Корень Анбу, в основном, занимался разработкой различных способов для защиты деревни. Да, были и миссии, которые доставались строго бледным, малоэмоциональным шиноби из Корня, но в основном они были учеными. Такими учёными, какими могут быть только шиноби: совершенствовали ниндзюцу, фуиндзюцу, киндзюцу…

Гозу Тенноо было соединением всего, точно так же, как и запечатанное в этой технике… что-то. Орочимару, как я поняла, не был посвящён в детали, хотя участвовал в создании самой метки благодаря своим знаниям фуиндзюцу. В Конохе в целом и в Корне в частности было не так уж много людей, которые могли сообразить большее, чем взрыв-печать.

— Я не могу даже взрыв-печать создать, — заметила я. — Этому вообще учат?

— В Академии должны, — с таким сомнением ответил мне Орочимару, что я поняла: не знает. — Но возвращаясь к Гозу Тенноо…

Это была печать, которую полагалось ставить на спину. Вместе с печатью где-то создавалось небольшое измерение, соответственно, чтобы поставить эту печать, требовались монструозные объёмы чакры. Первые несколько экспериментов заканчивались смертью обоих объектов — и того, кому ставят печать, и того, кто ставит печать — от чакроистощения. Печать держалась на носителе, пока в этом измерении была чакра. Как только вся чакра оттуда исчезала — исчезала и печать.

Про существо, которое жило в Гозу Тенноо, Орочимару мог сказать немного. Только то, что оно питалось чакрой, было очень опасно и для «присасывания» к человеку требовалось вывести его из спокойного состояния, заставить испытывать негативные эмоции.

— Получается, это кто-то из взрослых, — пробормотала я. — Кто-то, кто раньше входил в состав Корня. Или…

Осознание ударило наотмашь. Это могли быть не только «взрослые», но и члены их семей. Брат, сестра, жена, муж, сын, дочь — кто угодно. А учитывая, что первые нападения были на учеников и учителя Академии, самый вероятный вывод напрашивался страшный: ребёнок. Ученик Академии. Кто-то начинал с тех, кто находится близко, а потом наглел всё больше. И это не мог быть преподаватель, ну не верю я, что их не проверяют до заикания, прежде чем на работу взять! Случай с Мизуки должен был научить.

Но в Академии так много учеников!

— Это ребёнок, конечно, — сказал Орочимару. — Но из неполной семьи или вообще сирота. Отбрось всех учеников Академии, оставь только свой класс и класс того мальчика, который сталкерил вашу старосту из-за влияния этого монстра. Сколько останется подозреваемых?

— Не нужны подозреваемые.

Я вскочила и заходила туда-обратно по комнате. Итак, итак, Мицуки, успокойся и подумай. На сколько процентов ты уверена, что преступница — это Сумире? Где-то на семьдесят, хорошо. Это много. Но против неё говорит слишком много факторов! Она сирота. Она подвергалась нападениям, но никогда сама не становилась жертвой, хотя эти её паники никак нельзя было назвать положительными эмоциями. Она незнамо с чего всегда была нервной — и если она всё же стоит за этими нападениями, то нервозность оправдана. Я нередко слышала, как что-то странное происходит с её чакрой.

— Это наша староста, я уверена, — сказала я смотрящей на меня пустыми глазами змее. Змея подползла ближе и добралась до плеча, обвив сначала одну из ног, а потом — одну из рук. — Слишком много фактов говорит против неё.

— Поспешные выводы, — неодобрительно проговорил Орочимару. — Это нехорошо.

— Мне всего-то и надо, что её раздеть, — фыркнула я и сама рассмеялась от того, как это прозвучало. — Серьёзно. Если на спине ничего нет, то просто извинюсь. Если нет… не знаю. Наверное, стоит её вырубить и отнести в полицию. Или сразу сообщить полиции?

После недолгих раздумий я всё же решила, что стоит действовать самостоятельно. Если я приду в полицию и скажу, что Сумире — та, кого они ищут, от меня наверняка потребуют доказательств. И я не могу просто сказать, что видела у неё на спине какую-то печать, потому что последует закономерный вопрос — а откуда бы я знала, что эта печать вообще значит?

Ну и кого я обманываю: я банально не хочу, чтобы Сумире судили как преступницу. Может, если поговорить с ней и убедить перестать заниматься тем, чем бы она там не занималась, высасывая чакру из людей, удастся обставить всё как чистосердечное признание с примесью «Оно само жрало чакру, а я боялась сказать»?

Обидно, конечно, за пострадавших людей, но ведь главное — прекращение беспорядков, связанных с этими происшествиями. Если ни у кого больше не будут отбирать чакру, всё будет хорошо.

Белая змея исчезла в облачке белого дыма, и я не стала ещё раз обновлять призыв. Вот наполнить рукава змеями, пожалуй, стоит, чтобы быстро создать клона, если что… и в печать на языке засунуть побольше оружия… Я негромко вздохнула, понимая, что собираюсь не на разговор, а на битву. Оставалось только надеяться, что у меня получится вывести Сумире на прочувственную речь.

Забавно, но посещение Сумире разрешалось чуть ли не в любое время суток и любым количеством человек — похоже, она позаботилась о том, чтобы ранили её не слишком сильно. Я попыталась утихомирить своё бешено колотящееся сердце и, постучавшись, зашла в палату. Надеюсь, моё волнение не расценивается как «негативная эмоция», потому что волновалась я знатно.

Сумире оторвала взгляд от книги, которую читала, и вскинула брови, увидев меня. Книга тут же была отложена на тумбочку.

— Мицуки? — удивилась она. — Ты пришла так поздно?

— Да, есть такое, — вздохнула я. — Слушай, мне как-то очень неловко это говорить, но… не могли бы мы поболтать за пределами больницы?

Она закаменела. Я не думала, что люди на самом деле могут так неестественно застывать, но оказалось, что могут. А ещё у неё изменился взгляд — глаза стали совсем безжизненные, страшные. Стало некомфортно, но я постаралась ничем не показать своего состояния. Спокойствие, только спокойствие!

— Я знаю, что ты наверняка ещё не совсем отошла от своего сотрясения, но мы ведь не будем драться, верно? Мы просто поговорим, — я пристально посмотрела ей в глаза и медленно, чуть ли не по слогам сказала: — Просто поговорим. Обсудим, почему мы живём и учимся в Конохе. Это ведь такая красивая деревня, верно?

— Верно, — заторможенно согласилась Сумире и прикусила губу. — Мицуки… ты можешь отвернуться? Я переоденусь.

— Я, вроде как, немного боюсь, — призналась я. — Прости, Сумире.

— Да… да, конечно… — растерянно согласилась она. — Ты права.

Вообще, вечер выдался не самым тёплым, недавно прошёл дождь, так что в больничной одежде, наверное, не очень удобно было сидеть на крыше — ноги у неё были босыми, под этой робой наверняка самый минимум одежды… Она свесила ноги с края, я уселась рядом в позе лотоса, осторожно сложив на коленях свои длинные рукава. Змеи щекотно двигались и изредка скользили высунутыми языками по коже запястий.

— Мой то-чан раньше работал на Корень, — наконец, сказала я. Сумире вскинулась. От равнодушия и печали не осталось и следа, весь её вид был каким-то… надеющимся. — Я поговорила с ним, и он мне подсказал, что происходит. Рассказал о Гозу Тенноо. Не всё, но…

— Твой отец тоже! — она улыбнулась; улыбка подрагивала. — Тогда ты поймёшь! Ты можешь понять. Вот скажи же, скажи, это ведь правильно — уничтожить Коноху? Наши родители работали на её благо, с помощью их изобретений деревня оставалось сильной, переживала войну за войной, и после Четвёртой Мировой их просто выгнали! Их достижения растоптали, им отказали в уважении. Этот «новый мир» ещё хуже старого! Поэтому отец сказал мне… он сказал, что мне надо уничтожить Коноху!

Сумире всё не унималась. Она говорила, и говорила, и говорила, а я смотрела на свои рукава, иногда поднимала взгляд на подругу и растерянно думала: а когда она заплачет? Как можно находиться на грани истерики так долго, и всё говорить, говорить и говорить, не проваливаясь в свои эмоции? Она говорила о химере, которая живёт в печати и жрёт чакру, она говорила о том, как жжётся Гозу Тенноо на её коже, она говорила, как от горя и потери после смерти скончалась и её мать.

— Ты же понимаешь, что твой отец просто хотел отомстить за себя, да? — тихонько сказала я. — За то, что его лишили любимой работы? Сгорел сарай — гори и хата.

— Да. Он сделал меня орудием своей мести, — Сумире помолчала и улыбнулась. — Я должна выполнить своё предназначение. Ты должна понять.

Говорить «я не понимаю» в такой ситуации было смерти подобно, так что я решила зайти издалека:

— Мой то-чан… очень интересный человек. Я не знаю твоего отца, но могу судить по своему. И, знаешь, если бы я отказалась что-то делать, потому что мне не хочется, он бы это принял. Так что если тебе не хочется всех тут убивать, то просто не делай этого, — я вдохнула полной грудью. — Я имею в виду, его же тут нет, чтобы как-то тебя отругать…

То, что я в своих попытках совершить магию «нарутотерапии» ушла куда-то не туда, я поняла мгновенно: Сумире замахнулась на меня кунаем, так что пришлось очень быстро откатываться в сторону. Змеи даже не пискнули! Не зашипели, то есть. Неужели привыкли к такой жестокой эксплуатации? Хм… Профсоюзов у змей точно нет, но есть ли места, где они могут обсудить своих горе-призывателей? «А вот мой вчера… А вот он сегодня…» и тому подобное?

Сосредоточенные попытки Сумире если не убить меня, то хотя бы покалечить, как бы намекали, что таким рассуждениям сейчас не время. Время было другим: например, откуда у неё с собой кунай, в такой-то одежде, и откуда в девять лет она, хоть и очень плохонько, знает техники Суйтона, пусть и С-ранга, судя по объёму затраченной чакры.

— Как ты смеешь так говорить о моём отце! О моей миссии!

— Я ничего плохого и не сказала! — попыталась оправдаться я. Потом дошло: оправдываясь, я уже ставлю себя не в самую выгодную позицию. — Слушай, Сумире, хватит! Тебе же не хочется разрушать Коноху, ты слишком привыкла к деревне и людям, ну так и не разрушай.

К счастью, техника Водяного Пистолета (я не услышала, какое именно название было у дзюцу, но выглядело оно так, будто Сумире стреляла из пальцев водяными пулями) была медленной, не знаю уж, по определению или из-за неуверенного исполнения, и уклоняться от этих пуль было легко. Змеи в рукавах обеспокоенно зашевелились: вцепись хотя бы три из них в Сумире, и можно устроить ей быструю путёвку на тот свет. Но убивать я хотела меньше всего.

— Слушай… — опять начала я и отпрыгнула подальше от бросившейся на меня с кунаем Сумире. — Я же твоя подруга! Я вижу, что тебе нравится в Конохе, я вижу, что ты беспокоишься о своих одноклассниках. И теперь я отлично понимаю, почему ты постоянно паниковала: тебе не хотелось это терять. Так вот, я ещё раз говорю: ты можешь не терять! Просто не делай то, что ты считаешь, что «должна» сделать. Это не обязательно.

— Не правда, — шмыгнула носом Сумире и упрямо прищурилась сквозь слёзы. — Ты говоришь неправду!

Моё терпение закончилось: я убедилась, что простыми разговорами Сумире было не убедить, так что перешла к методу, который, казалось, жил в крови каждого шиноби: сначала побить, а все разговоры потом. Я резко сблизилась со старостой, приседая, чтобы уйти от удара кунаем. Ох, ты хочешь меня пнуть? Как жаль, что я могу схватить твою ногу и дёрнуть на себя, и ты потеряешь равновесие. Кунай? Одна из змей проглотила оружие Сумире и исчезла вместе с ним. Дзюцу? Другая змея обвилась вокруг её запястий, третья — опасно свернулась на груди, положив голову прямо на шею.

Победа, так сказать.

Змея, лежащая на груди, открыла было пасть, но я двумя пальцами заставила эту девочку закрыть ротик. Не-а, говорить будут только Сумире и Мицуки, никаких змей.

— Что же ты не убьёшь меня? — усмехнулась Сумире. — Я ведь угрожала всей Конохе! Я ведь…

Шлёп! Я с наслаждением залепила старосте пощёчину. Бить девушек и детей очень нехорошо, конечно, да ещё и настолько обидным образом, но я сейчас сама ребёнок — надеюсь, карма не пострадает. У Сумире сразу сделалось такое ошарашенное лицо, что меня чуть не разобрал злой смех. Ох, как драться — так это мы умеем на уровне генина, а как в такую ситуацию попали — всё, маленькая девочка?

Ну, хотя бы истерику её остановила.

— Я уже тебе сказала, почему я не собираюсь тебя убивать, — четко произнесла я. — Потому что ты моя подруга. Я забочусь о тебе. Я хочу, чтобы с тобой всё было хорошо. И я отлично знаю, что тебе хочется того же для меня и для всех наших одноклассников. Так что я повторюсь в тысячный раз: тебе должно быть плевать, что именно из тебя выращивал отец, оружие или не оружие. Выросла ты, Сумире Какэй, так что и решать, что делать со своей жизнью, тоже тебе. Забудь об отце! Думай своими мозгами, блин!

Под конец своей речи я чуть сама не разнылась. Змея, которая лежала у Сумире на груди, свернулась в клубок туже и издала какое-то совсем уж грустное шипение. Ого. Неужели я такой мастер слова, что под влияние попадают даже братья наши меньшие?

Сумире опять плакала, только теперь уже основательно: со всхлипываниями, дрожащими губами и всем остальным. Я уселась рядом с ней более расслабленно. Ладно, пока плачет, пусть змеи её ещё держат… Одна из неиспользованных чуть высунулась у меня из рукава и демонстративно исчезла. Я беззвучно прошептала: «Ой». Так вот почему та змея выглядела настолько печальной. Мы с моими змейками договорились: если они чувствуют, что скоро им придётся исчезнуть, кто-то мне сообщает.

Сообщили. И что делать-то? Самостоятельно её удерживать? Я могу, Мягкая Модификация в этом плане очень хорошо работает, но не потеряется ли весь воспитательный эффект?

Пока я медитировала на своих змей, которые держались уже исключительно на своей силе воли, Сумире начала успокаиваться.

— Я… я не буду на тебя нападать, — наконец, хриплым голосом произнесла она. — Можешь меня отпустить.

Если ты так просишь! Змеям даже команды никакой давать не надо было, они с облегчением исчезли на первых же словах просьбы. Сумире села, растирая запястья.

— Печать… всё ещё на мне, — тихонько сказала Сумире. — Я не знаю, что мне делать.

— Ты можешь сама во всём признаться, — тоже почему-то тихо сказала я. — Покажи им печать, скажи, что это всё её вина и что тебе было слишком страшно…

— Нет, Гозу Тенноо невозможно использовать без желания, — шмыгнув, усмехнулась Сумире. — Если бы я захотела, Нуэ был бы заперт и не смог бы выбраться из своего измерения. Но я открывала ему щель… я указывала того, на кого лучше напасть… Я кормила его.

Помолчали. Ситуация казалась очень нехорошей. Да, никто не умер. Да, Сумире может и будет молчать о том, что хотела уничтожить Коноху, а не просто забирала у людей чакру — по крайней мере, я на это очень надеюсь. Но она причинила вред жителям деревни, и не по случайности, а по умыслу, не один раз, а больше десятка. Никакого писаного законодательства (в общем доступе, по крайней мере) у шиноби не было, и возможные виды наказаний представлялись мне очень смутно, но и без четкого представления ясно, что вряд ли Сумире ждёт что-то хорошее.

Меня внезапно осенило. Не то чтобы это была хорошая идея — на самом деле, это была ужасная идея, но сейчас вообще всё казалось ужасным и беспросветным, так что я даже обрадовалась. От избытка чувств даже схватила Сумире за плечи и чуть не начала трясти, но передумала: у неё там недавно сотрясение было, как-то нехорошо. Руки, впрочем, чесались что-то делать.

— Я придумала! Это плохая идея, но это идея!

— Да? — как-то полузадушенно спросила меня Сумире.

— Говори правду и только правду, — серьёзно сказала я. — Но! Не всю. Скажи им, кто твой отец, скажи им, что он постоянно внушал тебе свои мысли, скажи им, что ты начала делать… что бы ты там ни делала, я до сих пор не понимаю, как это накопление чакры связано с уничтожением Конохи. И скажи, почему ты отказалась от своей идеи! Можешь попросить убрать печать, но я бы советовала её оставить и использовать против врагов: всегда полезно высосать у них всю чакру.

Она открыла рот, закрыла, склонила голову на бок и задумалась. Я смотрела на старосту горящими глазами. Ну же, девятилетка, скажи, что мой план хоть немного хорош! Он же прекрасен в своей глупости и наивности, возможно, даже наказывать сильно не будут! У нас же вроде как демократичные времена настали…

— Я отказалась из-за тебя, — серьёзно сказала мне Сумире и чуть покраснела. — Но я знаю, что это ужасно — когда люди знают, что у тебя есть родственники в Корне, так что я скажу, что передумала сама.

Что отвечать на такую прямолинейность, я не знала, так что просто выдавила нечто похожее на «Да» и отпустила одноклассницу, за которую до сих пор цеплялась. Сумире встала на ноги и вдохнула полной грудью, смотря на оранжево-красный закат. Я проследила за её взглядом и, поморщившись, отвернулась. Иу, с инфракрасным зрением совсем противно на такое смотреть.

Самое интересное: неужели битвы прямо внутри деревни случаются так часто, что никто и не почесался, не пошёл нас разнимать? Мы не так уж далеко от больницы, в конце концов, благо, кричали не очень громко, вряд ли кто-то слышал. Крыша, на которой всё произошло, принадлежала какому-то складу, на данный момент лишённому признаков жизни, так что наши секреты остались секретами.

А с другой стороны, ну вот откуда какому-нибудь сенсору знать, что применённые Сумире техники были атакующими, а не какое-нибудь Каге Буншин? Я ничего особо чакрозатратного не делала, взрывов мы не производили, кричали не во всё горло, а так, для лучшего понимания слов друг друга… По меркам шиноби — мирная беседа!

— Я должна идти.

— Что? Уже сейчас? — я поморгала. — Не лучше ли будет дождаться утра?..

— В госпиталь, я должна вернуться в госпиталь, — прыснула Сумире. Получилось не очень весело. — Конечно, я пойду завтра. Меня как раз выпишут. Мне нужно… подумать. Я не решу опять уничтожать Коноху, не бойся. Просто подумаю, о… всяком.

На следующий день я совсем не веселилась: да, в Конохе случился пожар, и нам доверили его тушить (Метал начал было нервничать, но я быстро перехватила шланг с водой, чтобы тот не вылетел из чужих рук), но это не было ни интересно, ни весело. Это не было бы весёлым делом вообще, конечно же — несмотря на то, что при пожаре никто не пострадал, чуть подкоптившееся здание выглядело по меньшей мере печально, по большей — угрожающе. Но если бы не вся эта заварушка с Сумире, я могла бы насладиться сделанной работой… что не получалось.

Одноклассники заметили, что я не так активна и жизнерадостна, как прежде. И если Метал очень мило крутился вокруг меня, предлагая то одно, то другое, чтобы улучшить моё настроение, то Иноджин… нарисовал ещё одну карикатуру, только на этот раз — до смешного печальную.

Я и посмеялась, и растрогалась.

Отсутствие Сумире обнаружилось только тогда, когда мы закончили практику и вернулись в Академию. Девочки, с которыми проходила практику староста, решили, что в госпитале ей выписали подобие освобождения, и поэтому она не появляется — но в школу она тоже не пришла, и они забили тревогу. Тут же выяснилось, что её адреса никто не знает. Я полагала, что она жила в похожей на мою квартирке, которая Коноха, судя по всему, щедро выдавала своим шиноби, как нынешним, так и будущим.

— Можно спросить Шино-сенсея, — выдвинула предложение я. — Сумире ведь его ученица, он должен что-то знать.

Это было искреннее предложение: мне было интересно (и одновременно боязно) узнать, что Шино скажет. Если он назовёт Сумире предательницей, то… это плохо. Рассказать детям — верный способ сделать так, чтобы о произошедшем узнала вся деревня, после такого Сумире вряд ли будут доверять. Но вот если самый смак остался за стенами полицейского участка или хотя бы исключительно в головах директора Академии — Ируки! — и самого Шино… это уже другой разговор.

Шино, когда на него насел весь класс, сначала растерялся, потом собрался, потом опять растерялся, и, наконец, сказал:

— Расследование по делам о тех нападениях продвинулось, и полиции показалось, что Сумире может помочь. Пока дело не будет закрыто, она не сможет присутствовать на занятиях.

Оправдание было плохонькое, но всё ещё подразумевало, что Сумире помогает следствию, а не является основной причиной начала этого следствия, так что я немного успокоилась и даже повеселела. Теперь всё зависит не от меня, не от Сумире, а от полиции.

Некоторым одноклассникам, впрочем, такое объяснение не понравилось:

— Если она помогает следствию, то почему она не может ходить на занятия? — как-то раз услышала я бурчание Сарады и прислушалась. — Чем Сумире вообще так сильно может помочь следствию, что они держат её рядом так долго? Она ведь только подвергалась нападениям…

— Возможно, они думают, что она может быть основной целью? — влезла я. Сарада подняла на меня взгляд и поправила очки. — Подумай! Целых два раза она непосредственно пострадала, ещё несколько раз были затронуты те, кто находится рядом с ней.

Сарада распахнула глаза, кажется, что-то для себя осознавая, а я довольно скользнула за парту рядом с ней и махнула сидящей с другой стороны от Учиха Чочо. Чочо кивнула, шурша пачкой чипсов. Не сложились у нас близкие дружеские отношения: Акимичи предпочитала общаться с Сарадой, которая, в свою очередь, дружить со мной не хотела. И почему, спрашивается?

— Давайте в следующий раз на практической части вместе будем? — предложила я. — Сенсей всё равно ведь сказал разбить привычные пары.

Практическая часть, то есть практические занятия, занимали половину проводимого в Академии времени. Это и развитие меткости с применением разного оружия, и тренировки тайдзюцу, и непосредственно спарринги, и групповые занятия. Я говорила о последних.

Во время групповых занятий мы обычно проходили полосу препятствий, которая на данный момент требовала от студентов умения, разве что, хорошо прыгать с применением чакры: и сильно, и точно. Только прыгать, ни о каком умении стоять на стенах и уж тем более на воде речи не шло, так что я, поняв, что никто таких чудес пока не показывает, тоже решила не отсвечивать.

Обычно я присоединялась к Сумире или к другим девочкам, иногда — к Иноджину или Металу, разок даже с Денки бегала. В целом, мне было всё равно, с кем именно из одноклассников вставать в группу. Если кто-то был хорош, я радовалась и просто пробегала полосу препятствий, если кто-то был плох, то мои руки-желейки всегда были готовы прийти на помощь. Дети были лёгкими, а уж если вбрасывать в мышцы чакру, чтобы увеличить свою физическую силу, так вообще пушинки.

— Можно, — неожиданно согласилась Сарада. — Я буду не против.

— О, правда? — озадачилась я. Честно говоря, на согласие я почти не рассчитывала. — Отлично!

— Не надо притворяться, что ты не думала, что Сарада тебе откажет, — немного невнятно проговорила Чочо. — У тебя плохо получается.

— Зачем ты меня так сдаёшь, почему ты так жестока, Чочо? А вдруг Сарада бы не заметила?

— Сарада бы заметила, — без всякого выражения произнесла девочка и закрыла глаза. — Пожалуйста… не заставляй меня пожалеть о том, что я согласилась.

Страдание в её голосе было не очень искренним, так что я решила не заткнуться, чего Сарада наверняка и хотела добиться этой фразой, а издать полный искреннего умиления звук и подпереть щёки ладонями.

Сарада была такой милой, что же я раньше к ней не подошла нормально!

Прошел день, прошло два дня, прошло три дня… Сумире не появлялась. Я медленно начинала переходить от облегчения к панике. Неужели она всё-таки навсегда исчезнет? Просто не вернётся в Академию? Неделю спустя я услышала, как Иноджин шепчется с Шикадаем о том, что дело с нападениями было передано его отцу, и он собирает информацию о других скрытых деревнях.

Тем же днём я написала Логу очень жалобное письмо, где жаловалась на всё: на жизнь, на Коноху, на Сумире, на то, что Сумире больше не приходит в школу… Обычно Лог на все мои излияния отвечал коротко и так, чтобы или выбесить, или рассмешить, но на этот раз ответ был нормальный. Даже утешающий.

Шутка в самом конце всё же была.

А потом Сумире пришла! Встретили её гробовым молчанием — от шока, конечно же, но на саму Сумире это вряд ли оказывало хорошее воздействие.

— Ребята…

— Сумире вернулась, я так рада, я так рада! — во весь голос прокричала я и максимально быстро оказалась рядом со старостой, тут же сгребая её в свои объятия. — Я так волновалась!

Моя выходка разбила молчание: одноклассники вскочили с мест и тоже бросились к Сумире, даже, казалось бы, гордые мальчишки. Обнимать её больше никто не решился, но девочки не отказывали себе в порывах взять за руку или приобнять за плечи. Урок был сорван, конечно же, но Шино не возражал. Он вообще самоустранился: отошел к окну и отвернулся. Уверена, что он ещё и улыбался!

Я ещё долго не могла отлипнуть от Сумире. Наверное, около недели или двух? Я и раньше была не тем человеком, который дистанцирует себя от других, но тогда превзошла себя, чуть ли не на коленях у Сумире сидела. Сумире краснела, бледнела, но не возражала, а когда кто-то из параллельного класса попытался меня обсмеять, рявкнула на горе-хулигана так, что тот расплакался.

— Серьёзно, — я тогда тоже почти разрыдалась, но от смеха, — ты видела, как он бежал? Ха-ха! Страшный ты человек, Сумире.

— Я просто не люблю, когда обижают тех, кто мне дорог, — наимилейшим голосом ответила она. — И если что, то я смогу их защитить.

А из-за нашего близкого общения в классе опять началось брожение умов. Я подслушивала разговоры, пользуясь своим излишне острым для обычного человека слухом, и только что не облизывалась, как сытая кошка. Кто-то говорил, что я мальчик и влюбилась в Сумире, поэтому и верчусь вокруг неё; кто-то говорил, что я девочка, потому что мальчики так себя не ведут, и просто очень-очень беспокоюсь о подруге. Нашелся один гений мысли, который предположил, что я девочка… и влюбилась в Сумире. И кто бы мог подумать, этим гением мысли оказалась Сарада!

Ай-яй-яй, мысленно сказала я ей, пытаясь держать своё обычное лицо, а не смеяться. Одноклассники шушукались на другом конце класса, я же притворялась погруженной в книгу. Кто тебя такому учит, Сарада? Не то чтобы я против, конечно, мне бы наоборот адресок этого человека получить…

Второй год обучения в Академии, за исключением первого месяца, во время которого всё это и произошло, прошел хорошо. Экзамены я опять сдала с блеском, опять стала лучшей ученицей буквально во всём, опять умотала на каникулы к Орочимару. На этот раз я додумалась предупредить о своём отъезде Сумире и Иноджина: вдруг они бы захотели со мной встретиться? Сумире, кажется, немного расстроилась (я заверила её, что навещу, как только вернусь), а Иноджин расфыркался — видите ли, ему в голову вообще не могла прийти идея искать меня. Конечно-конечно, губы ты поджал тоже не из-за разочарования, а из-за возмущения, я тебе верю!

На этот раз Орочимару не только подправил мне лицо, но и затронул плечи, спустился к ногам. Я с интересом повертелась перед зеркалом после процедуры. Видимых изменений в фигуре не нашлось, так что он сделал? Лицо, к примеру, приобрело чуть иные черты — Иноджин тогда не просто так жаловался, что я изменилась. Если не приглядываться, изменения незаметны, но вот если у тебя с детства взгляд художника, то что-то будет не так.

— Плечи не должны быть слишком широкими, бёдра должны быть пошире, — объяснил мне Орочимару. — Я пока почти ничего не сделал, но лучше подготавливать твоё тело к изменениям сейчас.

— Я не хочу быть совсем-совсем как девушка, — заметила я и потыкала в своё одетое в футболку и шорты отражение. Даже в Конохе я не всегда ходила в своём кимоно, это было бы глупо. У меня ведь был неограниченный доступ к Сумире, которая могла подобрать мне не один унисекс наряд, а несколько. — Иначе это будет выглядеть слишком странно.

— Конечно, я помню, — промычал то-чан. — Но посмотри на своего брата, это же просто образец мужественности.

Лог не был таким уж «образцом мужественности», потому что плечи у него были не шестьдесят сантиметров в длину, но с Орочимару пришлось согласиться. Да, если хочу выглядеть как что-то «между», то нужно к этому готовиться. Брат однозначный мужчина. Красивый, кстати. И рот у него не лягушкой. Я широко улыбнулась и тут же надулась. Интересно, это меня так Орочимару неудачно подправил или с возрастом пройдёт?

— Ох, кстати, Мицуки-чан, хотел тебе кое-что предложить.

— Да? — подозрительно переспросила я.

Когда то-чан говорил таким тоном… это было знаком. Не плохим, не хорошим — просто знаком.

— На данный момент ты знаешь основы всего, что я в тебя вложил, — он выдержал драматичную паузу, — кроме одного. Говорят ли тебе что-нибудь слова «Трансформация Мудреца», «Режим Мудреца» и «сенчакра»?

Я очень неприлично открыла рот от удивления и посмотрела в честные-честные глаза Орочимару. Батенька, вашему ребёнку десять лет, куда вы в него суёте то, что взрослые шиноби не всегда могут выучить?! Не то чтобы я возражаю, конечно…