Погода за окном нагоняла сон. Крупные снежинки валили с неба сплошной отвесной стеной, накрывая пушистым одеялом дороги и тротуары, машины и крыши домов, лавочки у подъездов и козырьки над магазинами, подтаивали на крышках канализационных люков, смерзались на обочинах в мутный белесый лед. Сквозь приоткрытое окно вместе с холодным свежим воздухом редкие белые крупинки влетали в комнату, чтобы тут же растаять, оставшись на подоконнике каплями воды.

       Ворон едва не засыпал, нанизывая на толстую нить заговоренного браслета последние деревянные бусины взамен тех, что обнаружил треснувшими этим утром: кем бы ни был незнакомец, пожелавший зла, амулет принял на себя удар, не дав добраться до колдуна случайному сглазу. Короткое жужжание завибрировавшего на столе смартфона выдернуло его из дремоты, смывая сонливость, как ледяной водой; легкая, мимолетная улыбка тронула губы черноволосого при взгляде на экран.

       Ровно полночь.

       «Не спишь?»

       Быстрый перестук пальцев по тонкому стеклу: «Нет».

       Они играли в эту игру уже почти полгода, и в ней было единственное правило, неписанное и соблюдаемое: один день – один вопрос. Каждый вечер Ворон чувствовал, как хрупкие мосты взаимного понимания, протянутые между ним и некромагом, тщательно оберегаемые ими обоими, становятся все крепче, обрастают броней из медленного узнавания друг друга. В какой момент эти ежевечерние сообщения стали для него настолько ценными? Как давно он стал ждать их?

       Звонок – и на экране уже привычно высветилось «Аметист».

       - Привет, каменный. Ходил в Пограничье ночью?

       - Следишь за мной? – в голосе некромага сквозила усмешка.

       - Печать будто греется, когда ты не в безопасности… когда ты там, - вернув на нить застежку, черноволосый надел браслет на запястье, зажав телефон плечом. – Не важно. Как у вас погода?

       - Так себе. Тепло, но дожди льют.

       - А здесь снег. Третий день валит без остановки, - он бросил короткий взгляд на окно, непроизвольно поежившись от непривычного для южанина холода, но закрывать не стал: свежий воздух был ему нужнее тепла. – Спрашивай, сегодня твоя очередь.

       - Что в твоем зазеркалье?

       Ворон молчал, не спеша отвечать: в памяти прорастали высокие деревья и густой подлесок, выложенные камнем тропинки, щетинились острыми шипами пушистые кусты боярышника, лучи солнца пробивались через широкие лиственные кроны, почти не доставая до всегда прохладной земли под босыми ногами... Слишком давно он не был в этом месте – ни в зазеркалье, ни, тем более, в реальности. 

       - Лес, - немного тряхнув головой, чтобы отбросить воспоминания, черноволосый поднялся на ноги: смертельно захотелось кофе, горького и крепкого. – Всегда лес, в котором умерла Сойка.

       - Тяжело туда уходить?

       - Уже нет. В первые разы было сложно, после посвящения я уже знал, что меня там ждет… и кто ждет. Потом привык, наверное.

       - Извини, я не собирался поднимать эту тему, - с той стороны, сквозь слова Аметиста, Ворон слышал приглушенные разговоры, знакомые голоса его родных и шелест дождя.

       - Все в порядке. Ты с семьей?

       - Да. Лазурит сегодня родила дочь, вот и… семейный праздник, в общем. Вышел покурить.

       - Поздравь от меня сестру, дядя Аметист, - колдун не сдержал тихого смешка, не укрывшегося от седого, и в его ответе слышался теплый, незлой сарказм:

       - Ммм, да ладно, загадочный Ворон, оказывается, умеет улыбаться?  

Кофейная пенка медленно поднималась в узком горлышке джезвы, наполняя крохотную студию уютным, привычным ароматом. 

       - Так что насчет твоего зазеркалья?

       - У некромагов его нет. Мы уходим только в Пограничье. 

       - Честно говоря, не очень понимаю, что это за место, - черноволосый обхватил обеими руками кружку, грея тонкие пальцы о ее теплые керамические бока. – То есть… я знаю, что это мертвая сторона, но не могу ее представить. 

       - Не совсем, пернатый. Это как… изнанка реального мира. Граница для мертвых между реальностью и тем, что дальше. 

       - И на посвящении вы там впервые?

       - Да. Первая охота, - Аметист выдохнул в сторону от телефона горький дым сигареты, и от едва слышного звука его дыхания по плечам колдуна отчего-то пробежала волна мурашек. 

       - Слышал в детстве байки, что ты на ней привязал к себе десяток душ, хотя новички больше одной-двух не ловят. Врут?

       - Врут, конечно. Их было тринадцать. 

       - Как? 

       - Гены. Я же сын ведьмы и черного колдуна.

       - Ты сейчас рушишь мой мир, да? – Ворон отпил все еще горячий кофе, и приятное тепло разлилось в груди, согревая озябшее тело. - Это же основы наследования. Ведьмы слабые, но передают Дар своим детям; колдуны сильные, но стерильны, чтобы уровень Дара не возрастал в каждом поколении.

       - Любая система изредка дает сбой, - седой некромаг на другом конце континента тихо рассмеялся. – Мне пора идти, Ворон.

       - Удачи, каменный. Еще раз поздравляю с племянницей.

       - Хороших снов, - Аметист замешкался на мгновенье, прежде чем ответить, будто хотел сказать что-то совсем иное – и все же промолчал. Сидя на краю стола, черноволосый еще какое-то время безучастно смотрел на отложенный в сторону гаджет, задумавшись, но наконец встряхнулся, отставил в сторону опустевшую кружку. В окружившей его тишине только размеренно тикали на стене часы, отсчитывая секунды. Хотелось тепла и курить, но пустая пачка на окне не оставляла ему выбора; ступая почти бесшумно, он пересек крохотную квартиру, закрыл на замок дверь, уже в подъезде надевая подбитую коротким мехом куртку.

       Улица встретила ночным морозом и гололедом. Снежинки забивались за воротник, обжигая холодом тонкую кожу на шее, оседали на волосах хрупким белым пеплом, лезли в лицо. Легкие не по погоде кроссовки скользили, вынуждая придерживаться за все, что попадалось под руку, но идти было недалеко – из-за угла дома уже пробивался, отблескивая на снежной пелене, желтый искусственный свет круглосуточного дворового магазинчика. В кармане узких джинсов глухо звякнул телефон, оповещая о новом сообщении; колдун вытащил его на ходу, не останавливаясь, и оступился – нога поехала по скользкой наледи обочины, не оставляя ни единого шанса сохранить равновесие, и угол придорожного бордюра ударился в затылок, на секунду отключая зрение и заглушая все вокруг монотонным писком в ушах.

       Странно, что он не чувствовал боли. 

       Темнота в глазах медленно отступала, но мир утратил цвет, превратившись в подобие черно-белого фильма. Ворон не торопился вставать, дожидаясь, когда стихнут последние отголоски звона и вернется слух; лежа на спине, он смотрел в затянутое темными тучами небо, пытаясь понять, что же в нем не так, пока наконец не поймал за хвост смутную догадку - пальцы скользнули по бордюру, ища опору, и его шершавая поверхность неприятно царапнула кожу.

       Снега не было. Совсем. 

       - Нет, - черноволосый рывком перевернулся, становясь на колени. – Нет, нет, нет, черт…

       Все вокруг по-прежнему было серым, и лишь его собственная кожа сохраняла еще бледное подобие цвета. Колдун смотрел на тело, лежащее на асфальте у его ног, - нечеткое, будто растворяющееся в дрожащем воздухе, - на разбитый экран телефона рядом с рукой, на разметанные по наледи иссиня-черные волосы, уже начинающие вмерзать в темную лужу, растекающуюся под головой. Грудь под курткой едва заметно вздымалась от медленного дыхания: он все еще был жив. Сцепив пальцы на затылке и закрыв глаза, Ворон выравнивал сбивающееся от приступа паники дыхание, заставлял себя успокоиться и думать. Сколько у него времени, чтобы выбраться из этого места? Дома есть зеркало. Ему нужно домой… 

       Вход в подъезд оказался раскрыт настежь. Черноволосый уже почти не обращал внимания на бесцветность окружающего мира, на его нереальность, затертость: ступени лестницы, в реальности облицованные плиткой, здесь крошились по краю, разломы и трещины протянулись по всем стенам подъезда, дверь в его квартиру была изрезана глубокими царапинами, будто по ней час за часом скребли чьи-то когти. Ключей в кармане не было; едва колдун попытался дотронуться до замка, его пальцы обожгло, как огнем, и в углу дверного проема вспыхнула болезненно ярким светом защитная руна, нацарапанная когда-то им самим.

       - Да чтоб тебя… - Ворон потер зудящую от ожога кожу. 

       В соседнюю квартиру попасть оказалось проще: металлическое полотно двери рассеялось туманом, едва он притронулся к ручке. Воздух внутри был затхлым, несмотря на открытые настежь окна, неприятно бил по обонянию запахами болота, углы мебели заросли черной плесенью, немного мерцающей в полумраке. Колдуну не было до этого никакого дела; свернув в конце коридора в ванную, он увидел то, что искал – но зеркало на стене не отражало ровным счетом ничего, в широкой пластиковой раме в неподвижности застыла непроглядная тьма. Ворон не посмел прикоснуться к ней. Опираясь обеими руками на умывальник, он вглядывался в ее матовую поверхность, пытаясь разглядеть в этой черноте хоть малейшее движение, хоть какую-то подсказку, и не видел совершенно ничего.

       Что-то бесшумно шевельнулось за его спиной, заставив двигаться стоячий воздух этого места. Колдун обернулся; в проходе, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону, стояла душа, навечно затерявшаяся в Пограничье. Черноволосый с детства не боялся мертвецов, сталкиваясь и общаясь с ними чаще, чем хотелось бы - да и не было в ее облике ничего, наводящего ужас, только невероятно длинные волосы плавно двигались сами по себе, будто находились в воде, и от светло-серой кожи неуловимо тянуло снежным морозом. Двигаясь медленно и как-то угловато, девушка протянула к нему руку.

       - Отвяжись, - Ворон небрежно отмахнулся, делая крохотный шаг назад, чтобы избежать прикосновения, и в этот момент она подняла от пола взгляд, будто только сейчас увидев колдуна; ее лицо исказилось в странной хищной гримасе, и неожиданно цепкие пальцы сомкнулись на обнаженном запястье, обжигая холодом. Всего нескольких коротких мгновений контакта хватило, чтобы на его коже расплылось обесцвеченное серое пятно. Колдун почти завороженно, в каком-то ступоре смотрел, как теплеют радужки глаз девушки, набирают цвет, становясь из черных карими, обретает злую осмысленность прежде безразличный взгляд – но наконец очнувшись, он вырвал из захвата свою руку, чтобы тут же позволить ей вновь вцепиться уже в плотную ткань рукава. Оттолкнув мертвеца в сторону, он вывернулся из куртки и бросился прочь из ванной, из квартиры, из подъезда, не останавливаясь до тех пор, пока не выбежал на пустынную темную улицу, где по-прежнему лежало на границе со смертью его тело, уже едва заметное в мороке дрожащего воздуха, и сидела рядом на асфальте черная птица, живущая одновременно в двух мирах.

       Опустившись на колени, колдун протянул руку, коснулся гладкого оперения, чувствуя на себе внимательный, острый взгляд темных глаз. 

       - Помоги мне. 

       Ворон лишь тревожно каркнул в ответ, переступив на месте лапами; под острыми когтями черноволосый заметил слабый металлический отблеск.

       - Что там у тебя? – осторожно подвинув птицу, тут же сорвавшуюся в воздух, он поднял выпавшую из кармана и забытую в панике зажигалку: потертый от времени металлический корпус, почерневший фитиль. Подарок его учителя в ночь посвящения, памятная безделушка, невероятно сильный амулет, воспользоваться которым до сих пор не довелось. Колдун поднял глаза на кружащий высоко в небе черный силуэт: - Спасибо, брат.

       Вскинув руку над головой, Ворон щелкнул колесиком кресала и на фитиле разгорелось теплое бензиновое пламя. Он догадывался, что живым огнем привлечет слишком много ненужного внимания, но это был его шанс выбраться – возможно, единственный его шанс.

       - Оникс! – имя его давно погибшего учителя разлетелось по пустынным улицам, отражаясь эхом от стен домов. – Оникс, ты нужен мне!

       Бесконечно долгую минуту ничего не происходило: по-прежнему недвижно стоял густой воздух и молчало бесцветное Пограничье, только белесый туман, выползая из подворотен, стелился по земле. Сворачиваясь кольцами, перетекая с места на место, он постепенно поднимался все выше, темнел, а затем и чернел, сплетался в высокую человеческую фигуру… Уже через мгновенье перед колдуном стоял до боли знакомый мертвец: моложе, чем Ворон его помнил, и вместо привычного живого взгляда из глаз некромага смотрел помутневший черный камень, больше не отражающий свет. Пламя метнулось к его протянутой ладони, впиталось в растрескавшуюся кожу – и в ту же секунду металлический прямоугольник рассыпался в руке Ворона, медленно оседая на землю пеплом.

       Скрестив на груди руки, Оникс ждал, чтобы исполнить последнюю просьбу ученика. 

       - Отведи меня к выходу, - черноволосому было не по себе в его присутствии. Он видел, как со всех сторон к ним медленно бредут души, желающие лишь одного: почувствовать себя живыми хоть на секунду, забрав те остатки, что еще теплились в нем самом. Некромаг лишь отрицательно качнул головой. – Вода, стекло, хоть какие-то отражения?

       И снова только едва заметное движение в ответ. 

       Ворон отказывался верить, что из Пограничья для него нет выхода. Он судорожно перебирал в голове все возможные варианты, пока случайно не наткнулся взглядом на лицо учителя: узнаваемые фамильные черты - резкие, немного грубые, скульптурные. Будто высечены из камня. 

       - Аметист, - Оникс поднял от земли тяжелый мертвый взгляд, услышав имя своего родича. - Приведи ко мне Аметиста. 

       Колдун не вздрогнул, когда бесплотные пальцы прикоснулись к щеке, оставляя на лице серое безжизненное пятно: за все нужно платить. Хлопок – и фигура некромага разлетелась клочьями тумана, растеклась лентами по асфальту, впиталась в узкие полоски земли у дороги. Души покойников были уже слишком близко, с каждым шагом приближаясь, они двигались все быстрее; бросив короткий взгляд на почти уже исчезнувшее тело, черноволосый едва слышно шепнул сам себе: «Держись, сколько сможешь». Где-то в центре, не слишком далеко отсюда, был искусственный канал, неглубокий и узкий, шириной метра в три, он помнил его по своим слишком редким за последние полгода прогулкам; этот холодный и быстрый город не нравился колдуну, и лишний раз выходить на его улицы не хотелось. Ворон знал, что не найдет там воды, но какое это сейчас имело значение? Если ему придется остаться здесь навечно, он хотя бы сделает это не в окружении мертвецов. 

       Пару раз подпрыгнув на месте, он стряхнул с тела внезапно навалившуюся усталость – и побежал: не быстро, размеренно, следя за дыханием. Один за другим уходили за спину дома-близнецы спального района, дворовые магазины, крохотные скверы и детские площадки, будто разрушенные временем и заросшие плесенью, узкие дороги сменились широким шоссе, покрытым глубокими трещинами, мелькали призрачные фигуры, успевавшие лишь повернуться в его сторону. Сложно было понять, сколько времени он уже провел здесь: в этом сумрачном слое мира не было ни дня, ни ночи, только вечно затянутое тяжелыми тучами небо. С каждым шагом двигаться становилось сложнее; по коже постепенно расползались все новые серые пятна, выгоняя из колдуна последние силы. 

       И в какой-то момент он остановился.

       Ворон не мог вспомнить, зачем и куда он бежал. Он упустил момент, когда все вокруг стало казаться бессмысленным. За невысокой ажурной изгородью чернел слишком глубокий провал канала, на дне его со скрежетом и глухими ударами переваливались каменные валуны, угрожая размолоть в пыль все, что попадет в это жуткое подобие речного потока. 

       Из-за спины потянуло прохладной, ароматной сыростью осеннего леса, и черноволосый обернулся. Асфальт у его ног шел трещинами, распадался на отдельные куски, на некотором отдалении постепенно превращаясь в лесную тропу – узкую, засыпанную палой листвой, уходящую в густой подлесок темно-зеленой с золотом чащи. 

       Он бежал сюда?

       - Ворон! – знакомый голос двоился и множился, будто несколько десятков людей говорили в унисон. Этот голос отвлек колдуна, когда он уже почти сделал шаг, заставил развернуться назад и непроизвольно засмотреться на стоящего по другую сторону разлома: седые волосы, собранные в тугой узел на затылке, резкие черты и темные сиреневые глаза, точеная серая кожа, похожая на камень, рассеченная на полуобнаженном теле и лице угловатыми трещинами Печати, – его печати! – заросшими в глубине прозрачным красно-фиолетовым камнем, преломляющим в себе свет.

       - Аметист…

       За ним стояли мертвецы. Десятки душ, связанные туманными путами, тянущимися к некромагу; это их голоса звучали в его голосе. Резкое, но все же едва заметное движение седого – и они как единое целое двинулись к провалу, обрывая свою привязь, чтобы застыть на краю, вцепившись друг в друга; наслаиваясь, забираясь все дальше, они по молчаливому приказу хозяина навечно обращались в темный гранит, создавая из своих тел узкий неровный мост.

       - Иди ко мне, колдун. 

       Лес позади тянул к себе черноволосого, как магнитом; он чувствовал, что там его ждут, и почти слышал, как перекрикиваются в глухой чаще сороки, сойки и циссы - его стая, его семья, которых он никогда не знал. Через плечо глядя на далекие черные тени под раскидистыми кронами, Ворон и сам не понимал, почему не может сдвинуться с места ни на шаг… ни в одну из сторон.

       Аметист ждал, не произнося ни слова, на краю провала.

       - Ты же знаешь мое имя, - черноволосый вновь посмотрел на некромага. – Ты можешь заставить меня.

       - Могу, - он по-прежнему не шевелился, только концы седых волос, выбивающиеся из узла, медленно и плавно двигались в густом душном воздухе, как в воде, и слабо пульсировал свет камня в разломах кожи, будто мерцая изнутри. – Но этой твой выбор, Ворон. 

       Вибрирующий, скрипучий птичий голос, долетевший от опушки осеннего леса, как кнутом хлестнул колдуна, слишком долго стоявшего в нерешительности. Он не мог заставить себя обернуться, зная, что увидит: гладкое бежевое оперение, серые крылья с яркими голубыми всполохами, черный веер хвоста… Сердце в груди от мгновенно сделанного выбора на секунду сбилось с ритма, и черноволосый отстраненно подумал, что его все же угораздило влюбиться. Снова. Всерьез. 

       - Прости… - чувствуя смертельную усталость, Ворон все-таки заставил себя сделать первый шаг. До одури вдруг захотелось в свой теплый, солнечный город, на его узкие каменные улицы старого центра, на набережную скованной, спокойной реки. – Прости, Сойка. 

       Ноги соскальзывали с бугристой поверхности этого жутковатого моста, норовя сорваться за край, но уже через несколько осторожных шагов он сжал пальцы на протянутой руке некромага - линии Печати, выжженные на колдуне до угольной черноты, от этого прикосновения на короткое мгновенье вспыхнули фиолетовым светом. Аметист резким рывком стащил его вниз, на край разлома, одной рукой обхватывая за плечи и оказываясь слишком близко; черноволосый почти чувствовал размеренную пульсацию камня в его теле, и она необъяснимо успокаивала.

       - Это я виноват, что ты оказался в Пограничье. Мне так жаль, пернатый, - сухие горячие губы почти касались виска Ворона, когда он говорил. Пальцы седого скользнули по его животу, задирая тонкую ткань майки, - слишком быстро, чтобы успеть это осознать, - вызвали ответную волну мурашек по телу и бесшумный выдох, остановились на груди, едва касаясь… чтобы в следующую секунду почти болезненно надавить на ставшую чувствительной кожу. – А теперь убирайся отсюда. 

       Свет вокруг погас, погружая мир в темноту. Тепло от чужой руки быстро растекалось по телу, ощутимо покалывая кожу, как электрическими разрядами, но совершенно не согревало. Мышцы под этими иглами быстро теряли чувствительность, отказываясь подчиняться, одним мгновенным ударом навалились тошнота и дикая головная боль; от собственного тихого стона Ворон очнулся, с трудом открывая глаза из-за смерзшихся ресниц. Сил пошевелиться практически не осталось, очертания домов в искусственном свете уличных фонарей расплывались, но он все же мог различить сквозь непрекращающийся снегопад, как кто-то спешит в его сторону по тротуару, изредка скользя на гололеде, и неподвижно сидит на краю уличной скамейки черная птица, припорошенная белыми невесомыми хлопьями.

       С трудом шевеля промерзшими пальцами, Ворон подобрал телефон, стараясь не двигать головой. Сенсор едва работал, изображение двоилось, распадалось на части под трещинами на тонком стекле, но он все же смог не с первой попытки открыть единственное непрочитанное сообщение. 

       «Будь осторожнее, пернатый. У меня какое-то плохое предчувствие». 

       Сдержанный смешок получился скорее скомканным кашлем, отозвался вспышкой еще более острой боли в разбитом затылке, раскинул перед глазами темные пятна. Стараясь не обращать на это внимания, Ворон из последних сил поднес к губам телефон, зажимая значок с иконкой микрофона, и едва слышно шепнул:

       - Кретин заботливый…

       Тихо звякнуло оповещение мессенджера. 

       Доставлено.