Плечо под пальцами сотрясалось от рыданий, от него исходили волны боли и ужаса.

   — …аса-ани…

   Плач перешёл в вой, но никто уже не пытался вырваться из цепких ладоней Номини.

   — Умоляю, прекрати. Хватит…

   Двадцатая дёрнула ухом, отрывая взгляд от кровавого угара на полу, и посмотрела в лицо шитури, дрожавшей в её руках. Из-за расширившихся зрачков казалось, что на бледном плоском лице появились два провала в черноту, едва затуманенных белой плёнкой. Шитури сложно заставить плакать, но как красиво смотрелись белёсые разводы на их лицах — смешение крови и краски. Плосколицые любили себя украшать, кутались в узорчатые ткани, обвешивались блестящими камнями. Но Номини нравилось добираться сквозь это цветное великолепие до их нутра, блеклого и скучного: серое мясо, белая кровь и кости.

   Когда киэнодэши впервые выбралась из научного центра, бескрайние просторы Карайаши напугали её. Выросшая в лабораториях, она могла сколько угодно слушать рассказы Шиилана, но понять, насколько громаден мир, оказалось возможно, только столкнувшись с ним. Понять, кто такие плосколицые, шитури, она смогла, только придя в небольшое поселение недалеко от центра. 

   — Умоляю, умоляю, прекрати, не нужно его мучать!

   Они быстро распознавали в Номини чужую: она была выше большинства мужчин и на её лице был выступ носа. Её пугались, не понимая, кто она и откуда, с отвращением избегали смотреть на её лицо и руки. Двадцатая же подчиняла их своей воле. В лабораториях ей давали существ с цветной кожей и выпуклыми носами, и Номини заставляла их делать то, что ей хотелось увидеть, но с шитури приходилось учиться заново. От непривычки ныла голова, но смотря в эти лица, Номини вспоминала своих мучителей, и любая боль уходила на задний план, уступая жадному желанию стереть с белых лиц омерзение.

   Шитури под её руками опять завыла, и Двадцатая ощутила пальцами глухую тоску. Присмотревшись, она поняла, что мальчик, тянувший к матери тонкую руку, перестал дышать и обмяк. Поднявшись, Номини прикоснулась к нему. 

   Киэнодэши никак не могла понять, что такое смерть. Шиилан рассказывал об этом, она и сама читала, но не могла осознать до конца. Почему кому-то было достаточно одного удара, чтобы прекратить дышать, а кто-то мог цепляться за жизнь долгое и долгое время? Почему существо, испытывающее такие яркие эмоции, вдруг превращался во что-то немое и бесчувственное, как песок под ногами?

   Под руками ощущалась только тёплая плоть, которая вскоре станет холоднее. Слишком поздно? Нахмурившись, Номини кивнула шитури, замершему над трупом:

   — Убей её. 

   Женщина не сопротивлялась, смотря в никуда чёрными провалами глаз. Двадцатая поморщилась. Ей нравилось наблюдать за ними, пока они пытались бороться, сопротивляться или хотя бы умолять. Но доходя до предела, они ничем не отличались от тех, кто был под её контролем. Скучно. 

   Дождавшись пока шитури, выгрызая скользкие внутренности, добьёт несчастную, Номини сама впилась ему в шею. Она не знала, что будет если кто-то увидит последствия её развлечений, но оставлять кого-то в живых опасалась.

   Покинув небольшой дом, Номини прислушалась и задрала голову. Помимо бескрайней бездны звёздного неба, она видела «лепестки» одной из башен, расставленных, если верить Шиилану, по всей планете для генерации атмосферы и тепла. «Карайаши давно бы стала мёртвой, но шитури упрямо не хотят покидать её, реанимируя раз за разом, строя преобразующие сооружения, учась воспроизводить термоядерный синтез звёзд, создавая новые виды жизни, чтобы поддерживать наш мир. Разве это не заслуживает восхищения?» 

   Номини считала, что не заслуживает. Шиилан рассказывал о колониях на других планетах, и она не понимала, почему просто не сбежать из этого вечного мрака, где среди серых земель, чёрных зарослей и тусклого света красной звезды лишь поселения шитури были живыми и яркими. Оглянувшись, киэнодэши дёрнула ухом и сплюнула. Даже после того, как все жители превращались в молчаливые кучи гниющего мяса, их дома оставались красивыми.

   Возвращаться в научный центр Номини пока не собиралась, и, выйдя на полянку, заросшую багрово-серой травой, киэнодэши внимательно всмотрелась в небо. Боясь пользоваться электроникой шитури, мгновенно распознающей в ней чужака, Двадцатая училась ориентироваться по звёздам и местности, упрямо заучивая положения и сложные названия светил. А ещё местонахождения огромных башен, к одной из которых она и направилась. 

   Оказавшись в неглубоком ущелье, она не могла больше прибегать к помощи неба, ближайшая башня закрывала созвездия Ион и Аларату. Но её манил свет, прорывающийся сквозь густые кроны деревьев. Номини, проигнорировав ухоженную тропинку из шершаво-бархатистых плит, продралась сквозь кривые ветви к небольшому домику. В нём жил единственный из встреченных ею шитури, что спокойной отнёсся к чужеродности киэнодэши.

   Стараясь меньше шуметь упругими ветками, Двадцатая аккуратно подбиралась к скромному жилищу. Наконец она заметила знакомую светловолосую макушку. Уарата опять делал что-то интересное у дома.

   — Твоя неуклюжесть пропорциональна твоему росту, Номини. — киэнодэши досадливо цыкнула, понимая, что её попытка подкрасться незаметно провалилась. — Подойди ближе, дитя.

   Уарата был очень взрослым по меркам Номини. Он ожидал начала сорокового ра* своей жизни, когда она, по своим смутным подсчётам, прожила едва ли половину одного ра. Номини не могла представить, чем можно заниматься такую долгую жизнь, а потому с интересом слушала его рассказы. 

   *Ра — 83 земных года. 

   Шитури указал на плоскую ванночку перед собой, где в остро пахнущей жидкости плавало нечто пепельно-серого цвета. Присмотревшись, Двадцатая с недоумением спросила:

   — Это… волосы? 

   — Да, давно пора. — он стянул с головы платок, обнажая короткостриженый затылок.  

   — Но зачем?!

   — О, нечему удивляться, Номини. Они так быстро растут, что успевай избавляться, а идти к врачу для замедления пока не охота. Да и ты ещё не знаешь, какую красоту можно из них сделать. Сейчас я их вымочу в специальном растворе, чтобы они стали ещё прочнее, высушу и покажу. Хочешь посмотреть?

   — Да! — Номини заворожённо глядела на мутные пепельные переливы. — Да, очень хочу!

   Шитури дёрнул ухом, в котором тяжело качались увесистые серьги. 

   — А ведь ты тоже скоро так сможешь, — он кивнул на её плечо, где лежали неумело сплетённые волосы. Киэнодэши хмуро попыталась пригладить вылезшие прядки, понимая, что её чёсаные пальцами патлы вряд ли подойдут для того, что хотел Уарата сделать со своими красивыми сложными косами. Шитури протянул руки, мягко спрашивая разрешения, и Номини, поколебавшись, повернулась к нему спиной. 

   — Неужели никто не учил тебя, как ухаживать за волосами? — Двадцатая почувствовала лёгкое натяжение, совершенно не похожее на грубое обращение других киэнодэши. —Никогда не видел таких жёстких волос, хотя… я и таких как ты никогда не видел. — достав откуда-то гребень, Уарата стал аккуратно расчёсывать густую волну смоляных волос, достигавшую середины бёдер, не прекращая тихо говорить: —Никогда не знал женщин такого большого роста, с такой необычной манерой разговора, с таким странным лицом. Ты очень необычная, и совсем не похожа на шитури.

   Он всё бормотал и бормотал, вычёсывая её волосы, собирая их для плетения. В какой-то миг тонкие пальцы осторожно коснулись её шеи и Номини прошило чужой волной тоски и ненависти, такой сильной жаждой убийства, что трудно было вздохнуть. Отшатнувшись, она тут же почувствовала, как мягкие прикосновения сменяются жёстким хватом. 

   — В чём дело, дитя?

   — Ты хочешь меня убить, отпусти!

   Дёрнувшись, Двадцатая попыталась отодрать от себя руки шитури, и стало окончательно понятно, что выкрутиться безболезненно не получится. Они завозились в молчаливой борьбе, но несмотря на тщедушность, Уарата ловко вывернул киэнодэши руки, вжав её лицом в твёрдый бортик ванночки. 

   — Как ты догадалась?! Как ты, тварь, догадалась?

   Взвыв от боли в вывернутых суставах, Номини затихла, не понимая о чём спрашивает шитури. 

   — Ты сам меня коснулся, сам показал себя!

   — О чём ты… не понимаю. — Шитури с силой стиснул пальцы, и она почуяла, как его прошибло острым чувством осознания. — Ты почувствовала мои эмоции? Ты Экхлайа… Что за чудовищ создавали в научном центре?! Такую мерзость точно нужно уничтожить.

   — Что я тебе сделала? 

   Уарата сильнее надавил на руки и под болезненный стон бросил что-то перед лицом Номини, которая проморгавшись от алой пелены на глазах, присмотрелась к предмету и зло зашипела. Это был невероятной красоты гребень, с изящным узором, россыпью искусственных камней и острыми металлическими зубьями. Она долго раздумывала, забрать ли его себе, когда вытащила из горла мёртвой шитури, с которой играла в свою прошлую вылазку. Если этот гребень у Уарата, то он знает о её приключениях. 

   Шитури вцепился в её волосы и с силой приложил о бортик. 

   — Как только я вошёл в поселение, то понял, кто это сделал. 

   Номини захрипела, сквозь гудение в голове чувствуя, как болезненно стягиваются её руки. Ей нужно было всего лишь развернуться, чтобы всё закончилось, но Уарата оказался ловким и сильным. 

   — Не крутись, ты знаешь, из волос можно делать прекрасные ткани, прохладные, тяжелые, просто чудесно ощущающиеся на теле. А ещё очень прочные веревки, ты ведь хотела узнать, что я могу делать, вот и почувствуешь на себе. Ни один шитури не стал бы так издеваться над другими. Ни один шитури не издевался бы над телами, — голос Уарата сорвался от рыданий. — Ни один шитури не стал бы убивать детей. Не знаю, зачем тебя выпустили из центра, но такое омерзительное чудовище не должно спокойно бродить на свободе. 

   Он яростно дёрнул руки киэнодэши, связывая их, и Номини жалобно заскулила:

   — Нет! Не надо, мне больно, Уарата! Не надо, умоляю, мне так больно! Очень больно, пожалуйста! Пожалей! 

    Шитури растерялся, прекратив стягивать узлы, а Двадцатая всё причитала дрожащим голосом:

   — Умоляю тебя, не мучай! Не делай больно, мне страшно!

   Стоило только почувствовать, что хватка ослабла, как киэнодэши резко перевернулась на спину. Скинув противника, она тут же вскочила на ноги. Не дав Уарата встать сильным пинком в живот, Номини с рычанием избавилась от верёвок и начала гневно растирать стёсанную кожу. Уарата попытался снова подняться, но Двадцатая опрокинула на его голову ванночку с раствором. Шитури истошно закричал, пытаясь содрать облепившие его мокрые комья волос. Едва заметный ранее химический запах теперь резко ударил в слизистые острой вонью. Отшатнувшись, Номини присела в паре шагов от дёргающегося шитури и протянула руку к его обнажённой ступне. Её тут же окатило жгучей волной чужой боли. Брезгливо одёрнув пальцы, киэнодэши прижала уши к голове. В чём он вымачивал волосы?

   Когда шитури затих, перестав кататься по земле и кричать, Номини осторожно заглянула в его лицо. Кожа покрылась воспалённой серостью и грязными разводами от выцветшей одежды, а глаза и рот опухли. Уарата прерывисто и хрипло дышал, будто его душили. Никогда не сталкивавшаяся с химическими ожогами вживую, Двадцатая с интересом ковырнула прилипшую к подбородку шитури прядь, и резко убрала руку, когда Уарата застонал. 

   — Знаешь, как я научилась так жалобно просить о пощаде? — Шитури вновь застонал и Номини не была уверена, что он её слышит. — Я просто повторила за вашими ценными детишками. 

***

   — Значит, в окрестностях бродит не просто опасный и агрессивный гибрид, но это ещё и Экхлайя. 

   — Именно так… — голос Шиилана дрожал. — Она умеет подчинять себе других. Это активная способность, очень редкая у Экхлайя. Я видел это… Это кошмарное зрелище, Юнирешилайа. 

   Он отвернулся от внимательно слушающей его шитури, и та опустила уши. Ей было больно смотреть на Шиилана, изувеченного, сломленного, неспособного сдерживать эмоции. Ужасно. Такой молодой, но уже вряд ли оправится от всех чудовищных потрясений.

   — Это она отрубила тебе конечности?

   — Нет, не совсем… она заставила Киваришилайю. Она убила её. Убила всех, кто был в центре, оставила только меня и ещё двух шитури, которые полностью подчинены ей. Она очень опасна! 

   — Не бойся, Шиилан, с другими киэнодэши мы справились. Всех схватили и приготовили к перевозке. Правда, пришлось убить одного, но в главной лаборатории с ними разберутся. 

   Шитури замотал головой и дёрнул культями, будто в попытке схватить собеседницу за плечи. 

   — Ты не понимаешь! Почему за это время из главной никто не приехал? Потому что она заставляла работников центра записывать отчёты. Она сама до этого додумалась! Иезрашил предупреждал о её тяге к экспериментам! Но даже он не понимал, на что она способна!

   Шиилан резко умолк, уставившись в потолок с каким-то звериным ужасом на лице. Юнирешилайа обеспокоенно тронула его за плечи. 

   — Что такое? 

   — Она… Она скрытый Экхлайя, — он едва слышно шептал в пустоту: — Глаза. В других ветвях проекта у Экхлайя были мутации глаз, такие же как у шитури, но у неё глаза обычные, не мутированные. Ты ведь знаешь, что это значит?

   — Что ты хочешь этим сказать? 

   — Экхлайя без мутации глаз. Такое бывает, только если в утробе развивалось несколько плодов. Близнецы, Юнирешилайа. — Шиилан посмотрел ей в лицо. — Он скрыл ещё одну особь. Их надо убить, обоих надо убить.

   — Я поняла. Мы проверим центр, тебя перевезём в ближайшую больницу. Я оставлю тут поисковый отряд, а сама полечу к Иезрашилу, нужно проверить, есть ли у него в самом деле неучтённая особь, это всё принимает скверный…

   Её резко одёрнули и, развернувшись, Юнирешилайа испуганно задрала голову, заглядывая в глаза высокой женщины. Шиилан завопил:

   — Нет!

   — Я тоже поеду к Иезрашилу, хочу познакомиться с этой неучтённой особью. 

   Шитури обмякла и молча кивнула, покидая комнату. Крик Шиилана перешёл в рыдания:

   — Нет, нет, меня уже нашли, уже нашли и хотят забрать отсюда!..

   Сев на край постели, Номини ласково погладила его по культе, чувствуя мешанину из ужаса и отчаяния. Чужие эмоции всегда ощущались иначе, чем собственные. Интереснее.

   — Да, Шиилан, тебя нашли. Я нашла.