Навсегда из памяти стёртые,
И всеми вокруг забытые,
Люди бывают мёртвые,
И бывают людьми убитые.
Когда сидишь на большой высоте и смотришь вниз, понимаешь, насколько люди ничтожны по сравнению с остальным миром. Насколько ничтожен ты сам как один из них. Насколько ничтожна твоя жизнь в сравнении с тем, что способно существовать десятками, сотнями, тысячами лет. Насколько она бессмысленна, если всё, что после тебя останется, — лишь фотография на надгробной плите.
Сокджину с детства твердили, что он никчёмный и ни на что не годный, что он за всю жизнь не сделает ни черта полезного для общества. Сокджину с детства орали, что он абсолютно бесполезный. Орал отчим, чьим ежедневным занятием было пить дешёвое пойло, лёжа на диване с утра до вечера, и просаживать весь семейный бюджет, играя в азартные игры с такими же алкашами, как он сам. Семейный бюджет, который, пахая на трёх работах, зарабатывала уже немолодая Сокджинова матушка, с каждым днём увядавшая, терявшая свою красоту и, в конце концов, не выдержавшая тяготы жизни.
Сокджин часто приходил к могиле матери, желая поговорить, но рассказывать холодному камню с фото об очередном ужасно прошедшем дне, о чувствах и никуда не исчезнувших проблемах и не получать никакого ответа — разве это похоже на разговор? Скорее похоже на сумасшествие. Потому он просто садился напротив фотографии улыбающейся, ещё живой и счастливой, матери и молча предавался воспоминаниям и размышлениям.
Дом перестал быть домом, когда из него пропал единственный бывший Сокджину семьёй человек, который всегда о нём заботился и всегда старался ради него — даже в самые финансово тяжёлые месяцы Сокджину хотя бы раз перепадала одна из тех дорогущих конфет в ярких красочных фантиках, которые стоили, вероятно, настолько же дорого, насколько были вкусны и драгоценны для мальчика.
Госпожа Ким была прекрасным человеком, старательным работником, любящей матерью, и где она теперь? Теперь от неё остались лишь фото на надгробном камне и небольшая коллекция пёстрых фантиков. И всё. Больше нет ничего, что могло бы напомнить о том, что она жила когда-то. Прожив жизнь честного добропорядочного человека, она сохранилась в воспоминаниях лишь своего единственного сына. Все остальные позабыли о ней. Разве это справедливо?
Мы проживаем жизни, трудясь, стараясь изо всех сил, и ради чего? Матушка трудилась до остановки сердца, до потери пульса, и после смерти от неё практически ничего не осталось. Так разве может после себя что-то оставить такой никчёмный и бесполезный Сокджин? Стоит ли ему вообще жить тогда?
В этом нет никакого смысла.
Свести счёты с жизнью самому не хватает духу, потому Сокджин ходит по высоким крышам, узким карнизам, шатким деревянным мостикам, надеясь однажды случайно оступиться, соскользнув ногой или потеряв равновесие, и полететь вниз, погибнув неожиданно и трагично, чтобы в одной из непопулярных местных газет написали о нём печальную статью. Быть может, люди пожалеют его не расцветшую молодость и начнут запрещать своим детям гулять в опасных местах, пересказывая им статью о Сокджине. Быть может, смерть Сокджина сможет хоть как-то увековечить его жизнь.
Прогулки «по краю пропасти» стали ежедневным ритуалом, занимая практически всё его свободное время — в колледж он даже не пытался поступать, еле сумев закончить старшую школу, когда бесновавшийся отчим, проигравший в карты последние деньги, буквально вышвырнул Сокджина из квартиры.
В голове пульсировала фраза «мне в доме не нужны бесполезные ублюдские рты», а на пухлой губе несколько дней заживала необработанная рана.
Сокджин нашёл подработку кассиром в одном из местной сети супермаркетов, где мог питаться просроченными сэндвичами и пережидать особенно холодные ночи в подсобке. Всё остальное время он гулял по улицам, забираясь как можно выше, наблюдая за мельтешащими точками-людьми и размышляя о том, насколько он и его жизнь в действительности ничтожны.
Когда он стоял в одном из своих любимых мест — старый каменный мост с невысокими узкими бортиками над лесопарком — его резко оттянули назад за капюшон ветровки, больно впившейся воротом в шею, заставляя закашляться от внезапного удушья.
— Ты чего стоишь на самом краю? Умереть что ли захотел?
Сокджин взглянул сквозь проступившие на глаза от кашля слёзы на своего «спасителя» — высокий парень смотрел на него испуганным взглядом сквозь стёкла квадратных пластиковых очков. И что-то странное было в его взгляде, что-то такое, с чем на него когда-то смотрела матушка.
— А что, если захотел?
Голос дрогнул, впервые произнося вслух слова, которые Сокджин прокручивал в голове не один год, а взгляд укололся о нечто неуловимо знакомое в глазах напротив. Незнакомец смотрел на него с беспокойством. Смотрел так, будто ему на такого ничтожного и бесполезного Сокджина не всё равно.
— Что, если так? Что, если я хотел спрыгнуть с моста? — невысказанные доселе слова, тяготившие мысли и сердце, полились бурной рекой. — Что, если я уже давно не хочу жить?
— Почему?
Нечитаемым тоном едва слышно произнёс незнакомец, но для Сокджина этот вопрос оказался единственно правильным, он оказался той самой нитью, потянув за которую можно было коснуться его обнажённой души. Это был вопрос, который был Сокджину необходим.
Внутри словно сорвало эмоциональную плотину: из глаз потекли слёзы, а с дрожащих пухлых губ сорвался всхлип.
— А разве моя жизнь имеет хоть какое-то значение?
— Пусть не для тебя, но для твоих родных и близких точно имеет, — ответил парень, заставляя Сокджина истерически усмехнуться.
У Сокджина никого нет: ни родных, ни друзей. Нет никого, кого могло бы волновать его существование.
— Тогда этим кем-то стану я.
Фраза, произнесённая твёрдым уверенным тоном, сбивала Сокджина с толку.
— Что?.. Мы же даже не знакомы…
— Меня зовут Ким Намджун, мне двадцать. Как зовут тебя?
— Ким Сокджин… — всё ещё растерянный он пожал протянутую ему руку.
— Ну вот и познакомились, — ярко улыбнулся Намджун, обнажая ямочки на щеках.
— Но в этом... нет никакого смысла.
— А он и не нужен, — легко произнёс Намджун, обхватив чужое запястье и потянув нового знакомого прочь с моста. — Если так хочешь узнать смысли жизни, живи затем, чтобы этот смысл найти.