Ночи на Земле необыкновенно красивы: к сиянию бесчисленных звёзд добавляется мягкий свет спутника, очерчивая кроны высоких колючих деревьев. Эта планета вообще на удивление красочная, особенно днём. Но ласковая прохладная Луна приятнее для чувствительных глаз шитури, чем ослепительное Солнце.
Корабль с Карайаши, прилетевший без предупреждения, пробуждал в Унеришиле смутную тоску. Он не был дома больше двух ра, люди, взятые подопытными, живут в три раза меньше от рождения до смерти. И какими бы красивыми не казались ему земные пейзажи, по родным просторам он скучал неимоверно. Возможно, стоило поговорить с Иезрашилом и улететь от прохладных серых стен Акарителли — исполинской исследовательской станции, так крепко вросшей в чужую планету, будто сплавившись с ней. Улететь от отсеков, забитых местными аборигенами, от лабораторий, смердящих реактивами, дезрастворами и палёным мясом…
— Штать толго.
Дёрнув ухом, шитури подавил желание отпрянуть от стоящей рядом человечки, совсем забыв о её присутствии. А она, смешно шипя и коверкая звуки, вновь пожаловалась:
— Толго. Толго штать мою…
Человечка, пугающе возвышающаяся над ним, на самом деле была безобидным и слабым созданием, так трогательно и глупо привязанным к творению Иезрашила. Она прожила на Акарителли меньше четверти ра, но уже носила на лице и теле признаки угасания. Едва заметные морщинки на коже делали бугристое лицо ещё более несуразным, но в то же время интересным. Кроме того, человечка вела себя спокойно, в отличие от большинства подобных особей. Люди жили мало, и от этого были на редкость суетливыми существами. Но эта человечка будто перенимала вместе с языком шитури их сдержанность и неспешность. Будто привязанность к маленькому монстру успокаивала её натуру.
— Не торопись. Номини Дэва не должна попасться кому-то постороннему.
— Не толшна. Пошему не толшна?
Нервно запрядав ухом, Унеришил посмотрел прямо в маленькие тёмные глаза человечки.
— Они не должны знать о Номини Дэве. На Карайаши не хотели ещё одного киэнодэши.
Не выдержав его взгляда, людская особь отвернулась к иллюминатору.
— Не толшна. Не хотели. Понимать. Но штать толго.
В мерном гуле работающих систем станции отчётливо и близко что-то скрежетнуло, и в их закутке возникла невысокая фигура. Не узнав этого шитури, Унеришил насторожился. Едва в Акарителли узнали о прибытии корабля с родной планеты, весь персонал предупредили о том, что Номини Дэва должна оставаться тайной для гостей, и лучше перевести её вместе с человечкой в отдалённое крыло.
Незнакомец медленно осмотрел небольшое помещение с иллюминатором, человечку и самого Умеришила. И застывшее на его лице отчуждённое равнодушие становилось всё более тревожащим.
— Номини Дэва? Где Номини Дэва?
Прижав уши к голове, Унеришил проклял и свою разговорчивость, и беспокойную человечку. Он не умел лгать так хорошо, как тот же Иезрашил, и не знал, что говорить сейчас, но пришельца, кажется, это не интересовало.
— Номини Дэва, я слышал про Номини Дэву, здесь говорят про Номини Дэву.
Унеришил настороженно смотрел на него, неосознанно прикрывая собой человечку. Шитури явно говорил не с ним, уставившись в пустоту. Будто ходящий во сне, и это выглядело пугающе. Пугающе знакомо.
Когда под лунный свет вышла ещё одна тень, Унеришил тут же отвёл глаза в сторону, судорожно нашаривая на поясе хоть какое-нибудь оружие. Он видел эту подопытную всего пару раз, но был наслышан о её способности промывать мозги.
— Что ты ищешь, плосколицый? Боишься не справиться своими тоненькими ручонками?
От грубого низкого голоса внутренности полоснуло страхом. Даже не имей Номини этой проклятой мутации Экхлайа, одного её физического превосходства хватило бы, чтоб вызвать жгучее желание бежать. Киэнодэши отличались не только большим ростом, но и животной агрессией. Унеришил чувствовал, как его тело сковывает ужасом неотвратимой смерти. Даже шитури и человечка застыли в безмолвии, оставшись за гранью восприятия. Унеришил видел лишь лунный свет и слышал стук собственного сердца, чуя перед собой опасного зверя, готового наброситься и вгрызться в шею.
Он вспомнил изъеденные тела учёных, найденные после бунта, вспомнил изувеченные трупы людей, которых пускали в камеру Двадцатой. Номини не прикасалась к ним, но заставляла терзать друг друга, открывая всё новые и новые грани изощрённой фантазии, с каждым разом оттягивая смерть своих игрушек. Нащупав рукоять плазменного резака, Унеришил закрыл глаза. Его пугала смерть, но ещё кошмарнее попасть в лапы этого монстра.
Ушей вновь коснулись бессвязные бормотания несчастного шитури, и Унеришил бросился к нему, активируя инструмент. Он часто резал трупы, измельчал плоть и кости для переработки отходов, и не представлял, что такое убийство ещё живого существа. Лезвие с бело-оранжевой раскалённой кромкой плавно вошло в шею, шипя и обдавая лицо знакомым запахом палёного мяса. Незнакомец сипло вздохнул, прежде чем его голова отделилась от тела. Лишь мельком взглянув на него, убеждаясь, что спас сородича, Унеришил вскинул руки и вонзил раскалённый резак в макушку. Острая боль обожгла всё тело и схлынула, унося с собой сознание шитури.
Номини, не сразу поняв, что произошло, вцепилась в его лицо руками, алчно впитывая отголоски предсмертной агонии. Редко кому из её жертв удавалось покончить с собой, обычно она успевала перехватить их волю. На Карайаши никто не знал о её возможностях, но этот шитури быстро понял, что к чему, сразу же начав избегать зрительного контакта. И то, что он предпочёл убить её игрушку и умереть самому, ей не понравилось. Двадцатой хотелось найти всех из Акарителли и заставить их подчиняться. Завести в лаборатории и смотреть, как они будут повторять друг на друге то, что делали с ней. И она оставит в живых только одного учёного. Как его называли другие шитури? И-е-зра-шил. Его она оставит в сознании и натравит остальных…
Облизнувшись, Номини вытащила из черепа самоубийцы резак, любуясь оранжево-белой кромкой накалённого металла. Её восхитило, как быстро и легко этот инструмент отсоединил голову. Кости шитури такие крепкие, а суставы жёсткие, что ей никогда не удавалось перегрызть шею до конца. Даже повторить за Имором и выгрызть руку получилось не сразу. А тут пара мгновений…
Повернув голову мертвеца вбок, обнажая шею, Двадцатая вжала резак в белую кожу. Погружаясь в серую плоть, нагретый металл шипел и чадил, оставляя чёрные разводы. Позвоночник лишь немного притормозил процесс, но через мгновение тихо хрустнул и поддался. Довольно дёрнув ушами, Номини отделила голову от тела, сглатывая обильную слюну от запаха горелого мяса.
Услышав какой-то неясный звук, Двадцатая обернулась. И тут же вспомнила, что рядом с этим шитури стояла одна из носатых, которых пускали к ней в камеру. Забившись в угол, та зажала себе рот руками, стараясь не дышать. Номини оскалилась. Интересно, её эмоции будут похожи на чувства шитури?
Встряхнув носатую, киэнодэши поразилась лёгкости чужого тела. Человечка, чуть выше неё самой, была не тяжелее ребёнка-шитури. А первое же касание к прохладной коже обрушило на Номини целый ворох эмоций. В мешанине, хоть и с трудом, но угадывалась основа — страх. Но этот изменчивый вихрь настолько болезненно-незнакомо ударил по нервам, что Двадцатой пришлось выпустить добычу из рук. Тряхнув головой, киэнодэши сказала только два слова:
— Номини Дэва.
Ответом были только молчание и всхлипы. Наклонившись, Номини собрала с лица женщины слёзы, вызвав испуганно-изумлённый вздох. Рассматривая влагу на пальцах, она повторила:
— Номини Дэва.
Двадцатая знала, что у этих носатых кровь алая, кисло-солёная на вкус, но она не омывала их глаза. Не она заливала покрасневшие щёки, в отличие от шитури, ронявших жемчужно-белые капли от боли и ужаса. Слизнув влагу с кончиков пальцев, киэнодэши прикрыла глаза, сосредоточившись на ощущениях. Слегка солёная вода…
— Ты… ты кто? Сашем упить?
Голос носатой хрипел и срывался, казалось, что её язык прирос к нёбу, искажая половину звуков. Нене? У этой человечки есть ребёнок?
Потеряв терпение, Номини фыркнула и пристально посмотрела ей в глаза. Разум жертвы легко покорился ей, раскрылся, ненадолго отозвавшись тяжестью в черепе.
— Где Номини Дэва?
— Штать. Шкасали штать и её приветут.
— Как долго?
Человечка покачала головой, вперившись в пустоту. Нетерпеливо цыкнув, Номини уселась на полу подальше от серовато-белого света, щедро лившегося через иллюминатор.
Услышав, что есть ещё один киэнодэши, умеющий то же самое, что она сама, Двадцатая страстно захотела с ним встретиться. После откровений Уараты она попробовала потрогать сородичей, спрашивая, чувствуют ли они её эмоции. Она давно поняла, что отличается своим умением подчинять других, но ощущать чувства при прикосновении казалось ей чем-то естественным. Зачем тогда киэнодэши трахаются, если не впитывают в себя чужое удовольствие, мешая со своим? Как понимают тревоги и желания друг друга?
Двадцатой казалось, что, найдя киэнодэши под следующим номером, она отыщет и понимание, и нужную ей близость. Что-то давно потерянное вместе с Дэвани. Дэвани… Неужели, он тоже этого не умел? И обнимал её только, чтобы согреть, а не почувствовать?
В воздухе витал летучий запах подпаленной плоти вместе с густым смрадом застывающей крови. Поджав уши, Номини гулко сглотнула. Она давно не ела, потому что потратила много времени, незаметно выбираясь из корабля, и исследуя коридоры рядом с узлом стыковки. А ещё слушая подконтрольных ей шитури, переговаривающихся с Иезрашилом и подавляя желание найти их, чтобы разорвать это чудовище на куски. Оценивающе осмотрев обезглавленные тела, Номини облизнула пересохшие губы. После того, как она попробовала нормальную пищу, сырое мясо плосколицых перестало её интересовать. Оно было жёстким, горьковато-пресным, тяжело переваривалось, а исторгалось болезненно и жидко.
Но чувство голода ей нравилось ещё меньше.
Посмотрев на шумно дышащую человечку, киэнодэши застыла в задумчивости. Она видела носатых часто, заставляла их раздеваться, резать друг друга, трахаться, раскладывать свои внутренности перед её любопытствующим взглядом. Но по-настоящему она смогла изучить кого-то из них только сегодня. Прикоснуться, почувствовать маленький вес такого большого тела, увидеть и попробовать слёзы… попробовать.
Подобравшись поближе, она ткнулась носом в волосы, втянула странный непривычный запах кожи.
— Встань.
Человечка немного возвышалась над ней и была куда шире. Она послушно стояла, шмыгая забитым носом и не реагируя на прикосновения. Облизнув шею, Номини с интересом помяла её грудь, потрогала живот и бёдра, сунула руку между ног и царапнула ногтями ягодицы. Носатая казалась куда податливее и рыхлее шитури, пахла гуще и ярче, а в промежности у неё был какой-то маленький отросток. Не будь Двадцатая столь голодна, наверняка раздела бы её, но сейчас киэнодэши влекло совсем другое.
Склонив голову безвольной человечки набок, Номини вгрызлась в изгиб шеи. В горло потекла солёная кровь, а мясо оказалось мягче и слаще. Проглотив не жуя первый кусок, она прокусила трахею, со свистом пропускающую воздух в потяжелевшее дрожащее тело. Человечку трясло от тупой неосознанной боли. Заглотив ещё несколько глотков крови и шматок плоти, Номини собралась вонзить зубы снова, как живот скрутило острым приступом тошноты.
Отпустив носатую, киэнодэши попыталась вздохнуть и, не справившись с резким спазмом, выблевала бурую смесь крови, плоти и желудочного сока. Утирая трясущимися руками лицо, смаргивая алую пелену слёз, она никак не могла понять, что случилось. Сладко-солёный привкус стал вдруг омерзительным, вызывая болезненные сокращения в желудке.
— Асани!
Отшатнувшись, Номини едва успела увернуться от сверкнувшего в свете луны лезвия. Безмолвно напавшие на неё шитури были вооружены диковинными металлическими лепестками. Двадцатая сразу поняла, что эти двое не похожи на беззащитных жителей поселений Карайаши. И тут же бросилась к ближайшему, надеясь защититься им от второго, пытаясь заглянуть в его лицо. Шитури замер и обмяк, всего на мгновение, лишь затем, чтобы броситься на соратника. Смотря на их стремительные движения, Номини невольно залюбовалась. Она ещё ни разу не видела такой красивой схватки. Эта выверенная пляска сверкающих лезвий не походила на наполненные яростью драки киэнодэши. И уж тем более отличалась от жалких попыток защититься, которые она встречала в своих странствиях по сумрачной планете. Даже шитури, чей разум она подчинила, не утратил гибкости и силы. А их оружие, блестящее, тягучее, будто живое, звонко пело при каждом ударе.
Номини так увлеклась этим зрелищем, что не сразу заметила: прибывших было трое. Голубая роба на ребёнке, зажимавшем разорванную шею человечки, вызвала тянущее ощущение бессильной ярости. Номини только сейчас поняла, что последний киэнодэши сильно младше неё.
— Номини Дэва.
В те годы, что она провела на Акарителли, Двадцатая не так уж часто сталкивалась с зеркальными поверхностями, но всякий раз не упускала шанса всмотреться в отражение, в котором далеко не сразу распознала себя. И сейчас, когда ребёнок обернулся, давясь в тихих рыданиях, Номини будто вновь заглянула в зеркало. Но присмотревшись, тут же обнаружила отличия. Кровавые разводы от слёз не скрывали более округлое лицо, чёрные волосы были пострижены и расчёсаны. Двадцать Первая не походила на своих истощённых изувеченных экспериментами собратьев. И если бы не роба и выступающий нос, можно было бы подумать, что перед ней обласканный и сытый детёныш шитури, почему-то жмущийся к истекающему тошнотворно-солёной кровью телу.
Летя сюда, Двадцатая была уверена, что вырвет из лап учёных кого-то похожего на себя. Но теперь она уже сомневалась, что Номини Дэва захочет пойти с ней.
— Я пришла за тобой. Что тебе нужно от этого мяса?
Девочка лишь теснее прижалась к сипящей человечке, смотря на киэнодэши испуганно и зло. Это не понравилось Номини. Она долго добиралась до Акарителли, поплатилась головной болью, стараясь оставить экипаж корабля в относительной адекватности, не для того, чтобы остаться ни с чем. Одёрнув девчонку, Номини грубо задрала голову умирающей, осматривая рану и слушая затихающий хрип.
— Она скоро сдохнет, нет смысла этому мешать.
Страшная боль жгучим мазком облизнула руку неожиданно и резко, сжимая череп в тиски. Закричав, Двадцатая неуклюже отпрыгнула в бок и завалилась, пытаясь избежать угрозы. Невыносимое пульсирующее жжение перехватило горло и втиснулось в голову. Она давно уже не испытывала такой сильной острой боли, отдающейся во всём теле, выталкивающей слёзы из глаз. Воя, она инстинктивно попыталась закрыть рану, но с холодным ужасом наткнулась на влажную пустоту. Помутневший рассудок не принимал этого. Пытаясь вдохнуть, Номини открыла глаза и увидела руку… лежащую у ног испуганной девочки. Номини Дэва сжимала в ладошках плазменный резак, и в свете луны её глаза сверкали красно-зелёным искрами.
Заглянув в них и хрипло зарычав, Двадцатая оскалилась. Боль тут же смешалась с кипучей неистовой яростью. Виски взорвались нестерпимой пульсацией. Как же легко отпустить сейчас любой контроль, пусть мозги этой маленькой твари спекутся!
Сражающиеся шитури, застонав, упали замертво. Номини Дэва неловко отступила на пару шагов, уронив резак. Обернувшись сначала на своих надзирателей, а потом на затихнувшую человечку, она испуганно заскулила, а воспалённый разум Номини пронзило осознание. Она не подчиняется, не поддаётся! К ненависти, бурлящей в черепе, добавился страх. Не подчиняется, опасна! Опасна!
Одним резким рывком вскочив на ноги, Номини подобрала оружие и накинулась на Двадцать Первую. Вонь палёного мяса уже не раздражала обоняние, тонкие кости звонко хрустнули под давлением. Глубокий чернёный копотью порез криво шёл от плеча через грудь, обнажая белёсые обломки рёбер. Номини Дэва упала, хрипя перерубленными лёгкими, протягивая руки к телу человечки.
— Больно! Мама! Мама!
Отшвырнув шипящий резак, Номини бросилась прочь от залитого лунным светом места, скуля от боли и ярости. Она искала безопасного убежища, и знала, что не найдёт его на Акарителли.