Они спасают друг другу жизни — не раз и не два. Нил хватает Его за грудки, тянет с линии огня, толкает в тёмные углы чужих зданий, зажимает ладонью рот и прикладывает указательный палец к губам — «тихо».  

  Он кивает, прикрывает глаза, прижимается поближе и позволяет таскать себя за одежду, вытирать собой стены, иногда — даже пол. Он позволяет всё, что только можно позволить. Иногда — что нельзя. Нил чувствует эту открытость, какую-то неясную повёрнутость на себе.  

  Нил говорит: 

  — Ты меня знаешь. 

  И спрашивает:  

  — Откуда? 

  Он улыбается, прячет губы в сжатых в кулак пальцах и качает головой — «в неведении наше спасение».  

  Нил закатывает глаза и тянет на уши одеяло. Отворачивается к стене — уставший ребёнок, которому уже неделю не отдают спрятанную на верхней полке шоколадку. Он знает, что она где-то там, такая вкусная, сладкая, но в какой она обёртке, с какой добавкой и главное — когда же ему всё-таки её дадут?  

  — Всё случится тогда, когда случится, — говорит Он и поправляет на Ниле бронежилет. 

  — То, что случилось, уже случилось, — добавляет Он про себя, и слова звучат не своим, но родным голосом.  

  Нил морщит нос, дышит шумно, обиженно. Перезаряжает автомат, вкладывая в резкое движение всего себя. Потом хватает Его за рукав военной формы (Он сделал шаг в сторону выхода с базы) и говорит: 

  — Мы должны доверять друг другу. 

  Он кивает. Покорно, мягко. Согласно. Касается плеча Нила — «я с тобой, я доверяю тебе, и ты можешь доверять мне».  

  — Однажды ты будешь знать больше меня, — слышит Нил в один день, и перекатывает в голове эти слова. Он может слышать, как глухо они бьются о стенки черепа, может видеть, как хмуро сводятся выразительные ниловы брови. 

  Ему хочется уложить лицо Нила в себе ладони и добавить: 

  — Я так люблю тебя, ты просто ещё не готов. 

  Он молчит.