***

       Река бликовала в редких лучах солнца, пробивающихся сквозь облака - высокие, пушистые, не грозовые. Почти спокойная, она шла мелкой рябью от едва заметного ветра; в этих искусственных каменных берегах ее никогда не тревожили ни снасти рыбаков, ни купальщики, ни животные, только дети с ближайшей игровой площадки то и дело подбегали, чтобы набрать полные пригоршни воды или намочить ладони. День не спешил заканчиваться: до заката оставалось еще несколько часов, еще спали яркие огни набережной, превращающие монотонный узор тротуарной плитки, простые металлические ограды и бледную городскую зелень во что-то загадочное, насквозь просвеченное таинственностью и волшебством.

       Негромкий плеск этой скованной, одомашненной реки до предела выравнивал и без того умиротворенное, спокойное настроение. Они сидели плечом к плечу на бетонных ступенях, уходящих в воду, и тихая вода размеренно билась у самых их ног. 

       - Тебе идет, Полынь, - черноволосый тронул тонкими пальцами копну мелких желто-зеленых косичек девушки, собранных в большой небрежный пучок. 

       - Я тебя укушу, Ворон. Если тебе досталось нормальное имя, это не значит, что других их имена устраивают. Я, вообще-то, после посвящения неделю от обиды плакала. 

       - А мне нравится. У него такой горький привкус... произносишь вслух - и как будто чувствуешь запах степи, - колдун оторвал от воды прикипевший взгляд, по обыкновению резким движением заправил за ухо выбившуюся прядь волос. – И как тебя называть?

       - Полина. Поля. Дай-ка мне, пока дети не видят, - она забрала у Ворона бутылку, завернутую в бумажный пакет, и отпила небольшой глоток, смешно сморщив нос от удовольствия. По ее хрупким рукам бежал сложный орнамент татуировки из лиан, колосков и цветов, обвивал пальцы и ключицы, терялся под легкой белой майкой. Зеленые глаза щурились на неяркий свет, собирая в уголках лучистые морщинки; живая, солнечная, необычная, она нравилась черноволосому.

       - А по имени? 

       - Обойдешься, мой хороший, - колдун положил голову на ее плечо, расслабленно закрывая глаза, и Полынь запустила ладонь в жесткие черные волосы, поглаживая и пропуская между пальцев пряди. – Кажется, лет сто тебя не видела, соскучилась даже. Ну рассказывай, что там с твоим натуралом?

       - Да ничего, в целом. Мне перепала над подарком частица его души: тянется к моим рукам, вроде, но… два месяца пытался ее прикормить на кровь, пальцы уже просто заживать перестали, и никакой реакции. Не знаю... может, я что-то не так делал.

       - Брось, тут нельзя ошибиться, это же самое простое и безобидное из любовной магии. Но вообще, конечно, странно, что прикорм не сработал. Если вы оба ничем не связаны… 

       - На нем ничего нет. Я его каждый день вижу, заметил бы уже, - Ворон сквозь полуопущенные ресницы расслабленно следил за пальцами девушки, вычерчивающими бесцельные узоры на измятом пакете. 

       - А на тебе? – не дождавшись ответа, зеленоглазая ведьма вывернулась, сталкивая голову колдуна со своего плеча и заглядывая в разноцветные глаза. Несколько долгих мгновений они непонимающе смотрели друг на друга. – Ворон, серьезно? 

       - Откуда на мне? Кто рискнет ворожить на черного колдуна?

       - Бестолочь ты моя пернатая, - она невесомо поцеловала черноволосого в лоб и поднялась на ноги, стряхивая с рваных джинсов почти невидимую пыль от ступеней. – Приворожить или присушить тебя, допустим, никто не сможет, согласна. А порчи, проклятия, прикормы, привязи, печати судьбы, отвороты, об этом ты не думал? Правда, малыш, иди домой и проверь. Это даже мне под силу, а тебе так и вообще - раз плюнуть.

       - Ладно, ладно, мамочка, я все понял, - Ворон с улыбкой встал следом за ней, окончательно разрушая иллюзию их уединения. – Уже пора?

       - Да, мне еще моих клонированных ужином кормить... – отвернувшись от реки, она свистнула сквозь пальцы, и двое совершенно одинаковых пятилетних мальчишек, спрыгнув с качелей, побежали к ней через набережную; цветным невесомым туманом вокруг них кутались две души, поделенные поровну – по половинке от обеих каждому.

       - Рад был тебя видеть, Полынь.

       Небо едва начинало золотиться по кромкам облаков, когда Ворон свернул с набережной в тихий, заросший цветущими кустами двор, мимоходом скользнул пальцами по гладкому боку мотоцикла, сонно ждущего своего хозяина в закутке у подъезда. Квартира встретила приглушенным вечерним светом из окон и запахом свежесваренного кофе, едва различимым голосом Кирилла из дальнего конца коридора и прохладой от забытого включенным кондиционера; почти отстраненно черноволосый отметил стоящие в прихожей изящные босоножки из белых плетеных ремешков. Тихо, не издав ни звука, за спиной закрылась дверь его комнаты.

       - Проверить, говоришь… ну, посмотрим.

       Черное полотно привычно застелило пол, прижатое по углам тяжелыми свечами, тонкой струйкой в широкую тарелку вылилась чистая вода, лишенная любой энергетики; легли на ткань меловые руны, начертанные противосолонь, замкнули маленький колдовской круг. Ритуальный аутэм острием ткнулся в запястье, надсекая кожу, и без того сплошь исчерченную тонкими, едва заметными шрамами: за все нужно платить. Капли крови соскользнули с серебряной полосы вдоль лезвия, упали в воду, осели на дно тонкими нитями и исчезли через мгновение, смешавшись с недвижной водой. Зачерпнув из пакета горсть соли, - крупинки просыпались на ткань, выскальзывая из ладони, - колдун сжал ее в кулаке и поднес к губам, тихо и быстро зашептал послушно всплывшие в памяти слова, отдавая невесомые крохи своей души, прося взамен о правде – и резким движением сбросил ее в воду. Теперь ему оставалось только ждать - недолго, лишь несколько бесконечных, едва плетущихся секунд.

       Белоснежная крупа медленно оседала на дно, не растворяясь, делясь надвое, складывалась в едва различимый орнамент из линий и символов, опоясанный кольцом; сердце Ворона пропустило удар – и забилось вновь. Он бросил короткий, острый взгляд на подоконник: желтый огонек по-прежнему размеренно мерцал на верхушке большого кактуса.

       - Значит, вот что тебе мешает, Кир? Я уже кому-то предназначен…

       Резкие, нервные движения тонких пальцев по экрану смартфона, чтобы открыть чат с Полынью; голос колдуна ровен и равнодушен, но лишь ему известно, каким усилием:

       - Ты умеешь читать Печати Судьбы?

       Травяная ведьма всегда отвечает почти мгновенно, будто ни на минуту не расстается с телефоном.

       «Нет».

       «Никто не умеет, глупый мой».

       «Они довольно редкие, Ворон, очень немногие с ними рождаются. И если твоя Печать проявилась в ритуале – это значит, что ты хоть единожды уже встречался с человеком, носящим на себе такую же». 

       Во рту поселился непрошенный привкус горечи, но в то же время исчезла тяжелая, душащая пустота, давно уже поселившаяся внутри, заставляющая черноволосого еще хоть на что-то надеяться: цена неудобной, неумолимой правды о том, что у него нет никакого выбора. Еще раз взглянув на воду, черный колдун едва прикоснулся к ней пальцами – и тонкие серебристые линии, поднявшись со дна, заструились по протянутой руке, собираясь на плече в маленький орнамент замкнутой Печати. Теперь она навечно останется на нем, неприметная для всех, кто не способен видеть души.

       Поднявшись на ноги, Ворон осторожно затушил свечи, бережно свернул черную ткань с пола. В прихожей, закрываясь, тихо хлопнула входная дверь. До побелевшей кожи сжав пальцы на резной рукояти аутэма, черноволосый подошел к окну, открывая створку, бросил короткий, скользящий взгляд вниз, успев увидеть лишь широкую спину Кира, садящегося в такси следом за девушкой в белых босоножках – решимость никуда не исчезла, он все еще знал, что обязан сделать. Маленькое пламя над растением потянулось навстречу руке колдуна, стремясь коснуться кожи, но не дотягиваясь; кончиком лезвия Ворон провел между верхушкой кактуса и желтым мерцающим огоньком, отсекая незримую связь. Крупица души повисла на острие ритуального клинка, неровно подрагивая.

       - Беги обратно к нему, - колдун легко подул на лезвие, и чужая душа невесомым светлячком слетела в воздух, окончательно лишившись привязи, выскользнула в открытое окно, устремляясь вслед за выезжающим из цветущего двора автомобилем. – Ты больше мне не принадлежишь. 

       Сборы не отняли много времени: кроме аутэма, мало что имело для Ворона значение. Несколько минут колдун просидел над пустым обрывком бумаги, пытаясь превратить в слова хоть небольшую часть всего, что тьмой кипело в нем - но он никогда не умел прощаться, и в итоге тяжелый цветочный горшок прижал к кухонному столу уголок листа с единственной надписью летящим, широким подчерком: «Не забывай поливать».

       ***

       Гладкий бок мотоцикла отражал последние отблески закатного солнца, несколько секунд назад заливавшего мир красным светом. За спиной Ворона, по другую сторону моста утопал в желтых огнях вокзал, живя своей шумной жизнью; черноволосый стоял на краю, опираясь на побитый временем металлический парапет, и с перестуком внизу ползли поезда, завораживая своей неповоротливостью, медленно набирая скорость и уходя вперед, под широкие дуги тоннелей – их свет еще несколько мгновений мерцал вдалеке, пока не растворялся в темноте окончательно. Легкий белесый дым от сигареты крутился у лица, создавая ощущение морока; от этой дымной иллюзии, от движения поездов, от импульсивности поступков Ворон чувствовал себя немного пьяным. Он еще раз бесцельно просмотрел сообщения в переписке: «Нужно уехать, забери байк» - «Хорошо» - «Мост у вокзала».

       Тихо подошедший Аметист встал рядом; Ворон не обернулся, лишь протянул ему потертую бензиновую зажигалку, когда тот достал пачку сигарет. Какое-то время они стояли молча, глядя на уходящие вдаль железнодорожные пути, пока седой некромаг не нарушил затянувшуюся тишину:

       - Бежишь? 

       Черноволосый лишь пожал в ответ плечами, сбрасывая в темноту пепел. Он протянул руку, отдавая ключи, но мимолетное прикосновение чужой ладони вдруг обожгло кожу, как огнем, заставив вздрогнуть и обернуться, посмотреть на Аметиста; мысли сбились, пролетая одна за другой, не в силах вытолкнуть из головы единственную, непрошенную, навязчивую идею… и колдун не нашел в себе сил сопротивляться собственному любопытству.

       - Разреши мне кое-что проверить?

       - Валяй. 

       Двигаясь медленно, как во сне, Ворон запустил пальцы в седые волосы - они на поверку оказались мягкими, как нити шелка; осторожно, на пробу прикоснулся губами к обветренным, горьким от табачного дыма чужим губам, почувствовав ответ, втянул Аметиста в поцелуй – и неожиданно оказался в нем ведомым, не в силах оторваться и глотнуть прохладного воздуха, и лишь краем сознания ощущая, как раскрывается на плече Печать. Увеличиваясь, она растеклась по телу сложным орнаментом, перекинулась на руку некромага, серебряными линиями вычерчивая на его коже свое продолжение, перетекая на плечи, исчезая на груди под узкой майкой… и застыла, чернея, выжигая свой отпечаток на них обоих. 

       Ворон отстранился, возвращаясь к парапету, не в силах разобраться в собственных ощущениях; темно-серые, почти черные в электрическом свете уличных фонарей глаза некромага были непривычно серьезными.

       - Зачем, скотина ты эгоистичная? Знал же, как я к тебе отношусь.

       - Нет, - потухшая сигарета щелчком отправилась вниз, исчезая под очередным поездом, уходящим в темноту тоннеля. – Правда, не знал. 

       Несколько долгих секунд Аметист смотрел на черноволосого, пытаясь разглядеть хотя бы малейшие признаки каких-то эмоций, но тщетно: непроницаемая, приросшая за долгие годы маска ледяного спокойствия тщательно охраняла колдуна от любых пристальных взглядов.

       - Знаешь, Ворон… Твоего рода больше нет, и этого уже не исправить. Но ты вырос в доме каменных ведьм, мы тебя посвящали, и что бы ты там ни думал на этот счет - ты часть нашей семьи. Где бы тебя ни носило, здесь всегда есть дом, в котором тебе будут рады. Подумай об этом, когда надоест бегать от самого себя.

       Отвернувшись в сторону, некромаг завел мотор массивного, тяжелого мотоцикла, перенастроил зеркала, мимолетно ловя в них темный силуэт Ворона; он и не ждал от него ответа, давно уже привыкнув к молчаливости колдуна, но все же услышал за спиной приглушенное: «Эй, каменный» - и обернулся, чтобы посмотреть вслед уже медленно уходящему в другую сторону черноволосому, тихо бросившему через плечо:

       - Меня зовут Сэт. Теперь живи с этим.