ресторанчик-закусочная "джесс угощает", убранный весь в тошнотно-бордовый, смахивает на филиал ада: стены кривые, обои отклеиваются, а крышу, кажется латали раз двадцать.

как это заведение остается на плаву, гэвину совершенно непонятно. но еще забавнее ощущение, что новое место работы создает. как играет оно с восприятием мира, наверное.

кажется, что ты заперт в какой-то диораме: вокруг высотки, биллборды с голографической рекламой, а под мостом ты, официант из задрипанной забегаловки, в которой подаются блюда типа "яичница-улыбка" и разогретые маффины.

с виду очаровательно, а чувство… брр.

хозяева (джесс+жена+кошелек) появляются тут часто. поправляют уродливые пластиковые лианы, гаркают противоречивые указания и жалуются на грязь.

отзывы на работодателей в интернете утверждают, что здесь частенько меняется униформа, а за новую плати из своего кармана, если не хочешь вылететь. гэвин уверен, что это нахрен беспредел и нарушение трудового права, но еще больше он уверен, что пока ему хватит тупых причин для увольнения. впрочем, посмотрим еще, кто кого.

рида реалити шоу никогда не интересовали, так что он не знает, идут ли еще "кошмары на кухне". проверять не хочется. хочется только сбежать отсюда раньше, чем сюда заявится наводить порядки еще и гордон рамзи.

надо отдать ему должное, гэвин держится.

нет, разрыдаться его никогда не тянуло, в другом совсем дело.

держится и не посылает все к чертовой матери. терпит. пытается не разразиться всем своим обширным лексиконом на посетителей. притворно резво разливает мерзкий кофе и выслушивает все жалобы с фирменной официантской усталостью.

по утрам он, опоздав максимум минут на десять, влетает в подсобку, отшвыривает сумку и поспешно переодевается в форму. бежит на кухню, где уже мечутся двое его коллег, а возле плит возятся два повара. зачастую они явно с похмелья.

наспех убирается на раздаточном столике, протирает пол и поправляет фартук. выглядывает в пустой зал. в такой час к ним приходят только родители, сбросившие детишек на плечи учителей. они жадно выпивают по поллитра кофе, распихивают по карманам конфетки из вазочки, заказывают круассаны с собой и пулей вылетают из закусочной. иногда умудряются забыть сумки.

к обеду приплывают студенты да работяги, которые выкроили минутку, чтобы что-нибудь поесть. гэвин бы точно так не смог.

по вечерам публика самая разношерстная, но всегда куда-то торопится или рассиживается часами, всегда шумная и сварливая. эти ребята уже пережили день, а у гэвина, сэм и ронни он только начинается.

они переговариваются коротко, учатся ходить быстро, не расшибаясь лбом о скользкую плитку и не задевая друг друга локтями. курить и в туалет ходят строго по очереди, спонтанно вырабатывают какой-то режим. рид чувствует себя одновременно и в команде, как это было в участке, и каким-то папой-уткой, к которому прибились совсем чужие ребятишки.

сэм девятнадцать, ее косы разноцветные, и она расстроена, что пирсинг заставляют снимать перед сменой. она демонстративно надевает септум обратно, едва бьет девять вечера.

любимое ее слово - "лады".

ронни двадцать один. нескладный, медлительный, чересчур добрый. ему не хватает денег даже на новые очки. гэвина передергивает каждый раз, когда ронни весело рассказывает, как полгода жил в машине и продавал журналы.

далее приведен пример обычного не-разговора с ронни.

начинается он с вопроса "ронни, ты ел сегодня вообще?" и ответа "не было времени", на что рид каждый день как хомяк-повторюшка вынужден рявкать, "что значит «не было времени»? ты в обморок грохнешься, а нам с девчонкой за тебя всю смену работать, потому что у тебя пяти минут на похавать нет?"

далее следует интерлюдия в виде ронни, объясняющего, что все утро он был занят рассматриванием собственных носков. во втором акте рид, конечно, смягчается, "давай, там омлет с сосисками холодный. чаю себе налей. трудоголик хренов."

в общем. как-то старается присматривать за ребятишками. и не потому, что он мог бы, пускай родив в шестнадцать, быть бы им родным папкой. просто он еще помнит, как убивался на первой работе. хотя сейчас все как впервые.

гэвину без четырех часов тридцать восемь, и он выгрызет проклятый выходной на день рождения, чего никогда в жизни не делал, и не словит в этот день приступ, не проваляется в постели. потому что найнс расстроится.

найнс его дома очень ждет.

конечно, начальству и ребятам рид говорит, что всегда так спешит домой, потому что не терпится смотреть телевизор, а ночью сбежать в бар. это стандартнейший из ответов, подходящий к его роже, развязным манерам, воображаемой предыстории.

не стоит забываться, что здесь кто-то кому-то друг.

о чем вообще говорят с коллегами по службе, когда не обсуждают работу?

о жизни там, смешные истории из детства вспоминают. наверное.

ну, а его истории не особо подходят. да и странно каждый раз рассказывать незнакомцам что-то из жизни, даже если это твой статус никак не выдает.

у гэвина жизнь всегда скатывается в бесконечный выход из всевозможных шкафов, а ему это не то чтобы нравится.

даже о "мистере, ждущем дома" не обронишь словечко, как делают остальные, счастливые. время и место не те, чтобы говорить, что живешь с андроидом и вы вроде как женаты понарошку.

все в закусочной думают, небось, про него всякую дребедень. знали бы, что из бывших копов, - плюнули бы в кофе. и поделом, вроде как. может, еще узнают, если в это забытое богом и триждыблядскими ангелами местечко заглянет кто-нибудь из бывших коллег.

нет, лучше пусть пока все думают, он бандит, прячущийся от какого-нибудь озверевшего босса. или акула с уолл-стрит на мели. или наемник. пусть думают, он несчастен и одинок и любит смотреть "бойцовский клуб". пусть будет унылым мужиком без настоящих проблем.

ведь гэвин, он, черт возьми, вот же смех… он же впервые знает, кто он на самом деле.

смена подходит к концу, а клиентов даже для их забегаловки маловато. у окна на диванчиках битый час ржет какая-то компания. судя по поддатым выкрикам, отмечают чье-то повышение, а разогнаться успели в баре напротив.

остальные же посетители заходят только за кофе. вечером. гэвин это прекрасно понимает.

хорошо, что ему-то, как и остальному персоналу, кофе здесь пить можно сколько угодно. ну, столько, сколько человек вообще способен влить в себя паршивой коричневой кофеиносодержащей жижи. а порой перепадает и пожевать. но только порой.

нужно вызвать мастера починить музыкальный автомат, который третий день обновляет операционную систему и висит на 69 процентах. какова цифра.

но не сегодня. сегодня ему хочется домой.

рид достает телефон, вертит его в руках пару секунд, демонстративно поворачивает экран к сэм. она шмыгает носом, переминается с ноги на ногу, поглядывает на компашку у окна, переводит взгляд на кассу. гэвин поджимает губы в сочувственной полуулыбке.

"ты мои сиги стащила?" вполголоса интересуется он.

сэм быстро мотает головой. хулиганка.

"это херовые сигареты, дешевые. хочешь травиться - получше купи. сама. усекла?"

сэм, которая уже было задержала дыхание, шумно выдыхает и кивает с большим усердием. сигареты, правда, она не отдает. ну, самое время гэвину бросать начинать.

да и на голодный желудок не дело.

"ты закрывай кассу, я сейчас."

"лады."

скоро, облегченно думается риду, он придет почти домой, а почти дома найнс, коробка макарон с сыром, мягкая серая худи для дисфории, обезболивающие в аптечке. а завтра свечки и маленький кекс, или что там найнс готовит. но точно свечки.

боже, боже, как же к вечеру у гэвина все чертовски болит.

в их семейке аддамс было всегда заведено: орать только от боли. гэвин и орал поначалу, потом привык.

пулевые переносить было куда проще. вот честно. эта хрень всегда заживала, подарки в виде шрамов оставляла. поистекал кровью, пожевал рукав, прокричался, авось найнс пулю уже вытащил и рану промыл да обезбола вкатил.

а тут не так совсем: после дня на ногах болит все и ничего вроде как не болит. и напоминает тот раз, когда гэвин в пятнадцать сдуру свалил из дома на велике и решил докатить так до нью-йорка. там же все мечты сбываются. у рида после этого на неделю отказали ноги и встать было никак, поясницу прострелило. пришлось сидеть скрючившись и ноги в горячей воде держать.

и сейчас вот. что-то подобное.

шесть из десяти. хреново все равно.

а еще пахнет от него едой, маслом для жарки особенно. особенно от фартука. фу.

и ежится. холодно. октябрь же.

и покурить бы.

и живот слабо протестует против дня на пустом кофе, поэтому гэвин решает заткнуть его шоколадным печеньем.

он всегда носит с собой пачку вкусняшек на всякий пожарный. она не раз приходила на помощь, когда ноги уже совсем не держали и кружилась голова. впрочем, там давно поселились звуки гремящих поварешек и кастрюль.

он так охренительно устал и так проголодался, что чуть не стонет, когда вкусовые рецепторы оповещают мозг о том, что им дали шоколад.

рид только что не воркует в пачку, "мои ж вы хорошие", только что не засасывает все шесть печенек, словно живой пылесос.

ронни появляется, когда гэвин расправляется с пятой и любовно разглядывает шестую свою жертву.

"кыш. кофе брейк у меня," скалится он, не глядя на мальчишку. "вы че, не сворачиваетесь там еще?"

"седьмой столик," убитым голосом шепчет ронни. "идешь?"

у парня такое выражение мордашки, будто он в древность попал, а его сейчас прирежут за то, что принес дурные вести. нет, времена тоже, конечно, жуткие, но чего ж так убиваться.

"бегу и падаю," цедит гэв. закидывается напоследок еще одной печенюхой, сминает картонную упаковку и кидает ее в стаканчик. тяжело вздыхает и снова облачается в фартук.

"сэм пыталась их выпроводить, но они такие бухие и приглашали ее сесть с ними," объясняет ронни по дороге до раздаточной. "сейчас они тирамису с водкой заказали. сэм объяснила, что мы закрываемся, но они еще, говорят, сидеть собирались."

брови гэвина от словосочетания "тирамису с водкой" взлетают в стратосферу и не возвращаются секунды три. такое еще додуматься надо в закусочной заказать.

"а больше они ничего не хотят?"

"гэвин, они это. говорят, что знают тут всех?"

очень трудно не расхохотаться, когда у парня такой жалкий и наивный тон.

"и вы че, поверили им что ли?" фыркает рид. "да тут каждый второй лучший друг шефа, а остальные братья. уши развесили."

"уволить могут," громко шепчет ронни.

"ну по головке не погладят. если рассказать. мы ж не расскажем. да расслабься ты. это не так страшно, как ты думаешь."

и гэвин, сверкнув ослепительной, пусть и кривоватой, улыбкой, направляется в самое, ну, как для ронни, пекло.

если что, он, нахуй, бывший коп. это если кто забыл. за неповиновение и гнусное игнорирование начальства вышвырнутый. ему это все не всралось.

так что рид печатает чек, героически подавив желание эффектно вырвать его из принтера. вздыхает.

за несколько шагов пересекает зал. плюхается на свободное место перед ошалевшим клиентом.

вся эта ситуация смахивает на допрос. смешно.

"это видал?"

дядька (серьга в ухе, на вид сорок, лысеет, мерзкий галстук, мятая рубашка) хмурится на чек, который рид дразняще водит у него перед носом.

"это че?"

гэвин фыркает.

"это счет. твой, твой. ну, у тебя же повышение."

мужик оглядывается по сторонам, но его притихшая компания смотрит куда угодно, только не на них.

"на детей легко небось бочку катить. на меня покатишь?" щурится рид.

"я хозяина вашего знаю," выпаливает клиент.

гэвин театрально застывает в изумлении, моргает пару раз, а потом разражается своим громким хриплым хохотом, больше напоминающим лай. когда он успокаивается и наигранно вытирает несуществующие слезы, компания уже тянется за куртками, а мужик поглядывает на выход.

"правда что ли?" наконец выплевывает рид. "заебись. че ж она не тут и тебя не поздравила? ты же друзьям рассказал, что тебе тут пятки лизать будут."

"она?" подает голос девушка у окна. она единственная из всей компании, кто явно веселится, наблюдая за этим маленьким цирком.

гэвин усмехается. склоняется, будто сейчас расскажет им страшную тайну.

"джесс - это джессика," выдает он с самой острой из своих улыбок. "лапулик, я жду денежку. если у тебя есть карточка, это тоже можно устроить."

дядька молниеносно лезет в карман куртки.

вот как это кончается, успевает подумать рид.

он умрет с наитупейшей ухмылкой на лице и дыркой во лбу.

бах. бах. бах.

три мятые стодолларовые купюры шмякаются прямо перед его носом.

"подавись," в качестве прощального ублюдского жеста выплевывает мужик. с усилием поднимается из-за стола. компания выметается немного пошатываясь.

рида тоже неслабо мутит.

этого никто не замечает. даже он сам, поначалу.

"чаевых точно больше не оставят," сжимая проклятые деньги, шутит гэвин к большой радости ронни и сэм.

хотя бы они теперь смогут закрыть кассу, переодеться и разойтись по домам.

дорога до мотеля занимает три песни на метро и еще четыре пешком. это в бритни спирс измерения, в пинк флойд меньше. рид идет мимо старых качелей и медленно наполняющейся парковки, мимо киосков и булочных. от них издевательски волшебно пахнет.

дома он без промедления ломится в ванную, намыливает руки и лицо, сдирает с себя рубашку. даже отряхивается как старый лохматый пес. швыряет джинсы в стирку, перед этим с десяток раз проверив карманы. ученый уже.

охренительный день, ничего не скажешь.

только бы найнс не пришел за ним раньше, чем рида перестанет колотить.

ну, а вдобавок он, кажется, застрял в утяжке.

блеск, сука. спину скрутило и не видно ничего.

"стой смирно," звучит негромко голос найнса. сверху, как и полагается всем ангелам.

и руки у него холодные, и риду деваться некуда, да и не хочет он деваться. найнсу можно все, вот в чем дело.

светлое лицо найнса расплывается перед глазами, светильник позади почти делает нимб.

"ну вот," улыбается ангел. "наконец свободен. привет."

"привет, детка."

рид, наверное, выглядит сейчас хуже побитой шавки: мешки под глазами, щеки пылают, заросли на голове и щетина трехдневная, в одних трусах посреди мотельной ванной.

"пойдем, найду тебе чистое."

"не, подожди."

найнс смотрит непонимающе, но ужасно спокойно. будто в самом деле самое важное то, что они сейчас рядом. может, так и есть.

гэвин осторожно берет его руку в свою, сжимает совсем чуть-чуть. с пальцев найнса исчезает скин, словно он ждал этого, очень ждал.

и поцелуя этого. тоже.

"теперь пойдем," слабо улыбается рид.

найнс, наверное, уже догадался, что день выдался не из лучших.

даже хуже. потому что про остальное рид живо и в красках рассказывает, не забывая поливать всех фирменными издевками.

а тут, ну, тут что скажешь.

и мысли лезут в голову гадкие, кусачие. ноют, что вот пашет он десять часов. и найнс, ну, он не глупый же. и вот уже хочется выдернуть утяжку у него из рук даже. а вдруг утром возьмет и отберет, спрячет. найнс заботливый, и это же забота тоже, ну, можно же так сказать. охренеть забота.

нет, найнс бы никогда так в жизни не сделал, но это разве сирену в затылке разве остановит.

взрослый взрослым, а гэвина так легко окружить заботой этой, чтобы он не заметил, как все сворачивается в кромешный пиздец.

найнс даже не догадывается, насколько гэвину все это в новинку. найнс не понимает, не до конца, что гэвин привык все брать в свои руки, полагаясь только на себя. гэвин себе и детектива когда-то потом и кровью вырвал, и имя сам выбрал, ага.

так что. тяжело это.

и страшно, что заманят на такую глубину, что, полюбив так сильно, по-настоящему так, уже не выберешься. не в этот раз. как бы ни мучили.

и он сжимает челюсти крепче, смотрит прямо перед собой, ладони на коленях.

найнс никак не комментирует это. но он замечает. и это его печалит.

и, о господи. найнс мастер разбивать сердца одним взглядом и только. и сам этого не знает.

найнс волнуется, и это хуже, хуже, чем если бы сердился.

ждет, когда картинка перестанет быть для гэвина такой живой, станет лишь историей, которую он не прочь рассказать.

и сам говорит. о разных пустяках. о птицах, увиденных по дороге к участку. снах, что приходили недавно. найнсу снятся самые красочные, самые волшебные из снов.

за окном стремительно темнеет, и медленно, лениво будто, загораются вывески. когда-то, когда гэвин был еще совсем крошкой, они были ярче и часто ломались. но сейчас их прохладный свет не нагоняет тоску, и даже разруха за окном их номера не кажется такой уж ужасной.

наверное, найнс прав, они справятся со всем.

пукай ему и не сразиться с мельницами гэвина, не увидеть великанов. он не знает, как близко и как же далеко был в те моменты, когда гэвин думал, больше никогда им не встретиться в этой комнате.

найнс, похожий сейчас на грустную брошенную куклу, сидит так смирно. кажется, стоит двинуться ему, и каждый шарнир заскрипит, будто фарфоровый.

найнс умолкает. тянется ближе. робко улыбается, словно бы благодаря за это молчаливое единение. припадает губами к переносице. что-то, что только ему позволено, и, может быть, это больше простого поцелуя.

"не смотри пока под кровать. хотя бы до полуночи," мягко, совсем мягко, просит найнс.

"не буду и до утра."

на это андроид улыбается еще радостнее. так, что ускусственные морщинки проступают у уголков глаз. ему это важнее, конечно, но он надеется, что его ожидание и имениннику передастся.

и не зря.

"у тебя челка отросла… подстрижемся после ужина?" пальцы найнса задумчиво ласково убирают волосы у гэвина со лба, зачесывают челку назад, чтобы она вновь вернулась. бессмысленное, приятное занятие.

играй с моими волосами, а не с чувствами. о, найнс принимает эту шутку всерьез, и в этом он виртуоз. сердцеед на все комплименты отвечает с кокетством, что лишь старается соответствовать.

найнс как бы ненарочно купил слишком много замороженных кексов, поэтому к обычному ужину прилагается еще и нечто, облитое глазурью и усыпанное деньрожденным съедобным конфетти. гэвин никогда ничего охренительнее не пробовал, ну, потому что. все лучше с посыпкой. найнс смотрит и смеется и кружит по крохотной кухоньке, чтобы риду не понадобилось залезть в холодильник. там торт.

когда-нибудь они сходят на настоящее свидание, может, даже на то колесо обозрения, которое строится в парке за два квартала отсюда. найнс будет болтать ногами и смотреть в окошко.

когда-нибудь, в будущем, которое не кажется таким уж далеким, у них будет дом. и там перестанет ломаться микроволновка, а оплата не будет взиматься унизительно мятыми купюрами.

когда-нибудь гэвин перестанет бояться даже думать о том, чтобы открыть папку с делом. даже если оно о пропавшем какаду или назойливой соседке.

когда-нибудь найнса не будет будить среди ночи скрип половиц и запах дешевых сигарет, сбитое дыхание и просьбы помочь. только крепкие объятия.

когда-нибудь все это будет, и тогда, может быть, жизнь перестанет казаться бесконечным сражением с великанами.

когда-нибудь они проснутся совсем в другой сказке.