— Уму непостижимо! — бушевала разъяренная Кесем, вернувшись наутро в свои покои. — Кто посмел написать от моего имени такую записку, да еще и почерк мой изобразить!

Осман, которого она держала на руках, заплакал от тяжести ее голоса и сквозившей в нем злобы, вслед за ним заплакали Мехмед и Айше, только уснувшие в своих кроватках, но проснувшиеся от плача брата. Кесем отдала Османа служанкам и кивнула им на соседние комнаты, чтобы те унесли детей и успокоили их. Девушки мигом исполнили приказ, и в покоях остались лишь Кесем, Джаннет и Эйджан.

— Это странно, — согласилась с ней Джаннет. — В гареме умельцев, способных почерки чужие изображать, мало, да как и во всем дворце, впрочем. Писарь султанский, учитель языков да Менекше, служанка Халиме-султан. Никому из них это не надо.

— Даже Халиме-султан? — удивилась Эйджан. — Как же это? Разве не хочет она власти? Или освободить шехзаде?

— Сама подумай! — Джаннет покрутила пальцем у головы. — Зачем ей дорогу нам переходить? Халиме-султан знает, что любая, даже самая мелкая попытка что-то предпринять ради освобождения сына, приведет лишь к тому, что ей запретят с ним видеться.

— Нет, это не может быть она, — Кесем кивнула. — Слишком рискованно для нее. Записку, должно быть, заказали у человека со стороны и после подложили в мои покои. Сделать это мог лишь тот, кто свободно может передвигаться как по дворцу, так и вне его.

— На ум только Искендер-ага, хранитель покоев, приходит, — задумчиво сказала Джаннет. — Только зачем это ему? Трудно представить кого-то более равнодушного к интригам и преданного повелителю человека. Да и вам, госпожа, он предан.

— А еще он предан Зульфикару-паше, — напомнила Кесем.

— Паша-то тут причем? — Эйджан, с трудом следовавшая за ходом мысли госпожи и хазнедар гарема, окончательно запуталась.

— Сам по себе он, скорее всего, не причем, — Кесем мерила шагами комнату, не в силах успокоиться. — Тем более, что он давно в поход ушел и вернется не скоро. Однако, если вы не забыли, он на Хюмашах-султан женат.

— И что же? — удивилась Джаннет.

— Посудите сами, это все очень странно. Сначала она ведет со мной странный разговор, предполагает, что я ее врагом считаю, говорит, мол, будет со мной всегда честна, перемирие предлагает, — начала перечислять Кесем, загибая пальцы на руках. — После просит отвести в обитель Хюдаи. И в тот же день, как мы ее посещаем, к повелителю приводят девушку, якобы мною посланную. Не слишком ли много знаков?

Услышав ее доводы, Джаннет и Эйджан крепко задумались.

— Я бы не подозревала Хюмашах-султан, — сказала наконец Джаннет. — Сами посудите, госпожа. Для чего ей это? Хотела бы она вас с султаном разлучить или гаремом править, то не избавилась бы от Сафие-султан и замуж бы не вышла. А так… Нет, госпожа, это явно не она. Кто-то в гареме хочет, чтобы вы так думали.

— Или же это Хюмашах-султан хочет, чтобы я не считала ее врагом, — Кесем, неспособная избавиться от этих мыслей, сжала руки в кулаки. — Она ведь мне так и сказала тогда, да еще и угрожала, что со свету сживет, если я ей или семье ее наврежу. Кто говорит такое, не имея злого умысла?

— Хюмашах-султан умная женщина, она не хуже нас знает, как устроен гарем, и какие в нем ведутся войны, — чувствуя, как колеблется ее уверенность, Джанет покачала головой. — Не будем делать поспешных выводов, госпожа, не располагая чем-то более весомым, чем подозрения.

— А разве это подозрения? — удивилась Кесем. — У повелителя в покоях уже была другая девушка, а где одна, там и другая. Не знак ли это, что Хюмашах-султан, задумав рассорить меня с повелителем, действительно отвлекла меня на весь день, чтобы в покои прошла верная ей наложница?

— Так спросите об этом саму девушку, — предложила Эйджан, видя, что у Джаннет нет больше сил взывать к разуму Кесем. — Я немного знаю Аслы. Она честолюбивая и немного дерзкая, но в интригах не сильна. Если найти к ней ключ, она наверняка признается.

— Если только тот, кто ее подослал, не продумал это, — сказала Джаннет, подумав немного. — Аслы наверняка предупредили о том, что ей следует сказать, если ее попытаются вывести на откровенность. Почему бы не повременить с разговором до тех пор, пока у вас не будет достаточно доказательств, чтобы припереть ее к стенке? Так она не отвертится. 

Эта идея понравилась Кесем.

— Хорошая задумка, — сказала она, явно расслабившись. —  Понаблюдаем за ней. Вдруг удастся поймать ее на связи с человеком, что подослал ее. Тогда и разговорить ее будет проще.

Эйджан и Джаннет ничего не осталось, как согласиться с этим. Придумав план действий, Кесем и верные ей слуги принялись исполнять его в жизнь. Около недели наблюдали они за Аслы, но как назло не могли застать ее за чем-то неподобающим. Аслы все эти дни не давала им поводов для подозрений, наверное, впервые за все свое пребывание в гареме проявив порядочность, и это раздражало Кесем сильнее второго ее похода к повелителю. Слуги, к счастью, донесли, что постель султана осталась нетронутой, но Кесем это не успокоило. Раздраженная происходящим, она хотела было найти другой способ вывести Аслы на чистую воду, но ее терпение, давшееся с таким трудом, было вскоре вознаграждено.

По приглашению султана его приехала навестить Хюмашах-султан. Она выглядела уже гораздо лучше, чем в их последнюю с Кесем встречу, и уже не прятала начавший округляться живот под широкими юбками платьев. Какое-то время она провела в покоях султана, беседуя с ним о делах, и, как доложили Кесем, решила не задерживаться в гареме и сразу же вернуться домой. Делая вид, что занимается своими делами, Кесем сидела в общей комнате гарема и думала: попытается ли Аслы как-то связаться с госпожой, которую Кесем в тайне считала ее благодетельницей?

Вскоре, как она и ожидала, Хюмашах, сопровождаемая верным Бюльбюлем, все еще сильно раздражавшим Кесем, прошла через общую комнату, и все выстроились проводить ее. Хюмашах остановилась лишь дважды — поприветствовала Кесем и Халиме, — и прошла дальше. И все тут же разошлись, стоило ей перешагнуть порог гарема. Кесем, разочарованная случившимся, уже готова была признать, что зря подозревала Хюмашах-султан, но в следующий миг Аслы, улучив миг, в который калфы отвернулись от дверей, выскользнула за них и свернула в тот же коридор, что и Хюмашах. Кесем кивнула дежурившей неподалеку Эйджан, и служанка последовала за Аслы.

Время текло слишком медленно для Кесем, и миг, когда Эйджан вернулась, вызвал у нее сильное чувство облегчения. Дождавшись возвращения Аслы в общую комнату, Кесем увела Эйджан в свои покои и позвала Джаннет.

— Ну? Что она делала? — с нетерпением спросила Кесем, когда Джаннет пришла. — Она говорила с Хюмашах-султан?

— Нет, госпожа к тому моменту ушла, — сказала Эйджан. — Но Аслы действительно кое с кем говорила. Она задержала Бюльбюля и тихо с ним что-то обсуждала. Я не слышала их разговора — не могла ближе подойти, иначе бы меня заметили. Единственное, что я видела: Бюльбюль-ага сильно нервничал, весь извелся, с ноги на ногу переминаясь. Словно ему хочется побыстрее уйти.

— Еще бы, — Кесем, стараясь не ликовать слишком сильно, подавляла победную улыбку. — Наверняка боялся, что я его с ней увижу и все пойму. И так и произошло! Все подтвердилось! Даже расспрашивать ее не пришлось — она сама себя выдала.

— И что же вы будете делать? — спросила Джаннет, которой все еще было не по себе от происходящего. — Как вы ответите Хюмашах-султан на это?

— Для начала попытаюсь воззвать к ее совести, — пожала плечами Кесем. — Если она так хорошо ко мне относится, как говорит, то пусть велит Аслы не появляться у повелителя, а я уж позабочусь о том, чтобы он о ней позабыл. Если же она будет все отрицать… Что ж, полагаю, мне придется дать ей жесткий отпор. Завтра мы поедем в Айналы Кавак.

***

Приезд Кесем немного удивил Хюмашах. Не то, чтобы она была не рада, однако и насчет чувств Кесем к себе она никогда не обманывалась. И причина приезда любимицы племянника в очередной раз доказала ей, что интуиция ее никогда не обманывала.

— Госпожа, я знаю, какую игру вы ведете, — перешла сразу к делу Кесем, едва оказавшись в гостиной. — Велите наложнице, которую вы подослали к повелителю, перестать приходить в его покои, я сделаю остальное, она не будет наказана, и мы разойдемся мирно.

— Это невозможно, — закатив глаза, сказала Хюмашах.

— Почему же?

— Хотя бы потому, что я никого не посылала к Ахмеду.

— Зачем вы лжете, госпожа. Вчера моя служанка видела, как эта девушка говорит с Бюльбюлем-агой. А в день нашей поездки к Хюдаи кто-то подделал записку от меня с приказом отправить ее к повелителю…

— И ты решила, что это я выманила тебя из дворца, чтобы ты не помешала ей, — Хюмашах отложила книгу, которую читала в этот момент, и с усталостью посмотрела на Кесем. — Признаю, я могла бы сделать что-то подобное. Однако, желай я действительно разлучить тебя с Ахмедом, я сделала бы это так, что ты бы на меня и не подумала. То, что ты стоишь здесь и высказываешь мне свои подозрения, лишь подтверждает мою правоту. Кто-то настраивает нас друг против друга, а ты радостно веришь в эту ложь.

Кесем на миг поперхнулась воздухом от возмущения, вызванного в ней этими словами. Где-то на краю сознания все-таки мелькнула мысль, что Хюмашах-султан права, и ее аргументы выглядят слишком нелепыми, но Кесем, не желавшая отказаться от своей убежденности в виновности женщины, пыталась ей не поддаваться.

— Бюльбюль, — позвала вышедшего из комнаты слугу Хюмашах, видя, что Кесем колеблется. Когда евнух вошел, Хюмашах спросила. — Кесем-султан хочет знать, о чем с тобой говорила девушка, что задержала тебя перед отъездом.

— На службу она к госпоже просилась, — ответил немного удивленный Бюльбюль. — Но я отослал ее, сказав, что у нас слуг в достатке, а даже если бы нужда и была, я бы взял того, кого я знаю.

— То есть, ты с ней незнаком? — искренне удивилась Кесем. Знавшая ужимки Бюльбюля, она чувствовала, что он говорит правду.

— Нет, — пожал плечами евнух. — Может, видел раньше и общался, будучи помощником Сафие-султан, но всех же не упомнишь. Столько времени же прошло.

Смотря в его глаза, спокойные и уверенные, Кесем убедилась, что Бюльбюль не лжет. Но часть ее все еще отказывалась смиряться с тем, что это не Хюмашах-султан пытается посеять раздор между Кесем и султаном, она просто не могла поверить в обратное. Ей хотелось возразить, обвинить Бюльбюля и его госпожу во лжи, но ничем не могла она подкрепить свои подозрения. Единственная ниточка порвалась сама собой.

— Знаешь, Кесем, я устала, — наблюдая за переменами в ее лице сказала Хюмашах. Она поднялась с дивана и встала напротив Кесем. — Я устала оставлять эту ситуацию между нами. Я вижу, что ты так и не можешь мне поверить, и до какого-то момента я была готова мириться с этим. Но твое поведение выходит за границы дозволенного, и я поговорю об этом с племянником.

— Вы не посмеете, — возмутилась Кесем. — Не посмеете еще и так нас рассорить. Как можно так беззастенчиво лгать? Я — валиде, хозяйка гарема, как вы смеете угрожать мне подобным образом…?

Договорить Кесем помешала хлесткая пощечина. Обескураженная не сколько болью, сколько чувством последовавшего за пощечиной унижения, Кесем отступила назад и как подкошенная рухнула на колени.

— А как смеешь ты, рабыня, говорить подобным образом со мной? — спросила Хюмашах, впервые за долгое время позволив себе выплеснуть свой гнев. — Как смеешь ты называть себя валиде? Ты — дитя по сравнению с настоящими валиде. Гаремом ты управляешь лишь потому, что некому больше, иначе тебя, не имеющую опыта, к правлению и вовсе бы не допустили. Ты не имеешь права говорить так обо мне и о себе, не имеешь права обвинять меня. Ты заигралась во власть, Кесем, вообразила себя вершительницей судеб и единственной достойной повелителя женщиной, когда как в действительности ты боишься собственной тени. Убирайся из моего дома и не смей показываться мне на глаза до тех пор, пока не будешь готова признать свою ошибку.

Кесем, покачиваясь, поднялась на ноги. Она со слезами на глазах уже собиралась было возразить что-то, но взгляд Хюмашах, твердый, жесткий и полный ярости и гнева, заставил ее передумать и уйти. С улицы вскоре послышался стук колес отъезжающей от дома кареты. Хюмашах же, растеряв всякий контроль над собой, принялась возмущенно мерить шагами комнату.

— Подумать только, — высказывалась она Бюльбюлю, взволнованно наблюдавшему за ней и не знавшему, как подойти и успокоить ее. — Подумать только, а я раздумывала о дружеских отношениях с ней! Да как бы не так! Как ей только наглости хватило заявиться в мой дом и сказать такое! Как можно быть такой неблагодарной и эгоистичной! Уму непостижимо!

Она остановилась лишь когда почувствовала тяжесть в животе — ребенок внутри явно был не в восторге от всплеска ее эмоций. Хюмашах, чувствуя знакомую слабость в теле, не без помощи Бюльбюля вернулась на диван и сделала глубокий вдох.

— Вели заложить карету, Бюльбюль, — приказала она, немного придя в себя. — Я поеду во дворец, поговорю с племянником. Если Кесем считает, что я ей не указ, и что она может позволить себе так со мной обращаться, то пусть скажет это в лицо повелителю.

Бюльбюль, волновавшийся о ее состоянии, попытался что-то возразить, но его препирания были остановлены жестким взглядом госпожи. Он повиновался, и уже вскоре резвые кони повезли их карету в Топкапы.

Кесем же в это время снова заперлась в своих покоях с верными слугами.

— Разве не говорила я? — отчитывающим тоном, как в прежние времена, сказала Джаннет, выслушав сбивающуюся речь Кесем. — Пустое это все было! Ни к чему хорошему не привело. Мало того, что правды не узнали, так еще и Хюмашах-султан почем зря разозлили! Да как можно так, Кесем-султан, с госпожой разговаривать, беременной к тому же?

— А она как со мной могла так говорить? — рявкнула Кесем. — Как она могла меня ударить?

— Другая на ее месте тебя бы в темницу кинула, не посмотрела бы, что ты хасеки, — Джаннет всплеснула руками. — Молиться теперь надо, чтобы повелитель, услышав ее рассказ, простил нас всех за подозрения.

— Как я могла забыть! — Кесем бросилась к дверям.

— Куда вы, госпожа? — крикнула ей вслед испуганная Эйджан.

— К повелителю, — ответила Кесем, замерев на миг на пороге. — Я должна поговорить с ним прежде, чем приедет Хюмашах-султан.

И с этими словами Кесем вихрем вылетела из собственных покоев.

Но судьба в этот день была явно не на ее стороне. Каким-то образом, Хюмашах-султан, выехавшая немногим позже нее, уже успела приехать во дворец и пройти к повелителю.

— Доложите, — требовала Кесем у стражников. — Я должна увидеть повелителя.

— Повелитель занят, — снова сказал один из них извиняющимся тоном. — Он обязательно примет вас, как освободится.

Кесем обессиленно простонала. Неподалеку послышались шаги, и к ней подошел вернувшийся откуда-то Искендер.

— Кесем-султан, — сказал он, склонившись. — Я могу чем-то помочь вам?

— Можешь, Искендер, — ответила Кесем, сжимая руки. — Я должна пройти к повелителю прямо сейчас. Но он занят встречей с Хюмашах-султан.

— Так подождите, — Искендер, не понимавший сути, пожал плечами.

— Я не могу подождать, — султанша чуть не раскричалась. — Я должна зайти прямо сейчас, чтобы не позволить Хюмашах-султан оклеветать меня.

— О чем вы говорите? — удивился хранитель покоев.

Кесем не успела ответить. Стражников окликнул султан, и один из них зашел узнать, что нужно повелителю. Вернувшись, стражник сказал:

— Кесем-султан, хранитель покоев, вас обоих просит к себе повелитель.

Просить дважды Кесем не пришлось. Она вихрем влетела в покои султана.

Ахмед был сердит, даже зол. Внешне это никак не проявлялось, но для Кесем, привыкшей подмечать каждую мелочь в движениях, интонациях и поведении любимого, не составило никакого труда заметить напряженные мускулы на лице и широко расправленные плечи, не предвещавшие ничего хорошего. Хюмашах-султан же была немного бледна, но все еще в достаточно сильной ярости. По ее виду было понятно, что она успела все рассказать.

— Прежде, чем начнутся обвинения, — сказал Ахмед тихим, усталым голосом, — я спрошу тебя, Искендер. Ты хранитель моих покоев и обязан знать о каждом посетителе. Как в мои покои попала девушка по имени Аслы?

— Я думал, ее послала Кесем-султан, — удивленно сказал Искендер. — В день, когда госпожа была в обители Хюдаи, я нашел в своих покоях записку о том, что к повелителю придет девушка, и написана записка была почерком госпожи. Я не стал задавать вопросов. Все ведь по правилам было.

— Вот как, — Ахмед вздохнул. — Но видишь ли в чем дело. Кесем-султан никого ко мне не посылала. Кто-то подделал письма от нее тебе и Хаджи-аге, и благодаря этому Аслы-хатун попала в мои покои по чьему-то злому умыслу. Кесем, — он повернулся к наложнице, и его лицо приобрело еще более суровый вид, — я знаю, что ты не только винишь в этом мою тетушку, но и посмела ее оскорбить. Я хочу, чтобы ты принесла извинения.

— Я не считаю, что должна извиняться, — ответила Кесем, вскинув голову и с яростью посмотрев в глаза любимому человеку. — Я смирилась бы с тем, что Аслы ходит к тебе. Но с тем, что ее выбрал не ты, а Хюмашах-султан, которую не должны касаться дела гарема, я мириться не буду.

— То, что ты сделала и сказала, недопустимо, — Ахмед говорил с ней хлестко и жестко, и Кесем поняла, что в этот раз поблажек и прощения не будет, более того, он и вовсе не собирается становиться на ее сторону. — Ты оскорбила члена моей семьи не только бессмысленными подозрениями, но и ложными обвинениями. Я не стерплю такого обращения с людьми, которых люблю, даже с твоей стороны.

— Как же так? — продолжила возмущаться Кесем, перебив Ахмеда. — Я быть может была груба, но я хотела как лучше! Это моя обязанность — быть уверенной, что другие женщины, с которыми ты делишь ложе, не опасны и никем не подосланы…

— Хватит, Кесем! — рявкнул Ахмед, уставший от ее непрерывного протеста. — Довольно! Я не хочу это больше слушать! То, что ты действовала из лучших побуждений, не оправдывает тебя. Раз уж ты отказываешься признать свою ошибку, я вынужден принять меры. Я лишаю тебя должности управляющей гарема до тех пор, пока ты не одумаешься и не принесешь извинения.

— Но повелитель…

— Никаких возражений. Ты можешь быть свободна. И ты, Искендер.

Искендер первым покинул покои. Кесем помедлила, надеясь, что Ахмед передумает. Но он продолжал смотреть на нее требовательным взглядом, и Кесем, чувствуя себя еще более униженной, повиновалась. Остались лишь Ахмед и Хюмашах, не проронившая за это время ни слова.

— Прости меня, Ахмед, — сказала она, подойдя к племяннику. — Я правда не хотела быть причиной раздора между вами.

— Вы все сделали правильно, тетушка, — ответил Ахмед, за руку подведя ее к дивану и усадив ее рядом с собой. — Я люблю Кесем и тоже не хочу ссор, это так. Однако, моя любовь не должна обнадеживать ее. В конце концов… уже не в первый раз Кесем пытается действовать за моей спиной, интригуя против моих близких.

— Это, конечно, неприятно, — согласилась с ним Хюмашах, — однако, я могу ее понять. Она тоже очень любит тебя, Ахмед. Боится тебя потерять. Да и опасения ее небеспочвенны. Кто-то во дворце действительно интригует против нее.

— Так почему же она не сказала мне честно? — Ахмед, уязвленный этим, взглянул ей в глаза. — Тетушка, ну почему так? Почему только вам и Зульфикару-паше хватает совести быть честными со мной? Почему все вокруг, включая мою любимую женщину, интригуют за моей спиной, неважно, против ли меня или ради меня?

— Потому что так устроена наша жизнь? — Хюмашах было немного неприятно озвучивать это предположение. — Посуди сам, Ахмед. Здесь, во дворце, по-другому никак. Либо ты, либо тебя. Я не оправдываю Кесем, более того, я все еще сердита на нее. Но и винить за страх потерять любимого я ее не могу. В конце концов, я и сама в похожем положении…

— Все будет хорошо, тетушка, — погладил ее по руке Ахмед. — Зульфикар-паша обязательно вернется к нам. Недавно пришло донесение. Войско скоро отправится в путь, углубится в персидские земли и разобьет войско врага. Докладывают, что армия шаха Аббаса в несколько раз меньше нашего войска.

— К сожалению, это ни о чем еще не говорит, — вздохнула Хюмашах. — Если бы все войны побеждались лишь численным превосходством…

— Но ведь у нас столько талантливых полководцев. — султан улыбнулся. — Они не позволят нашим войскам проиграть. И обязательно вернутся к нам.

Его поддержка немного успокоила Хюмашах.

— Благодарю тебя, Ахмед, — сказала она прежде, чем уйти. — Благодарю тебя за то, что поверил мне и встал на мою сторону. После того, как я поступила с тобой и твоим отцом… это особенно ценно для меня.

— Тетушка, дорогая моя, — ответил ей Ахмед. — Вы такая же часть моей души, как и Кесем. Я люблю вас и прощу вам все за вашу честность и верность мне. Возвращайтесь домой, отдыхайте и ни о чем не переживайте. Никто больше не потревожит ваш покой.

Эти слова действительно помогли Хюмашах успокоиться. Уверенная в том, что кто-то действительно отстаивает ее, она смогла вернуться домой и впервые за долгое время насладиться жизнью.

***

Выслушав Кесем, Эйджан и Джаннет переглянулись. То, что они услышали из ее уст, показалось им справедливым, но очень обидным наказанием.

— И что же вы намерены предпринять? — с опаской спросила Джаннет. — Вы просто так это оставите?

— Что ты такое говоришь, Джаннет? — возмутилась Кесем. — Конечно же, я намерена проучить Хюмашах-султан за то, что она пожаловалась султану.

— Не за то, что она подослала Аслы? — Эйджан была удивлена этому.

— Быть может, она и правда не делала этого, — Кесем вздохнула, раздраженная тем, что ей пришлось это признать. — Но потерю должности я ей не прощу. Будет знать, как жаловаться.

— Надеюсь, вы откажетесь от этой идеи, — Джаннет сказала это тихо и немного ворчливо, словно рассчитывая, что Кесем не услышит.

— Что ты сказала? — эти слова возмутили Кесем еще сильнее. Она подошла к Джаннет и заглянула ей в глаза. — Почему это мне следует отказаться от справедливого возмездия?

— Потому что враждовать с Хюмашах-султан — не то же самое, что враждовать с Сафие-султан, — вздохнула Джаннет, явно уставшая объяснять прописные истины Кесем. — Она добрая, честная и умная госпожа, не воюющая без причины. Но ежели причина такая у нее есть, то навлекшему на себя ее гнев несдобровать. Сами посудите — Хюмашах-султан расправилась с Сафие-султан, испортившей ей всю жизнь, проведя во дворце всего лишь несколько недель. Откажитесь от своего намерения, если не хотите все потерять.

— Не откажусь, — Кесем разозлилась еще больше. — Я проучу Хюмашах-султан раз и навсегда. Я заставлю испытать такой же страх и такие же потери, что испытала я по вине Сафие-султан. Пусть она узнает, как это — бояться потери любимого человека и за своих детей.

— Но разве стоит оно того? — даже Эйджан это казалось излишним, раз она решилась перечить разъяренной Кесем. — Повелитель обязательно отойдет и вернет вас в должность, нужно лишь подождать и показать ему, что все хорошо. Стоит ли ради этого ввязываться в противостояние с его любимой тетушкой… Кроме того… зачем продолжать винить в грехах Сафие-султан, которой уже нет, ее дочь? Хюмашах-султан вам ничего не сделала, зачем же так…

— А что же мне теперь, всем все с рук спускать? — сейчас все, казалось, выводило Кесем из себя, и возражения верных слуг казались ей почти что предательством. — Быть может, мне и на ваши попытки мне помешать глаза закрыть? Я вам так доверяла, подругами считала, а вы на сторону оскорбившей меня женщины встали! Хороша ваша дружба, ничего не скажешь!

Джаннет и Эйджан, пристыженные ее словами, но все еще считающие, что Кесем зря себя изводит, озадаченно переглянулись, думая об одном. Им было страшно идти против султанши, собственную мать отравившую, но оставаться рядом с разъяренной Кесем, чьи методы им были известны наверняка, было еще страшнее.

— Простите нас, Кесем-султан, — сказала, наконец, Эйджан, боявшаяся, что никто ее не сможет защитить. — Вы правы… Хюмашах-султан надо преподать урок.

Кесем повернулась к Джаннет и внимательно посмотрела на нее, ожидая извинений и обещаний помочь. Но хазнедар гарема упрямо молчала, смотря ей прямо в глаза и пытаясь не выдать мелкой дрожи страха, пробравшей ее тела.

— Я не считаю, что нам нужно воевать с Хюмашах-султан, — сказала она, собравшись с силами. — Если вам так угодно… учите ее всему, что вам заблагорассудится, но без меня.

С этими словами она вышла из покоев Кесем, и за закрывшимися за ней дверями она услышала злобный вопль, сопровождаемый звуком бьющихся ваз. Кесем ей этого не простит, подумала Джаннет, но тогда ей совершенно не было до этого дела.

И тем сильнее удивилась она утром, когда Кесем позвала ее к себе в покои на следующее утро, но не отругала и не лишила должности.

— Ты права была, Джаннет, — сказала любимая наложница султана, и сейчас она выглядела гораздо спокойнее, словно смирилась она с тем, что была не права и наказана была справедлива. — Я всю ночь глаз не смыкала, думала об этом. И поняла, что ошибалась. Хотела бы я извиниться перед госпожой, подарок ей хороший послать, да вот только во дворце своем она мне велела не появляться. Могу я тебя об услуге попросить?

— Какой же? — спросила Джаннет.

От искренней радости и благодарности Аллаху, пославшему Кесем благоразумия, не расслышала она в голосе наложницы странной сладости, какая появлялась каждый раз, стоило ей что-то задумать. Кесем, понявшая это, расплылась в широкой, яркой улыбке и кивнула Джаннет на закупоренный кувшин с каким-то горячим варевом и замотаный в тряпки, чтобы не терять тепла.

— Я хочу, чтобы ты отвезла этот отвар Хюмашах-султан и передала его от моего имени, — сказала Кесем. — Это укрепляющие травы для беременных. Я попросила Халиме-султан заварить их и молитву над ними прочитать, она же у нас по травам мастерица.

— Нашли кому такую важную вещь доверить, — ворчливо сказала Джаннет, наблюдая за тем, как Эйджан, повинуясь немому приказу Кесем, осторожно и торопливо убирала отвар в корзину. — Но идея отличная, такая помощь госпоже в ее положении не помешает. Я рада, что вы решили мирно дело решить, и с радостью исполню вашу просьбу.

Взяв из рук Эйджан корзину, Джаннет вышла из комнаты. На пороге она мельком взглянула на Кесем, и промелькнувшее на ее лице хитрое выражение совершенно не понравилось Джаннет.

— А ну говори, — прошипела она, схватив за локоть вышедшую проводить ее Эйджан, когда они вместе свернули за угол, — что Кесем-султан задумала?

— Ничего она не задумала, — Эйджан сказала это слишком испуганно, чем подтвердила подозрения Джаннет. Старая хазнедар встряхнула ее, и Эйджан, понимающая, что Джаннет не отстанет, была вынуждена признаться. — Это всего лишь безобидная шутка. Это отвар для… желудка. Госпожа просто испачкает свое платье завтраком, вот и все.

— Не лги мне, Эйджан, — строго сказала Джаннет. — Я, так и быть, отвезу отвар, но лучше бы ему действительно быть тем, что ты сказала. Если вы задумали ребенку ее навредить…

— Аллах сохрани! — взвизгнула Эйджан, возмущенная ее предположением. Получив чувствительный толчок пальцем в бок, она заговорила тише. — Ты что, из ума выжила, Джаннет-хатун? Да как можно? Мы специально выбирали долго такой отвар, что и урок ей преподаст, и не навредит ни ей, ни ребенку ее. Она даже не опозорится — как можно, дома не покидая. Джаннет, правда… Кесем-султан, конечно, обижена, но так жестоко поступить… Даже для нее это слишком. Мы поэтому к Халиме-султан и обратились. Только она и умеет так травы смешивать.

— Ладно уж, — вздохнула Джаннет, чувствуя, что ничего не остается.

Эйджан довела ее до кареты, которую заложили заранее. Пара сильных, быстрых коней быстро домчала повозку до Айналы Кавак, и вскоре Джаннет предстала перед Хюмашах-султан.

— Кесем-султан пытается извиниться? — немного печально усмехнулась Хюмашах, обратив внимание на корзинку.

— Если так можно сказать, — развела руками Джаннет. Поставив корзинку на низенький столик, с которого только унесли поздний завтрак госпожи, она достала немного остывший кувшин. — Госпожа сказала, это отвар из укрепляющих трав. Она слышала, что вас часто мучает тошнота, и попросила Халиме-султан сделать для вас такой отвар, что поможет вашему желудку.

— Чего не отнять у Халиме, так это таланта травы смешивать да заговоры всякие делать, — кивнула Хюмашах. — Что же сама Кесем не привезла этот отвар, коли так обо мне беспокоится?

— Ей стыдно за то, как она повела себя, и пока что Кесем-султан не отваживается предстать перед вами, — Джаннет усмехнулась по-доброму. — Да и вы сами вряд ли бы захотели увидеть ее так скоро.

— И то верно, — рассмеявшись, согласилась Хюмашах. Она кивнула Джаннет на кувшин. — Ладно уж. Попробую, почему бы и нет. Вдруг и правда поможет. Налей немного, пожалуйста.

Пока Джаннет откупоривала кувшин и наливала странно пахнущий отвар в свободную кружку, Хюмашах думала о чем-то своем. Ее размышления отвлекло появление Бюльбюля.

— Ба! — воскликнул он, увидев Джаннет. — Какие люди! Рад видеть тебя, Джаннет-хатун. Что тебя сюда привело?

— Оказываю услугу Кесем-султан, — сказала Джаннет, закончив. — Отвар она просила целебный передать госпоже.

— Как мило с ее стороны, — пробормотал Бюльбюль, подойдя ближе.

Наблюдая, как Джаннет передает кружку Хюмашах, он взял в руки кувшин и понюхал. Сначала ему показалось, что пахнет чем-то знакомым. Чем-то неприятным и опасным. Пока он вспоминал, Хюмашах сделала несколько маленьких глотков и поморщилась.

— Это и должно быть так противно? — сказала она, скривившись. — От него меня словно наизнанку выворачивает…

Эти слова и запах наконец-то пробудили память Бюльбюля. Он резко отставил на стол кувшин, да так, что тот едва не разбился от его движения, и выхватил из рук удивленной Хюмашах кружку.

— Госпожа, не серчайте, — вскричал он, суетливо кружась рядом. — Ужас, что творится. Амина! Амина! Немедленно сюда! Пусть лекаря скорее приведут! Госпожа, как много вы выпили?

— Совсем немного, — удивленно сказала Хюмашах. — Всего пару глотков. А что такое?

— Не знаю, за что этот отвар пытались выдать, но это ужасное пойло на самом-то деле должно было… ребенку вашему навредить! — Бюльбюль нервно приплясывал вокруг нее, надеясь, что посланные слуги приведут лекаря как можно скорее. — Такое наложницам дают, чтобы они детей теряли.

— Да быть не может, — воскликнула Джаннет, до глубины души возмущенная услышанным. — Кесем-султан заверила меня, что это для желудка…

— Обманула тебя твоя Кесем-султан, — вскричал Бюльбюль. Он схватил кувшин и ткнул его горлышко под нос Джаннет. — Сама понюхай! Неужто не узнаешь! Сама похожий не раз подливала наложницам…

К своему ужасу Джаннет действительно узнала запах. Вот почему, подумала она, кувшин был завернут в столько ткани и убран в корзину — чтобы она не почувствовала запах так быстро, ведь Кесем было нужно, чтобы она, как опытная калфа, не узнала его раньше времени. Глупая старая карга, корила себя Джаннет, как можно было не узнать запаха, наливая отраву в кружку госпоже собственными руками! Обескураженная и мучившаяся угрызениями совести, она рухнула на колени перед Бюльбюлем.

— Клянусь, Бюльбюль, — вскричала она, — любое наказание приму, все повелителю расскажу! Но позволь помочь искупить мой грех и госпоже помочь! Я не хотела, клянусь! Кесем-султан знала, что я не хочу с госпожой противостояния, вот и отправила меня, чтобы избавиться! Прошу, Бюльбюль! Позволь мне помочь!

Бюльбюль не успел ответить — в комнату вбежали служанки и лекарка, наблюдавшая беременность Хюмашах-султан. Объяснив им суть дела и оставив спасать госпожу, он выволок Джаннет за локоть из гостиной и позвал стражников.

— Заприте ее накрепко в подсобном помещении, — велел он. — И сторожите как зеницу ока. Она наш самый главный свидетель перед повелителем. Ежели с ней что случится — головы вам не сносить. И пошлите во дворец за хранителем покоев… Нет, за самим повелителем пошлите. Дело очень срочное, госпожа пострадала! Что встали? Скорее?

Стражники, поклонившись, отправились исполнять приказ. Джаннет действительно заперли, во дворец срочно выехал посыльный. К счастью, султан не был занят в тот момент. Получив наспех написанную Бюльбюлем записку, он тотчас выехал в Айналы Кавак и приехал во дворец в сумерках.

— Как моя тетушка? — спросил он у Бюльбюля, сторожившего у дверей.

— Слава Аллаху, госпожа и ребенок почти не пострадали, — Бюльбюль, поседевший в этот день полностью, с трудом сдерживал слезы и злость. — Госпожа совсем немного выпила, от этого у нее лишь живот заболел. Но по настоянию лекарки большую часть беременности ей предстоит провести в постели — почти все силы ее ушли на то, чтобы сохранить жизнь и себе, и ребенку. Боюсь, увидеть их вы сейчас не сможете — госпожа спит. О, Аллах, как же я рад, что все обошлось.

— Аминь, — Ахмед выдохнул. Когда он убедился, что с Хюмашах-султан все в порядке, его лицо посерьезнело. — Ты сказал, есть кто-то, кто может назвать отравителя. Свидетель. Кто это?

— Джаннет-хатун, хазнедар, — сказал Бюльбюль, ведя султана к комнате, где ее заперли. — Она приехала с подарком от Кесем-султан, якобы, госпожа велела ей отвар целебный госпоже отдать, помириться так хотела. Сама не приехала, ибо Хюмашах-султан ей запретила порог дома переходить, и тут я сам готов поручиться — это правда, госпожа Кесем-султан так при мне сказала. Я ее тщательно расспросил, и сомнений не остается. Да простит меня Аллах, и вы простите, повелитель, но зла госпоже желала Кесем-султан.

Ахмед остановился и сжал руки в кулаки. Он был готов простить любимой женщине эту глупую ссору, чуть не стоившую ему отношений с тетей, был готов смириться с ревностью, зная, чем она была продиктована, но с тем, что она перешла черту, он смиряться не смог и не захотел.

— Я хочу сам поговорить с Джаннет прежде, чем приму решение о судьбе Кесем, — сказал он.

Бюльбюль поклонился и сделал знак стражникам. Воины расступились и впустили его внутрь.

В небольшой кладовой, заполненной ненужной одеждой, на каком-то большом тюке сидела заплаканная Джаннет. Увидев Ахмеда, она опустилась на колени и склонилась.

— Встань, Джаннет, — с сухой горечью в голосе сказал султан. — Я хочу услышать от тебя правду. Один лишь вопрос. Отвар дала тебе Кесем?

— Да, — бледными губами прошептала Джаннет. Она подняла взгляд на Ахмеда, и он увидел, что она говорит правду.

Серой тенью Ахмед покинул комнату.

— Отпусти Джаннет, — сказал он Бюльбюлю. — Я оставляю ее судьбу на тебя с госпожой. Поступите с ней так, как сочтете правильным. Я верю, что она не знала замысла Кесем, однако, это она принесла в ваш дом отраву. С самой Кесем… разберусь я.

С этими словами он вышел из дома и вскочил в седло ожидавшего его почти у самых дверей коня, сжал его бока ногами и направил вперед, затем приободрил ехать быстрее. Почти загнав любимого коня, он въехал во двор Топкапы за полночь.

Кесем не спалось. Детей давно уложили, даже большинство служанок уснули в соседних комнатах, им выделенных. Лишь она да Эйджан не спали. Они сидели на балконе и смотрели на темное, безоблачное и беззвездное небо.

— И все-таки, — вернулась к их утреннему разговору Эйджан, — не стоило ли отказаться от этой идеи? Это ведь… так жестоко, заставить мать потерять свое первое дитя…

— Пожалела ли Сафие-султан отца моего? — возразила Кесем. — Пожалела ли она меня, выкрав из дома родного? Не сумела ей отплатить — так дочери ее отплачу. Пусть знает, я ничего не прощаю.

Эти ее жестокие слова стали не только шипом страха, проросшим в душе Эйджан, но и острым клинком, вонзившимся в сердце подслушавшего их разговор Ахмеда. Он специально прошел в ее покои так тихо, надеясь увидеть обычную добрую и милую Кесем, нянчащую детей или читающую что-то на родном языке, ту Кесем, что была готова поговорить с ним о мире и справедливости, надеясь, в конце-то концов, ошибиться в своих подозрениях. Но его ожидания разрушились, прахом разлетелись по миру. Он шагнул из комнаты на балкон и твердо сказал:

— Не только ты не прощаешь некоторых вещей, Кесем, — он с каким-то болезненным удовлетворением увидел на лице вскочившей наложницы страх, отчаяние и ужас. — Я тоже не в силах многое простить. Я многое могу стерпеть, понять и оправдать. Но то, что ты сегодня совершила, я никогда тебе не прощу.

— Ахмед, я…

— Замолчи, Кесем, — взревел Ахмед. — Сейчас мое время говорить о твоих поступках! Решив, что оскорбления, нанесенного члену моей семьи, недостаточно, ты посягнула на самое святое — жизнь. На жизнь моей тетушки, носящей под сердцем дитя. Ты сама мать, Кесем, и как же у тебя поднялась рука навредить беременной женщине? Откуда такая ненависть? Чего еще тебе нужно, Кесем, чтобы забыть старые обиды и жить счастливо, не оглядываясь на других? Откуда эта потребность возвышаться подобным образом — через месть, интриги, смерти? В кого ты превратилась?

Кесем открывала рот, как рыба, выброшенная волной на поверхность, но не находила слов, чтобы ответить. Даже оправдать себя она не могла в этот миг, да и нечем было — Ахмед прекрасно слышал ее признание и ни за что бы не поверил в то, что она невиновна.

— Сама не знаешь, — ответил за нее поуспокоившийся немного Ахмед. — Понимаю. Я тоже не знаю, кем ты стала. Но я точно знаю одно. Я не хочу тебя видеть, Кесем. Я должен бы казнить тебя, однако, на твое счастье тетушка и ее ребенок будут жить. И я подожду, пока Хюмашах-султан придет в себя, чтобы спросить ее мнения на этот счет. До тех пор ты будешь жить в Старом дворце. Одна. Без детей. После того, что ты натворила, я не позволю тебе приблизиться к ним.

И лишь эти слова вызвали у Кесем какие-то чувства. Она что-то закричала и рухнула на колени, подползла на них к Ахмеду, чтобы поцеловать его одежду и упросить его передумать. Но Ахмеда впервые не тронули ее слезы и мольбы. Он оставил ее плакать на холодном мраморном полу балкона. Где-то вдалеке прогрохотала молния. Начиналась первая летняя гроза.

К утру Кесем, как и гроза, скрывшая треском молний и громовыми раскатами ее горькие слезы, успокоилась. Она попыталась добиться встречи с повелителем, даже стояла какое-то время на коленях у его дверей, однако, это ни к чему не привело. Ахмед не изменил своего решения, которое удовлетворило узнавшую обо все Хюмашах, и к вечеру Кесем покинула Топкапы. Провожая взглядом ее и процессию слуг, несущих вещи, Халиме улыбалась.

— Вот и все, Менекше, — сказала она, вернувшись в покои. — Правление Кесем закончилось, не успев начаться.

— Вы правы, госпожа, — даже вечно тревожная служанка впервые за долгое время позволила себе улыбнуться. Ей тоже казалось, что все получилось так, как они хотели. — Мы добились своего. И даже больше совершили. Я видела кое-что сегодня. Аслы в красивом платье и украшениях прошла этой ночью по Золотому пути. Утром слуги понесли показать калфам окровавленную простынь.

Эта новость сделала улыбку Халиме еще шире. Она, широко расправив плечи, грезила новыми достижениями и восшествием сына на престол. А ведь понадобилось всего ничего, чтобы развязать войну, подумала она. Всего лишь отправить в покои султана амбициозную девушку на простой разговор.