***

       Ткань с тихим шорохом соскользнула с гладких боков мотоцикла, одним движением стянутая уверенной рукой, уступила место тяжелым и редким каплям дождя; они разбивались о металлическую поверхность, стекали тонкими нервными ручейками, оставляя за собой мечущийся из стороны в сторону след, оседали брызгами на жесткой коже седла.

       - Привет, старый друг, - тонкие пальцы смахнули водяную пыль с руля, невесомо прошлись по рукоятям привода и газа, огладили, едва касаясь, глянцево-черный корпус давно опустевшего бензобака. Хотелось снова почувствовать под собой его силу, вспомнить, каково это – прижиматься грудью к размеренно рычащему байку, вытягивая тело в струну, чтобы не мешать ему мчаться так быстро, как он только может. – Прости, что я тебя так надолго оставил. Я скоро вернусь, обещаю, но пока поспи еще немного…

       Поднявшись на ноги, колдун вернул на место откинутый чехол, закрывая мотоцикл от лениво срывающейся с темного неба воды, и набрал давно врезавшийся в память код от подъезда. Пожилая консьержка дремала за своим столом в углу просторного, увешанного почтовыми ящиками холла, уронив голову на грудь, и ни тихо хлопнувшая дверь, ни шум лифта не побеспокоили ее сон. Остановившись перед знакомой металлической дверью, он тронул подушечками пальцев охранные символы, выцарапанные на углу – без необходимости, скорее давая себе секундную передышку, чтобы… чтобы что? Представить себе, что произойдет, когда она откроется? Успеть передумать и уйти, не позвонив? Успокоить сжавшиеся в тугой комок нервы? Раздраженно тряхнув головой, колдун нажал на кнопку звонка, вслушиваясь в далекую, приглушенную стенами трель и запрещая себе думать. 

       Будь что будет. 

       - Ворон? – седой некромаг только немного посторонился у порога, предлагая войти. Он даже не выглядел удивленным, но секундная заминка, прежде чем он продолжил, выдала его замешательство с головой. – Мог бы и позвонить заранее. 

       - Зачем? – черноволосый мгновенно принял правила игры, отзываясь с каким-то необъяснимым облегчением: привычный бессмысленный разговор, повторяемый ими обоими почти слово в слово каждый раз, когда он входил в эту дверь, на протяжении многих лет. – Ты всегда здесь. И всегда свободен.

       - Из вежливости, невоспитанная скотина, - скрестив на груди руки, Аметист оперся спиной на стену, глядя, как колдун давно знакомым движением скидывает с плеча рюкзак, оставляя его валяться на полу; обычный спокойный холод в серых глазах некромага сменился теплыми искрами, превращая в фальшь огрызающийся тон его слов. – Когда ты вернулся?

       - Минут сорок назад, я только с вокзала. Господи, как у тебя вкусно пахнет кофе…

       - С тебя вода течет.

       Тяжелые капли собирались на кончиках угольно-черных, насквозь промокших волос и срывались вниз, разбиваясь о пол или впитываясь во влажную ткань тонкой кофты, облепившую плечи. 

       - Да, прости, на улице дождь, - колдун перекинул слипшиеся от воды пряди на одну сторону, пытаясь не закапать пол, и от Аметиста не укрылись коротко выстриженные висок и затылок. 

       - Подстригся?

       - Пришлось, - ответ прозвучал чуть резче, чем Ворону того хотелось: после той травмы, заставившей сбрить часть волос, для него изменилось слишком многое. – Извини. Я за ключами от байка, так что всего на пару минут. Мне еще надо дотолкать его до заправки и найти хоть какую-нибудь гостиницу на пару дней, пока не сниму квартиру, а уже почти полночь, так что…

       - Можешь остаться здесь, если хочешь.

       - Неудобно как-то. 

       - Неудобно ночью под дождем толкать мотоцикл на заправку, - оторвавшись от стены, некромаг защелкнул дверной замок, - так что заткнулся, разделся и пошел в душ. Я сварю тебе кофе.

       У колдуна не было сил и, если быть честным с собой, не было никакого желания спорить с некромагом.

       Теплая вода приятно грела озябшее и уставшее тело; Ворон подставлял под нее лицо, чувствуя, как струйки скатываются по коже, скапливаются на выступах ключиц, разглаживают спутанные волосы. Выбираться наружу не хотелось, и он просто стоял, закрыв глаза и замерев без движения под этими ласкающими касаниями, вслушиваясь в тихий размеренный шум, доносящийся из кухни: гул кофемолки, короткий звонкий стук металлической ложки, приглушенные звуки включенного фоном телевизора… Так непривычно, давно забыто и тепло – чувствовать, что кто-то есть за тонкими стенами. 

       Он смог заставить себя вылезти из-под воды и одеться только после короткого, ненавязчивого стука в дверь. Мягкие спортивные брюки от первого же движения сползли на бедра, открывая полосу светлой гладкой кожи между поясом и краем узкой майки.

       В квартире одуряюще пахло крепким, только что сваренным кофе. С ногами забравшись на стул, колдун пальцами обнял горячие керамические бока кружки, вдыхая любимый горький аромат. 

       - Знаешь, насколько паршивый кофе в поездах?

       - Представляю, - Аметист насмешливо фыркнул, устраиваясь с чашкой на краю подоконника. 

       Дождь снаружи бессмысленно бился в стекло, будто стремясь прикоснуться к сидящему в тепле человеку, преломлял в своих каплях свет уличных фонарей, бросая на кожу тусклые отблески, и эти морочные огни делали некромага каким-то слишком домашним, слишком близким – и в то же время слишком незнакомым. Черноволосый им любовался: тихо, скрытно, из-под полуопущенных ресниц, привычно закрывшись маской спокойного равнодушия, но что-то беспокойно ворочалось в груди. Дежавю? Как будто это уже было, но не с ними, и тонкая нить воспоминаний постоянно ускользала от колдуна.

       Ворон чувствовал себя слабым, как никогда. Он не знал, чем разрушить неловкую тишину, повисшую между ними, переполненную десятками вопросов, которые они оба вряд ли когда-нибудь зададут вслух. Он не знал, зачем вернулся в этот город, но постоянное, не проходящее ни на минуту, рвущее на части чувство одиночества тянуло его сюда. К слишком рано поседевшему некромагу, носящему на теле орнамент его Печати? К родным улицам, которые знал наизусть с самого детства? К застрявшему в зазеркалье призраку той, что когда-то его любила?

       - Выглядишь измотанным. 

       - Чувствую себя еще хуже, если честно.

       - Я расстелил диван, - поднявшись с подоконника каким-то неуловимо плавным, едва ли не змеиным движением, Аметист отставил в сторону опустевшую кружку, отвернулся, небрежным жестом вынимая из волос спицу, удерживающую тугой узел. – Ложись спать, уже поздно. 

       - В последнее время у меня со сном сложные отношения, - колдун завис взглядом на рассыпавшихся по плечам серебристых прядях, немного волнистых от долгой неподвижности, подрагивающих в такт движениям некромага, на выступающих лопатках, на сухих, будто выточенных из камня мышцах спины. Достаточно близко, чтобы хотелось прикоснуться; но он все же отвел в сторону глаза. – Спокойной ночи. 

       В голове ворочались сотни ненужных, бестолковых мыслей, которые не получалось прогнать. Сон не шел. Свернувшись в собравшемся вокруг уютном гнезде из пледа и обнимая подушку вместо того, чтобы положить на нее голову, Ворон сквозь ресницы смотрел на полосу слабого света, пробивающегося из щели не до конца закрытой двери. Вокруг него то исчезали, то вновь проявлялись тени, складываясь в ритмичную шаманскую пляску; неяркие отблески от фар проезжающих далеко внизу автомобилей пробегали по стенам, чтобы вновь погаснуть и возродиться в другом конце комнаты. Запертая неприметная дверь в углу пульсировала хранящейся за ней силой, оставшимися в зеркалах крупицами Дара десятков ведьм и колдунов, тянула к себе, звала в зазеркалье…

       Тонкий луч света из прихожей расширился, неприятно обжигая отвыкшие глаза, и погас на мгновенье, отгороженный силуэтом некромага. Тихо, почти бесшумно он подошел ближе, положил что-то в изголовье дивана – и вздрогнул от неожиданности, когда черноволосый выгнул шею, чтобы рассмотреть сухую рыжую веточку с листьями-иголками, обернутую натрое шерстяной красной нитью.

       - Можжевельник? Яшма так делала, когда мне в детстве кошмары снились…

       - Нам с сестрой мама тоже такие оставляла, если мы не могли уснуть, - Аметист на короткое мгновенье запустил руку в угольные волосы, пропуская между пальцев пряди, задевая непривычную к ласке кожу, и колдун вдруг заметил, что беспокойные навязчивые мысли незаметно ушли, оставив за собой звенящую пустоту. – Хороших снов, Ворон. 

       Прикрывая за собой дверь, некромаг обернулся на приглушенный оклик, чтобы услышать тихое, сказанное уже почти сквозь сон:

       - Спасибо, каменный…

       Впервые за долгое время Ворону не снилось заснеженное, ускользающее из-под ног Пограничье, заставляющее его сделать выбор.

       ***

       День выдался суматошным и бессмысленным. Слабые остатки ночного ливня полностью стихли уже к обеду, и не слишком жаркое солнце выбралось из-за туч, отгоняя их к линии горизонта, подсушило асфальт; стих ветер, только иногда трогая листья на верхушках деревьев. Квартиры внаем, которые смотрел Ворон, одна за другой не подходили по сотням разных причин, и в конце концов он был вынужден признать, что придирается к таким мелочам, на которые раньше и не обратил бы внимания, но и сам себе не мог объяснить причин этого. Американо в кофейне, куда он зашел, чтобы взять паузу и подумать, отдавал неприятным кислым послевкусием, и мысли все время сбивались, не желая сосредотачиваться, не давая принять уже хоть какое-нибудь решение. Глухое, бессмысленное раздражение то ли на бесполезность действий, то ли на себя накапливалось внутри вместе с усталостью тела, и было совершенно непонятно, что делать дальше. 

       Сдавшись, он вернулся туда, откуда начал. 

       Устроившись прямо на полу у двери в квартиру Аметиста, Ворон скрестил под собой ноги и привалился спиной к прохладной стене знакомого подъезда. Линии Печати слабо жгли кожу, как всегда, когда некромаг уходил в Пограничье, и не было никакого смысла жать на дверной звонок: он не услышит. Оставалось только ждать его возвращения. 

       На облицованный кафелем пол лег осторожно вынутый из чехла аутэм, обнаженный, отблескивающий серебряной полосой на широком и остром, как бритва, лезвии, и рядом с ним - маленькая деревянная бляшка с уже почти завершенным орнаментом. Выбросив из головы все мысли, колдун усилием воли гасил в своей душе темный огонь эмоций, сосредоточившись на мягком пульсирующем тепле Печати, стирал сегодняшний бестолковый день, успокаивал бесконтрольно пульсирующий в груди Дар - и только когда спокойная пустота заполнила его до краев, он вновь открыл глаза и позволил себе прикоснуться к будущему оберегу. Держа ритуальный клинок за лезвие, Ворон оставлял на податливой древесине глубокие выскобленные царапины, завершая на двух сторонах окольцованные пламенными языками знаки одолень-травы и рубежника. Только вычертив последний штрих, он заметил, что утихло жжение на коже. Молча подмигивал индикатором оставленный поверх рюкзака телефон, высвечивая новое сообщение.

       Аметист: Я на крыше. Поднимайся.

       Яркий огонек зажигалки коснулся изрезанной символами пластинки, обжигая древесину, оставляя на ее поверхности следы нагара и очищая оберег от лишней, случайно прилипшей энергетики, вкладывая в него частицу огненной стихии; в воздухе на мгновенье приятно запахло костром и лесом. Соскоблив аутэмом черную копоть, колдун бережно протер лезвие, провел пальцами по гладкой светлой древесине бляхи, по почерневшим в глубине знакам, пока еще слабо пульсирующим силой, и продел в отверстия по краям кожаные тонкие шнурки, постепенно сплетая их в широкий узорный ремешок. 

       Замок на нем ни к чему. Обереги такой силы некромаги носят, не снимая, пока тонкая резная пластина однажды не расколется пополам, спасая жизнь хозяину.

       Аметист: Ну ты идешь? 

       Собрав разбросанные вокруг вещи обратно в рюкзак, колдун поднялся на ноги. Дверь, ведущая на крышу, оказалась распахнутой настежь; уже коснувшееся верхушек многоэтажек солнце давно разогнало последние клочки облаков и теперь заливало небо розовым и золотым светом, раскидывая по вечно суетливому городу глубокие длинные тени. Расслабленно сложив ноги на кирпичный парапет, Аметист лежал на брошенном на пол пледе, подложив под затылок сумку, и седые волосы рассыпались по ткани тонкими прядями, мягко складываясь в кольца. 

       - Пиво?

       - Как ты узнал, что я там? – Ворон устроился рядом, подкладывая под голову рюкзак и с неподдельным наслаждением делая глоток из предложенной бутылки. Уже не ледяной, но все еще холодный напиток приятно отдавал терпким тмином и свежим ржаным хлебом.

       - Тайна некромагии. Все-то тебе расскажи. 

       - Я не снял квартиру, можно у тебя еще на ночь остаться?

       - Без проблем. 

       Довольно долго они лежали плечом к плечу, едва ощутимо задевали пальцы, передавая из рук в руки постепенно пустеющую бутылку, а за ней и следующую; вполголоса болтали о какой-то не имеющей особого смысла ерунде, глядя в медленно темнеющее небо, но несмотря на легкость и шутливый тон тихого разговора, серо-стальные глаза некромага сейчас полыхали огнем, отражая все оттенки догорающего заката, и Ворон не мог отделаться от чувства, что тот почему-то грустит.

       Капля конденсата, сорвавшись с темного запотевшего стекла, скользнула по тонкому запястью черноволосого, и он не стал опускать руку, позволяя ей свободно сбегать вниз. Они оба следили за ней с каким-то необъяснимым интересом, будто ожидая, что она вдруг может изменить направление, перестав подчиняться силе земного притяжения, и та вдруг замерла, зацепившись за едва заметный выступ крохотного шрама на коже; подрагивая, она в любой момент готова была сорваться, огибая преграду.

       - Направо пойдет, - Аметист немного наклонил голову набок, негласно предлагая быстрый, сиюминутный спор.

       - Она же не дурак, слева поверхность более гладкая.

       Капля воды медленно, едва двигаясь, обогнула шрам слева – и снова покатилась вниз, постепенно исчезая, превращаясь во влажную дорожку на светлой коже.

       - Ты с ней договорился, - некромаг слегка улыбнулся, вновь отвернув лицо к небу.

       - Я тебе что, Копперфильд? – Ворон стер остатки влаги с руки, передавая седому бутылку и краем глаза следя, как он касается тонкого стекла губами, делая глоток.

       - Был у меня уже давно один азиат… красивый, зараза: волосы белые, кожа белая, двигался, как змея. У них на Востоке магия совсем другая, я тогда еще не слишком разбирался в этом. Так вот он управлял водой. Что-то там про общение с озерными духами, сотрудничал он с ними, что ли – уже не помню, как он это объяснял, но это и не важно. Когда он поднимал из горсти воды дракона и тот будто вырастал из ладони, вился вокруг него… ну, это очень эффектно, до мурашек по коже, - седой ненадолго замолчал. Коснулся губами горлышка бутылки, отпивая, прищурился на последние лучи солнца, выбившиеся неожиданно из-за крыши дома напротив. – Оказался в итоге долбаным талантливым иллюзионистом, в котором ни капли Дара. Еще и крашеным.

       - Так тебе, значит… - приподнявшись на локтях, Ворон выдержал короткую паузу, давая себе мгновение подумать, и все же поддался мимолетному желанию: перевернувшись, навис над Аметистом, упираясь руками с двух сторон от него. Концы распущенных угольно-черных волос коснулись лица некромага, едва подрагивая от слабого ветерка. – Тебе, значит, нравятся блондины?

       Несколько секунд они просто смотрели глаза в глаза, не отводя взгляды и, кажется, даже не моргая, будто испытывая друг друга на прочность – так близко, что колдун почти чувствовал на губах чужое невесомое дыхание, слабо и приятно отдающее тмином и сигаретным дымом.

       - Раньше нравились, - некромаг легко тронул пальцами черные пряди у лица. – А потом, знаешь, стал западать на разноглазых. 

       Ворон усмехнулся. Ужасно хотелось поцеловать эти наверняка немного горькие от табака губы, но он не собирался делать это первым – и Аметист тоже не двигался, по-прежнему спокойно глядя в глаза. Отстранившись, черноволосый сел рядом, расслабленно опираясь спиной на парапет у его ног.

       - Как ты узнал, что в нем не было Дара?

       - Посмотрел из Пограничья. 

       - Там что, видно живых? – колдун щелкнул кнопкой зажигалки и на конце сигареты разгорелась яркая точка. Последние фиолетово-красные разводы заката быстро гасли в уже темно-синем небе, больше не разбрасывая по городу цветные отсветы.

       - Не совсем. Мы видим Дар и его носителей, но обычных людей нет, - Аметист потер переносицу, ненадолго прикрывая глаза, думая, как объяснить колдуну то, что он вряд ли когда-то сможет увидеть. – Тех, в ком нет Дара, нет в Пограничье, а остальные… большинство выглядят как призраки, окутанные огненными всполохами своей силы. Кто-то более явный, кто-то менее; ведьмы, например, все слабые, и их почти не видно, но все же можно различить. Но ты…

       Черноволосый чувствовал на себе его взгляд, но смотреть в ответ не хотелось, и он уперся взглядом в потеки краски на двери, ведущей в подъезд. Пульс отчего-то нервно бился в жилке на шее.

       - Ты, Ворон, как сфера из черных языков пламени, ярких и не призрачных, чуть ли не осязаемых, и в центре тебя кипит тьма. Врановые колдуны всегда были одними из сильнейших, и ты можешь стать таким, если перестанешь бояться замарать руки. Если выпустишь свою тьму наружу.

       - Давай о чем-нибудь другом поговорим?

       - Оникс готовил тебя к этому.

       - Оникс мертв, - ответ прозвучал резче, чем хотелось, с головой выдавая нервозность Ворона, и некромаг уловил тонкую грань, меняя задевающую за живое тему, кивнул немного в сторону, указывая на что-то.

       - Твой друг прилетел.

       Колдун обернулся, рассматривая сидящую неподалеку птицу: гладкие ухоженные перья отливали матовым мягким блеском, цепкие коготки впились в тонкие трещины бетона, черные бусины глаз смотрели в ответ с интересом, без обычной настороженности.

       - Это ворона, балбес. Но она тоже друг.

       - Как ты их вообще различаешь?

       - Было бы странно, если бы я не мог этого сделать, тебе так не кажется? - отщипнув немного от последней в пакетике полоски вяленого мяса, колдун вытянул руку в сторону, и черная птица безбоязненно подскочила ближе, быстро и аккуратно выхватывая угощение из пальцев. Отдавая мясо маленькими кусочками, Ворон наблюдал за ее резкими движениями, за трепетом сильных крыльев, помогающих удерживать равновесие, и Аметист молчал, не желая вмешиваться в его мысли, пока он не заговорил сам. – Кто-то ведь мог остаться, как ты думаешь?

       - Из твоих?

       - Да. Какая-нибудь отдельная ветвь, может, давно уехавшая и отколовшаяся от основного рода.

       - Не знаю, Ворон, - некромаг слегка сжал колено черноволосого, оказавшееся под рукой, и сам того не замечая, стал перебирать по нему пальцами, поглаживая кожу сквозь прорези рваных джинсов. – Все может быть. Если кто-то остался, дом врановых ведьм их позовет.

       - Не позовет. 

       - Почему?

       - Зачем? Я же еще здесь.

       Любопытная птица запрыгнула на руку колдуна, отобрала опустевший пакетик и бросила в сторону, ничего в нем не найдя, тронула клювом тонкую полоску посеребренного кольца на мизинце, будто пробуя его на вкус.

       - У меня больше нет, обжора. Хочешь эту блестящую штуку?

       - Вообще же тебя не боится…

       - Чувствует родственную кровь, - черноволосый позволил вороне снять с себя кольцо, усмехаясь ее забавному упорству, и в следующий миг она вспорхнула, с места срываясь в небо и унося зажатую в клюве драгоценную добычу. Колдун проводил ее взглядом и вновь обернулся к Аметисту, возвращаясь к прерванному разговору. – Я ходил к зеркалам. Не очень давно. Уже после того, как едва не раскроил себе череп из-за твоего сообщения.

       - Зачем?

       - Хотел увидеть Сойку. Ну, знаешь… это было странно, что она звала меня там, в Пограничье. Не знаю, как это объяснить... Думал, что-нибудь пойму, когда ее увижу.

       - И как?

       - Никак, - Ворон выдохнул в сторону дым от сигареты, закрывая глаза. – Ее там больше нет.

       Зазеркалье не позвало его по имени, как случалось из раза в раз. В поднявшемся из тишины и темноты слабом ветре были шорох сухих листьев и мягкое журчание далекого ручья, запахи осеннего леса и сырой от дождей земли - но не шепот, такой знакомый и привычный, принадлежащий той, у кого никогда не было голоса…

       И Ворон все же открыл глаза. 

       Осенний лес окружал его золотом и багряной листвой, лениво и размеренно шелестел невидимыми отсюда верхушками деревьев; сумеречные лучи яркими столбами пробивались сквозь рыже-желтые кроны, разбрасывая по медленно увядающей траве частые светлые пятна. Живая, наполненная едва различимыми звуками тишина не давила, а будто укутывала колдуна мягким коконом, не давая сдвинуться с места, и сам лес не желал пускать его дальше, смыкаясь вокруг непроходимой чащей. Не было привычного белого сарафана с подолом, трепещущим от неощутимого ветра. Не было знакомых ярко-синих глаз и призрачного прикосновения губ к лицу. 

       Не было той, ради кого он пришел.

       - Сойка? – Ворон огляделся по кругу, ища хоть какую-то лазейку в окружающем густом и колючем подлеске, но пушистые кусты боярышника щетинились шипами, не оставляя даже мысли о том, чтобы пробраться между их ветвей. Ничего не менялось, как будто лес замер во сне. – Мама?..

       - Она не придет.

       Детский голос за спиной заставил колдуна вздрогнуть и всем телом обернуться: он впервые слышал в зазеркалье чей-то голос, кроме своего собственного. Мальчишка, на вид лет пяти, стоял босиком на примятой влажной траве. Безымянный птенец погибшего рода, он смотрел на Ворона снизу вверх спокойным и уверенным, слишком взрослым взглядом рыже-карих, как осенняя листва, глаз.

       - Ее здесь больше нет, - птенец помотал головой из стороны в сторону, и его угольно-черные волосы дрогнули в такт движению, – потому что ты сделал выбор.

       - О чем ты?

       - Пограничье заставило тебя выбирать, ты помнишь это, Ворон? – он говорил по-детски мило и не очень понятно, глотая и не выговаривая некоторые буквы, и в сочетании с серьезностью слов это создавало иллюзию невозможности всего происходящего. – Оно поставило тебя перед выбором, и ты выбрал живых. 

       Лес вокруг все громче шумел кронами деревьев и палой листвой под ногами, медленно наращивая звук, плясал беспокойными солнечными зайчиками на коже и темных широких стволах. В голове крутились десятки вопросов, которые хотелось задать, но колдун чувствовал, что они все – не те. Разглядывая простую белую футболку мальчика, немного выпачканную следами травы, он пытался сосредоточиться и понять, о чем же ему действительно стоит спросить. Где теперь Сойка? Остался еще кто-нибудь из вранового рода? Почему его заставили выбирать?

       На какой из множества вопросов этот ребенок захочет дать ответ?

       - Что мне делать?

       - Уходи, Ворон. Иди домой. 

       Взгляд мальчишки метнулся в сторону, куда-то за плечо колдуна, и тот обернулся, ожидая увидеть давно знакомую тропинку, выложенную у границ камнями, постепенно редеющие деревья, пропускающие к земле все больше солнечного света… но позади все так же плотно смыкался подлесок, не давая дороги.

       - Как? – вновь повернувшись вперед, Ворон почти незаметно дернулся от неожиданности. На месте ребенка, еще секунду назад бывшего здесь, стоял он сам, пристально и холодно смотрел разноцветными глазами в глаза, как в отражение – и в следующее мгновение двойник со злой силой толкнул черноволосого в грудь, опрокидывая его в разлившийся за спиной глубокий омут и выбрасывая из нереальности зазеркалья.

       - Иди домой…

       - Эй, - Аметист легко тронул черноволосого за плечо, выдирая его из тягучих, липких воспоминаний. – Все в зазеркалье – это только части тебя. Она воспоминание, Ворон. Призрак. 

       - Этот призрак был единственным, что еще оставалось от моей семьи, - он щелчком отправил за край парапета дотлевший окурок, давая себе секундную передышку, чтобы вернуть на лицо привычную маску холодного и спокойного безразличия, а затем вновь посмотрел на некромага, не отводя взгляда от серых, почти черных в темноте глаз. – Дай ключи. Я хочу в душ, от меня бензином воняет.

       Последние тонкие ручейки воды уже неторопливо сползали вниз по гладкой коже, меняли направление, сталкиваясь с рельефом мышц, впитывались в мягкий коврик на теплом полу. Колдун придирчиво смотрел на свое отражение в большом зеркале на стене: светлая, на грани с бледностью кожа, не слишком широкие из-за легкого, тонкого телосложения плечи, завязанные узлом влажные волосы с желтой яркой прядью у виска – и глаза, разноцветные и холодные, с по-девчачьи длинными ресницами и кошачьим разрезом… Ворон с детства знал, что красив, и умел этим пользоваться, когда была необходимость.

       Сегодня ее не было.

       Обернув вокруг бедер темное мягкое полотенце, он почти бесшумно вышел в прихожую. Всего пара шагов до закрытой двери - и костяшки пальцев коснулись древесины наличника с коротким глухим стуком.

       - Не спишь?

       - Еще нет.

       Ворон приоткрыл створку двери, едва слышно скрипнувшую от движения. Сумрачное освещение от единственной включенной лампы у кровати немного скрадывало очертания предметов; некромаг полулежал на широкой постели, прикрыв ноги и бедра пледом, отложив в сторону книгу, и молча смотрел на замершего в проеме колдуна, поймав его ответный взгляд. Слова вряд ли были нужны кому-то из них. Они оба понимали, зачем он пришел, но никто не торопился сделать первый шаг.

       - Сэт…

       Ворон в ответ только немного вскинул подбородок – то ли с вызовом, то ли просто оттого, что слышал свое имя от кого-то живого впервые за много, очень много лет.

       - Если есть вероятность… хотя бы небольшая вероятность того, что скоро ты снова сбежишь на другой конец мира, то лучше уходи сейчас. Пока мы оба еще не поверили, что ты можешь остаться.

       Колдун по-прежнему молчал, неторопливо разглядывая жесткие, будто высеченные из камня черты лица, распущенные по плечам длинные седые пряди волос, сухие мышцы ухоженного тела – и наконец сделал шаг, тихо прикрывая за собой дверь и скидывая на пол ставшее ненужным полотенце.

       ***

       Его разбудил звук. Тихий, но отрывистый и резкий, будто кто-то кидает в окно мелкие камушки. Просыпаться было сложно, тягучий туман без сновидений не желал отпускать, но навязчивый стук постепенно пробивался сквозь него к сознанию, заставляя открыть глаза, заморгать, сбивая сонную пелену, и присмотреться: вчерашняя чернокрылая знакомка, едва видимая в предрассветной темноте, сидела на узком отливе за окном, упорно выстукивая клювом по стеклу свой медленный ритм. 

       Неохотно выбираясь из-под тяжелой руки некромага, Ворон с сожалением чувствовал, как исчезает ощущение чужого теплого дыхания на загривке; Аметист только перевернулся на другой бок, не просыпаясь и забирая на себя все освободившееся одеяло. Тело еще немного приятно ныло, отвыкшее от чужих прикосновений, и двигаться совершенно не хотелось, но он знал, что упертая птица все равно добьется своего рано или поздно. Открыв окно и впустив в комнату прохладный ночной воздух, он легко, почти невесомо ткнул ее пальцем в грудь, и она раскинула крылья, удерживая равновесие на скользком металлическом отливе. 

       - Привет, воришка, – собственный шепот казался колдуну слишком громким, способным разбудить некромага едва ли не быстрее, чем стук в стекло. Только сейчас он заметил, что ворона держит в клюве что-то светлое, достаточно большое для нее. – Что у тебя там? 

       Перестав бить крыльями, птица коротким прыжком подскочила ближе, отдавая ему свою ношу, оказавшуюся мягкой и легкой. Он покрутил ее в руках, разглядывая обычную куклу-вязанку из отреза льняной ткани, какие все ведьмы вяжут и кладут в колыбели младенцам, чтобы защищала от зла. Она не выглядела старой, ее будто сделали не так давно, только немного потрепанной птичьими когтями и острым клювом: белый узел-головка, перекрученное тельце, схваченное на поясе несколькими оборотами толстой красной нити, растрепанная ветром юбка… из-под которой еле заметно выглядывал острый кончик остевого стержня пера. 

       Ворон забыл дышать – всего на мгновенье, но ему оно показалось бесконечным. Он тронул ость подушечкой пальца, словно не до конца доверяя собственным глазам, и от острого прикосновения как будто пришел в себя, начал быстро, немного лихорадочно распутывать тугие узелки, добираясь до сердцевины вязанки, куда вплетаются охранные символы рода, пока в его руках не осталось только освобожденное от ткани и нитей перо. Как завороженный, он смотрел на его иссиня-черный блестящий отлив, не зная, воронье оно, вороново и грачиное, но это уже и не имело значения… потому что кто-то сплел эту куклу для новорожденного вранового птенца. 

       - Где ты ее взяла? – он поднял глаза, будто черная птица могла ему ответить, но ее давно уже не было рядом, и только процарапанные в пыли тонкие следы коготков давали знать, что она не приснилась. 

       Частички разрозненных моментов и событий сложились вместе, как пазл, и Ворон вдруг понял, что все они вели его в этот город один за другим, шаг за шагом; прежнее чувство потерянности стерлось, исчезло за наконец открывшейся целью. Теперь колдун знал, что должен делать. 

       Тихо выйдя из комнаты и прикрыв за собой дверь, он оделся и собрал брошенные вчера в ванной вещи, заталкивая их в потертый временем и поездками рюкзак; под пальцы подвернулась деревянная тонкая пластинка, и несколько секунд колдун смотрел на нее, не отводя взгляда. Выжженные дочерна символы рубежника и одолень-травы пульсировали слабой чистой силой, еще не вобравшей в себя энергетику и частицу Дара владельца. Застегнув и закинув за спину рюкзак, черноволосый, бесшумно ступая, вернулся ненадолго в спальню, где в воздухе все еще висели, несмотря на немного приоткрытое окно, слабые запахи мускуса и секса, сел на корточки у постели, мягко коснулся пальцами ладони крепко спящего некромага. Плетеный ремешок плотно охватил широкое запястье с выступающими венами, и новые узлы легли поверх предыдущих, надежно скрепляя края обережного браслета.

       - Я не бегу, ясно тебе?

       Улица встретила предрассветной прохладой и свежестью, запахами росы и влажной, остывшей травы, посвежевшей от недавнего дождя. Небо по краю уже едва заметно начинало светлеть, но улицы все еще были нарезаны на полосы желтым искусственным светом фонарей. Перекинув ногу через седло мотоцикла и провернув в зажигании ключ, Ворон слушал поднимающееся из мотора урчание сытого, довольного предстоящей дорогой зверя.

       - Ну что, старик, как раньше, только ты и я? Знаешь, куда мы едем? – он слегка похлопал ладонью по боку бензобака, как по крупу живого коня, и наклонился вперед, ложась на холодный металл грудью, чувствуя под собой его вибрацию и закрывая ненадолго глаза, прежде чем двинуться дальше. – Мы едем домой…