Они с Чимином в ту ночь засыпают прямо на школьном стадионе — незаметно для самих себя проваливаются в глубокий сон, убаюканные ветром во время привычного разговора обо всём подряд. Юнги, как и всегда, не помнит, ни о чём они говорили, ни в какой именно момент у него потяжелели веки, и он отключился. Первое, что он слышит на следующий день — это хихиканье и смешки; и сквозь закрытые веки видит странные тени, парящие над ним. А после того, как Юнги разлепляет глаза, трёт их и зевает, его приветствуют усмехающиеся лица склонившихся и наблюдающих за ним людей.

Оказывается, они двое, уснувшие так спокойненько на школьном стадионе, на следующее утро в четверг становятся объектом внимания почти всех посетителей школы. Юнги дёргается, подскакивает на ноги, хватает рюкзак и, безжалостно пиная всё ещё спящего Чимина в голень, убегает в класс (Чимин в тот момент ещё дрых, но проснулся после пинка). И, естественно, в этот день его подкалывают, на него пялятся, и, наверное, каждый решает выдать какую-нибудь остроумную (или совсем уж ужасную) шуточку по поводу сна в общественных местах.

— Ты же знаешь, что всегда можешь остаться на ночь у меня, хён. Не стоит засыпать так вот на стадионе, — подначивает на перемене Хосок.

— Да не так всё было. Мы просто пошли на звёзды смотреть, — бурчит Юнги.

И ответ о звёздах оказывается неверный; друзья, услышав его, смеются, и только издеваются ещё больше.

— Ох, Юнги-хён ведёт себя так мило! Не могу поверить, что я дожил до этого дня, — умиляется Хосок, пытаясь обнять старшего со спины, на что тот оборачивается и награждает его оплеухой.

— Я злой и грубый, а не милый. И хватит уже этих шуток, а то устрою вам, — угрожает Юнги друзьям.

Но разве настоящие друзья к такому прислушиваются? Нет, конечно.

— Так вы ходили вдвоём смотреть на звёзды? Как это романтично, хён, — смеётся Намджун.

Юнги понимает прекрасно: ребята просто шутят, но они оба с Чимином знают, что здесь скрыто нечто большее. Паренёк, который сидит сейчас напротив, во время этого разговора совсем тихий, и Юнги же, услышав последнюю реплику, замирает, не смея поднять голову и посмотреть мальчишке в глаза.

— Ой, да ладно, хён, будто ты в романтике шаришь. Нас с Хосоком в этом никто не переплюнет, — заявляет вдруг Тэхён, спасая Юнги от необходимости отвечать, а потом вытягивает губы трубочкой и пытается в шутку поцеловать Хосока, который совсем не готов к неожиданной атаке.

Тот отдёргивается из-за внезапного покушения, а друзья переключаются на них, дразнят эту самопровозглашённую сладкую парочку, смеются — и Юнги тоже старается. У них в компании этот прикол появился ещё давно — что Тэхён с Хосоком как противная женатая парочка — но все прекрасно знают, что это шутка и не более. Вот, даже Хосоку к этим выходкам надо сначала морально подготовиться — добровольно он не позволит Тэхёну чмокнуть себя в щёку или обнять.

Юнги думает, что ничего хуже, чем издевательства друзей, сегодня не случится, но понимает, что неправ, когда они собираются пойти домой вместе с девчонками, и они с Чимином, наконец, присоединяются к всеобщему походу в магазин, временно освобождённые от наказания

— А вот Сокджин ни разу не приглашал меня посмотреть на звёзды, — жалуется в шутку Минджу, когда все выходят из магазинчика.

— Ну, значит, твоему парню стоит многому у меня поучиться, — отвечает Юнги с самодовольной ухмылкой.

— Всё же никогда бы не подумала, что ты такой меланхолик. Да и с каких пор вы с Чимином встречаетесь у нас за спиной, а? — спрашивает она, понятное дело, не всерьёз.

И все, естественно, смеются; Юнги сегодня настоящая звезда, и лишь потому, что уснул около школы на стадионе с Чимином. Однако что-то внутри щёлкает, отчего он глаза аж распахивает. Что это за чувство такое — злость ли, тревога, испуг или просто отвращение — ему непонятно, он лишь знает, что эти шутки неприятны. Очень неприятны.

— Вы же и домой вместе всегда ходите, да? — вспоминает Юна.

— Кто знает, может, эти двое не только стулья полируют на своих отработках, — усмехается Минджу опять, а остальные аплодируют её удачной шутке.

Всего лишь веселая подначка — думают все, наверное. И для них так оно и есть. Над Тэхёном и Хосоком ребята так же смеются. Но они не знают. Никто не знает скрытой правды, и не узнает никогда. Юнги хочет их остановить, стереть с лиц улыбки, что появляются, когда друзья смеются, считая эти шуточки уморительными. Но они не такие, а особенно для Чимина.

Поразительно, но не Юнги кладёт всему конец. Это не Мин Юнги с суровым взглядом кроет ругательствами друзей и заставляет их заткнуться.

— Хватит.

Это Чимин. Мальчишка, который всё это время молчал, наконец что-то говорит, а голос его звучит непривычно низко.

— Совсем не смешно, — произносит он, смотря Минджу пристально в глаза.

Для всех это настоящая неожиданность. Целый день большинство шуточек летело в сторону Юнги, Чимин же вёл себя очень тихо. Старший видит, как улыбка на лице девушки тает — она понимает, что Чимин по-настоящему серьёзен, и то же самое с остальными: все, наконец, обращают на мальчишку внимание, а потом замолкают и опускают глаза в землю.

Когда смех затихает, Минджу бормочет тихое «прости», и всё оставшееся время избегает взгляда Чимина. Почему-то остальные тоже стараются не смотреть мальчишке в глаза, и даже по дороге домой никто не роняет больше ни слова.

+.-.+

Следующий день в школе проходит как обычно. Подколов уже меньше, а Юнги понимает, что большинство из них прилетало от одноклассников, и именно в его сторону (Икдже, правда, до сих пор дразнится — похоже, этот придурок зуб на него за что-то точит, и, откопав хорошую тему, которой можно доставать, не отстанет так просто). Он от колкостей просто отмахивается, лениво обещая прикончить собеседника (хотя Икдже угрожает кастрировать, если тот не заткнётся), а Чимин лишь молчит, стоит кому-либо упомянуть эту тему, и не поднимает глаз от пола.

Перемены тоже проходят как обычно — друзья уже знают, куда лезть не стоит, поэтому эти глупости больше не упоминают. Просто очередной обычный день в школе со своими заморочками, домашкой и уроками.

И, конечно, как и в любой другой нормальный день, он пойдёт домой с Чимином, которого как раз ждёт у ворот.

Вчера мальчишка явно хотел побыть один после того, что сказал Минджу и остальным — Юнги это заметил, намёк понял и отправился к Намджуну. У того хранится большинство его вещей, на что друг уже жалуется — мол, полкомнаты занимают (просто утрирует, на самом деле).

Той ночью Юнги снова не мог уснуть, несмотря на то, что в предыдущую не выспался. Комнату наполняли чудесные звуки храпа Намджуна и стук собственного бешено колотящегося в груди сердца, а Юнги всё продолжал думать о Чимине: гадал, всё ли с ним в порядке, и как он относится к происходящему — к тому, что вся школа подкалывает теперь их двоих. Юнги видел, что мальчишке эти шутки неприятны.

А если Чимину неприятно, то и Юнги тоже, и вот ему почему-то кажется, что нужно перед младшим извиниться.

— Эй, Чимин.

Тот идёт впереди, пинает камушек, найденный где-то на дороге, как профессиональный футболист. Пак в ответ хмыкает, не поворачивая головы, всё ещё сфокусированный на маленьком кусочке гальки, который он от школьных ворот уже переместил аж к мосту Аураджи.

— Могу я поговорить с тобой кое о чём? — спрашивает Юнги, не особо представляя, как выразить свои мысли. Вчера ничего серьёзного, по сути, и не случилось, но он чувствует себя так, словно сделал что-то не то.

— О чём? — Чимин до сих пор не смотрит на него, но Юнги не слышит в голосе паренька ни намёка на грусть и понимает, что с ним всё в порядке.

— Просто хочу извиниться, — бормочет он.

Только тогда Чимин оборачивается и смотрит, нахмурившись:

— Ты о чём, хён?

Они оба останавливаются прямо на мосту Аураджи под алым небом, что раскинулось над головами. Дорога, как и обычно, пустая, никто не проезжает мимо, и пешеходов тоже нет — или же мозг Юнги обманывает хозяина, не в состоянии воспринимать сейчас ничего вокруг. Может прямо в этот момент мимо мчатся машины, люди идут вдоль дороги, но для Юнги здесь лишь они вдвоём под широким небом, и ничего больше.

— За вчерашнее, — тихо говорит он.

Чимин не меняется в лице — всё так же выглядит немного сбитым с толку, а затем подходит ближе.

— Почему ты извиняешься?

Юнги, на самом деле, понятия не имеет; это просто кажется правильным.

— Не знаю. Просто понял, что ты чувствовал себя неуютно во время этих шуток вчерашних, — объясняет он, шаря взглядом по небу словно в попытках подобрать для выражения своих чувств и эмоций правильные и понятные слова, и на этот раз не для того, чтобы записать их чернилами на бумаге.

А дело не в том, что тот день прошёл плохо или неправильно — нет, Юнги бы ни на что не променял их с Чимином любование на звёзды. Они не делали совершенно ничего неправильного, и, наверное, именно поэтому он чувствует себя так беспокойно — потому что из-за шуток создаётся ощущение неправильности. А так не должно быть. Совершенно нормально проводить так время с лучшим другом.

Даже если этот лучший друг в него влюблён.

— Эй, всё в порядке, — успокаивает его Чимин, положив руку на плечо. — Ты ничего плохого не сделал. Не нужно извиняться, хён.

— Разве тебя это всё не беспокоит?

Чимин грустно улыбается, сразу убирая руку с плеча старшего, и тот невольно задумывается, не сказал ли что неправильно.

— Совершенно не беспокоит, — мальчишка шепчет опять, а Юнги не может избавиться от мысли, что слова эти — чистая ложь. — Это за тебя я волнуюсь, хён.

— Почему?

Чимин поднимает взгляд от земли, сглатывает и смотрит прямо в глаза.

— Я боялся, что тебе будет противно, — говорит он мягко, и только теперь Юнги чувствует эту грусть, чувствует едва ли не костьми. Эмоции Чимина отражаются от него, словно от поверхности зеркала. — Что ты будешь ненавидеть эти шутки, потому что знаешь, что…

Что Чимину нравятся парни. Что он не нормальный, не такой, каким его ожидает видеть весь мир. Что он наверняка хочет, чтобы это всё было правдой, надеется, что общество примет его таким, как он есть, и будет считать совершенно обыденным то, что он провёл ночь с парнем, которого любит.

На одно лишь мгновение Юнги понимает ту тоску, что тяготит Чимина. Мальчишка, наверное, хочет лишь одного — чтобы его поняли, чтобы считали нормальным. Он потерял в Сеуле всё и получил второй шанс здесь, в Йоранмёне, среди людей, которых называет своими друзьями. Чимин уже знает про такую секретную черту Мин Юнги, как импульсивность — старший просто хватает оба его запястья и крепко держит, будто пытаясь удостовериться, что сможет донести свою точку зрения.

— Ну и что такого, что тебе нравятся мужчины? Мне всё равно. Тебе могут нравиться снежные люди, йети или даже эта сраная госпожа О, и мне будет плевать. Ты всё равно останешься моим лучшим другом, — уверяет старший.

У Чимина глаза широкие от удивления, и Юнги чувствует тоже, как печаль исчезает — словно поднимающееся из-за горизонта утреннее солнце на восходе разгоняет тёмные облака.

— И я никогда не посчитаю тебя отвратительным, — добавляет он, крепко сжимая руки Чимина.

Мальчишка улыбается, и, конечно, вокруг всё ещё ничего — лишь они двое и алое небо наверху. Чимин посмеивается, замечает, что, всё-таки, питай он чувства к госпоже О, это было бы и правда отвратительно, и Юнги даёт ему лёгкую затрещину — не ценит мелкий всю серьёзность момента. А потом уже мальчишка дразнится, мол, может, у Юнги есть скрытая тяга к женщинам с растительностью на лице.

Как бы там ни было, они на самом деле вдвоём бегут по пустой дороге в Сончонгыль со сцепленными руками под алым небом. Как так вышло, Юнги не знает, но совсем не против сжимать пальцы Чимина в своей ладони.

Я никогда не посчитаю сопляка отвратительным.

+.-.+

Октябрь пролетает одним размытым пятном; у них дополнительные занятия почти каждый день, даже баскетбол на некоторое время оказывается забыт. Намджун теперь выступает в роли личного репетитора для каждого, и сейчас трудится что есть сил, пытаясь в очередной раз втолковать Тэхёну, как работают базовые математические принципы. Чонгук, по доброте душевной помогающий им с учебой, тоже занимается со всеми до поздней ночи, хотя ему и не надо. Юнги до сих пор остаётся на ночь у друзей по очереди, хотя в последнее время они всемером чаще всего просто засыпают после долгих утомительных занятий историей или математикой на том же месте, где и сидят. Но, естественно, он находит время прийти к Чимину и поужинать со старушкой Пак, которая рада, что в её доме снова такое оживление.

Юнги чувствует: с того дня что-то изменилось, хотя и не может понять, что именно. Может, это погода — стало ещё холоднее, лето уже совсем прошло… Но нет, дело не в погоде, как и не в друзьях, которые ежедневно творят уже давно привычные глупости. И не в Юджин — девушка продолжает улыбаться тепло и искренне, заводя время от времени разговоры ни о чем.

И не в Чимине тоже. Мальчишка тоже улыбается, смеётся, как и обычно, когда они проводят время все всемером, обнимает иногда внезапно Юнги со спины на их редких баскетбольных тренировках. Они пересекаются взглядами во время шумного ужина сокджиновым домашним чачжанмёном без всякой причины, на что Чимин иногда изгибает бровь, без слов интересуясь, хочет ли Юнги что-то спросить, а старший, дразнясь, копирует его жест.

Да, октябрь проносится мимо, и Юнги даже не замечает, когда успевает дорога, по которой они ходят каждый день, стать красной — словно огнём охвачена. Повсюду раскиданы опавшие листья, что хрустят под каждым шагом.

Ноябрь приходит неожиданно для всех, а нервы Намджуна на пределе оттого, что экзамен всего через неделю. За семь дней до роковой даты Тэхён предлагает тупейшую идею — просто сдаться, забить и позволить судьбе решать, ждёт их шестерых прекрасное будущее, или же госпожа удача оттаскает их за волосы, пока головы не облысеют, совсем как деревья с наступлением осени. Собственно, поэтому они и проводят ночь на холме с кучей одежды и бенгальскими огнями.

На самом деле, всё начинается с того, что Сокджин из любопытства спрашивает Чимина, каково это — любоваться на звёзды, на что их последний вступивший в команду участник предлагает именно этим и заняться за две ночи до экзамена, а его неугомонный сосед по парте подключается, и, вознамерившись сделать эту ночь запоминающейся, притаскивает пачку бенгальских огней. Чонгук протестует сначала — мол, по-детски это совсем, а потом сам же сильнее всех радуется, бегает с зажжённым фитилём и машет им, пытаясь написать свои инициалы на фоне ночного неба.

Они создают хорошие воспоминания — понимает Юнги. Чимин тогда спросил, продержатся ли они до весны, но сам Юнги задал бы вопрос по-другому: спросил бы, получится ли у них удержаться навсегда. Он просто не в состоянии представить, как сможет найти таких же друзей, каких он отыскал здесь, в Йоранмёне.

А ответ простой.

Он не сможет.

+.-.+

— Ты точно все карандаши заточил, хён? — уточняет Чонгук.

— Не переживай. Я целую ночь всю руку шпорами исписывал, — ухмыляется широко Тэхён, на что получает подзатыльник от Намджуна.

— А я так и не смог уснуть. Пришлось три чашки кофе выпить, чтобы сегодня точно не отключиться на бланке для ответов, — Сокджин трёт глаза. Он правда выглядит невыспавшимся, с тёмными мешками под глазами.

— Только не позволь этим трём чашкам кофе загнать тебя в туалет, хён, — отвечает ему Хосок.

Они с остальными третьеклассниками толпятся на стадионе в ожидании, когда их построят в ряды и доставят на поле боя. Чонгук тоже тут, поддерживает друзей, хотя у него сегодня выходной от школы.

— Эй, не переживайте так, всё будет в порядке. Вы даже перед нашей первой игрой сильнее волновались, — пытается успокоить ребят Чимин, который, почему-то, единственный тут с широкой улыбкой на лице.

— Ну, на месте Намджуна я бы волновался, не сломаются ли все карандаши от его смертельного прикосновения, — подкалывает Юнги.

— Эй, ничего подобного не произойдёт, понятно? А даже если и произойдёт, то карандашей у меня с собой десять. Все десять же не сломаются ни с того, ни с сего!

+.-.+

— Но два-то сломались! — орёт Хосок с бутылкой соджу в руке и очень красным лицом. — Чтоб их, два карандаша сломались!

Сейчас слегка заполночь, ужасающая битва закончена, и вся семерка опьянена победой, хотя Юнги даже не может сказать, победили они или проиграли. На экзамен ему в принципе было плевать, ведь ни в какой крутой университет в Сеуле поступать он не собирается, но — в любом случае — всё закончилось, и первое, что пришло ребятам в головы — конечно же, отпраздновать. Так что они вшестером плюс Чонгук собрались — как и всегда — у Сокджина, готовые открывать бутылки с соджу.

— Поверить не могу. Как ты умудрился сломать, чёрт побери, два карандаша во время экзамена, хён?! — поражается совершенно пьяный Хосок, тряся Намджуна.

— Эй, я понятия не имею. Тут карандаши надо винить. Не доверю больше своё будущее образование Фабер-Кастелл*, — отвечает тот, настолько же пьяный.

Старший, как и обычно, уже вырубился, и храпит теперь на обеденном столе. Почти все пьяны сильнее, чем надо бы; Тэхён ещё более гиперактивный, кричит о цене свободы и том, что стал настоящим мужчиной, а потом утаскивает Чонгука танцевать. Юнги тоже пьёт, мысленно передавая благодарности своим предкам за то, что наградили семью Минов хорошей устойчивостью к алкоголю. Кажется, он остался тут единственный здравомыслящий, и только красное лицо выдаёт, сколько спиртного он в себя влил.

— Не могу поверить, что Тэхёну удалось уговорить Чонгука танцевать с ним вальс, — удивляется Чимин, наблюдая за разворачивающейся перед глазами картиной: Чон Чонгук обнимает Тэхёна, как маленькую принцессу, и они оба кружатся на носочках по комнате. Чонгук тоже явно нетрезвый, судя по его широкой улыбке.

Юнги поворачивается к Чимину; а вот мальчишка выглядит намного трезвее, чем он ожидал. Даже, по мнению Мина, слишком трезвым. Раньше Юнги был тем самым человеком в компании, кто выдерживал наибольшее количество алкоголя, а теперь у него, кажется, есть соперник, и гордость на такое не согласна.

— Эй, ты почему не пьяный? — шутливо спрашивает он, легонько толкая паренька.

Чимин ухмыляется довольно:

— Я в Сеуле много практиковался, хён, — и толкает в ответ сильнее.

Хоть Мин Юнги действительно в дружеских кругах знаменит своей устойчивостью к алкоголю, кажется, всё-таки в этот раз он чуть переборщил, потому что от несильного толчка у него слегка кружится голова, и даже приходится опереться рукой на пол, чтобы не упасть.

— Хён, только не говори, что ты слишком много выпил, — Чимин сразу это замечает и не упускает шанса подколоть.

— Нет! — отрезает тот, беря себя в руки.

Хотя, может, мелкий прав — тело слишком горячее, а сердце стучит быстрее обычного. Чимин сидит рядом с ним с улыбкой на лице, смотрит.

— О да, ты точно выпил многовато, — он уже открыто насмехается над Юнги и явно наслаждается этим процессом.

— Нет, не слишком, — возражает старший, взлохмачивая волосы, а потом трёт глаза, пытаясь прояснить затуманенное зрение.

— Тогда посмотри на меня, — заявляет Чимин. Он сидит напротив, скрестив ноги, и удерживает за плечо, словно страхуя от падения.

Юнги уверен, что не пьян. Во всяком случае, пока что. Да, он выпил чуть больше, чем обычно — но сегодня все так. Сокджин вот сразу уснул, Тэхён с Чонгуком танцуют вальс, Хосок с Намджуном сейчас общаются какими-то нечленораздельными звуками, словно на языке младенцев — кажется, спорят. А он что? Он только наблюдает, как друзья выставляют себя дураками, оставаясь абсолютно трезвым наряду с таким же трезвым Пак Чимином, что сидит напротив.

— Если ты не пьян, посмотри на меня, — повторяет Чимин; его голос почему-то снижается до шёпота, а хватка на плече становится сильнее.

— Или что? — дразнит Юнги мальчишку. Взгляд его всё ещё направлен на плиточный пол, а по лицу расползается усмешка. Он и вправду выпил не так уж много, но голова почему-то слегка кружится.

Это просто Пак Чимин слишком трезвый. Пак Чимин, его лучший друг.

— А иначе я…

(Пак Чимин, который сказал, что ничего не нужно менять. Пак Чимин, который всё ещё влюблён в него.)

Юнги поднимает голову и смотрит Пак Чимину в глаза. Он уверен, что не пьян, но сердце бьётся быстрее, а внутри растекается тепло.

В этот момент на ум приходит лишь одна мысль.

С каких пор смотреть Пак Чимину в глаза так тяжело?

(«А иначе ты что?» — спрашивает он позднее, на что Чимин, конечно, мотает головой и отвечает тихо: «Ничего».)