Свет от мониторов бил в глаза. Лайт, будучи под подозрением в массовых убийствах, испытывал редкое чувство ликования: Миса, чудесная, прекрасная, отважная Миса выполнила свое задание лучше ожидаемого. И теперь до поимки Хигути оставалось несколько дней — скоро они узнают, как все работает, как и где убивает (очередной) Кира. И тогда Лайт станет на шаг ближе к тому, чтобы обелить честь своей семьи и свою.

Однако, как бы Лайт ни был счастлив приблизиться к разгадке, он не мог так же безоблачно смотреть на дело, как остальные члены команды, включая отца.

Ягами пришел к осознанию одной детали, и она уже несколько дней не выходила у него из головы, — он действительно мог быть Первым Кирой. С самого выхода из камеры Лайта гложила эта мысль из-за затертых воспоминаний, но до этого он скидывал все на стресс, которому подвергался. До этого, когда L подозревал в нем потерявшего память Киру, он не допускал этой мысли. Теперь же, зная о чем-то сверхъестественном, о том, что предполагаемая сила Киры переходит от одного к другому, Лайт не мог не думать: что если память подводила его не из-за стресса? мог ли он забыть, что был Кирой? стоит ли говорить об этом L?

Последний вопрос стоял скорее из страха, чем из реального намерения скрыть от L свои подозрения. Лайт не считал себя Кирой и не был готов это признать, но если в итоге окажется, что он причастен к убийствам… По правде говоря, он совершенно не знал, что делать.

Рано или поздно L и сам догадается. «Или уже догадался», — мысленно резюмировал Лайт, когда L сказал:

— Ягами, проанализируй то, что я сейчас скажу. И пожалуйста, отнесись к этому серьезно. От твоего ответа зависит, готовы ли мы поймать Киру, — напряженно заявил L, сжимая пальцами колени (а по ощущениям сердце Лайта). — Допустим, Ягами Лайт был Кирой, а потом его сила перешла к другому человеку. Сейчас Ягами Лайт забыл о том, что в начале он был Кирой. Это посылки для дальнейшего анализа, ты можешь размышлять в этом ключе?

Команда замерла в ожидании, Миса непроизвольно отступила от Лайта и сжалась, Лайт пристально смотрел на профиль L, но на самом деле его не видел. Тревога, что давила на грудную клетку изнутри, выбралась и потекла по кровотоку, заставляя внутренне содрогаться, точно своими словами L лопнул сосуд, в котором она содержалась. Но несмотря на то, что инстинктивно Лайт был против дальнейшего развития мысли L, разум, принципы и мораль заставили Ягами переступить через черту, отделяющую его от мысли, что, возможно, это он — искомый монстр. Он молниеносно создал в сознании новые цепочки, отделяя свое «я» от имени, превращая себя в фигуру на доске, подозреваемого, модель поведения. За доли секунд он перестал существовать сам для себя и, наконец, ответил:

— Да, я попробую.

С некоторых пор L посвящал Лайта в подробности своего хода мыслей, искал поддержку и помощь. Это льстило Ягами: будучи одним из немногих, кого Лайт искренне уважал (пусть и бил иногда), L, признавая интеллект того, неплохо подкармливал его самолюбие. Однако в этот раз Лайту приходилось перебарывать себя силой воли, чтобы слушать то, что, как он знал, L скажет:

— Ягами Лайт был Кирой, потом его сила перешла к другому человеку. Это случилось по воле Ягами Лайта или это сделал кто-то другой? — задал закономерный вопрос L и мрачно добавил: — Тот, кто стоял за Ягами Лайтом и наделил его этой силой.

Охваченный тревогой и ужасом, отделившись от себя, воспринимая себя как субъект, Лайт ответил то, что окончательно убило его внутреннюю защиту:

— Это произошло по воле Ягами Лайта.

— Так я и думал, — тихо отреагировал L, и на секунду Лайту показалось, что тому немного жаль услышать подобный вердикт.

Самого же Ягами душило осознание своей возможной причастности, как никогда прежде. Но он запер бурю в себе, сморгнул ее и украдкой посмотрел на отца: тот стоял, явно шокированный признанием сына. Лайт знал, что его слова подняли процентовку L на небывалую высоту и было бы логичнее соврать насчет своих выводов, но также Лайт знал, что поступил правильно.

— Ягами Лайт сам отдал силу Киры, — нарушил молчание L и из его голоса снова напрочь пропали эмоции. — Сила Киры может передаваться от человека к человеку усилием воли ее обладателя, — он повернулся к Лайту и, улыбнувшись, заявил: — Ягами Лайт, мне стало легче на девяносто девять процентов.

Лайт удивленно кивнул: он мог поклясться, что это была благодарность. L поблагодарил его за то, что он дал ему ключ к разгадке, и от чего-то L не смотрел на него словно на врага, как делал это довольно часто раньше в похожие моменты подозрений.

Пусть их взаимоотношения и стали более человеческими и сырыми, во время работы они все так же оставались подозреваемым и детективом. Впрочем, этот вариант Лайта устраивал.

Но, если честно, рефлексировать об эмоциональной составляющей взаимоотношений с L было не время (да и есть ли такое время вообще?), так что в ментальную клетку к тревоге Лайт загнал и анализ проявления темперамента L в речи и его реакций на Ягами Лайта (ТМ), вместо бессмысленного размышления Лайт направил все свои силы на то, чтобы найти максимально быстрый и надежный способ поймать Хигути с поличным.

Когда началось обсуждение плана действий, Лайт без особых проблем понял идею L о Сакура-ТВ и развил ее, оспорив безжалостное замечание насчет близкой смерти Мацуды; и на секунду азарт расследования настолько захватил сознание Ягами, что он забыл о своей вероятной вине в смертях тысяч людей.

И тем сильнее боль осознания ударила его через минуту снова.

Весь оставшийся день он закапывался в работу энергичнее прежнего — лишь бы избавиться от навязчивых мыслей о Кире. Переписка с Сакура-ТВ от лица L и постоянный просмотр списков новых вероятных жертв немного отвлекали, но даже так Лайт чувствовал, как внутри него растворяется в кислоте собственное сердце.

Он так увлекся балансированием на грани между холодным разумом и отчаяньем, что пропустил мимо ушей прощание отца и то, как все остальные тихо покинули комнату.

И только наручник, внезапно потянувший в сторону руку, и голос L заставили Лайта оторваться от монитора:

— Ты в порядке?

Это было ожидаемо. Раньше Лайт не замечал, насколько на самом деле вежлив L: лишь находясь с ним сутками, он понял, что L при всем своем вероломстве и мнимом незнании правил приличия, всегда был безукоризненно учтив. А его внимательность вкупе с этим превращала L в человека, который не мог не заметить и не спросить, все ли в порядке с Лайтом.

Он с тревогой ждал этого вопроса.

Лайт не испытывал иллюзий по поводу того, что далеко не со всеми L проявляет такой интерес к их ментальному состоянию.

«Возможно, все могло бы получиться», — иногда думал Лайт, когда ночами они (часто) говорили о личном — о безопасно личном, — и это позволяло понять другого, протянуть руку и коснуться, словно приручаешь дикого зверя. Только в их случае, полагал Лайт, они оба были и приручателем, и приручаемым.

Было странно признаваться себе в том, что со временем он стал легче принимать ходы L на свой счет. Понимая его более глубоко, чем логически (как это было раньше), находя все большее сходство, Ягами перестал пыхать огнем на лживые ходы в свою сторону. Тем более, что теперь они все могли оправдаться:

— Я понял, что могу быть Кирой и не помнить об этом, до тебя, — уверенно ответил Лайт и встал со стула.

Он чувствовал, словно в него разом вкачали кучу лишней энергии, и просто не мог продолжать спокойно сидеть. Тем более, что, как он знал, сейчас должен был произойти один из сложнейших разговоров в его жизни (иронично, что все трудные разговоры в его жизни были именно с L). Но он хотел этого, хотел обсудить свои опасения с L.

Если его не поймет L, то никто не поймет. Может, это момент, когда им стоит прекратить говорить друг с другом загадками и начать хотя бы иногда быть открытыми.

Поэтому, когда L закономерно спросил:

— Лайт, почему ты не сказал мне?

Ягами даже не думал выкручиваться.

Он ощущал себя стоящим на краю пропасти и честно хотел, чтобы L знал правду. Прежде всего, это было необходимо — только так его смогут обезвредить в случае чего. Во-вторых, Ягами действительно нуждался в L как в ком-то, кто был ему близок.

Несмотря на то, что настоящая сущность L заключалась в черном кофе, смешанном с плохими жизненными решениями, хронической депрессией, половиной собственного веса в сахаре, Лайту это странно подходило. Иногда он размышлял о том, как бы все сложилось, не будь он подозреваемым (и, возможно, виновным), но эти мысли никуда не приводили.

В любом случае, все было так, как оно было, и единственным правильным решением Лайт считал искренность хотя бы сейчас:

— Обманывал сам себя. Кроме того, я знал, что ты и сам до этого рано или поздно дойдешь.

— Лестно, конечно, но я тебя посажу обратно в камеру, если еще раз так сделаешь, — нехорошо прищурившись, сказал L.

Еще месяца два назад Лайт бы принял к сведению угрозу, но сейчас он лишь саркастично ответил:

— Напугал.

— Если это не пугает, я придумаю что-то еще. Всегда есть шокер, — парировал L.

Обычно никто этого не замечал, — возможно, дело было в невыразительном голосе, — но L часто шутил. Для Лайта постоянный поток (часто аморального) юмора тоже стал сюрпризом, но вскоре он привык и оценил (благо, шутки были достойными). С L было неожиданно весело.

Вот только в данный момент Ягами точно не был настроен на веселье:

— В другое время я бы оценил шутку, но сейчас моя голова забита немного другим, знаешь ли.

L понимающе кивнул и задал новый ожидаемый вопрос:

— Когда ты понял, Лайт?

Тот прикрыл глаза, заставляя себя по-прежнему оставаться открытым, и ответил:

— День назад. Хотя подозрения были давно… Знаешь, я ведь мало что помню из периода от окончания школы и до заключения. Думал, это все из-за стресса, но теперь подтверждается теория о том, что я потерявший память Кира, и как-то вообще невесело стало, — грустно усмехнулся Ягами. — Тем более теперь мы знаем, что если я и был Кирой, я передал силу по своей воле, — он прокручивал это в голове раз за разом в течение многих часов, тем не менее сказать подобное, специально надавить на рану все равно было нелегко. Лайт буквально силой пригвоздил себя к месту, чтобы не уйти от разговора.

Он привык считать себя сильной личностью, пожалуй, так и было, но это… Это было хуже всего, что только можно представить. Действия Киры полностью противоречили убеждениям Лайта; все это время он горел яростью, всей душой желал поймать преступника, шел на жертвы, а теперь могло оказаться, что он ловил сам себя.

Лайт чувствовал, будто привычная картина мира рассыпалась карточным домиком.

«Может, разговор с L был не такой уж хорошей идеей», — удрученно подумал Ягами, перед тем, как L сказал:

— Я не настроен тебя оправдывать…

— Ты никогда на это не настроен, — парировал Лайт, перебив.

Впрочем, подобное никогда не смущало L: говорить наперебой — продолжать мысль, оспаривать решения, — было для них чем-то постоянным. Сначала ощущалось непривычно, что кто-то понимает ход твоих мыслей, но потом они уловили в этом плюсы, поняли ритм и динамику. И на данном этапе не было никаких неудобств. В этот раз тоже:

— …Но ты почему-то рассматриваешь лишь один вариант, при котором ты спланировал передачу сил, — прикусив палец, задумчиво сказал L. — Есть другой. Ягами Лайт мог осознать свои действия и попытаться избавиться от силы Киры. И по какой-то причине ее обрел кто-то другой, кто продолжил дело Киры, начитавшись новостей. Хигути отлично подходит для этого…

Полный напряжения Лайт добавил:

— …и он не просто «начитался новостей», он прикрывается образом Киры.

— Верно.

Все это звучало отлично, правда совсем не делало ситуацию лучше. Все еще оставались все эти жертвы за плечами, которые, возможно, умерли от руки Лайта:

— Тогда встает другой вопрос, — воинственно возразил Ягами. Он чувствовал тревогу внутри себя и в итоге перерабатывал ее во враждебность в голосе. — Допустим, я осознал, что мои действия неправильные, и прекратил. Но это ничего не отменяет: разве то, что я убивал людей, не делает меня монстром? Пусть я и остановился.

— Каждый имеет право на ошибку, — ухмыльнулся L.

— Прекрати шутить. Это серьезно.

Холодный страх расходился по нервным окончаниям, парализуя. Лайт чувствовал себя, как Железный Дровосек, для которого даже пальцы согнуть — проблема. Это и правда было серьезно, серьезнее и сильнее, чем все, что было до этого. Наручники, камера, подозрения, ловушка в машине отца растворились во тьме.

Если это он убил всех этих людей, он монстр.

Внезапно L, развернув кресло, встал с него. Он внимательно посмотрел Лайту в глаза, подошел ближе и с нажимом спросил:

— Знаешь, почему мне стало легче от твоего ответа?

— Какого? — не понял тот.

— Когда ты сказал, что Ягами Лайт сам передал силу.

Лайт думал и над этим, но недолго, большую часть сознания занимала работа и ужас. Однако все равно было интересно узнать, не показалась ли тогда ему благодарность. К тому же L должен был вести к чему-то важному:

— М?

— Ты не соврал.

На секунду Лайта затопило привычное возмущение, какое он испытывал в пятидесяти процентах случаев разговоров с L об этом деле:

— И что с того? Разве я мог? — зашипел он.

— Мог. Кира бы непременно сделал это, а ты нет, — непоколебимо возразил L, смотря куда-то на потолок.

Лайту казалось, что в его груди вместо сердца стекло, что оно крошится и сыпется на остальные органы, обдавая болезненным холодом нервные окончания.

Весь этот день напоминал ночной кошмар. До этого, пока шло расследование и он подвергался всем испытаниям L, он думал, что это сон. Он ошибался, тысячу раз ошибался.

И как иронично, что теперь именно у L Лайт искал помощи.

— Но это я, я могу быть Кирой! — яростно зашипел он.

Во рту было невероятно сухо, кадык превратился в расплавленный шар, а кости — в лед. Разум Лайта метался, изо всех сил избегая необходимого решения.

Ягами, очевидно, не был дураком и не так легко поддавался панике, он знал, что должен сделать, но подпольно искал отсрочку, которой не было.

Лайт серьезно смотрел на L, не двигаясь, и уже собирался завершить разговор и просто потащить L спать, как вдруг L сделал один короткий шаг, взял его лицо в свои ладони, будто пытался удержать на месте, и с нажимом, смотря тому в глаза немигающим взглядом, произнес:

— Но сейчас ты не являешься Кирой, именно поэтому мне стало легче. Сейчас ты на моей стороне, ты — Ягами Лайт, не Кира.

От этого прикосновения и этих слов Лайта начало ломать: он не был тактилен, даже с семьей обнимался редко, — только когда Саю вешалась на шею, — но к L он привык как к никому другому, и обычно его прикосновения не были чем-то неправильным, а сейчас, ощущая давление кожи L на своей, Лайт внутренне содрогался и даже не понимал, от чего. Ему было не непривычно от умышленного контакта, было больно от чувств, что при касании L разом увеличились до сверхновой.

Пальцы L сильно давили на щеки Ягами, а сам он казался холодным и жестким, но он с тихой яростью смотрел в глаза Лайта, пока тот не опустил веки.

L, как обычно, лез грязными руками в самое нутро Ягами, орудовал там, сжимал сердце и легкие. Пусть в этот раз и с разрешения хозяина, L все равно, проламывая грудную клетку Лайта, вел себя вероломно. L всегда был вероломен - до честности.

Все мысли, бьющиеся у Лайта в голове, стали расползаться в ровные ряды, слова, что он сказал и услышал сегодня вплетались в его собственные решения, он, наконец, решился на то, для чего, возможно, был слишком юн.

Он медленно открыл глаза и прошептал:

— Обещай мне, что убьешь меня, если окажется, что это я Первый Кира.

— Обещаю, — тихо ответил L, отпуская Лайта и отступая на шаг.

До поимки Хигути оставалось два дня.