который вслух Юнги озвучивать не приходится.
— Пожалуйста.
Нам с сопляком в качестве наказания назначили два месяца отработок.