Кубок стоял в тренерской, и Широтацу несколько раз забегал туда, чтобы провести пальцами по гладкому боку приза. До конца учебного года он будет стоять здесь. А потом, с прищуром довольного кота думал Широтацу, опять будет стоять здесь. И ещё раз. Потому что старшая школа Ракузан — лучшая. На этом моменте его обычно находил или тренер, или Мибучи, и гнали в зал заниматься, и вялые мысли так и не продвигались дальше.

А потом наступила она. Неделя летнего лагеря. Широтацу написал тесты, полюбовался на свои улучшившиеся за несколько месяцев оценки и получил на руки бумажку, без которой тренер сказал не приходить. Отношения с матерью всё ещё висели на волоске — после того случая с Акаши Широтацу так и не нашел в себе силы что-то сделать, но дальше тянуть было попросту неприлично.

— Мам, подпиши разрешение, — осторожно протянул он усталой матери бумажку. Та приоткрыла один глаз. По телевизору продолжали крутить что-то об инопланетянах и захвате мира. — Хочу в летний лагерь с командой.

— Баскетбол твой, — недовольно проворчала мать, всё так же лёжа на диване. Пошевелила ногами и улыбнулась. — Хорошо, я отпущу тебя. Неделя, так?

— Ага.

— И только попробуй, когда вернёшься, быть таким же отстранённым! Я терпела, потому что Ракузан для тебя — новая школа во всех отношениях, но теперь и оценки выровнялись, и в клубе ты в основном составе. Хотя мне это не нравится, — она опять нахмурились и тыкнула Широтацу в один из синяков на ноге.

— Мам! — ойкнул он.

— Совсем отдалился, ну что это такое! — заворчала она, беря разрешение и ручку из рук сына и вчитываясь в текст. — Даже собаку уже не просишь. Передумал?

В другом мире у Широтацу была собака. Спаниель, среднего размера, рыжий и серьёзный. Но просить такую же собаку тут… ощущалось неправильно. Так что Широтацу выпалил название первой пришедшей на ум большой породы — если подумать, то ему всегда хотелось не небольшого спаниеля, а огромную махину. Лаффи от этого, конечно, не становился менее любимым, но покупать такого же было бы неким предательством. В сердце кольнуло.

Если так подумать, то он во многом был предателем по отношению к своей прошлой жизни — или как это называть, то, что он на самом деле не настоящий Широтацу? Но с родителями, увы, отношения были натянутыми, а скучать по друзьям до воя или до боли в груди не получалось. У него был жеманный Мибучи, который отлично заменил хорошую подругу, которая могла бы называться «боевой», столько они вместе прошли; у него был активный сверх меры Хаяма, который заменял другого друга. Небуя, Акаши и мама, уже с сосредоточенным видом подписывающая разрешение, в «замену» не укладывались, ну так Широтацу и сходился с ними сложнее.

Да и были ли, после всего пройденного, Рео и Котаро заменами? Широтацу очень надеялся, что уже нет. Что он воспринимает их как нечто отдельное. Но, возвращаясь к теме с собакой…

— Ты выиграл этот ваш кубок, да и оценки подтянул, — хитро протянула мать. — Так что я подумаю. Жди дня рождения, Аюу-чан.

Широтацу улыбнулся. Он любил собак. Да и лёгкий разговор с матерью неожиданно придал сил: утром на сбор у школы Широтацу шел весело, робко прикидывая, сможет ли он сесть с Акаши. В летний лагерь ехали все составы баскетбольного клуба, но отпустили, конечно, не всех участников, плюс у кого-то с оценками не очень, так что — две трети. С капитаном никто сидеть точно не захочет, Мибучи наверняка сможет сесть с Хаямой, у Небуи есть приятели, такие же накачанные парни.

У Акаши из «друзей» есть только Широтацу, что невыразимо печально. Ну, ещё бесстрашная менеджер-третьегодка, которая совершенно его не боится, но она, как иногда с восхищением думал Широтацу, не боится вообще ничего.

Так что в автобусе Широтацу смачно упал на сиденье прямо рядом с Акаши. Тот покосился без удивления или неприязни, но с каким-то неуловимым выражением лица, тут же плавно отворачиваясь к окну. Широтацу присмотрелся: ничего не указывало на какие-то способы времяпровождения. «Этот робот, что, собрался просто в окно всю дорогу смотреть?» — ужаснулся Широтацу и залез в карманы собственной кофты в поисках наушников. Пока одной рукой распутывал неведомо как появившиеся узлы, другой листал плейлист в телефоне и думал, что же предложить Акаши.

Классику? Да ну, банально. Широтацу уважал классику, он ведь пять лет учился играть на фортепьяно в музыкальной школе, ходил на занятие хора и даже вокал, играл дуэтом с гитаристами и скрипачами. Давным-давно, но некоторые навыки не забыть. А если не классику, то что может понравиться такому человеку? Широтацу прикусил щеку с внутренней стороны и решил положиться на рандом.

Когда Аюу протянул один наушник отрешённо смотрящему в окно Акаши, перекличка уже была проведена, а автобус тронулся. Капитан на протянутое сокровище никак не отреагировал, возможно даже не увидел, очень уж пустым был взгляд.

— Хэй, Акаши, — позвал Широтацу. Тот, наконец, повернулся. — Держи наушник, хоть музыку послушаешь. Ехать долго.

Паренёк из второго состава, сидящий через проход, смотрел совершенно круглыми глазами. Репутация Акаши во всём баскетбольном клубе была демонической; во всей школе — идеальной; в основном составе… сложно сказать. Но Акаши кинул на парня такой взгляд, что он вжался в сидение и больше не отсвечивал. Широтацу почувствовал внезапный прилив чего-то между благодарностью и ласковой насмешкой.

— Не нужно.

— А я настаиваю, — с нажимом проговорил Аюу. — Мне больно смотреть на твоё кислое лицо.

«И вообще больно на тебя смотреть», — не сказал он, но подумал. Больно было не сильно, но где-то в груди неприятно тянуло стылым разочарованием то ли в себе, то ли в Акаши, и не понять толком. Та самая боль колыхнулась, разрослась на секунду, в течение которой Акаши колебался, и застыла комом у горла, когда всё же взял наушник.

Иногда Широтацу отдал бы душу за способность читать чужие мысли. Вот как, например, сейчас. О чём Акаши думал, когда соглашался? О чём Акаши думал каждый раз, когда то давал ему подачку в виде разговора, то отшивал так жестоко, как перед финальной игрой? О чём Акаши думает сейчас, когда чуть хмурится в сторону Широтацу, осознавая, что наушники не издают ни звука? Широтацу спохватился, извинился одной улыбкой и включил случайную песню.

Случайной песней оказывается View of Silence, и Широтацу выдыхает: ну, ему не придётся стыдиться за свой вкус. Акаши, кажется, всё равно, он опять отворачивается и смотрит в окно, так за всю поездку и не повернувшись обратно. Несколько раз Широтацу удивлялся, что такие песни вообще есть у него в плейлисте, несколько раз — чуть не сгорел со стыда, но в целом поездка прошла нормально.

На выходе из автобуса на Широтацу смотрели то ли как на героя, то ли как на психа. Когда он добровольно согласился положить свой футон рядом с футоном Акаши, на него смотрели так же. Широтацу искренне не понимал, почему Акаши так боятся. Да, он был подчас агрессивным — но невозможно не заметить, что физические проявления его агрессии никогда не выходили из-под контроля. А вот слова… угрозы не пугали Широтацу, они его настораживали.

Будь у них более доверительные отношения, Широтацу бы оттащил его к психологу. Но таких отношений у них не было — оставалось только пытаться их создать. Вряд ли бы соседние спальные места помогли в этом, но Широтацу продолжал надеяться. И продолжал игнорировать ту самую боль в груди. Зовите его окончательно проникнувшимся японским духом, но он собирался помочь своим кохаям собрать настоящую команду. Зовите его лжецом, потому что причина не в этом.

Тренер сразу же задал астрономический темп тренировок: не успели они как следует разложить вещи, как первая уже началась. Спустя два часа, вытирая пот и так липнущей к спине майкой, Широтацу мечтал только умереть. И поесть перед смертью. Несмотря на все тренировки на базовые качества — скорость, выносливость, сила, ловкость — которые Широтацу, не без помощи незаменимого в таких делах Небуи, для себя устраивал, база у него всё ещё хромала. Он знал это, но услышать от тренера было куда обиднее.

— Пока не подтянешься по нормативам до Акаши, не жди, что я буду развивать тебя, как универсала, — заявил он. — Твой уровень неплох уже сейчас, но ты проседаешь по своим физическим параметрам. Когда решим вопрос с этим, будем тренировать тебя как центра и как лёгкого форварда. Это у тебя получается хуже всего, так?

— Тяжёлый из меня тоже не самый лучший.

— Разве? — тренер ехидно выгнул бровь. — Может быть, раньше. Практика уже сделала из тебя хорошего тяжёлого. К трёхочковым тоже претензий нет, они у тебя простые, но действенные. А свои способности разыгрывающего ты отлично показал в игре с Тоо. Команда за тобой шла. На самом деле, — он помолчал, — если бы не…

Широтацу моргнул и издал вопросительный звук. Тренер встряхнулся и отправил его заниматься, но Широтацу до конца тренировки держал в своей голове этот разговор. Его предположения о том, что могло крыться за неловким молчанием тренера, были слишком фантастическими, чтобы быть правдой. Масла в огонь подливал недавний, ещё в школе, перед тестами, разговор с Мибучи. Тот рассуждал: может, отдать Широтацу должность вице-капитана?

— Ты чего, я же первогодка! — поразился Широтацу, чуть не поперхнувшись своим капучино. — Нас засмеют, если оба капитана будут кохаями!

— Те, кто знают Акаши, не засмеют в любом случае, — неожиданно серьёзно сказал Рео. — А ты, Широ-чан, делаешь для команды куда больше, чем делаю я. Столько же, сколько Акаши.

— Это не так.

— Может быть, — легко согласился Мибучи. — Но так кажется. Кто поддерживает нас? Кто поднимает настроение, сплачивает, создаёт командный дух? Акаши делает то, что должен делать капитан, не больше, не меньше. Идеальный игрок. Идеальный капитан. Он стал им, потому что был и есть сильнее нас всех. И мы его уважаем. Но лидер — это не только сила, верно?

Теперь в голове крутились слова одного из Некоронованных королей. Акаши с его красными волосами мелькал в другом конце зала, кажется, тренировал прыжок для данка. Широтацу считал, что с его ростом выполнять такой бросок — чудо. Мибучи очень непрямолинейно заявлял, что возможно предпочёл бы видеть цифру четыре на спине другого первогодки. Тренер тоже говорил нечто непонятное, сомневался. А сомнения — это уже нехорошо, это уже хуже некуда, в лидере нельзя сомневаться.

Всё это собралось в единый ком в голове Широтацу, и на ужине, еле донося палочки до рта из-за усталости, он твёрдо решил поговорить с Акаши. Сказать так, как есть. Ну, может, умолчать про Мибучи, потому что проблем для себя Широтацу не боялся, с тренером вряд ли что-то случится, а вот друга подставлять не хотелось. Возможно, думал Аюу, страх проигрыша заставит Акаши понять, что он всё это время так упорно пытался доказать? Что приказы — ещё не гарантия успеха?

Поймать Акаши в одиночестве оказалось преступно легко, остальные сторонились его: кто-то из страха, кто-то из восхищения, отдельные личности — из соединения двух этих чувств. Широтацу догнал Акаши в коридоре и кивнул в сторону окна — там разговаривать будет легче и безопаснее. Акаши чуть вскинул брови и дошел до обозначенного места, бедром прислоняясь к подоконнику.

— Чего ты хотел, Аюу? — исключительно вежливо поинтересовался он.

И Аюу резко вывалил на него все свои мысли, с предательским облегчением думая, что теперь по этому поводу голова болеть будет не только у него. Сначала Акаши выглядел непроницаемо, потом почему-то начал слегка улыбаться. Жутко! Широтацу закончил говорить и растерянно упёрся взглядом в эту улыбку.

— Если ты станешь капитаном, то я…

— Нет-нет-нет, не надо ничего никому делать, — зачастил Широтацу, знакомый, как и вся команда, с таким построением предложения. — Я не хочу этого так же, как и ты! Я хочу, чтобы капитанский номер так и оставался у тебя, звание вице-капитана — у Мебучи. Просто… пойми, они так думают именно из-за того, о чём я тебе говорил. Перестань просто отдавать приказы. Я прошу тебя.

— Подумать только, на кону стоит моя должность, а ты так из кожи вон лезешь.

— Потому что ты мне нравишься, разве не понятно? — негромко огрызнулся Широтацу, не выдержав, а потом ломано улыбнулся. — Я имею в виду, всё в порядке, просто пойми, что так будет лучше в первую очередь для тебя…

— Мне всё равно, — кинул Акаши, — на твои оправдания. Но если тренеру от меня нужно то, что есть у тебя, я попробую.

Спать рядом с Акаши было сложно, но после такого разговора Широтацу было бы сложно даже в своей комнате. Он, вроде как, выиграл эту битву; Акаши не признал его метод, но хотя бы признал его необходимость. А что опять клюнул в больное место — так это же Акаши. Правильно делает, что клюёт. Никому не нужна такая влюблённость.

После утренней тренировки очень злой Небуя утащил Широтацу прямо с обеда. Тот едва успел съесть последнюю ложку, как его уже вытащили обидно за шкирку и понесли куда-то на бешеной скорости.

— Что ты сделал вчера, — зарычал Небуя прямо ему в лицо. — У тебя, что, на самом деле нет гордости? Тряпка!

— Небуя-семпай? — смог выговорить Широтацу.

— Я слышал твой разговор с Акаши! Если тренер сомневается, значит, так и должно быть! Акаши… крутой. Но раздражает всех нас, — он тыкнул пальцем прямо в грудь Широтацу, и тот поморщился. — Из тебя получится лучший капитан. И ты бы согласился со мной, если бы не эта твоя… влюблённость.

Небуя выплюнул последнее слово, как что-то мерзкое и неправильное. Широтацу дёрнулся. Мибучи не раз и не два комментировал парней из чужих команд, даже из других составов Ракузана, и остальные четверо относились к этому равнодушно; бывало даже, что Широтацу или Хаяма поддерживали шутку. Вывод: Небуя не был гомофобом. Вывод номер два: Небуя был против именно этих отношений.

Не то чтобы чувства Небуи могли как-то повлиять на чувства Широтацу, но это было неприятно. По меньшей мере. Аюу отвёл взгляд и выпутался из захвата, которым центровой прижал его к стенке. Подумалось: и как такой шумный человек смог затаиться, что ни он, ни Акаши не заметили греющего уши? Подумалось: а не заметил ли Акаши, или просто проигнорировал? Зная его, можно учитывать оба варианта, и от этого только больнее. Широтацу вздохнул и почувствовал себя обязанным объясниться.

— Я понимаю, что вам он не нравится, но если он, наконец, возьмёт в расчет сплочённость команды, он будет куда лучшим командиром, чем я. Он и сейчас лучше… но не в перспективе.

— Я расскажу Мибучи и Хаяме, — заявил Небуя. — И, уверен, они меня поддержат.

— Надеюсь, что Мибучи поймёт, что я имел в виду, — пожал плечами Широтацу.

Мибучи, судя по его тяжёлому взгляду после вечерней тренировки, понял, но был не очень доволен; Акаши весь день вёл себя тише воды, ниже травы, но Широтацу видел его, наблюдающим за остальными членами команды. Когда это наблюдение превратится в действие, одному Акаши известно; когда разноцветные глаза упрутся в спину уже Широтацу, известно тоже только ему.

(Но на самом деле Акаши смотрел.)

А со следующего дня, когда мышцы у Широтацу начали потихоньку отходить, Акаши начал действовать. Ему мешало то, что команда была осведомлена о том, кто подтолкнул его на эти действия; ему помогало то, что выглядел Акаши неожиданно искренним и несколько потерянным, словно щеночек. Рекомендация тут, более мягкое и очевидное, в отличие от того, как это было всегда, проявление заботы здесь, полноценный разговор там. Широтацу даже осмелился дать пару советов, которые Акаши с королевским равнодушием проигнорировал. Широтацу не расстроился, только не забил парочку трёхочковых, которые забил бы даже младшеклассник.

— Ты молодец, — сказал Широтацу на пятый день нахождения в лагере, и губы его тронула небольшая ухмылка. — Нет, правда. Я рад, что ты прислушался к моим словам. Будем считать, что я победил.

— Что? — негромко переспросил Акаши.

Они сидели на улице, рядом с натянутой на пляже сеткой для волейбола. Ей никто не пользовался, разве что девочки-менеджеры втроём перекидывали иногда друг другу мяч. Но и снимать никто не спешил.

Разговор проходил в один из небольших перерывов между адскими тренировками, которые тренер позволял проводить, как душе угодно.

— Ну, ты же говорил, что это глупо, а теперь вроде как искренне со всеми общаешься. И ведёшь беседы на отвлеченные темы сам, отвечаешь на вопросы, задаёшь свои, — Широтацу блаженно улыбнулся и упал на песок спиной, закинув руки за голову, чтобы песчинки не очень сильно забились в волосы. — Как же я рад.

— И правда, получается, что ты победил, — слишком отрешённо согласился Акаши. Широтацу повернул голову в его сторону и вздрогнул: Акаши смотрел на него как-то жутко, совершенно не моргая. Вообще без выражения. Потом моргнул и мягко улыбнулся, глаза так же мягко блеснули в закатном солнце. Акаши, наконец, отвернулся. — Хоть и только в иносказательном смысле.

— Не правда, — буркнул Широтацу в растерянности. Выражение лица Акаши не давало ему покоя.

— Правда! — внезапно прошипел Акаши. — Я абсолютен. Ты просто… дал мне совет, а я ему последовал.

Широтацу приподнялся на локтях, хмуро рассматривая чужую спину. Акаши, при его маленьком для баскетболиста росте, сложно было назвать хрупким: в плечах он раздался широко, мышцы — ха-ха, привет, Небуя — у него были, странная подавляющая аура тоже присутствовала. Сейчас аура куда-то исчезла — или, может, Широтацу перестал её ощущать. Да и то, куда свернул разговор, Аюу не нравилось. То, что изначально задумывалось, как ничего не значащая шутка, перешло в нечто куда более серьёзное.

Слушая, как стучит в висках сердце, Широтацу сел прямо и осторожно тронул подозрительно замолчавшего Акаши за плечо. Акаши никак не отреагировал, что было тем ещё тревожным звоночком. Попытавшись повернуть парня в свою сторону, он будто натолкнулся на каменную стену — Акаши не двигался. Тогда подвинулся Широтацу и, заглянув в лицо капитана, застыл так, как стоял: на корточках перед сидящим в позе лотоса разыгрывающим.

Акаши плакал. Без эмоций или дрожащих губ: лицо у него было спокойным, а слёзы уже прочертили три неровные дорожки, две из правого глаза и одну из левого. Широтацу протянул было руку, но тут же отдёрнул её. Нет, слишком интимный жест. Он не может так сделать, потому что Акаши плохо. Тем более потому что Акаши плохо! «Но почему, — в панике думал Широтацу, а руки уже тянулись за тем, чтобы дождаться утешения — обнять, и на этот раз он позволил себе такой жест. — Всё было хорошо. Мы говорили… о том, что я победил. И тут началось. Но неужели то, что я победил, так ужасно?».

Из объятий Акаши тоже не выбирался, что заставляло паниковать ещё больше. Широтацу сглотнул и опять взглянул в лицо капитана, стараясь не замечать сосущего ощущения в груди, которое возникло от вида чужих слёз. Самое поганое, что Широтацу даже не понимал, почему и каким образом он привёл всё к этому. А лицо, тем временем, было всё таким же пустым. Это выражение всегда его пугало, но никогда оно не появлялось столь надолго: только моментами. А тут…

И вдруг, прервав мысль на середине, Акаши поднял взгляд. Уже осмысленный, но какой-то… странный. Аюу разорвал объятия окончательно и отклонился назад, полностью растерянный. Что думать? Что говорить? Какими словами извиняться?

— Тебе не нужно извиняться, Широтацу, — почти нормальным голосом сказал Акаши, словно читал мысли. Если бы не едва заметная хрипотца, то о случившимся понять было бы невозможно. Если бы не слёзы, которые Акаши небрежно стёр, и не покрасневшие глаза, ничего бы не указывало на этот странный приступ. — Всё нормально. Это мне нужно извиняться.

Сначала Широтацу ничего не понял, всё произошедшее в сумме настолько его поразило, что он застыл. Извиняющийся Акаши, странно смотрящий Акаши, вытирающий слёзы Акаши… называющий его по фамилии Акаши? Широтацу растерянно заправил одну из прядей порядком отросших волос за ухо. Он не любил быть выбитым из колеи, а потому попытался сказать хоть что-то. Первое же, что в голову пришло:

— Почему ты называешь меня Широтацу? — а потом спохватился и добавил: — Нет-нет-нет, за что тебе-то извиняться?

— Раз я был неправ, мне стоит извиниться, не так ли? — добродушно ответил Акаши, но видно было, что через силу.

И, конечно же, в своей неподражаемой манере проигнорировал один из вопросов. Широтацу помотал головой, как бы заявляя, что извинения ему не нужны. «А вот объяснения не помешали бы, слышишь, Акаши? — растерянно подумал он. — Хотя, мысли не умеешь читать даже ты».

— Не надо, меня удар хватит, — нервно рассмеялся Аюу. — И лучше называй меня по имени. Я… привык, наверное. Фамилия из твоих уст звучит дико.

Акаши кивнул и встал на ноги. Поморгал. Глаза менее красноватыми от этого, впрочем, не стали, и Широтацу поднялся тоже, не зная, что собрался делать: то ли доводить до ближайшего источника холодной воды, прикрывая своим телом, чтобы никто не заметил этого нетипичнейшего для Акаши состояния, то ли ещё что.

— Хорошо, я тебя понял, Аюу. Но, полагаю, обычно такие вещи делаются в обе стороны?

После такого заявления Широтацу, конечно же, никуда за ним не пошел, а опять застыл, словив очередной разрыв шаблона. Мысли в голове отказывались бегать быстро, а плавали, словно в киселе. Боль в груди, несмотря на такие, казалось бы, благоприятные обстоятельства, только разрасталась: всё было слишком хорошо и совершенно нереально. Аюу хорошо успел изучить Акаши за эти несколько месяцев. То, как капитан поступал сейчас, было невозможным, неправильным, странным.

Приятным, бесспорно. Но — странным. Слишком мягко для Акаши, которого знал Широтацу. И слишком мягко для Акаши, которого знал весь остальной основной состав — на следующий же день на Широтацу с двух сторон повисли Котару и Эикичи. Ну, Эикичи не повис, всё-таки он был намного массивнее самого форварда, они бы упали. Но рядом встал. Рео тоже ощущался где-то за спиной.

— Что ты сделал с настоящим Акаши? — громко зашептал Хаяма. — В каком он подвале, Широ-кун? Я даже не буду тебя осуждать за то, что ты нашел его доброго брата-близнеца!

Мибучи издал невнятный звук подтверждения вышесказанного. Небуя цыкнул, скорчил недовольное лицо и отвернулся:

— Возможно, я возьму свои слова обратно, если ты всё объяснишь.

Широтацу не мог не выдержать театральную паузу, хотя настроение не располагало. Возможно, иногда он был не меньшей королевой драмы, чем Рео. Но, в отличие от Некоронованного короля, только иногда!

— Если бы я знал, ребята. Если бы я знал. Попробуем спросить?

— Я спрашивал, — мгновенно ответил Мибучи. — Он ответил: «Конечно же, это я, Акаши Сейджуро. Всё нормально». Но… что-то ненормально. Со мной он говорил больше всех, поверьте, я вижу.

Усталое и уверенное «со мной он говорил больше всех» больно резануло по сознанию, но Широтацу не мог отрицать, что это правда. С Мибучи Акаши почему-то общался охотнее, чем с так легко предлагающим свою дружбу Аюу. Иногда Широтацу думал, что, возможно, именно поэтому. С Рео Акаши ничего и не связывало, кроме спокойного общения; Широтацу хотелось большего. Не в романтическом смысле даже.

Пока Широтацу колебался, рассказывать ли о странном приступе слёз сокомандникам, те уже заметили его заминку и вознамерились выжать всю доступную информацию. Но, после недолгих размышлений, Широтацу решил, что не будет ничего рассказывать сам — только если посоветуется с Акаши. Так что и получить ничего кроме пары неловких «не знаю» ни Хаяме, ни Небуе, ни Мибучи не удалось.

— Котаро, Небуя-семпай и Рео-нее хотели узнать, что произошло. Я им, конечно, ничего не сказал, — как всегда честно сказал Широтацу Акаши при следующей встрече. — Но я даже не знаю, что смог бы. Хочешь… объяснить это всё, Акаши?

— Я предложил тебе звать меня по имени, — рассеяно отозвался Акаши, перестав тренировать дрибблинг и взяв в руки мяч. Они с Широтацу стояли в стороне от первогодок, которые уже неторопливо начинали убирать зал. — Ты отказываешься?

— Не потому что мне не хочется. Но... — Широтацу заколебался. Звать капитана Сейджуро — только ещё больше потакать собственным фантазиям. С другой стороны, будь они просто друзьями, отказался бы он звать друга по имени? Ответ пришел мгновенно: конечно, нет. Он вздохнул — Эм. Беру свои слова обратно, я согласен.

Акаши всё ещё молчал и смотрел. Широтацу выгнул бровь:

— Сейджуро?

Акаши покрутил мяч в руках.

— Кое-что произошло, и я благодарен тебе, что ты не стал ничего рассказывать, Аюу. Но я не уверен, что хочу объяснять кому-либо, что именно случилось.

— Хорошо, я понимаю. Поможем остальным убрать зал?

— Пожалуй, нет, — Акаши закинул свой мяч к остальным, корзина с которыми, толкаемая одним из первогодок, как раз проезжала мимо, и чуть пожал плечами, заметив, как Широтацу нахмурился. — Чего ты стоишь, Аюу? У тебя нет звания капитана и возможности уйти от обязанностей кохая.

Смотря в спину развернувшемуся и уходящему в сторону раздевалки Сейджуро, Широтацу буквально чувствовал, как наливался обидой и искренним, детским возмущением его взгляд. После таких тренировок ничего убирать, конечно же, не хотелось, но раньше Акаши никогда не увиливал, добросовестно исполняя свой долг. И не только в летнем лагере, а вообще. Сегодняшняя забастовка вкупе со сказанными словами виделась Широтацу адресованной именно ему.

Понять бы ещё тот неуловимый тон, которым снабдил свою фразу Сейджуро. Широтацу вспоминал его слова, его спокойный голос и не мог понять. Разум настойчиво бубнил, что Акаши наверняка насмешничал над его помощью сопернику. Сердце робко надеялось, что та ласковая смешинка, которая почудилась Широтацу и мысли о которой он так настойчиво от себя отгонял, ему не почудилась.

А потом неделя закончилась.

Обратно они ехали так же на автобусе, Широтацу так же сидел рядом с Акаши и так же смотрел в окно ему через плечо. В ушах переливался опенинг Токийского Гуля, за окном быстро мелькало окружение. Акаши под такую музыку смотрелся особенно ярко и красиво. Широтацу сжал руки в кулаки и с усилием отвернулся, уткнулся взглядом в телефон. Всё его существо хотело что-то сделать. Но делать ничего было нельзя.

Специально для команды и для матери он не дал заполнившим душу муторным мыслям отразиться на лице. В конце концов, похоже на то, что Акаши ему доверился. Расстраиваться совершенно не из-за чего.

— Выглядишь не очень счастливым, — проницательно заметила мать. Широтацу уже давно выяснил, что звали её Итоко.

— Просто устал, тренировки были адскими! — с чувством высказался Аюу. Мать издала короткий смешок.

— Тогда, может, не стоило ехать?

Широтацу отрицательно качнул головой.

— Определённо стоило.