Это было почти смешно. Он подставился — грубо и глупо. Рука болела знатно, рёбра трещали от каждого лишнего вздоха, и можно было физически почувствовать, как по правому боку растекается огромная гематома.  

  Нил злился; тёр спиртом края раны на плече, хмурился, сжимал губы в тонкую полоску. За упавшей чёлкой плохо были видны глаза, но Он знал — ничего хорошего в них сейчас нет.  

  — Извини, — говорит Он, когда Нил зачинает бинтовать плечо. Звучит виновато. 

  Нил молчит.  

  — Я не хотел. 

  — Думаю, ты очень хотел, — бурчит всё-таки Нил, нажимая подушечкой большого пальца на слой бинта прямо там, где расположена рана.  

  Он болезненно шипит и уточняет: 

  — Ну, ловить пули собственным телом я не хотел.  

  Нил поднимает глаза; обиженные и обвиняющие. Молчит немного, и эта пауза, за которую Он успевает возненавидеть самого себя, давит на сердце. 

  — Когда я бросаюсь грудью на амбразуру, ты устраиваешь такие истерики, что нас слышит весь штаб, — Нил отпускает Его руку. — А мне — «извини»?  

  Он одёргивает рукав рубашки, прячет под ним свежезабинтованную рану. Нил, не закончивший с аптечкой, переключается на Него и застёгивает пуговицы на манжете. 

  — Ты же знаешь, я не могу просто стоять и смотреть, — говорит Он, наблюдая за этим.  

  — То есть на безопасного меня ты постоянно просто так пялишься, — Он собирается возразить, но Нил, уже победивший рубашечные пуговицы, приподнимает вверх ладонь — «дай договорю», — а в опасные операции непременно нужно влезть всем, чем угодно, кроме собственных глаз?  

  — Во-первых, ты не такой уж и безопасный. Во-вторых, глаза всё-таки участвовали, — Он улыбается — аккуратно и почти весело. 

  Аптечный ящик тихо щёлкает, когда Нил его закрывает. Он — Нил — выглядит уставшим, у него кровавый развод на щеке и грязные следы на оголённых предплечьях. Волосы все в пыли. 

  — Сомневаюсь, — говорит он.  

  Он поджимает губы, упирается руками в края импровизированной кушетки. Говорит: 

  — Со мной всё будет в порядке, не переживай. 

  Нил утомлённо вздыхает, облокачивается ладонями о металлический стол и смотрит из-под снова упавшей чёлки совершенно невыносимыми глазами. Тень ложится ему на лицо, и его и без того совершенно дикие скулы и челюсть выделяются ещё сильнее. 

  Хочется коснуться, погладить; порезать о них подушечки пальцев.  

  — Ты не можешь этого знать. 

  — То, что случилось, уже случилось, забыл?  

  — Но это ещё не случилось, — Нил морщится, разок стучит по столу всеми пальцами по очереди — нервное. — Я просто прошу тебя быть аккуратным.  

  — Всё уже случилось. И это тоже. Так или иначе. 

  Он спрыгивает на пол — и сразу в глаза бросается их разница в росте. Нил поджимает губы и чуть опускает их уголки — скорбное выражение лица, так, будто ему отчего-то больно. 

  — Это не оправдание бездействию, — говорит Он. Касается тыльной стороны ладони Нила, спрятанной в кожаную перчатку без пальцев и смотрит ему прямо в глаза, — это просто факт. Ты придумаешь потом умную научную фразу про это, но сейчас — сейчас, поверь мне, нельзя ничего не делать. Всё случилось только потому, что мы идём дальше. 

  Он озвучивает это — и перед глазами стоит Нил; повзрослевший, уставший, улыбающийся и плывущий в полосках воздуха от жары и пыли. Это почти больно — помнить его таким, уже пережить последнюю встречу, но стоять сейчас здесь; держать его за руку, дышать воздухом, пропитанным глухой атмосферой перестрелки.  

  — Можно выбрать дорогу побезопаснее?  

  — Боюсь, это не в наших силах, — говорит Он, и сжимает в своей руке чужую чуть крепче.  

  Хочется прижать его к себе; худого и высокого, красивого, заботливого, утомлённого и уже — уже влюблённого. Он замечает эти глаза, те самые, которые смотрели на Него в будущем прошло и говорит: 

  — Но мы можем защищать друг друга.  

  Нил кивает и прижимается боком к Нему; не вплотную, но ощутимо, и от этого их обоих немного ведёт. 

  — Я буду тебя защищать. Всегда, — шепчет Он в выгоревший висок и укладывает ладонь на чужую яркую талию. 

  Нил прикрывает глаза. 

  — Я тоже.  

  У них ещё много времени впереди. 

  Они действительно будут друг друга защищать — им бы ещё дожить до будущих себя, до прошлых себя; до того, что случилось и что случится.  

  То, что было, уже произошло, конечно. Но если сидеть сложа руки, то «быть» будет нечему. И некому.