Восстановление Константина заняло три недели. За это время он успел выучить несколько основных фраз из языка хантов, чтобы общаться с ними после того, как сможет говорить сам (ханты очень плохо понимали по-русски, поэтому гораздо проще было общаться с ними на их родном языке), а также узнал от них и Марка дополнительные подробности об их жизни на льдах Баренцева моря.

Кости сломанной ноги дворецкого срослись правильно, и теперь Константин пытался при помощи одного или двух хантов ходить. Выходило не очень успешно, но это были только пробные попытки, и до полного выздоровления, скорее всего, придётся не ходить, а ковылять.

Марк нервничал: уже давно пора было сниматься с места и отправляться на север – но Константин со своей ногой задерживал их здесь, уверяя, что, как только научится ходить увереннее, то тут же отправится в путь вместе с ними. Дело было в том, что на то, чтобы нести Константина, не хватало хантов, поскольку каждый из них при кочёвке взваливал на себя все пожитки, включая разобранную ярангу. Поэтому, с одной стороны, Марку было выгодно подождать, пока Константин научится нормально передвигаться, а с другой – поджимало время: лёд стремительно таял и уже угрожающе трещал при каждом шаге. И это делало предводителя хантов ещё более злым и раздражительным.

А Константин всё чаще думал о детях Максима Викторовича. Да они, наверное, с ума сходят, разыскивая повсюду своего опекуна. И, разумеется, им и в голову не может прийти, где он на самом деле находится. Хотя маленькая надежда всё же была. Если Денис или Маша догадаются выслать на льды спасательный отряд или на худой конец вертолётную группу прибрежной зоны, велика вероятность того, что поселение обнаружат. Вот только как поведёт себя Марк при столь невыгодном для него повороте событий? Он ведь догадается, из-за кого сюда нагрянули спасатели, и, чего доброго, отправит на тот свет и его, и того русского, что также у него в плену. Поэтому Константину было крайне важно после полного выздоровления глядеть во все глаза и изучать местность, чтобы при первом же удобном случае сделать отсюда ноги. И желательно – вместе с тем несчастным вторым пленником Марка, о котором он пока ничего не знал.

К счастью, он сумел поставить себя на ноги и восстановить речь до того, как терпение Марка окончательно иссякло. В тот день Константин сумел, выйдя из яранги, прошагать до расположенной довольно-таки далеко яранги Марка. Войдя внутрь, дворецкий сообщил ему о том, что отныне он может ходить без посторонней помощи. В ответ на эти слова грозный предводитель хантов поднялся со своего лежака и подошёл к Константину.

- Ну раз ты так в этом уверен, - сказал он, хлопнув дворецкого по плечу, - то настала пора нам двигаться на север. Запомни: ты должен до конца жизни быть благодарен мне, ведь не ты сам спас и вылечил себя, а мои подопечные и богатая минералами рыбная диета, укрепившая твои кости. Смотри, не предавай меня, - наклонился к его лицу Марк, и его стальные глаза сверкнули злобным огнём. – Иначе жестоко за это поплатишься. Я не люблю, когда за мою доброту расплачиваются предательством.

Константин кивнул, но ничего не ответил. У него было своё мнение насчёт всего этого, и мнение, отличное от мнения Марка. В конце концов, какой Марк ему хозяин? Теперь, когда он мог ходить и говорить, настала пора для реализации плана побега, который, увы, пока был сырым – сырее, чем та морская рыбёшка, которой его тут кормили через не могу. И первым пунктом этого плана было установление личности другого пленника Марка, что необходимо было сделать прямо сейчас.

- Господин Азаров, - произнёс Константин. – Помните, вы обещали показать мне того человека, которого подобрали на льдах, как и меня? Можем ли мы сейчас пойти туда, где он находится?

Марк оглядел несколько неуверенно стоящего на ногах пленника и хмыкнул.

- Ну, если ты, Семёнов, выдержишь такое расстояние пешком, то отправляться можно хоть сейчас, - ответил он. – Но если ты в себе не уверен…

- Я смогу, - твёрдо ответил Константин. – Не сомневайтесь. К тому же, это будет лишняя полезная тренировка для моих ног. Я готов.

- Ну что ж… - произнёс Марк и, выйдя из яранги, что-то прокричал на языке хантов.

Константин вышел следом. Через некоторое время, проведённое в ожидании, он заметил, что к ним бегут, согнувшись, двое хантов, ведя за руль небольшой снегоход. Как же он раньше не догадался, что у Марка тут далеко не средние века, он же как-никак русский! Но возникшая было радость, что идти пешком ему не придётся, сменилась горьким разочарованием, как только Марк, сев на снегоход и заведя мотор, с усмешкой объявил:

- Шагай за мной.

Оба ханта за спиной у Константина ехидно посмеивались.

Ну конечно, какой вожак потерпит на своём троне, пусть даже таком своеобразном, или даже рядом с ним, угнетаемого им же пленника. Да он скорее ханта посадит на снегоход, нежели белого человека. В созданном Марком мирке были именно такие законы, и ханты тут имели больше прав, чем пленники одной с ним расы.

И, тяжело вздохнув, Константин побрёл по снегу вслед за неспешно движущимся снегоходом.

Спустя полтора часа они были на месте, на другом конце поселения. Изнемогающий от усталости Константин, едва заметив, что снегоход остановился, споткнулся и свалился в снег. Ему не хотелось ни двигаться, ни существовать. Он прошёл на неокрепших ногах немыслимое для его отвыкших от нагрузок организма расстояние, и теперь ничего не желал ни слышать, ни видеть. Даже раздавшийся вскоре сердитый голос Марка, повелевающий подняться, не волновал Константина. Ему казалось, что его ноги налиты свинцом и одной сплошной болью. Может быть, они и правда болели, только он не чувствовал сейчас эту боль. Так бы он и пролежал здесь без движения, пока не замёрз насмерть, если бы не грубые руки Марка, вырвавшие его из снежной «постели».

- Поднимайся, поднимайся! – услышал он рёв вождя хантов, держащего его за воротник куртки, но от слабости не мог даже открыть глаза. И только тогда, когда Марк принялся бить его ладонью по щекам, с трудом заставил себя выйти из этого состояния.

- Очнулся, мать твою! – прорычал Марк и оттолкнул его. Константин пошатнулся, едва удержав равновесие, и пробормотал, опасливо глядя на Азарова:

- Извините… Я просто… Я не рассчитал свои возможности…

- Оно и видно! – уже спокойнее пробурчал Марк, вытирая руки в мягких варежках одна о другую, словно после прикосновений к Константину запачкал их. Затем повернулся к дворецкому спиной и зашагал к ближайшей яранге. – Ладно, иди за мной, если ещё можешь шевелить ногами.

Константин не был в этом уверен, однако сделал пробный шаг, затем второй, третий… Удары Марка, кажется, взбодрили его организм, и ноги вновь подчинялись ему. Это вселило в дворецкого надежду, и он двинулся вслед за Марком по глубокому снегу.

Тут на всё пространство было всего несколько яранг, и, соответственно, очень мало хантов. Зато все они были с ружьями и как-то недобро на них смотрели, провожая взглядами. Константин понимал, что взгляды эти адресованы, конечно же, ему, ибо Марку они не могли быть не рады, он же их вождь, и за подобные настроения прикончил бы как возможных бунтарей, коих, как Константин уже понял, на дух не переносил, поэтому сам старался держать себя с Марком как можно менее вызывающе и во всём ему подчиняться – по всем правилам поведения жертвы перед преступником. Но если всё же у этих хантов существует хотя бы капля недоверия и неприятия к их мрачноватому вождю, размышлял Константин, у него есть все шансы перетянуть их на свою сторону, попробовав поднять бунт против своего поработителя. И пусть даже на сторону Марка встанет больше хантов поселения, весьма велик шанс выиграть противостояние: тающий лёд Баренцева моря мог бы им в этом хорошо помочь. Поэтому сейчас были главными две задачи: остаться здесь, рядом со вторым пленником, и не позволить Марку двинуться на север. Но только вот как ему этого добиться, Константин пока не придумал.

Вместе с Марком они вошли в ярангу. Здесь было очень тепло и сухо, словно Константин на мгновение перенёсся в собственную уютную комнатку. Но сейчас, стоя за спиной Марка, он думал вовсе не об этом. Он дрожал от возбуждения, горя желанием увидеть товарища по несчастью, с которым в своих мыслях уже столько раз планировал сбежать отсюда.

В царившем полумраке было практически ничего не разобрать, и, выйдя из-за спины Марка, Константину удалось разглядеть лишь одного старого ханта, гревшегося у буржуйки возле длинного, застеленного оленьими шкурами деревянного стола, на котором лежал кто-то, укрытый старым одеялом и сверху ещё одной шкурой. Пахло спиртом и какими-то травами.

- Ну, - вывел Константина из раздумий Марк, толкнув дворецкого в спину. Константин обернулся. – Вот он лежит. Подойди к нему, если хочешь.

Неуверенно двинувшись вперёд, Константин, косясь на старика-ханта, по-видимому, местного лекаря или шамана, подошёл к изголовью лежащего. Но даже с такого расстояния не мог разглядеть его лица. Но тут старый хант поднялся, что-то поднял с пола, и Константин услышал чирканье спичкой. После этого старик поднял зажжённую лампу-ночник со свечой, и в этом тусклом, неверном свете Константин, наконец, увидел лицо пленника Марка. Увидел – и не поверил собственным глазам. Перед ним лежал тот, кого он все эти месяцы считал погибшим, но не хотел этому верить. Его рот открылся в беззвучном крике невероятного счастья, но ничего больше Константин изобразить не успел, ибо его радость вкупе с надеждой была беспощадно растоптана словами Марка, которые отозвались в ушах Константина похоронным звоном и эхом прежней боли:

- Ну и чего ты открыл рот? Я тебе ещё в самый первый день сказал, Семёнов, что не завидую его судьбе, и что ты, в отличие от него, легко отделался. Можешь даже не пытаться его растормошить: он в коме, и, по-видимому, уже никогда не выйдет из этого состояния.

- Парализованный хуже мёртвого, - прошамкал старик-хант, опуская светильник. – Лучше бы уж помер поскорее, чем так мучиться.

Константин метнул страшный взгляд сначала на ханта, сказавшего эти слова, а затем – на Марка.

- Что?.. – только и смог он выговорить. Оглушённый словами этих двоих, несчастный дворецкий почувствовал в себе ту же ужасную боль и ту же пустоту, которую он ощутил, когда узнал о крушении лайнера. Он взглянул на спокойное лицо Максима Викторовича, который, казалось, просто спал, и до боли стиснул зубы. Наконец, отчаяние поглотило его, и Константин издал протяжный, страшный вопль отчаяния, в котором выразилась вся его беспомощность и весь ужас осознанного поражения, так подло замаскировавшегося под победу над смертью всего каких-нибудь пару минут назад, когда он понял, что его господин жив, и чего так желал всё это время. А теперь он увидел кое-что гораздо более худшее, чем смерть. Он потерял его снова. А вместе с тем – и надежду на спасение из этого ада.

- За что?! – взвыл он, и с рыданиями бросился на грудь парализованному боссу.