Намджун не говорит ни слова, когда Юнги стучится к нему в дверь посреди ночи, и по лицу друга тоже прочитать ничего невозможно, но — самое главное — он просто понимает и распахивает дверь шире, пропуская Юнги с рюкзаком за плечами внутрь. Сейчас где-то полночь, и через несколько минут гость уже кидает свои пожитки на пол комнаты Намджуна под стук дождевых капель об окно. Ему повезло, что он не попал под эту изморось, а то наверняка бы снова простыл. Завтра или уже ночью точно повалит снег.

— Ты ел? — просто спрашивает Намджун, на что Юнги отвечает простым «нет».

— С полудня, — бормочет он.

Друг вздыхает, жалуясь себе под нос на таких наглых нахлебников, как Юнги, и исчезает в направлении кухни — наверняка, чтобы захватить рамена. Это его Намджун — каждый раз посетует, как же сложно ему с одним конкретным хёном, но всегда останется другом, на которого можно положиться.

Юнги тоже вздыхает и заваливается на кровать. Он медленно поднимает руку вверх, смотрит на свои сбитые костяшки с явными следами крови. Медсестра обработала их, но это всё, что она смогла сделать; и то же самое с левым глазом, который в последний раз, когда Юнги смотрелся в зеркало, выглядел довольно дерьмово. А сейчас наверняка ещё хуже.

Чимин тогда остановил его до того, как он успел расплющить мудацкий мозг Икдже об пол. Юнги и не заметил, что почти все его друзья столпились вокруг них, в ужасе наблюдая за разворачивающейся потасовкой. Юджин тоже стояла там, зажимая ладонью рот и с неподдельным страхом в широко распахнутых глазах. И никто не посмел сделать шаг вперёд и остановить его.

Никто, кроме Чимина.

Когда Юнги перестал избивать бессознательное тело, Намджун вышел вперед, разжал пальцы, что сжимались на воротнике рубашки Икдже, и вдвоём они с Чимином медленно отвели его к стулу, наверняка опасаясь, что он снова сорвётся. Кто-то позвал учителя, потерявшему сознание Икдже сразу оказали первую помощь, пока Юнги просто сидел и смотрел на свои сбитые до крови костяшки.

Дальнейшие события пролетали перед глазами размытыми пятнами: сначала люди что-то говорят, потом его тащат сначала в лазарет, а после он оказывается в кабинете директора школы. Его сюда никогда раньше не вызывали, потому что каким бы Юнги ни считался хулиганом, ничего серьёзного он не совершал. Директор Бан только качал головой, твердил что-то об ответственности ученика и о причинении вреда одноклассникам. Очень скоро перед главным входом появился старший брат, и у них разгорелся жаркий спор.

В принципе, это весь рассказ о том, как Юнги оказался исключён из школы. Или же это он сам принял независимое решение бросить дальнейшее обучение — экзамен-то уже сдал, да и всё равно не собирается поступать ни в какой универ. Брат кричал, всю дорогу домой отчитывал его, а потом крики брата сменились плачем матери: «Почему ты вечно ввязываешься в неприятности?», «Что случилось с нашим прежним Юнги?», «Ради бога, скажи, что с тобой не так?» — эти вопросы она выдавливала сквозь всхлипы, а Юнги отвечал на них лишь молчанием.

В тот же вечер он выскользнул тихонько из комнаты и вскоре появился на пороге дома Намджуна. Его семье уже плевать, что он делает — по сравнению со всеми побегами, драками и исключением из школы это уже мелочи. Он слишком много раз лажал.

— К глазу вот приложи, кстати. Выглядишь ужасно, — говорит Намджун, возвращаясь спустя несколько минут с тарелкой свежеприготовленного рамена в одной руке и пакетом со льдом в другой.

Юнги ловит брошенный Намджуном пакет, думая попросить зеркало, дабы оценить, насколько в отражении всё ужасно. С фингалом под левым глазом и разбитой губой он сейчас, наверное, выглядит, как настоящий хулиган.

— Хочешь поговорить о том, что случилось? — спрашивает Намджун, когда Юнги опускает пакет со льдом и берёт в руки тарелку с раменом. В последний раз он ел часов двенадцать назад, но ещё с того путешествия куда глаза глядят, которое длилось почти четыре дня подряд, о еде Юнги волнуется меньше всего.

— Не особо, — бурчит он.

— Ну, помни, что я всегда готов тебя выслушать. Понял, хён? Я всегда буду рядом, если надо, — заверяет Намджун, в ответ на что Юнги лишь хмыкает.

Разговаривать о случившемся и правда не хочется, хотя кое-что действительно тревожит: как только рассудок вернулся и он снова стал дееспособным и адекватным человеком, Юнги периодически думает о самочувствии Чхве Икдже.

— А с Икдже что? — спрашивает он, жуя рамен.

— Пролежал без сознания несколько часов, но ничего серьёзного. Несильное сотрясение, обошлось без швов, к счастью. Хотя, я должен сказать, Икдже заслуживал того, чтобы врезать ему разок. Этот сукин сын изрядно выводил, — усмехается Намджун, явно пытаясь подбодрить Юнги.

— И это стоило мне школьного образования, — бормочет тот.

Намджун не кажется удивлённым этой новостью — даже наоборот, отвечает как-то совсем спокойно:

— Тебе оно и не нужно, хён. Всё равно уедешь через несколько недель, никакой разницы.

Юнги не знает, насколько сильно беспокоятся остальные друзья, хотя они бы наверняка ворвались к Намджуну домой, чтобы убедиться, что он в порядке, а после определённо бы заявилась Юджин. Если уж откровенно, то Юнги ничего этого не надо — он просто хочет покоя, и если бы зимой было не так холодно, то точно бы пошёл шляться по улицам в поисках места, где сможет успокоить мечущиеся в голове мысли.

— Ну, ты, во всяком случае, очень эффектно закончил старшую школу. Мин Юнги: самый устрашающий старшеклассник муниципальной школы Йоранмёна, — подкалывает Намджун.

— Да, точно, — закатывает глаза Юнги на эту нелепость.

+.-.+

Ночью он никак не может уснуть. Кажется, кошмарный понедельник всё ещё преследует его покой, ведь даже стрелка на циферблате движется невыносимо медленно. Он завёрнут в одеяло на запасной кровати Намджуна, не отрывает взгляда от часов на столе: без пятнадцати двенадцать. Пятнадцать минут до того, как наступит вторник, и этот ужасный день, наконец, закончится.

Пятнадцать минут тянутся, словно пятнадцать часов, а, когда, наконец, проходят, Юнги решает пойти подышать свежим воздухом, оставив друга в комнате одного — Намджун громко храпит, чему он сам сильно завидует. Медленно шагая по дому, он спускается вниз по ступенькам и выскальзывает за входную дверь, всё ещё завёрнутый в одеяло.

Снаружи его приветствует холодный воздух. Дом Намджуна в самом центре города (а Сокджин живёт в прилегающем районе). В отличие от Сончонгыль здесь с каждой стороны выстраиваются в длинные ряды жилища соседей. Юнги присаживается на веранду, радуясь, что решил спать в носках — не только из-за холода, но и оттого, что его предположение оказалось верным.

Сейчас и вправду идёт снег — маленькие белые комочки опускаются с чёрного ночного неба. Юнги вздыхает, опирается спиной на стенку, поднимает голову и смотрит на снежинки, что летят с самого рая. Кажется, словно падают звёзды — эти крошечные шарики света, на которые он всегда любуется, наконец, приближаются к земле в виде ледяных пушинок. Юнги вытягивает руку, позволяя одинокой снежинке приземлиться на середину открытой ладони. Он мог бы сейчас держать звезду в пальцах — одну из тех, которые он видел на небе, и теперь она решила навестить его здесь. Когда-то звёзды были шарами раскалённого газа, они горели, взрывались, а потом по пути вниз, к земле, постепенно утратили свою теплоту, и холод — единственное, что от них осталось.

Наверное, как и от него самого.

Юнги сжимает снежинку в руке, а потом подтаскивает колени ближе к груди и обнимает их крепко, словно маленький мальчик. Небо полностью тёмное, облака закрывают звёзды, которые наверняка ждут его где-то там, далеко, и он даже немного благодарен облакам — они словно укрывают его от их осуждающих взглядов.

— Что, блять, со мной не так, — шепчет он, зарываясь лицом в ладони.

Он не хотел навредить Икдже — не так сильно, во всяком случае. Этот несносный придурок, на самом деле, даже не сказал ничего такого оскорбительного.

Всё дело в Юнги — и только в нём. Если бы только тот злосчастный четверг никогда не случался… Тогда Чонгук бы их не увидел, Юджин не оказалась бы втянута в эту неразбериху. Икдже, наверное, тоже остался бы с целым носом.

И Чимин. Он, наверное, прямо сейчас разговаривал бы с Юнги под падающими снежинками. На следующее утро вся земля покрылась бы белым пухом, и они вдвоём бы помчались на стадион, чтобы наделать там снежных ангелов, пока Чимин не пихнул бы его на землю или не швырнул большим снежком, после чего завязалась бы битва. Мальчишка спросил его однажды про весну. Однако вот середина зимы, и они едва разговаривают друг с другом.

От этого «если бы» только паршивее. Юнги крепче обнимает свои колени, а перед глазами мелькает одна конкретная картина; сердце сжимается, когда он вспоминает, как Чимин смотрел на него в тот день, как его собственные пальцы обвивали шею мальчишки, пока единственными ощущениями не остались лишь чужие мягкие губы на своих. Воспоминание жжёт изнутри — даже сейчас, на холоде и под снегом, падающим с неба.

— Нет, Юнги. Это было неправильно, — снова убеждает он себя, обхватив обеими руками голову, пытаясь стереть эти воспоминания. Если бы он только мог.

Это неправильно, ведь Юнги не гей. Неправильно, потому что Чонгук будет смотреть на него с осуждением — и не только Чонгук: каждая живая душа в этом городе, в этом мире. Парни не должны целовать других парней — они должны целовать девушек. Это истина, и он знает её так долго, сколько себя помнит.

Но Пак Чимин — не просто какой-то там паренёк. Он с самого начала был другим. Он любит его — как Сокджин любит Минджу, сам сказал. Любит, как парень любил бы девушку. Но Юнги знает, насколько это неправильно. Тогда он сказал, что всё нормально, что Чимин всё равно его лучший друг, несмотря ни на что.

Так почему теперь это такая проблема?

Потому что всё оставалось бы в порядке, будь другим только Чимин, но ужасающую правду о том, что Мин Юнги тоже другой, он просто не может выдержать.

+.-.+

Юнги прекращает ходить в школу — ему больше не нужно, да и неважно это уже, ведь зимние каникулы всего через несколько дней. Он остаётся дома, когда Намджун уходит во вторник утром со словами, что вернётся после уроков, и что если Юнги что-то понадобится, он может обращаться к его матери. На маму Джуна он натыкается, когда немного позже снуёт по кухне в поисках чего-нибудь съестного, и после этого решает пойти прогуляться, чтобы избежать неловкого разговора.

Город покрыт белым, даже горизонта не видно — вдалеке земля просто сливается с небом. Юнги до сих пор не осмеливается поднимать голову вверх, вместо этого залипает в телефоне, где обнаруживает несколько сообщений от обеспокоенной Юджин, которая пишет, что хотела бы встретиться после школы. Юнги вздыхает: статус девушки означает, что она заслуживает хоть какого-то объяснения случившемуся вчера.

Они встречаются в одном из ресторанов в центре через некоторое время после уроков (школу Юнги обходит десятой дорогой в постоянном страхе встретить одного конкретного человека), девушка смотрит взволнованно, а Юнги может ответить на её взгляд лишь слабой улыбкой.

— Что за чертовщина вчера произошла?! — бушует она, а на лице одно лишь беспокойство. Это напоминает о том дне, когда он появился в школе после того, как пропал почти на четверо суток.

— Прости, я не хотел пугать тебя, — отвечает Юнги.

Да, она наверняка испугалась — и девушка тут же подтверждает это предположение, говоря, что волновалась не только она: но и целый класс был в шоке из-за произошедшего.

— Мы слышали твои крики. Я знаю, этот Икдже — придурок полный, но что на самом деле произошло, Юнги? — спрашивает она.

— Ничего. Просто он тогда меня реально вывел, — лжёт он тихо.

— Сначала ты убегаешь из дома… знаю, не впервые уже, но в этот раз всё по-другому, и остальные тоже сильно волновались, — продолжает Юджин. — А теперь такое происходит, и между этим всем…

Она хочет сказать о том, как они начали встречаться — хочет поставить под вопрос и это тоже. Она понимает, что является частью того хаоса, который Юнги оставляет после себя, но девушка проглатывает слова — он видит, что ей самой страшно слышать ответ. У неё та же стадия отрицания, как и у него.

— Просто… что происходит, Юнги? — вместо этого спрашивает она, протянув руку и ласково поглаживая его по щеке.

А Юнги в этот момент, когда девушка смотрит на него взглядом, полным доброты, борется внутренне с искушением просто взять и всё выпалить. Он почти готов рассказать, что на самом деле случилось — про Чимина, про Чонгука и про всё остальное. Юджин же его девушка, он ей, как минимум, нравится, наверняка же она поймёт?

Но тут она снова задаёт вопрос:

— Это связано как-то с Чимином? — и Юнги опять вспоминает, каким жутким взглядом может смотреть один конкретный человек.

Чисто рефлекторно он отдёргивается назад — от её руки на своей щеке. Потому что просто страшно. Почему она приплела сюда Чимина? Она всё знает? Чонгук рассказал?

— Почему ты считаешь, что это вообще связано с ним? — спрашивает он осторожно. В последние дни одного лишь упоминания имени Чимина достаточно, чтобы он начал нервничать и беспокоиться.

— Я знаю тебя, Юнги, — отвечает она спокойно. — Чимин — единственный, с кем ты не разговаривал о нас, а ещё ты его избегаешь. И это довольно очевидно.

Юнги словно под атакой.

— И что? Я просто не…

Он мог бы придумать какую-нибудь отговорку, сказать, что так уж вышло, что они довольно давно не общались, но это будет бесполезно. Оправдание жалкое, и рано или поздно друзья снова начнут спрашивать, не поругались ли они. Или даже ещё до того, как начнут, Чонгук откроет рот, и Юнги будет видеть тот же взгляд, которым на него смотрит младший, в глазах и Намджуна, и остальных.

Он запинается на середине предложения, а Юджин продолжает говорить то, отчего он шокировано распахивает глаза:

— Это и правда из-за него, да?

И Юнги ненавидит, насколько же легко она читает его, словно открытую книгу.

— Нет, — врёт он. Голос его не громче шёпота.

— Пожалуйста, не держи меня в неведении. Потому что такое чувство, что ты что-то скрываешь.

— Я же сказал, всё нормально.

— Что такого происходит между тобой и Чимином, что ты превращаешься в совсем другого человека?

Злость возвращается мгновенно — вместе с разочарованием и ненавистью к себе, которые прятались внутри. Бо́льшая доля внимания сосредоточена на двух словах: на имени Чимина и на том, как он, по мнению Юджин, «превращается» в нечто иное. И в следующую секунду Юнги уже с грохотом впечатывает ладонь в деревянную столешницу, прямо как вчера:

— Ничего, ясно тебе?! — кричит он. — Ничего нет между мной и Чимином!

Юджин тут же замолкает, смотрит на него с испугом, потеряв дар речи. На них тяжелым грузом опускается тишина, все посетители ресторана оборачиваются. Юнги делает глубокий вдох, смотрит на неё и осознаёт, что натворил. Она не Икдже. Чон Юджин — девушка. Она вообще, вроде как, его девушка, а он только что наорал на неё, выплёскивая свою злость.

Вздохнув глубоко ещё раз, Юнги смотрит на свои руки, отводя взгляд от Юджин, что сидит напротив, и шепчет трусливо: «Прости».

Давящая тишина словно и не думает исчезать, хотя вокруг уже слышны возобновившиеся тихие разговоры и знакомый стук столовых приборов — значит, другие посетители от них отвлеклись. Но Юджин до сих пор не говорит ни слова. Юнги подумывает уже опять сбежать. Или, может, в этот раз сама девушка сейчас встанет и уйдёт, оставив его тут одного? Но вместо этого она произносит слова, что словно ножом по сердцу:

— Я твоя девушка, Юнги.

Она говорит спокойно, без всякого намёка на злость — настолько спокойно, что Юнги это даже тревожит. Чон Юджин и правда его девушка. Почему-то кажется, что эту фразу неправильно будет даже повторять в своей голове, и оттого, что Юнги слышит её от Юджин, сказанную так прямо, внутри просыпается вина — особенно после того, что он только что натворил.

— Я только хочу сделать тебя счастливым.

Чего он точно не заслуживает. Он предложил ей встречаться, хотя не испытывал никаких искренних чувств. Да, Юджин ему нравится, но прекрасно осознаёт, что её счастье — не та самая главная его цель. Он предложил ей встречаться ради собственной выгоды — словно на грудь повесил значок, чтобы остальные видели.

— Я просто хочу помочь тебе.

— Тогда останься со мной, — выдавливает он из себя, хватает её за руку и сжимает крепко пальцы. Он только что наорал на неё, а теперь просит о таком. Чонгук на самом деле прав: он отвратительный. — Если хочешь сделать меня счастливым, просто останься со мной.

И даже сейчас это ощущается таким же неправильным, как и поцелуй тогда с Чимином. Совершенно неправильным. И всё же Юнги осознаёт огромную разницу между этими двумя ситуациями, когда притягивает Юджин ближе, кладёт обе руки ей на шею и прижимается лбом к её лбу, закрывая глаза.

— Потому что ты нужна мне.

Ты нужна мне, чтобы убедить всех в обратном.

— Ты сейчас очень, очень сильно нужна мне.

Ты нужна мне, чтобы убедить меня в обратном.

Прямо как поцелуй с Чимином, это совершенно неправильно, но разница в том, что сейчас сердце не колотится, как сумасшедшее, а мозг не плавится. Целовать Чимина действительно было ошибкой, но ощущалась эта ошибка невозможно приятно и потрясающе.

Настолько потрясающе, что Юнги был убеждён тогда, в тот момент: такое не может быть неправильным.

(Но это же всё равно неправильно, да?)