Зимние каникулы продлятся почти до конца января, а потом снова начнётся учёба, правда она-то Юнги волнует меньше всего. Он снова сбежал из дома — хотя, скорее, не бегает, а нахлебничает просто теперь у Джуна. У Кимов, на самом деле, совсем не плохо, но каждый ужин, во время которого Юнги сидит между Намджуном и его младшей сестрой, напоминает о старушке Пак — и, соответственно, о её внуке.

На каникулах вся компания наверняка задумает опять съездить куда-нибудь, или же просто собраться поиграть в баскетбол. Из-за этих мыслей Юнги снова вспоминает о Чонгуке и Чимине и уже начинает верить, что лучше сидеть безвылазно дома, чем выйти наружу и столкнуться с проблемами лицом к лицу.

Намджун ничего особо не спрашивает после их первого разговора — просто смотрит внимательно каждый раз, когда сам уходит провести время с ребятами, а Юнги остаётся дома. С того инцидента Юнги общался из всех только с Намджуном, и остальные, кажется, впервые поняли, что ему нужно некоторое время побыть наедине с собой. Джун же, если не считать эти взгляды, ведёт себя как обычно — они даже начинают планировать поездку в Сеул, прикидывать, что нужно взять с собой. Если бы не Намджун, у Юнги бы просто на это не осталось никаких сил — у него их едва хватает, чтобы иногда из комнаты выходить. Причём даже не из своей.

Он пропускает игру в снежки в среду — вместо этого, купив пачку сигарет, весь день сидит на холме и смотрит на землю, усыпанную опавшими листьями, которые сверху покрыты белым снегом, отчего место даже сразу и не узнать. С сигаретой в зубах он задумывается, замёрзнет ли этой зимой река Сончон, что струится у подножия склона.

Ночь наступает сейчас раньше — зима же — и когда вечером Юнги приходится возвращаться домой из-за пробирающего холода, он вспоминает о своём блокноте. Давно он не записывал туда ничего, и даже не помнит, какая была последняя запись. Вернувшись, Юнги роется в рюкзаке, вытаскивает оттуда все вещи (разбрасывая их в процессе и устраивая ещё больший беспорядок в и так захламлённой комнате друга), но не находит ничего. Он даже к себе домой возвращается (вернее, незаметно прокрадывается), чтобы попытать удачу в своей комнате, но — безрезультатно.

Эту ночь он проводит на своей старой кровати, слишком уставший, чтобы возвращаться к Намджуну. Юнги лежит на пыльном покрывале, смотрит в знакомый потолок над головой. Последние несколько дней вдали от друзей и школы кажутся настоящим благословением — можно посвятить время только себе, целиком и полностью, плюс не приходится сталкиваться с тем пугающим лицом, которое до сих пор преследует все его мысли.

Спится тут лучше, чем у Намджуна, и ночь приносит сон о стадионе под усыпанном звёздами небом, которое даже во сне прекрасно, как и всегда. Вокруг белым-бело, горизонт далеко; заснеженная земля резко контрастирует с чёрным небом — середина зимы, значит. Сон странный, потому что Юнги посреди широкого, незнакомого и заснеженного стадиона один, и постепенно всё более отчётливо становится видна фигура. Подойдя поближе, Юнги понимает, что это человек — мальчик — который сидит на корточках на земле, обнимая свои колени, а плечи у него трясутся от тихих всхлипов.

Юнги думает окликнуть эту странную фигуру, но не успевает — громкий телефонный звонок вырывает его из сна, затягивает обратно в реальность. Юнги стонет, подумывая швырнуть устройство в стену (если это окажется Намджун или один из его друзей-идиотов) и вернуться в своё любимое царство грёз, но имя, высветившееся на экране, заставляет собрать всё внимание, что успело проснуться, и ответить.

— Юнги? — слышится из трубки голос Юджин.

— Да, что такое? — голос его хриплый ото сна.

— Эм, Юнги, ты занят? — спрашивает она.

Понятное дело, что нет, но ответ зависит ещё и от причины звонка.

— А что?

— Ты мне нужен, прямо сейчас, — говорит девушка тихо. Юнги удивлённо приподнимает бровь, потому что такое она говорит впервые.

— Что-то не так, Юджин? — спрашивает он, поднимается и садится на кровати, гадая, не случилось ли что-то плохое с его девушкой, отчего ей требуется помощь.

— А, нет, всё нормально, — смеётся она, когда улавливает беспокойство в его голосе. — Просто хочу встретиться. Можем мы с тобой сейчас увидеться?

Юнги кидает взгляд на покрытые пылью часы на столе. Он и не знал, что проспал почти целый день — сейчас почти двенадцать.

— Давай минут через тридцать, — отвечает он. В принципе, именно столько займёт дорога от его дома до любого места в центре города, где Юджин попросит встретиться.

Следует короткая пауза, после она хмыкает согласно:

— Хорошо, давай через тридцать минут. Мост Аураджи. Увидимся.

Юнги хотел было поинтересоваться, почему она так внезапно попросила о встрече, но девушка уже сбросила звонок — поэтому он лишь вздыхает. Всё равно через полчаса увидятся — там и спросит, лично. Остальные ребята наверняка играют в баскетбол, а ещё по очевидной причине он благодарен Юджин (и можно вздохнуть спокойно) за то, что она не попросила встретиться около школы.

Захватив куртку, Юнги проходит через пустой дом сразу к двери, не утруждаясь тем, чтобы позавтракать (или пообедать, если судить по времени) — всё равно не голодный, так что уже спокойно шагает вниз по дороге Сончонгыль, замечая, насколько сегодня холодно.

Всё вокруг — куда только ни глянь — покрыто белым, а серое небо намекает, что снег наверняка скоро пойдёт снова. Юнги смотрит по сторонам, сунув руки в карманы. Летом всё было зелёным, потом — осенью — покраснело, а вскоре придёт весна и напомнит об обещании, которое он не смог сдержать.

Он на полпути к мосту Аураджи, когда с неба начинают сыпаться маленькие снежинки — раньше, чем он ожидал. Застонав недовольно, Юнги лишь надеется, что Юджин попросит сходить в какой-нибудь ресторан, или её мать, наконец, позволит им двоим провести время под крышей её дома.

Дорога практически пустая. Так всегда во время зимы — большинство жителей городка прячутся у себя в домах, а некоторые работают на открытых курортах в нескольких километрах отсюда, пока как раз идёт сезон. Юнги приближается к мосту Аураджи, любуясь на реку Сончон, что блестит внизу, думает снова, ударят ли достаточные холода, чтобы она, наконец, замёрзла. За все восемнадцать зим своей жизни он никогда не видел эту реку, покрытой коркой льда, хотя некоторые взрослые говорят, что такое случалось как-то раз, когда он ещё был слишком маленьким, чтобы запомнить.

Юнги видит фигуру, что стоит у перил моста. Куртка скрывает лицо, но он знает, что это Юджин — кто же ещё выйдет на улицу в такую погоду?

— Привет, Юджин, — говорит он прежде, чем она поворачивается. — Может, пойдём куда-нибудь ещё?

Но когда она разворачивается, Юнги замирает на месте.

Потому что его здесь ждёт не Юджин. Не её он видит, когда фигура поворачивается и смотрит ему в глаза.

— Чимин?

Что за бессмыслица. Он должен здесь встретиться с Юджин — девушка сама позвонила, а тут ждёт Чимин. Она соврала? Эти двое что, спланировали у него за спиной какую-то шутку? Когда он поднимал трубку, в голове крутились лишь мысли о том, что случится худшее — что Юджин захочет расстаться.

Что ж. Он ошибался, ведь реальность оказалась намного хуже.

— Почему ты здесь? — спрашивает с неприязнью.

Чимин делает шаг навстречу. Реагирует Юнги инстинктивно — отходит в тот же момент на шаг назад, и сразу замечает, как из-за такого простого действия изменилось выражение лица мальчишки.

Это всё неправильно. Он не должен видеться с Чимином, особенно сейчас.

— Я просто хочу поговорить, хён, — мягко произносит младший.

Так значит, они двое действительно сговорились о чём-то за его спиной? Значит ли это, что Юджин уже всё знает?

— Нет, — отрезает он и разворачивается. Юнги нельзя смотреть на Чимина: это опасно. При виде мальчишки он будет совершать лишь ещё больше ошибок. Легче сбежать прежде, чем он натворит то, о чём потом пожалеет.

— Пожалуйста, хён, — Чимин умоляет, идёт за ним. — Прошу тебя. Послушай меня, только в этот раз.

Но Юнги всё равно шагает дальше и дальше.

— Только один раз. Последний, — просит мальчишка. — Пожалуйста, послушай меня в последний раз. А после этого можешь спокойно уйти, хён.

И шаги Юнги заставляет замедлиться, а потом и вовсе остановиться, последнее «пожалуйста», сказанное шёпотом — хотя он всё-таки не поворачивается к Чимину лицом: просто стоит, сжимая кулаки в карманах куртки.

В последний раз. После этого Чимин наверняка больше не заговорит с ним, и Юнги сможет делать то, что любит сильнее всего: убегать. Если их маленький разговор — это та невысокая цена, то он попытается её заплатить, чтобы только добраться до столь желанной свободы.

Следует длинная пауза. Юнги просто ждёт, когда же Чимин скажет хоть что-то. Мальчишка, наверное, задаст те вопросы, которых он так страшится: спросит, почему он поцеловал его тогда, почему потом убежал. Спросит, почему на следующий день начал встречаться с Юджин. Чимин может просто попросить объяснений всему случившемуся, и ответить Юнги не сможет — ведь он не понимает и сам.

Он не понимает, почему всё это сделал.

Но Чимин неожиданно говорит нечто совершенно другое:

— Знаешь, почему я уехал, хён?

Юнги не хочет смотреть на Чимина. Пак стоит прямо за спиной, а в голове лишь мысль о том, что когда-то спина Чимина находилась у него перед глазами — когда они впервые возвращались вместе из школы домой, и парнишка шёл шагах в десяти впереди. Сейчас же всё наоборот, но так легче: так получается избегать зрительного контакта — вместо этого Юнги смотрит на линию горизонта вдалеке и наблюдает за падающими с серого неба звёздами. Если он посмотрит на Чимина, то лишь всё разрушит, совершит ту же самую ошибку.

Мин Юнги знает, что целовать парней — неправильно. Неправильно смотреть на Чимина так, словно он — единственное, что важно во всём мире. Неправильно смотреть на Чимина и вспоминать о любимом сильнее всего остального небе. Просто неправильно видеть смеющиеся в ответ звёзды после глупой ночи четверга, или голубое небо, чьи руки обвивают его со спины во время каждой поездки на велосипеде.

Небо должно быть там, наверху — должно висеть над головой, а не ходить по земле вместе с ним в форме Пак Чимина.

— Знаешь, почему я на самом деле уехал из Сеула?

Родители Чимина выяснили, что их сын — гей, им стало стыдно, и они отправили его жить с бабушкой в этот маленький городок, чтобы он покаялся в своих грехах. Вот что Юнги знает, а о большем никогда не спрашивал.

— Мой учитель застукал меня, когда я целовался с парнем после уроков. Он и рассказал родителям.

Теперь всё встаёт на свои места, и понятно, почему мальчишка плакал постоянно первый месяц в классе. Юнги помнит, как Чимин когда-то сказал, что не встречался бы ни с кем из компании Минджу, и неважно, насколько девочки симпатичные. Мальчишка всегда чувствовал себя неуютно, когда Хосок с Тэхёном шутили, что они парочка. Такие мелочи, которые стоило заметить с самого начала. Но, опять же, с самого начала Юнги знал, что Чимин совсем другой, оттого и не удивлялся ничему.

А вот тому, что Чимин в него влюблён, Юнги удивился.

— Им было противно. Я видел по глазам. Ты не знаешь, хён, каково это, когда кто-то смотрит на тебя так.

Юнги знает, ведь именно так теперь смотрит на него Чонгук, и так смотрели бы все жители этого проклятого города. Они бы не улыбались, видя их переплетённые пальцы, не говорили бы, что они смотрят друг на друга словно герои какой-то слащавой мыльной оперы — вместо этого люди бы насмехались, смотрели осуждающе и осторожно, желали свергнуть их обоих в пучину ада.

Юнги борется с искушением повернуться. Голос Чимина заметно дрожит — мальчишка вот-вот расплачется, а Юнги это ненавидит. Ненавидит, как тот выглядит, когда ревёт. Это злит, выводит из себя, не даёт покоя.

— Я и осознать ничего не успел, как они уже сослали меня сюда. Им было стыдно, хён. Вот почему они меня выставили вон.

Честно говоря, Юнги и представить себе не может, через что прошёл Чимин, и какую боль ему пришлось пережить.

— Я думал, что буду ненавидеть это место. И так ведь и было, пока вы, ребята, не появились.

А остальное — это уже они. Остальная часть истории — это их шестёрка, предоставившая Чимину шанс снова быть счастливым. После всего того ада наступила их первая игра в баскетбол, ночь инициации и глупый хохот в мокрой одежде у подножия холма. Это выигранный матч и сломанная нога, а потом туннель железной дороги Аураджи и Каннын. Это ночи за фильмами и ужины у Сокджина. Это Чимин, который снова обрёл счастье, который быстро стал одним из них, опять научился улыбаться. Он прошёл весь путь: от депрессивного мальчишки до Пак Чимина, чья улыбка могла затмить яркостью даже солнце.

— Я думал, что не влюблюсь больше, что должен быть нормальным. Но потом появился ты, и я теперь не знаю, что делать, хён.

А потом появился Юнги. Юнги, который отругал мальчишку за то, что тот плачет уже в сотый раз, который предложил подвезти на велосипеде, который появился перед его дверью после того, как сбежал из дома, который лежал с ним рядом на стадионе под звёздным небом. Юнги был там, среди звёзд, и даже не предполагал, что всё может так обернуться.

Он не хочет больше ничего слышать; ему не нравится грусть в голосе мальчишки, но сильнее всего он боится слов Чимина. У Юнги с чувствами плохо, и выражать эмоции он не умеет — разве что только рэпом и словами, записанными заранее на клочке бумаги.

— Я не думал, что всё произойдёт именно так. Сначала я тебя вообще боялся, и не знаю, как оно привело к такому. Но ты просто был рядом, хён. Всегда был рядом, и прежде, чем я что-то понял, то уже влюбился в тебя.

Как Юнги всегда был рядом с Чимином, так и тот всегда был рядом с Юнги. Чимин влюбился в него под разделённым на двоих звёздным небом, а сам он? Чувствует ли он то же самое?

(Нет, ответ должен быть — «нет». Всегда должно быть «нет» и ничего, кроме «нет».)

У Юнги сердце сжимается, болит так сильно, словно сейчас взорвётся внутри грудной клетки, под рёбрами.

— Я был так счастлив, когда ты вернулся тогда за мной, когда сказал, что мы можем быть друзьями. Знаю ведь, что кто-то вроде меня не заслуживает ничего большего. Я повторял себе, что этого будет достаточно, что мне хватит просто дружбы, но…

Но он хочет большего. Все всегда хотят большего. Они оба лжецы, на самом деле: Чимин сказал, что ничего не нужно менять, хотя в глубине души, где-то в сердце, надеялся, что что-то изменится.

И Юнги со своей ложью.

(И Юнги со своим непринятием)

— …но в тот день… ты поцеловал меня в ответ…

— Не надо.

— …и я просто не мог не задуматься, что, может быть, ты…

Юнги, наконец, поворачивается. Он не хочет слышать о той ошибке, что совершил, мысли о которой с ума сводят. Это было неправильно — с какой стороны ни посмотри. Каждая клеточка его тела отвергает эту правду, осознавая, насколько она неправильная.

(Или, может, это его мозг повторяет о неправильности, в то время как маленькая частичка внутри просто хочет переживать тот момент снова и снова)

— Это неправильно, — бормочет он. — Разве ты сам не знаешь? Ты не должен влюбляться в… — Юнги не договаривает.

И только сейчас, наконец, встречается с Чимином взглядом, видит, что тот готов сломаться в любую секунду, и даже для Юнги каждое мгновение становится невозможно болезненным. Почему? Почему ему тоже так больно? Юнги прекрасно помнит тот момент, когда Чимин был ужасно разбитым — после приезда родителей и громкого скандала. Он помнит, как хотел обнять мальчишку, попытаться удержать, не дать рассыпаться тем кусочкам, из которых состоит Пак Чимин. Он сейчас хочет сделать то же самое, но мысль пугает до ужаса, ведь это повлечёт за собой большее — поэтому Юнги лишь отступает на шаг назад.

— В парня? — Чимин улыбается снисходительно. — Я знаю об этом больше, чем ты, хён. Я каждое утро просыпался с мыслями, почему же не могу просто влюбиться в какую-нибудь девушку, как Суджи или Минджу. Но я не в состоянии выбрать человека, в кого влюбиться, и тебя я тоже не выбирал, хён.

Они стоят посреди дороги, снова в четверг — прямо как в прошлый раз, когда Чимин оказался прижатым к земле, а сверху на них лил дождь, только в этот раз с небес, которые становятся свидетелем их разговора уже в сотый раз, летит снег.

Вопрос выбора Юнги. Логично будет сказать Чимину, что так неправильно — так же оно и есть. Выбрать, по идее, легко, но какая-то частичка внутри не даёт покоя — кричит, повторяет, что не так всё просто. Та же самая частичка, которая постоянно сводит его с ума, заставляя думать про губы Чимина, из-за которой он не может объяснить, почему совершил тогда эту ошибку.

Это именно то, чего он не может в себе понять, чего сильнее всего боится.

— Я знаю, тебе страшно, хён, ты напуган и ничего не понимаешь, но, пожалуйста, можешь…

Логика, кажется, выигрывает, потому что Юнги внезапно открывает рот — прежде, чем младший успевает договорить. Довольно странно, но когда он смотрит в глаза Чимина, где видит слёзы, готовые вот-вот политься по щекам, то вспоминает об обещании, которое они дали друг другу в классе когда-то.

(И когда бы Чимин ни плакал…)

— Пожалуйста, могу я что?

(…Юнги сделает ему очень больно)

Он собирается сказать нечто ужасное, но такое необходимое — так Чимин поймёт, что любить парней неправильно, справится со всеми своими сексуальными предпочтениями, осознает, что это был лишь своеобразный кризис подросткового возраста — чёрт знает, как ещё назвать. Чимин узнает, что именно ответил бы на его просьбу любой нормальный парень — нормальный, как Юнги, которому нравятся девушки, так что нет никакой причины, возможности, что он может…

— …любить тебя? Ты хочешь, чтобы я влюбился в тебя?

Мин Юнги чувств не испытывает…

— Не смеши меня, Чимин.

Он собирается вонзить нож в сердце Чимина — и прекрасно это понимает. Он собирается разбить мальчишку на части, а не удержать их вместе. Он тот, кто разорвёт его на куски.

Юнги собственными руками собирается поломать небо.

— Я бы никогда не влюбился в кого-то такого омерзительного, как ты.

…во всяком случае, сам так говорит.

И небо взрывается. Исходит трещинами, возвращаясь к унылому серому цвету, солнце погибает, а луна распадается на куски. Сейчас Юнги мог бы сказать, что небо умерло — взорвалось и умерло в его руках.

Никогда ещё за свою жизнь не видел он его настолько мрачным: оно утратило всю свою живость и цвет. Всё вокруг ломается, переворачивается с ног на голову — даже звёзды на ночном небе погибают, не оставляя ему ничего, кроме огромной зияющей черноты.

А после любого взрыва всегда наступает звенящая тишина — она тянется мучительно каждой секундой, пока Чимин стоит прямо тут и ошарашено смотрит в глаза Юнги, словно не в состоянии поверить, что тот ему только что сказал.

Но Юнги верит в свои слова, и Чимин тоже должен.

И вот так небо поворачивается к нему спиной и оставляет его одного.

Юнги считал, что это он сегодня развернётся первый — Чимин сказал в начале, что он сможет уйти спокойно, и Юнги тогда думал, что после разговора именно он сбежит, как и обычно. Но в этот раз убегать не приходится — Чимин любезно оставляет его сам, развернувшись на пятках и зашагав в противоположную сторону, а Юнги лишь думает: «Хорошо, не надо мне видеть, как он ревёт».

Сейчас он удовлетворён своими словами — он сказал то, что было правильно, оттолкнул Чимина. Сердце мальчишки разбито, но это поможет ему исправиться, так ведь? Чтобы вернуть искривлённую кость в нормальное состояние, надо сначала её сломать, а иначе она будет расти неправильно, неровно — так было бы и с Чимином.

После Юнги идёт к дому Намджуна без всякого груза на душе. Он поступил верно — даже каждая клеточка его тела с этим соглашается. Он ужинает с Кимами, болтает о всякой ерунде с лучшим другом. Всё в порядке, и Мин Юнги тоже будет в порядке.

Мин Юнги разбил сердце Чимину, и всё хорошо. Он в полном порядке. Это был правильный поступок — следовательно, он должен быть в порядке.

(И даже несмотря на то, что в груди у него теперь словно зияет огромная чёрная дыра, Юнги знает, что он будет в порядке)