Аккуратный подъезд почти нового дома с консьержем у входа, крепкая металлическая дверь в квартиру, на углу едва заметно выцарапаны охранные символы; трель звонка, почти неслышимая с этой стороны, дар хозяину в потертом рюкзаке за спиной. Черноволосый был здесь далеко не в первый раз и знал правила этой игры: за все нужно платить. 

       - Ворон? – слишком рано поседевший мужчина, открывший дверь, сдержанно кивнул в знак приветствия. – Мог бы и предупредить заранее, что придешь.

       - Зачем? – не церемонясь, молодой колдун оставил обувь у двери и прошел в единственную открытую комнату. – Ты всегда дома. И всегда свободен. 

       - Из вежливости, невоспитанная скотина, - беззлобно огрызнулся хозяин квартиры. Скрестив руки на груди, он встал перед черноволосым. – Хочешь к зеркалам?

       - Хочу.

       - Её увидеть?

       - Нет. Сегодня нет… - колдун достал из сумки тугой сверток, обернутый бечевкой, и заметил в глазах седого разгорающийся интерес: они оба чувствовали, как пульсирует сила сквозь бумажную обертку. – Это тебе, Аметист. Талисман таёжной ведьмы, семнадцатый век, подлинник - я проверял. Руками не трогай, только через аутэм. 

       - Ценный подарок, - мужчина бережно принял сверток из рук колдуна. – Кому позвонить, если ты не вернешься?

       - Никому, - по обыкновению резким движением черноволосый отвернулся, бросил в кресло рюкзак. – Если захочешь, можешь забрать тело, мне все равно. Но я собираюсь вернуться, так что губу не раскатывай. 

       Простая черная футболка, перчатки без пальцев, заговоренные браслеты с запястий - одна за другой вещи колдуна ложились поверх рюкзака, пока он не остался только в джинсах: чем меньше постороннего будет с ним, тем выше концентрация силы. 

       - Как тебя зовут, Ворон?

       - Ага, разбежался.

       - Ну и зачем мне твое тело без имени? – седой усмехнулся, заранее зная ответ колдуна: они повторяли этот диалог уже с десяток раз.

       - Я верю в твою фантазию, что-нибудь придумаешь.

       Щелчок зажигалки - и тонкий фитиль свечи занялся оранжевым огоньком. Неприметная дверь в углу комнаты закрылась за спиной черноволосого, отсекая все звуки, запирая его в полумраке и тишине. Крошечная комната с черным гладким полом, единственная свеча над маленькой каменной курильницей – и зеркальные стены. Со всех сторон на Ворона острым взглядом карих глаз внимательно смотрели сотни его отражений, повторяли каждое его движение, то теряясь в тенях, то выплывая в тусклый свет сотен отраженных свечей. 

       Скрестив под собой ноги, колдун сел ровно в центре, и отражения успокоились, замерли на мгновенье. Бросив на тлеющий в курильнице уголек сухие травы, полученные от седого, Ворон закрыл глаза. Первые струйки дыма достигли его лица, и уже через несколько минут горьким удушливым запахом было заполнено все вокруг. Черноволосый дышал глубоко и ровно, позволяя этому дыму заполнить легкие, пропитать насквозь его тело, затуманить разум и успокоить сердце. Было слышно, как рывками бьется в венах кровь, но постепенно и эти звуки исчезли, ненадолго уступая место звенящей тишине. 

       - Сэт… - в поднявшемся шорохе сухих листьев колдун различил свое имя - и открыл глаза. 

       Сойка… она стояла перед колдуном посреди осеннего леса, невысокая, хрупкая, и немного грустно улыбалась ему; ветер, которого он не чувствовал, трепал подол ее белого сарафана. Всю свою жизнь черноволосый помнил Сойку только такой: двадцатитрехлетней, синеглазой, невозможно прекрасной и немой: безмолвие было ее платой за Дар. В не совсем сознательном детстве, когда видел ее еще живой; в день своего пятнадцатилетия, когда он, безымянный птенец, впервые зажег свечу в зеркальной комнате – и вернулся Вороном; когда бы он ни пришел сюда, она встречала его. Он взрослел, менялся, обретал силу, он стал выше, а затем и старше нее – а она, неизменная, по-прежнему каждый раз неощутимо прикасалась к его щеке, глядя в глаза с печальной нежностью. 

       Здесь колдун не чувствовал прикосновений Сойки, как бы ни желал этого; они почти уже стерлись даже из памяти, но все же сердце предательски дрогнуло, когда она, склонившись, прикоснулась губами к его лбу. 

       Она вытянула руку, указывая за его спину, и Ворон поднялся с прохладной земли. У его ног начиналась узкая лесная тропинка, заросшая и засыпанная палой листвой, но все же отчетливо различимая. Чуть дальше деревья расступались, давая тропе расшириться, обрасти выложенными камнем границами, и пропускали сквозь свои кроны все больше солнечного света; подлесок редел и вовсе исчезал ближе к горизонту, делая лес прозрачным и светлым. 

       - Что меня там ждет, мама? 

       Ворон обернулся, оторвав взгляд от уходящей вдаль тропы.

       - Мама?..

       За его спиной темнел лиственный лес, смыкаясь непроходимой чащей там, где минуту назад стояла Сойка. Лес не оставлял колдуну права выбора, вынуждая его ступить на тропу, и черноволосый шел вперед до тех пор, пока она не растворилась в густой траве открывшейся поляны. Вокруг было слишком тихо. Ни щебета птиц, ни шелеста ветра, ни хруста мелких веточек под босыми ногами – только тишина вокруг, неподвижно стоящий прохладный воздух и полуденное солнце, согревающее своим теплом немного озябшее в лесной тени тело.

       Колдун не понимал, куда ему идти. Редкая опушка по краю поляны как-то очень незаметно превратилась в сплошную стену из деревьев и кустов, ощетинилась шипами боярышника, не пуская назад. Сев на корточки, он сорвал пучок единственной росшей здесь травы, прикусил зубами: самая обычная полевица. Если с ней и существовал хоть один ритуал, Ворон его не знал.

       Это и есть его испытание? Пустота?

       Он не мог точно сказать, сколько времени сидел, почти не двигаясь, на не по-осеннему пушистой траве, перебирая в пальцах попавшие под руки колоски и просто наблюдая. Ничего не происходило, только редкие облака медленно, едва шевелясь, проползали по небу от одного края поляны к другому и раскаленный шар солнца постепенно скатывался все ближе к горизонту, мельчая и меняя цвет, окрашивая все вокруг в кровь и золото. Закат был прекрасен; Ворон смотрел на него, прищурившись. Как только солнечный диск коснулся верхушек деревьев, что-то в нем дрогнуло, изменилось поначалу едва заметно, как морок, но уже через несколько секунд огненный рыжий клубок развернулся. Два треугольника ушей с кисточками сонно дернулись, Солнце вытянуло лохматые лапы, прогибаясь в спине и потягиваясь, тряхнуло пушистым хвостом – и в следующее мгновение заметило почти переставшего дышать колдуна. 

       Когда Солнечный Кот спрыгнул на землю, все вокруг исчезло. Непроглядная тьма со всех сторон окружила Ворона, почти физически давя, и лишь под лапами Солнца вспыхивала огнем и гасла трава, на мгновение освещая крохотную частичку мира вокруг себя. Он оказался рядом в несколько огромных прыжков – болезненно яркий, рыжий, с желтыми всполохами во вздыбленной шерсти на выгнутой дугой спине. Угрожающе рыча, он ходил кругами возле сжавшегося в тугой комок Ворона, хлеща хвостом и то и дело замахиваясь; первый, пробный удар этой мягкой лапы отозвался в теле черноволосого дикой болью ожога, и кот тут же отпрыгнул, продолжив кружить.

       Здесь, в пустоте, без аутэма, колдун был беззащитен. Он мог только терпеть, кусая губы от боли, пока под легкими ударами на его теле плавилась и вздувалась волдырями кожа, терпеть – и думать. Чего кот хочет от него? Здесь нечего защищать: ни территории, ни зверья, ни добычи, ничего… догадка была такой же внезапной, как очередная вспышка боли.

       Ничего – кроме него самого.

       И Ворон заставил свое сопротивляющееся тело разжаться. Выпрямил спину, подобрал под себя ноги, болезненно морщась, и взглянул на остановившееся Солнце, в серых глазах которого был такой же первобытный ужас, как и у него самого минуту назад.

       - Я тебя не боюсь, - протянув Солнечному Коту руку и замерев, Ворон говорил с ним тихо, ласково, как с испуганным ребенком. – И тебе меня бояться не надо, я не обижу тебя. Мы с тобой похожи: страшные только на первый взгляд, но ведь дальше обычно никто и не заглядывает, верно?

       Обжигающий крошечный нос все еще недоверчиво ткнулся в вытянутый палец.

       - Все хорошо, малыш. Меня тоже никто… никто не гладит. Они просто боятся о нас обжечься. А тебе ведь и надо всего лишь… - Кот сделал робкий шаг навстречу, и колдун едва не задохнулся, осторожно почесывая его за ушами, чувствуя только, как горят пальцы. – Всего лишь немного чужого тепла.

       Больше не обращая внимания на боль, Ворон взял на руки Солнце, осторожно обнял, запустил пальцы в огненную шерсть – и Солнце ответило ему мурлыканьем, доверчиво прижалось к обнаженному плечу, прожигая мышцы, раскаленной мордой потерлось о лицо колдуна, спалив ресницы и часть волос на виске, оставляя за собой воспаленную полосу кожи, и в следующую секунду вывернулось из рук, спрыгивая в траву. 

       Ворон не видел, как за его спиной ныряет в кусты Солнечный Кот, как вспышки огня под его лапами еще какое-то время мелькают в кромешной тьме, а затем рассветное солнце начинает вновь подниматься на востоке, освещая покрытую росой поляну. Ему казалось, что Кот был рядом с ним всего несколько минут, – или несколько часов? – но он не мог тратить оставшиеся силы на то, чтобы думать об этом. Ему нужна была вода; спотыкаясь и падая от невыносимого бессилия и снова вставая, черноволосый добрался до опушки, где видел ее слабые зеркальные отблески. Уже стоя на краю крохотного озерца, он замер на несколько мгновений, обернулся назад, бросая на светлеющее небо прощальный взгляд, и спиной рухнул в воду, на несколько секунд теряя сознание. 

       Когда черноволосый открыл глаза, его снова окружили сотни собственных отражений, теряющихся в морочной дымке тлеющих в курильнице трав. Он по-прежнему сидел среди зеркал, скрестив под собой затекшие ноги; на коже не было ожогов, не было саднящей боли в ободранных о лесную тропу босых ступнях и не было сил пошевелиться. Тело ломило от усталости, и что-то светлое непривычно мелькало на границе зрения у лица, отвлекая и раздражая. 

       - Аметист… - вместо крика получился хриплый шепот. Собрав последние силы, колдун ударил в одну из стен, надеясь, что хозяин зеркальной комнаты услышит стук. Время тянулось бесконечно медленно, но все же дверь наконец открылась, впуская вслед за седым мужчиной болезненно яркий свет.

       - Я думал, ты здесь уже окочурился, почти полчаса прошло, - он сел на корточки возле черноволосого, заметив радужку одного глаза, ставшую серой, и едва ощутимо тронул пальцами прядь выгоревших до яркой желтизны волос на правом виске, там, где Солнечный Кот потерся о Ворона, оставляя на нем свою метку и вручая Дар видеть чужие души. – Вставай, Поцелованный огнем.