— Я слышала, человек ненавидит пауков, — произносит смутно знакомый голос, когда они идут по полутёмному, заросшему паутиной проходу.

Фриск, понятное дело, ничего не отвечает, и вы мысленно смеётесь, хоть и нервно. Девочка — и ненавидит кого-то? Ох, это за гранью фантастики. Вам кажется, что лучше бы она ненавидела хотя бы пауков. Это помогло бы. Ведь негатив копится: монстры не всегда (никогда не) дружелюбны. Куда же он в конце концов выльется?

Вы надеетесь, что не на вас.

Ненастоящие, неправдивые высказывания льются с уст невидимого обвинителя, и голос кажется вам знакомым. Спустя несколько минут напряженных раздумий вы понимаете, что говорит паучиха, встреченная не так давно. Как она там представилась, стоя за стойкой и пытаясь продать товар по смехотворно огромным ценам? Маффет?

— Я слышала, — мурлыкает голос, когда Фриск застревает в паутине, из которой, казалось, не вырваться, — что человек не хочет тратить свои деньги.

Душу Фриск вытаскивает на битву, и вы, смотря на уязвимое, пульсирующее над кожей красное сердце, хотите только одного: чтобы она, наконец, дошла. И почему ведь отказалась тогда, когда вы были так близки! Всё было хорошо. А чужие смерти... это ничего. Это можно и пережить ради высшей цели.

Не сами ли монстры, в конце концов, нападают первыми?!

Маффет, растерянная и немного пристыженная, быстро отстаёт, когда Фриск, баюкая укушенное пауками запястье, достаёт из кармана чуть помятый пончик и показательно вертит его в руках. Паучиха оказывается настолько мила, что перестаёт нападать и даже каким-то — волшебным, магическим — образом убирает паутину, чтобы девочка смогла пройти.

Впрочем, намёк о том, что именно вы, другой человек с душой, ненавидите пауков, не был пропущен мимо ушей. Вы думаете, что пауки... это сложно. Вы не можете уверенно заявить, что ненавидите их. Да и Маффет сказала это просто так... верно? Она не видела вас так, как видел Санс, она не поворачивала голову и следила всеми своими черными бусинками-глазами именно за Фриск.

А потом вы опять встречаете Меттатона, и вам хочется завыть. Судя по застывшему выражению лица, Фриск хочется завыть тоже, но она держится, а у вас просто нет голоса. И хоть робот ведёт себя довольно... мирно, опять, конечно же, затеяв свою игру, вы настороже. Ведь встречи с этим парнем никогда не кончаются хорошо, а тут он ещё в платье разодет и несёт какую-то чушь. Вы, поморщившись, смутно припоминаете афишу, на котором было что-то о «влюблённых сердцах».

Ну, можно было понять, что вся жизнь в целом и любая подлянка Меттатона в частности будет так или иначе связана с его работой. Похоже, парень настоящий фанатик своего дела.

(Может быть, вам нравится песня робота. Может быть. Но только из-за смехотворности. Может быть.)

Может быть, вам хочется воткнуть в глаз робота самый острый кинжал за то, что волосы Фриск скручиваются от жара очередной ловушки, а Альфис копается, как вам кажется, излишне долго. Вы очень предвзяты, бесспорно, но вас настолько достало это всё, что сил нет никаких.

Меттатон, кажется, больше весел, чем побеждён (да и не побеждён он вовсе, голос Альфис, говорящий это, подозрительно дрожит), и уходит, легкомысленно размахивая микрофоном. Вы смотрите в его спину самым своим прожигающим взглядом. И потом таким же взглядом смотрите на Бретти и Кэтти. Впрочем, Фриск неожиданно вторит вам, и уходит от двух подружек как можно быстрее.

— Не нравятся они мне... — бормочет она, но вдруг расцветает и начинает идти быстрее, хотя — и это очевидно — очень устала.

Вы не удивляетесь, видя, что невдалеке стоит Санс, и предвосхищаете просьбу девочки — уходите сами. В конце концов, помешать им поесть в ресторане вы не сможете, а вот испортить Фриск настроение — вполне. Так зачем же ухудшать и так шаткие отношения с единственным человеком, что вас видит — да и вообще человеком в этом подземелье?

У Ядра неспокойно, а ещё вы слышите какие-то шаги помимо своих и — неожиданно — ваши размышления об этом прерывает звонок телефона и взволнованный голос Альфис. Фриск тихонько просит не бросать трубку, чтобы не перезванивать, но быть потише — потому что что-то точно не в порядке.

И так оно и есть — на пути то и дело попадаются разные монстры и головоломки, которые, кажется, сюда привезли со всех уголков подземного мира — но только зачем? Чтобы человек умер, не дойдя до конца? Чтобы забрать последнюю душу?

Вы почему-то вспоминаете всех, с кем так или иначе знакома Фриск, и нехотя признаёте, что они, в самом деле, не злые. Даже Андайн. Даже подозрительная сверх меры Альфис.

Как ни смешно — только обстоятельства делают их всех врагами.

И когда вы встречаетесь с Меттатоном, когда слушаете его и думаете, что это действительно слишком похоже на правду, вы даже... разочарованы? Вы думали, что Альфис лучше. Что она не стоит из себя героя, а помогает. Напрасно, по-видимому. Нет, она всё ещё не враг, но доверие... Вы украдкой смотрите на лицо Фриск и думаете, что доверие девочки доктор потеряла окончательно.

Вы видите улыбку на измождённом, чуть-чуть пораненном из-за битвы лице Фриск, когда Меттатон решает остаться в подземелье, а не уходить на поверхность. Видимо, Напстаблук (и другие фанаты) очень много значит для него.

Признание Альфис о лжи по поводу барьера вышибает из Фриск дух. Вы думаете, что всё действительно не могло быть так просто.

Душа человека и монстра.

— Она соврала, — говорит девочка, смотря в спину убегающему монстру. — Убивать, чтобы выбраться... нет. Нет. Я не хочу. У меня есть другой выход. Есть.

Всё это время она не смотрит в вашу сторону, но вы отлично понимаете, почему она не допускает и мысли об убийстве — даже ради своего спасения. Вы почему-то думаете, что, не будь того эпизода, когда вы в её теле почти дошли до конца, она бы всё-таки убила Асгора. Ради себя. Тогда в ней была эгоистичность.

Теперь — нет.

Фриск выходит из лифта, подходит к звезде... и вы молчите. Она оглядывается на вас — но вы не открываете рта, просто смотрите. Кажется, в глазах девочки мелькает паника, но она держится: вздыхает, сжимает кулаки и идёт по жутко-серым коридорам, стараясь смотреть только вперёд и под ноги.

Ещё одна звезда — у серого дома, подозрительно похожего на дом Ториэль — и опять никакой решительности. Фриск как никогда кажется похожей на обычную девочку. И тем усиливается это ощущение, когда она слышит зловещую историю, что рассказывают монстры.

Фриск заходит в светлый — откуда здесь солнце?! — зал и вглядывается в фигуру, стоящую в тени.

— А сейчас тебя осудят, — произносит фигура действительно страшным голосом. Вы с Фриск вздрагиваете, потому что помните, чем это закончилось в прошлый раз.

Слава всему, в этот раз всё заканчивается совершенно не так.

— У тебя есть что-то, называемое «решительностью», — Санс невообразимым образом умудряется прищуриться, — и я хочу, чтобы ты оставалась решительной до конца.

Вам хочется закричать. Фриск и так ходит сама не своя с самого ужина в ресторане, — узнать бы ещё, почему, — а тут ещё это. Он что, не видит? Не понимает? Он мог бы побеспокоиться... вообще-то. А не хладнокровно рассуждать, что же она выберет: убить Асгора или умереть самой.

— Я... да. Спасибо, — негромко говорит Фриск. Вы подозреваете, что, говори она громче, то голос бы сорвался: или в хрип, или в крик.

Санс исчезает, и Фриск поворачивается обратно.

— Пойдём, Чара, — устало говорит она. — У нас ещё есть дела, которые надо завершить.

Вы, кажется, наполняетесь решительностью вместо неё.