Наутро дворец зажил своей жизнью. Слуги суетились по хозяйству, приходили и уходили просители. Только одно было ново — за правым плечом царя стояла ведьма. Она спокойно могла бы встать и вместе с советником, у стены, но все решили, что для чтения мыслей и разоблачения лжи ей надо смотреть в глаза; Фаина не возражала и послушно стояла рядом с Фёдором. На пришедших это, стоит признать, действовало неплохо: под пристальным взглядом исподлобья люди говорили быстро и чётко по делу, желая уйти как можно скорее, лишь бы на них никто так не пялился. Один деревенский голова — дедок в стоптанных лаптях на плохенькие валенки — даже икать начал. До этого же они проникались участливым выражением внимающего молодого государя и много болтали попусту: льстили, юлили, лгали. 

      Только у Фаины разболелась голова после вчерашнего: то ли от шума разгулья, то ли от слов Ефрема — не понять. Оттого взгляд её и был особенно жуток. Поэтому или нет, но советники во главе с Дементьевым слушали её предложения и одобряли их, изредка дорабатывая. Время проходило достаточно мирно. 

      Прибыл гонец от Прасковьи Ильиничны. Колдуна, помогавшего Веснину, будут судить по закону. Эта новость заставила Фаину вспомнить об услышанном в темнице, о том, что Ефрема Павловича повесят на главной площади. Голова разболелась сильнее. Ей придётся присутствовать при казни. Смотреть, как человека, который мстил за отца, и которого на смерть повела она, вздёрнут у неё на глазах. Конечно, его отец поплатился за дело. Конечно, Фёдор не сам его убил. И не она затянет верёвку на шее Ефрема. Но на душе всё равно было гадко, а мысли путались.

       Едва с делами было покончено, Фаина направилась в свои покои, но её нагнал Фёдор Алексеевич. Он молча шёл следом, что действовало на нервы ведьме сильнее, чем если бы он говорил. Девушка решила не обращать на него внимания и ускорила шаг. Когда же Фёдор и в комнату за ней вошёл, ей пришлось с ним заговорить: 

       — Я не буду с тобой разговаривать, пока не выпью микстуру от головной боли. 

      И юноша благоразумно молчал в то время, как Фаина пила зелье, кривилась и сидела у стола, опустив свинцовую голову на руки. Фёдор же не был ничуть смущён и, по-хозяйски закинув ногу на ногу, устроился на сундуке. К его чести стоит заметить, что он терпеливо ждал, когда девушка сама решит завести разговор. Наконец она подняла голову, обратив к нему взгляд серых, будто бы утративших цвет, глаз. 

       — Что ты хотел?

        — Сначала я спрошу: у тебя всегда были серые глаза? Мне казалось, они голубые. 

       — Тебе не казалось — они голубые, просто цвет меняется от настроения и самочувствия, — вздохнула она. — К делу.

       — Обряд посвящения; мы можем уехать в какую-нибудь деревеньку неподалёку. Приехал Алёша, и я смогу отлучиться на день-другой.

       Фаина призадумалась, уставившись в потолок, а потом сказала:

        — Хорошо, обряды проводятся в полнолуние, и у нас есть чуть больше недели. Я почти вышила тебе рубаху.

       После этого она жестом согнала Фёдора с сундука, покопалась в нём и продемонстрировала ему выполненную работу: по вороту протянулась вязь из рун, на одном из рукавов узор тоже был, но прерывался воткнутой в ткань иглой с красной нитью. Следом из сундука девушка достала моток ниток. Фёдор Алексеевич отметил, что рубаха дойдёт ему до колен, а то и ниже. 

       — Тебе понадобится связь с братом, да? — спросила его ведьма.

       Он кивнул. 

       — Тогда достань мне птичью клеть, я её заговорю, и через неё можно будет отправлять письма в другую такую же. 

       — Как скажешь, Фаинушка. А почему именно клетка? Нельзя взять что-то менее громоздкое — ларчик, например?

        Она пожала плечами: 

       — Не знаю, наставница всегда брала только их, а я об этом не задумывалась. Ну-ка давай попробуем ларец. Есть что пожертвовать, а то у меня только один?

       Не дожидаясь ответа, Фаина вытряхнула из своего, стоявшего тут же на столе, серёжки, а Фёдор быстрым шагом направился к себе. Когда же вернулся, застал девушку сосредоточенно нашёптывающей в коробочку тёмного дерева со скромной узорной резьбой. Она не глядя протянула руку и забрала вторую, с крышкой, усыпанной самоцветами. Ни на миг не переставала беззвучно что-то твердить. 

      Вот заговор был окончен. Фаина, зажмурившись, положила в один ларчик клочок бумаги и открыла глаза только, когда услышала одобрительное хмыканье Фёдора. Сработало. Парень достал обрывок уже из второго ларца. 

      Фёдор Алексеевич забрал зачарованные вещи и уже собрался было уходить, но Фаина попросила его подождать. Она вручила ему потрёпанную книжицу, наказала внимательно её прочесть и только тогда разрешила ему идти.

***

      В воскресный день народ собрался на площади у помоста, на котором зловеще высилась виселица. Серое небо так плотно заволокли тучи, что оно казалось твёрдым. Порывистый пронзительный ветер срывал с голов шапки, трепал и задирал женщинам юбки, пробирал до костей сквозь меха, вынуждая кутаться плотнее и зябко топтаться на месте. За эшафотом верхом сидели царь и его свита. 

      На помост вспрыгнул глашатай, развернул свиток и резким голосом, по пронзительности своей сравнимым с ветром, провозгласил:   

     — Ефрем Веснин, сын Павла Андреевича Веснина, прославленного полководца, обвиняется в государственной измене и злоумышлении против царя! Он ходил к колдуну с тем, чтобы навести на царя порчу, что ему и удалось. Посему Ефрем Веснин подлежит казни через повешение. Колдун, Мирон Северьянович Лыков из села Незлобное, передан суду колдунов.

       Палач вытолкал на эшафот Ефрема, связанного по рукам, босого, в одних только полотняных рубахе и штанах. Его била дрожь — не от страха, но от холода. Ветер остервенело трепал спутанные волосы и бороду. С его появлением в толпе пробежал шёпоток. Веснин не пытался вырваться или обратиться к народу, только высматривал Фёдора Алексеевича. А когда увидел, взглянул на него с такой ненавистью и бессильной злобой, что Фаина, заметив этот взгляд, снова живо увидела в его глазах картину жестокой расправы. Опасаясь, что тот может сглазить царя, ведьма начертала на плече Фёдора руну от сглаза.

       Расправы, которой не суждено случиться никогда. Преступника не ждал священник — Фёдор Алексеевич сказал, что не позволит ему отпустить грехи перед смертью. Палач надел на голову Веснина мешок, на шею — верёвку. Ефрем сам помог её затянуть. Он принял свою участь со стойкостью обречённого, что добавило ему чести. Палач дёрнул рычаг, который привёл в действие механизм, открывший дыру в полу. Человек задёргался в петле, вешатель потянул верёвку, поднимая его выше. Для большего позора было приказано вешать высоко и коротко. Веснин бился в агонии долго — он не хотел прощаться с жизнью, и тело боролось, только прибавляя мучений. Спустя долгие минуты он перестал дёргаться, на штанах проступило мокрое пятно. Тело оставили висеть. 

      Фёдор наблюдал за мучениями недруга с выражением плохо скрываемого холодного, зловещего торжества и удовлетворения. Всё так и должно быть. Никто не посмеет пойти ему наперекор. 

      Фаина, закрывшая глаза и уши на время казни, наконец смогла посмотреть вокруг. Люди, столпившиеся поглядеть на повешение, как на праздник, смотрели за процессом с неприкрытым интересом. Алексей Алексеевич тоже поморщился, заметив это. Его поражало, как народ привлекает самое омерзительное явление — смерть.

***

      Ещё до восхода солнца на конюшне суетились холопы — царю предстоит отъезд, инкогнито. Ехать, возможно, далеко, и конюшие готовили ему лучшего жеребца, а ведьме — её Василька, который мало чем уступал царёву. Разве что окрасом: гнедая масть не сравнится с лоснящимся чёрным как ночь конём с длинными изящными, но сильными ногами. Буран — на редкость строптивый жеребчик, а чёрен он абсолютно весь — даже глаза едва возможно различить — грива густая, предлинная. Настоящий красавец. 

      Перед ведьмой, снова щеголяющей в мужской одежде, расступились холопы, она поздоровалась со всеми и сама принялась седлать своего коня. Сначала любовно погладила по морде, что-то сказала ему и угостила сахарком. После ловко и даже немного грубо затянула подпругу, надела узду и седло, закрепила чересседельные сумки. Вывела во двор Василька и заставила шагом, а потом небыстрым галопом сделать круг.

       Фёдор Алексеевич запаздывал, и Фаина тихонько ругала его себе под нос. Она широко зевала, прикрываясь ладошкой. Через время Василёк стал нетерпеливо бить копытом и топтаться на месте, а за ним и его хозяйка начала переминаться с ноги на ногу. Холопы могли поклясться, что и девушка, и конь стояли с одинаково кислым выражением лица и морды. 

      Но вот, наконец, появился и Фёдор. Конюшие засуетились сильнее, выводя во двор упирающегося Бурана. Служка, сопровождавший царя, побежал прилаживать к седлу сумку. Фёдор Алексеевич на ходу давал последние наставления брату. Алексей внимательно слушал, периодически кивал. После они обнялись, прощаясь. Царевич пожелал счастливого пути и Фаине, которая уже вскочила в седло. Стремянный подал Фёдору стремя, помогая залезть на коня.  

     Они пустились в путь. Ехать было решено тайно — узнав о цели поездки, среди народа нашлись бы лихие люди, желающие помешать обряду. Фёдор выполнил Фаинину просьбу одеться попроще, но по-своему — теперь его можно было принять не за царя, а за сына зажиточного купца. Крупные серьги бряцали в такт конскому шагу, нарушая тишь тёмных улочек. Но спокойная езда продолжалась недолго: едва всадники выбрались за городские ворота, Буран начал чудить, опасно забирать поближе к Фаине, пытаясь сунуть морду ей под руку. В конце концов скакун стал бить наотмашь хвостом, как отгоняющая мошкару корова, задевая своего наездника. Конь попытался резко привстать на дыбы, и Фёдору Алексеевичу пришлось схватиться за луку седла, чтоб не свалиться. Он смутился и пришпорил непокорную скотину. Уже было полностью прирученный Буран опять начал показывать характер, что не прибавляло чести наезднику. 

      В конце концов Фёдору пришлось остановиться у обочины и спрыгнуть с седла. Он хотел было хлестнуть жеребчика плёткой, но поглядел на Фаину, вспомнил, что она может понимать зверей и ей было бы крайне неприятно наблюдать, как бьют коня. Девушка тоже слезла с лошади, оттеснила Фёдора и похлопала Бурана по морде:

       — Это ещё что за фокусы, Самум? Я понимаю, ты соскучился, а ещё наверняка унюхал в моём кармане сахарок. Но разве за непослушание ты когда-нибудь получал лакомство?

       Конь поглядел на неё с оттенком грусти и любви в умных чёрных глазах.

        — Ну что ты! Я же, конечно, сразу тебя узнала, но побоялась говорить — вдруг вытворять начнёшь? И начал ведь. Веди себя прилично, а то заставляешь хозяина за тебя краснеть. — Строгое выражение лица сменилось улыбкой. — А какой красавец ты стал! Ну правда, первый красавец от мира лошадей!

       За Фаининой спиной презрительно фыркнул Василёк. Фёдор же наблюдал за странным разговором со стороны, удивляясь тому, что кони точно отвечали.

        — Это ещё что? Васенька, ты же знаешь, что я тебя ни на кого не променяю — ты ведь мне самый настоящий и самый верный друг! — Девушка обернулась и чмокнула своего коня в нос. — Так, оба два, успокоились? Поехали. 

      Она влезла в седло и, не дожидаясь Фёдора, подтолкнула пятками Василька. Юноша нагнал её и, заглядывая в лицо, спросил:        — Самум?

        — Да, песчаный ураган. Это жеребец восточной породы, и я решила, что ему подойдёт это имя. Знаю, нельзя называть животных на продажу, а то они привяжутся; батюшка с матушкой всегда меня ругали, а я всё равно продолжала — грустно ведь без имени. Так что это я виновата в выходке Самума, ты уж прости.

       Фёдор кивнул. Заметил, что Буран и правда перестал упрямиться и спокойно шагал.

        — И часто ты так с конями болтаешь? — спросил он с улыбкой.

        — Даже не знаю: я так к этому привыкла, что уже и не замечаю. — Фаина в задумчивости поглядела вперёд на занимавшийся зарёй горизонт, улыбнулась. — Знаешь, был один случай. Еду я, в общем, обсуждаю что-то с Васильком и чувствую чьё-то присутствие в кустах у дороги. Разбойники. Далеко впереди, но, похоже, они услышали, как какой-то человек самозабвенно болтает сам с собой, и решили не связываться. Так в кустах и просидели. 

      Фёдор засмеялся. За пределами дворца ведьма чувствовала себя легче, да и молодой человек тоже. Они оба могли свободно говорить даже о ерунде, шутить. Молчание также не было в тягость. Будто дышать легче стало.

       Небо начало розоветь. Восходящее солнце сначала вызолотило холодно синеющий снег, а потом и вовсе превратило его в пурпур. Пейзаж сделался совсем сказочным и нереальным. Всё вокруг дышало волшебством возрождающегося дня. Оба всадника молча любовались природой, затаив дыхание, будто в страхе спугнуть, стряхнуть очарование этого утра. Порою жизнь рисует поразительные по своей красоте картины. Тогда, когда их меньше всего ждёшь.

       Ещё какое-то время они молчали. Слушали хруст снега под копытами, фырканье лошадей. Каждый думал о своём. Пока Фаина не нарушила тишину: 

       — Федь, ты читал ту книгу, что я тебе дала? 

       — Про нечисть-то? Прочитал. А что так вдруг по имени? 

       — Мы же тайно… А люди обычно путешествуют с родственниками, друзьями или возлюбленными. И никто из этих троих не обращается друг к другу полным именем. Вот я и… — смутилась девушка.

        — Ничего страшного, Фаинушка, — сказал Фёдор и хитренько сощурился на неё. — Помню, некоторое время назад кто-то был крайне недоволен, когда нас посчитали любовниками. Откуда такое спокойствие сейчас? Поняла, что я достойный претендент?

       Фаина покраснела и нахмурилась: 

       — Вообще-то я планировала жить в той деревне где-то до середины весны, и дурацкие слухи были мне ни к чему. А сейчас это может быть легендой для людей, которых мы больше никогда не увидим. Но предпочту представиться братом и сестрой.

       Пока девушка пыхтела от возмущения на своём коне, внимание Фёдора Алексеевича же было вновь приковано к природе. Укутанные в мягкий серебрящийся снег деревья уже сами по себе казались сказочными персонажами. Того и гляди, к тракту выйдет сказочный старец-колдун. Фёдор невольно улыбнулся, вспомнив о сказках; много разных рассказывали ему в детстве няньки, но самыми интересными всегда были матушкины. Она всегда была добра к сыновьям: никогда Фёдор не слышал от неё других слов, кроме ласковых; тихая и кроткая нравом женщина была полностью противоположна своему мужу, человеку жёсткому и жестокому. Больше всего внешне на неё был похож старший сын, унаследовавший иссиня-чёрные кудри и миндалевидный разрез глаз, характером же походил младший.

       Не желая больше предаваться воспоминаниям, Фёдор Алексеевич повернулся к своей спутнице. Она стянула с руки варежку и достала из кармана два куска сахара, после чего магией поднесла один к морде Василька, второй — под нос Бурану. Кони захрупали лакомством. Затем Фаина полезла в другой карман, сняв и вторую рукавичку, долго что-то там искала и наконец протянула в кулаке это Фёдору. Он взял вещицу и обнаружил, что это была серёжка-лунница. Крупная узорная золотая капля с синим яхонтом в центре и побрякушками по низу. 

       — Это оберег. С ним никто не подслушает твои мысли. 

       — Спасибо, Фаинушка. Ты специально для меня её заколдовала? — юноша с неподдельной радостью разглядывал украшение. Свет попадал в самоцвет и дробился на тысячу цветных осколков. 

       — Нет, я не заговариваю предметы. Это моя, но мне без надобности. Носи не снимая теперь.

       Девушка подтолкнула конские бока пятками и поскакала рысью. Фёдор Алексеевич спохватился позже, пока убирал обережную серьгу в карман, тоже подпихнул жеребца и нагнал Фаину. 

       — И далеко мы едем? — спросил он.

        — В Волчицу, деревушку язычников. Она вдали от тракта, если поторопимся, успеем к вечеру второго дня. Там и озеро есть — Волчье Око. — Она помолчала, а потом спросила: — Ну-ка скажи мне, кто такая вытьянка?

       Фёдор призадумался и ответил:

        — Неупокоенная душа. Непогребённые кости воют с просьбой их похоронить. 

      — Правильно. Скажи-ка мне, как называется дух мертворождённого ребёнка и как он выглядит?

        — Игоша — безрукий и безногий ребёнок. 

      Так они и коротали время в пути. Фаина задавала вопросы, а Фёдор отвечал. Лошади бодро рысили по тракту. Изредка на дороге встречались другие путники — обычно санные возы, но иногда попадались одинокие всадники. Леса сменялись полями, поля — лесами. Утро превратилось в день, потом в вечер. Ближе к ночи прибыли Фёдор с Фаиной к Выселкам. Они обогнули деревушку, направляясь в избушку на пригорке. Попадаться на глаза местным не хотелось, поэтому и сделали вынужденный крюк.

       Коней завели в конюшню, накормили и напоили. В самом домике всё осталось по-прежнему — разве что исчезли ведьмины вещи. Избы ведьм и колдунов обычно так и оставались покинутыми после смерти хозяев — суеверный народ боялся, что ворожей явится призраком в свою обитель и не даст житья новым домовладельцам, а уехавший кудесник может оставить пакостные чары просто для забавы. Вот и полгода назад, когда Фаина только приехала в деревушку, эта изба пустовала, потому что несколько лет назад в ней жил старый колдун. Умер он не здесь, но люди всё равно обходили пригорок стороной. Девушка же к большому облегчению местных, её вымыла-вычистила как попало и стала жить. На первой же уборке её стремление к чистоте и закончилось: изба вскоре приобрела неопрятный полузаброшенный вид. 

      Топить печь не стали. Поужинали хлебом. Непривычный к скудной пище Фёдор угрюмо жевал свой кусок, щурясь на последние лучи закатного солнца, заглядывающие в окошко с оторванным ставнем. После трапезы царь сменил одну свою серьгу на оберег. Фаина вытащила из чересседельных сумок одеяла, закинула одно на печь и приказала ложиться. Юноша удивлённо заглянул в сумку, казавшуюся едва ли не пустой, ещё когда оба одеяла были внутри. 

       — Почему ты мне не сказала, что у тебя есть зачарованные сумки, в которые вмещается больше? Мне пришлось выдумывать, как взять меньше вещей.

        — Потому что знала, что ты нахватаешь лишнего. Полезай на печь, укройся шубой и спи. Встаём до рассвета.

       Фаина удалилась за занавеску, а сам Фёдор разулся и влез на печь. Снял с пояса ножны с мечом, положил их к стенке, а кинжал — под подушку, оказавшуюся наверху.

***

      Ещё затемно Фаина ушла из избы, наказав Фёдору Алексеевичу собрать одеяла и напоить лошадей. Юноша попытался воспротивиться, но девушка оборвала его возражение тем, что сейчас он в положении ученика, подмастерья, а не царя. Сама же она взяла бутылёк с мазью и пошла в деревню, оставила его у двери Алёны Васильевны. Старушка-лоточница первая в Выселках обратилась к юной ведьме, самовольно обосновавшейся на пригорке, за помощью, а позже защищала перед остальными деревенскими. Она была хорошей женщиной, и Фаине было перед ней стыдно за свой внезапный отъезд.

       Фаина с Фёдором снова пустились в путь. Вновь они наблюдали колдовство наступающего дня, хоть эта заря была несравнима с вчерашней. Девушка дремала в седле. Клевала носом и резко просыпалась, когда понимала, что сползает с коня. Фёдор Алексеевич тоже усиленно боролся со сном. И если ему помогала с этим делом тряская рысца, то вот Фаине, похоже, всё было нипочём.

       Около полудня они свернули с тракта и поехали почти наугад. Путь был обозначен лишь придорожными столбами, но вскоре исчезли и они. Фаина говорила, что один знакомый рассказывал, как бывал в Волчице летом и дорога туда представляла едва угадывающуюся тропинку. Теперь же тропинка скрылась под снегом. Путникам оставалось довериться чутью и уповать на то, что ведьма хорошо запомнила приметные места на пути к деревушке из рассказа. Фёдор сосредоточенно разглядывал карту, но вскоре бросил это дело, ввиду его бесполезности. Он надеялся на то, что кто-нибудь из деревенских решит куда-нибудь съездить и встретится им на пути. Но жители упорно никуда не ехали, а отсиживались не пойми где в своих домах. 

      Вечерело. Юная ведьма начинала паниковать; она бы непременно разразилась плачем, если бы рядом никого не было, а сейчас переводила слёзы в злобу и кляла всё вокруг. Но страх заблудиться всё же был и с каждой пройденной верстой одолевал всё сильнее. И когда Фаина хотела было признать своё поражение в борьбе с отсутствием нормальной дороги, за деревьями показался печной дымок. Не сговариваясь, всадники подхлестнули коней и галопом миновали остаток пути.

       На покосившейся табличке в месте, которое в тёплое время года было дорогой, значилось «Волчица». За ней обнаружилась небольшая деревушка десятка на два дворов. 

      Расспросив прохожего, Фаина направилась к дому старосты — небольшой ухоженной избушке в противоположном конце селения. Открыл высокий пожилой мужчина добродушного вида с бородой до пояса, он сощурился на гостей и голосом сказочника спросил: 

       — Здравствуйте. Кем будете, гости дорогие? Зачем пожаловали? 

      Фаина поклонилась, ответила:

        — Здравствуй, дедушка, мы бы хотели остановиться на некоторое время здесь — надо провести обряд посвящения моему братцу. Нет ли где свободного угла? 

      Старец в задумчивости погладил бороду. Помедлил ещё, причмокивая губами, сказал:

        — Думаю, можете остаться у меня. Только ведь вы так и не назвались, — с незлым укором добавил он.

       Фаина поблагодарила его и повела Василька и Бурана к конюшне, общей на всю Волчицу. Решила, что с людьми пусть лучше общается Фёдор Алексеевич. Он как раз-таки времени зря не терял и уже завёл со старостой разговор: 

       — Меня Фёдором зовут, а сестрицу мою меньшую — Фаиной.

       Старик посторонился, пропуская гостя в дом.

        — Пимен Степанович. Я тут волхв — оберегаю, значит, идолы, жертвы воздаю, заговариваю всякое. Потому-то меня и признали навроде старосты. — Он уже провёл гостя в дом и доставал из печи посудину. — Вот, солянка. Вижу, вы из небедной семьи и к такому непривычные, но что есть. Так, о чём я? Тут у нас ещё ворожея, Маланья Тимофеевна, живёт с двумя ученицами. Одна девочка из местных, Любушка, славная из неё выйдет ведьма. И приезжая — Дуся, такая тихоня. 

      Пока Пимен Степанович рассказывал о жителях Волчицы, пришла и Фаина. Уставшие и голодные парень с девушкой накинулись на крестьянское кушанье с таким аппетитом, с каким ещё никто не ел на царских пирах. А волхв всё говорил о своём, рад новым слушателям. О том, как в деревушке охраняют идолов, как он сам отошёл от колдовской практики, решив их оберегать, чем живёт отдалённое закрытое селение. 

       — Ты, сынок, больно взрослый для ученика-то, — заметил он. 

       — Какой есть, дедушка, — отозвался тот. — Зато сестричка с раннего колдует, умница моя, мастерица. 

      Фаина исподлобья покосилась на Фёдора, вжившегося в роль старшего братца. Правду сказал Ефрем: из молодого царя вышел бы неплохой скоморох.

        — А ты чего, дочка, молчишь?

        — Стеснительная она у меня, — вместо девушки ответил Фёдор и улыбнулся, вспомнив её дерзость во дворце.

       Фаина тоже улыбнулась разговорчивому хозяину. Тот явно был рад гостям. 

       — А что, когда обряд проводить думаете? Когда там полнолуние? Мне ж надо будет народ-то предупредить, чтоб не помешал никто. 

       — Завтра, если можно, — подала голос юная ведьма.

        — Завтра так завтра. Чего ж так впритык, а если б не успели добраться? Экие вы беззаботные. Поели? А теперь идите отдохните, хорошие.

       Фаина с Фёдором помогли убрать со стола. То есть помогала только ведьма, а юноша лишь делал вид. Заботливый дедушка проводил девушку в комнатушку, где вмещалась только лавка, на которой и постелил ей Пимен.

        — Тесновато тут, да. Здесь мои ученики жили, когда я их ещё брал. Брал по одному, но с ними такая морока. Хорошо хоть у тебя брат учиться будет — на него не так ругаться захочется, — объяснил он.

       Фёдор вновь был отправлен спать на печку.

***

      Следующим днём Пимен Степанович предупредил жителей, чтоб не выходили ночью никуда, не мешали чародеям. В избе волхва Фаина весь день объясняла Фёдору, что его ждёт. Предупредила, что ледяная сама по себе вода покажется во сто крат холоднее, но отметила, что и сама проходила обряд зимой и, если нужно было бы пройти через это ещё раз, без колебаний выбрала бы зиму, потому как весной и летом под воздействиям чар вода будет ощущаться расплавленным металлом. Перетерпеть холод гораздо легче жара, говорила девушка. Юноша отдал свои серьги Фаине — во время обряда на человеке не должно быть ничего кроме рубахи. К вечеру волхв ушёл в лес зачаровать тропу от внезапного нападения волков. Деревня не зря получила своё имя — в округе обитало несколько волчьих стай, издревле облюбовавших эти места. 

      Стемнело. Фёдор с Фаиной пошли в лес к озеру. Как дойти до Волчьего Ока им объяснил Пимен Степанович, предложил он и провести парня туда, не беспокоя девушку, но «брат с сестрой» отказались от помощи. Дедушка похвалил ведьму за заботу и беспокойство о «брате». До озера вела тропа — сложно заблудиться. Полная луна висела в безоблачном небе ярким белым пятном, но Фаина всё равно подсвечивала дорогу шариком света. Она сложила ладони вместе, а когда разняла их, появился колдовской фонарик. Сгусток мягкого света летел спереди. Удивительно, но Фёдору в лесу было спокойно, предстоящие испытания не страшили его. Надо пройти через трудности для достижения успехов в чём-либо. Ничто не достаётся просто так, он это знал. А вот Фаине было неспокойно. Фёдор подумал, что дело не только в тревоге за него, девушка скорее боялась темноты, так как старалась не смотреть туда, куда не доходил свет от её шарика света. По пути ведьма давала последние наставления:

        — Скажу ещё раз: не оглядывайся. Ни в коем случае. Даже если услышишь, как тебя зовёт кто-то знакомый. И не поддавайся страху. Не сворачивай с тропы и сразу иди в избу. 

       — Я всё понял, нет нужды повторять это в десятый раз.

       Вот они остановились на берегу озера. Фаина несмело ступила на ледяную гладь. Уже непрочный в предвесеннюю пору лёд тихо потрескивал под ногами, и девушка вернулась на берег. Она вытянула руку над озером, и лёд начал плавиться под теплом, исходившим от ладони. Протопила круг до достаточной глубины, чтобы можно было окунуться с головой, но не требовалось плыть.

        — Снимай одежду, — приказала и отвернулась. — Помни, что полезешь в озеро, только когда увидишь, как я дважды мигну тебе светом. Постарайся ни о чём не думать там, в воде. Всё уже сказано рунами.

       Фёдор послушно разделся и остался стоять в одной только рубахе. Девушка обернулась, положила руку ему на плечо и сказала: 

       — Удачи, Фёдор Алексеевич. Да хранят тебя боги.       Фаина подобрала вещи Фёдора и торопливо пошла в сторону деревни, подсвечивая себе дорогу. Молодой мужчина остался стоять на берегу, освещаемом лишь луной, один. Снег колол босые ноги холодом; юноша начинал мелко дрожать. Вот он разглядел условный знак: за деревьями дважды мигнуло.

       Фёдор глубоко вдохнул, выдохнул и полез в озеро. Зайдя поглубже, он задержал дыхание и нырнул. Вынырнув, Фёдор заметил, как руны на прилипшей к телу рубашке озарились колдовским сиянием. Вышивка буквально горела изнутри, переливалась. Парень снова погрузился с головой под воду. На второй раз он ощутил, как озеро похолодело. Тело сковало, казалось, что кровь в жилах стынет. Ледяные иглы впивались в него, принося боль. Через какое-то время вода уже обжигала холодом, но Фёдор терпел. По наказу Фаины он не выныривал до тех пор, пока не почувствовал, что вот-вот задохнётся. Юноша оказался на поверхности, судорожно хватая ртом морозный воздух, кашляя и отплёвываясь. Он был уверен, что не выныривал и чувствовал, будто бы что-то неведомое вытолкнуло его вверх. Молодой царь провёл рукой по лицу. Наконец смог открыть глаза. Луна приобрела мистический лазоревый оттенок, а озёрная гладь будто бы светилась изнутри подобно узору на рубашке. Над Волчьим Оком и землёй клубился густой молочный туман, казавшийся плотным, почти осязаемым. Фёдор стряхнул оцепенение и медленно направился к берегу. Тело окоченело и слушалось с трудом. Зубы стучали друг о друга. Юношу колотило от холода. Уже почти выбравшись из воды, почувствовал, как что-то схватило его за ногу. «Водоросль», — решил он. Но тут его поймали за руку. Фёдор с содроганием понял, что холодный предмет, обхвативший его запястье, имел пять пальцев. Юноша краем глаза разглядел женскую руку. Зелёную женскую руку. Он дёрнулся в попытке вырваться, но сзади его обняла за талию другая девушка. У них была зелёная полупрозрачная кожа и длинные чёрные волосы, стелившиеся по воде. Они заглянули ему в лицо мутными огромными глазами, а позже воспользовались его оцепенением и стали щекотать. Русалки смеялись, и смех их был зыбким, текучим как вода. Фёдор рванулся, грубо пытаясь высвободиться из хватки озёрной нечисти. На восьмую попытку у него это получилось, но он споткнулся и плюхнулся на колени, подняв стену брызг.

       Когда же поднялся, перед ним стояла высокая девушка сказочной красоты, только лицо и тело её тоже имели мертвенный зеленоватый оттенок. Она приветливо улыбалась, и в голове у Фёдора прозвучал приятный женский голос:       

          «Нравлюсь?»

       Затем она потянулась к мужчине, вытянув губы будто для поцелуя, но тот с силой оттолкнул её. Девушка упала и развернулась спиной, Фёдор увидел через её прозрачную кожу кости и внутренности. Вот тут юноше и стало страшно, он опрометью, не разбирая дороги, бросился в лес, преследуемый смехом мавки и русалок. За деревьями виделись мерцающие глаза, слышался детский плач, ухали совы, выли волки. Мокрая рубаха липла к телу, не защищая от холода, а только усиливая его, сковывала движения, волосы противно пристали к лицу и шее. В жутких голосах леса послышался знакомый, тихий и печальный:       

          «Сынок!»

       Фёдор почувствовал, как внутри всё сжалось, дрогнул, остановился, но не обернулся, вспоминая Фаинины напоминания. Зов повторился:       

         «Феденька!»

        «Братец, помоги!» — добавился к голосу матери голос Алексея. 

      Теперь взывали два голоса вместе. Нечистая сила почувствовала лазейку, слабость. Живот скрутило от страха, накатившего волной животного ужаса. Фёдор тряхнул головой, сжал посиневшие губы. Снова пошёл, не понимая куда — туман заволок всё вокруг, и не было видно тропинки. Впереди возник смутный образ. Красивая высокая женщина в мехах и золоте, бледная с добрыми большими синими глазами. Алые губы растянулись в нежной улыбке. «Это неправда», — подумал юноша, в попытках убедить себя. Призрак матери двинулся ему навстречу, Фёдор зажмурился и прошёл мимо. Всюду сновали бесы — чёрные мохнатые существа с хвостом, рогами и пятачком кусали его, щипали, дергали за волосы. Со всех сторон стояли безобразные мертвяки, тянули свои полуразложившиеся руки, норовили ухватить. Вихрем пронёсся жиж, дыша огнём, едва не опалил Фёдору волосы. Чем дальше шёл юноша, тем больше всякой нечисти его преследовало. Спереди стояло нечто: белое, на одной ноге, с одной рукой и одним глазом. Оно смутно напоминало человека; открыло рот, обдав парня смрадным дыханием; было видно, как во чреве создания плавился и кипел металл. Фёдор решил не задумываться, что это такое, собрал последние силы и бросился бежать, уже совсем не глядя по сторонам. Нечисть звала на разные голоса, била, щипала, тянула, хватала, пыталась заставить обернуться. 

      Юноша ломанулся через кусты, не заметив, как исцарапал лицо. За кустами выросла деревушка. Он опрометью пробежал селенье насквозь до избы волхва. Очутившись внутри, захлопнул дверь, привалился к ней спиной, прислушиваясь к каждому шороху снаружи. Нечистая сила отстала. Фёдор судорожно дышал, опустившись на пол. На подкашивающихся ногах дошёл до комнатки, в которой вчера ночевала Фаина, упал на постель и погрузился в небытие, едва голова коснулась подушки.