Служба хранителем покоев давалась Искендеру легко. Он почти сразу нашел общий язык с евнухами и калфами, слуги, за которых он иногда заступался, почитали его своим благословенным защитником, а наложницы, которым изредка он по случайности попадался на глаза, месяцами вздыхали по нему. Но Искендер мастерски исполнял свои обязанности, не пересекаясь с ними лишний раз, и вскоре они забывали свои чувства. Это всех устраивало, в особенности Искендера. Все еще страдавший от безответной любви к Кесем, он не мог смотреть на других девушек, и долгое время его сердце оставалось равнодушным ко всему, включая их. В своей настойчивой уверенности в неизменности чувств Искендер жил спокойно, но шахматное поле снова пришло в движение, отдав следующий ход его угрюмой и печальной фигуре.

Прогуливаясь по саду в свободное время, Искендер обратил внимание на стайку наложниц, вышедших на прогулку под присмотром слуг. Девушки гуляли среди облысевших кустов, и мелкая галька, привезенная с побережья, хрустела под их ногами звонче свежего снега. Почти все ходили группами. И только одна девушка оставалась в стороне. Она стояла над пустым фонтаном, и плечи ее подрагивали как будто от слез, но никому не было до нее дела. Решив, что это непорядок, Искендер решил подойти.

— Почему плачет прекрасная гурия? — спросил он шутливо-строгим голосом, и девушка, вздрогнув, обернулась в его сторону. — Тебя кто-то обижает? Скажи мне, и я разберусь.

— Мои горести не стоят вашего времени, хранитель покоев, — сказала девушка, утерев слезы. — Это всего лишь слезы. Они закончатся.

— И тем не менее, — настоял Искендер. — Этот сад не должен знать иных слез, кроме слез счастья.

Эти слова заставили девушку улыбнуться и проникнуться доверием к нему.

— Я плакала от осознания того, как безнадежны мои надежды, — сказала она. — Я же говорила, ничего необычного.

Искендер хотел было спросить что-то еще, но их прервало чье-то появление.

— Эсма! Вот ты где! — сказала подошедшая Дильруба. Улыбнувшись поклонившемуся ей Искендеру, она перевела взгляд на наложницу и протянула ей руку. — Я тебя искала. Почему ты избегаешь меня, Эсма? Я чем-то обидела тебя?

— Нет, что вы, госпожа, — побледневшая Эсма испуганно огляделась. — Но вы же знаете, ваша матушка запретила нам видеться.

— Мне все равно! — Дильруба топнула ногой с самым капризным видом. — Мне все равно, что матушка сердится на тебя! Ты моя подруга, Эсма, я тебя не брошу. Подумаешь, не попала в покои к брату, и что теперь?

— Госпожа, не надо, — Эсма побледнела еще сильнее и испуганно оглянулась на Искендера, явно слушавшего их разговор. — Дело совсем не в этом… Я просто… Решила, что не хочу больше с вами нянчиться… Простите, госпожа. Не подходите ко мне больше.

Снова всхлипнув, Эсма пошла прочь, оставив покрасневшую от обиды и злости Дильрубу топать ногами в приступе очередного каприза. Искендер, нахмурившись, повернулся к ней.

— Госпожа, в чем дело? — спросил он, чувствуя, что должен вмешаться. — Что произошло между вами и этой девушкой?

— Это все из-за моей матушки, — Дильруба тоже всхлипнула. — Эсма — моя подруга. Матушка ее поэтому и заметила, решила, что она хорошей наложницей брату станет. Но потом вдруг рассердилась на нее, велела ей все забыть и больше со мной не разговаривать. Это все из-за этой глупой Аслы, что она потом выбрала. Брату она больше понравилась, вот матушка на Эсму и злится, наверное, а я теперь страдаю! Ух, провались она, эта Аслы.

— Не гневите Аллаха пожеланиями, госпожа, — Искендер огляделся, убеждаясь, что их не подслушивают. — Лучше скажите мне вот что. Как вы узнали, что это матушка ваша подослала Аслы-хатун к повелителю и хотела подослать Эсму-хатун?

— Я, — запнувшись, Дильруба смущенно отвела взгляд. — Подслушала я. Она меня услала в соседнюю комнату, не дав с Эсмой пообщаться. Вот я обиделась и решила: раз уж не могу с ними сидеть, так подслушаю. Вот так и узнала. Но прошу вас, Искендер-ага — не выдавайте меня! Матушка так рассердится, да и брат-повелитель тоже! Он нас из-за этого с Мустафой разлучит! Пожалуйста, не говорите…

Искендер смотрел на эту маленькую девочку, только сейчас осознавшую, в чем призналась, пусть и не до конца, и испугавшуюся все потерять из-за этого, и пытался решить, как поступить с нею. По совести, ему стоило бы прямо сейчас отвести ее к повелителю и заставить все рассказать, но от этого все бы только пострадали, ничего хорошего взамен не получив. Быть может, Кесем-султан и вернулась бы из Старого дворца, но в Топкапы с ее возвращением началась бы война между ней, Аслы-хатун и Халиме-хатун. Последней запретили бы видеться с сыном, и ради того, чтобы вытащить его из Кафеса и посадить на трон, озлобившаяся султанша разрушила бы весь мир. Даже отношения Кесем-султан и Хюмашах-султан этим было не исправить — они были разрушены с самого начала. Как ни посмотри, ни к чему хорошему это действительно не приведет.

— Так и быть, госпожа, — сказал он, улыбнувшись, и это успокоило девочку. — Я ничего не скажу повелителю и постараюсь убедить вашу матушку не сердиться на Эсму. Негоже, что вас с подругой разлучили.

Эти слова утешили девочку. Она хотела было спросить что-то у него, но позади послышался предупреждающий крик евнуха. В их сторону шла сама Халиме-султан.

— Дильруба, ты что, посмела отвлечь хранителя покоев? — спросила она строгим голосом, подойдя ближе. — Возвращайся в комнаты и жди меня, нам скоро идти к Мустафе.

Дильруба, бросив умоляющий взгляд на Искендера, повиновалась приказу матери. Когда она достаточно отошла от них, Халиме повернулась к хранителю покоев.

— Прошу прощения за нее, Искендер-ага, — сказала она. — Она хорошая девочка, но себе на уме иногда бывает. Не могу с этим ничего поделать, отец ее сильно избаловал при жизни, а я после его смерти недоглядела.

— Не стоит, — отмахнулся Искендер. — Дильруба-султан на самом-то деле добрая госпожа, общаться с ней одно удовольствие. И тем обиднее мне было узнать, что ей запрещают видеть любимую подругу.

— Не слушайте ее жалоб, господин, — Халиме закатила глаза. — Она дуется, что я твердо за нее взялась, но как иначе? Через несколько лет мне ее выдавать замуж, как я ее с таким характером отправлю в чужой дом…

— Думаю, дело не в этом, госпожа, — Искендер решил не играть в глупые игры. — Она рассказала мне, что это вы послали Аслы-хатун к повелителю, и что собирались сделать это же с Эсмой-хатун…

— Хранитель покоев, это всего лишь детские выдумки…

— В которые я склонен поверить, зная обстоятельства, — закатил глаза Искендер. — Ребенок такое не может выдумать сам по себе, да еще и такой прямолинейный, как ваша дочь. Кроме того, я знаю про записки, написанные якобы почерком Кесем-султан. В гареме мало кто способен подделать почерк, и, как я слышал, вам как раз прислуживает такой человек. Слишком много совпадений, не находите?

— Ну что же, — поджимая и без того тонкие губы в едва различимую линию, сказала Халиме. Ее природная бледность не смогла скрыть ее страха, сделавшим ее лицо похожим на полотно живописца, но взгляд ее темных глаз стал тверже, словно впитав в себя весь фатализм всех скептиков мира, — не вижу смысла отрицать ставшее очевидным. Да, появление Аслы в покоях повелителя моих рук дело. Я не собираюсь оправдываться. Спрошу лишь одно… как вы распорядитесь этим знанием, Искендер-ага? Расскажете все Кесем-султан, чтобы ее руки дотянулись до меня из Старого дворца? Или же прямиком к повелителю пойдете?

Искендер помолчал немного. Но он не раздумывал — решение было принято им почти что сразу. Он лишь смотрел на Халиме, испытывая ее терпение, силу воли и выдержку перед лицом животного страха, заставляя ее прочувствовать шаткость ее положения и напоминая ей о том, что стоит на кону.

— Я никому не скажу, — сказал, наконец, он, и от его внимательных глаз не укрылся глубокий вздох облегчения, вырвавшийся из грудной клетки госпожи. — Однако, мое молчание потребует от вас исполнения нескольких простых условий. Не интригуйте больше подобным образом — гарему уж хватит войн, развязанных по вашей неосторожности. И позвольте Дильрубе-султан видеть подругу. Они ни в чем не виноваты.

— Что же? И все? — искренне удивилась Халиме. — Вы не попросите ни золота, ни власти, ни должностей за свое молчание? Даже зная, что у меня есть союзники за стенами дворца…

— Они меня не интересуют до тех пор, пока их действия не начнут представлять угрозу государству и моему повелителю, — отрезал Искендер. — Все, чего я хочу — чтобы мы все жили в мире. Если вас мои условия не устраивают, то я пойду к повелителю. Каков ваш ответ?

Теперь замолкла на несколько мгновений уже Халиме. Она смотрела на него внимательным, оценивающим взглядом и о чем-то думала.

— Я согласна с ними, — сказала она прежде, чем уйти в свои покои. — Однако, надеюсь, вы не пожалеете в будущем, что не попросили большего. Не всю же жизнь вам за чужим гаремом приглядывать.

Провожая ее взглядом, Искендер и сам вдруг задумался — не пожалеет ли он о том, что смолчал? Какое-то время он терзался сомнениями, хотел даже остановить Халиме, сказать, что передумал, и отвести ее к султану. Но затем на ум пришли воспоминание о заплаканных девушках и мысли о необратимых последствиях, и тихий голос совести умолк, лишь тонкой иголкой покалывая, будто говоря, что это еще может всем аукнуться.

Позже он встретил Эсму в одном из коридоров. Девушка выглядела радостной и, остановившись на мгновенье, поблагодарила его за помощь. Халиме-султан действительно позволила ей вновь общаться со своей дочерью, даже взяла ее к себе в услужение и извинилась за свои слова. Довольный этим, Искендер помог ей перенести ее вещи в новые помещения и, оставив ее обживаться, пошел по своим делам. Впервые за долгое время ему показалось, что все хорошо, и даже безответные чувства, терзавшие его каждый миг, стоило ему отвлечься от мыслей о службе, отступили перед чувством гордости за то, что он по-настоящему кому-то помог.

***

С каждым прожитым днем в Старом дворце Кесем ощущала, как по частичке отмирают остатки ее доброты и любви к миру вокруг. И это раздражало ее до умопомрачения.

Каждое утро она просыпалась в крохотной и холодной комнатке почти такого же размера, что были в этом дворце комнаты у слуг. Ее зеленовато-бежевые стены и простой белый потолок, лишенный всякой отделки нагоняли на Кесем еще большую тоску в сравнении с той, с какой она уснула накануне, и, чтобы не видеть их, Кесем торопилась встать. Одевшись и позавтракав, она почти весь день бездельничала или срывалась на Эйджан и маленькой Мелике, которую до этого непрерывно ласкала как собственную дочь. Такое ее преображение служанок откровенно обидело, и вскоре они и сами начали думать, как бы помочь госпоже вернуться в Топкапы и закончить эту непрерывную муку. Но к их счастью в один из таких дней решение прибыло к ним само.

После очередного завтрака, скудного и невкусного, к Кесем пришел вернувшийся во дворец после смерти Сафие-султан Гюрбюз-ага, один из немногих оставшихся на ее стороне соратников.

— Надеюсь, ты добрую новость принес, Гюрбюз, — сказала Кесем голосом, полным желчи и злости, и Гюрбюз, непривыкший к такому обращению с ее стороны, решил было поначалу, что перед ним вовсе и не Кесем.

— Добрую, госпожа, добрую, — сказал он, сглотнув. — Насух-паша пришел. Просит вашей аудиенции.

— О, Аллах! — Кесем просияла. — Наверное, это повелитель его послал меня увезти отсюда. Проси же скорее, Гюрбюз-ага, чего же ты стоишь!

Поклонившись, Гюрбюз бочком вышел за дверь и вскоре вернулся в сопровождении паши.

— Достопочтимая и прекрасная госпожа! — воскликнул Насух, поклонившись. — Благодарю вас за то, что вы приняли меня…

— Полагаю, повелитель прислал тебя закончить эту муку и забрать меня домой! — воскликнула Кесем, дав ему знак выпрямиться. Но по его лицу она поняла, что он пришел не за этим, и нахмурилась. — Разве нет?

— К моему глубокому сожалению, нет, госпожа, — Насух покачал головой. — Повелитель такого приказа не отдавал, однако, я рад, что вы не теряете надежды. И явился я как раз затем, чтобы предложить вам способ ее осуществления в жизнь.

— Какой же? — эти слова вызвали у Кесем неподдельный интерес.

— Мы заставим повелителя вспомнить о ваших достоинствах и проникнуться к вам еще большим уважением и даже благодарностью, чем прежде.

Хитро улыбнувшись, Насух-паша изложил ей свой план, и его четкость и высокие шансы на успешное осуществление понравились Кесем.

— Это чудесная идея, Насух-паша! — воскликнула она, хлопнув в ладоши. — Одно мне лишь скажи… Тот человек, которого ты нашел, и правда сделает это все для нас, и ни словом не обмолвится о нашем участии, если вдруг что не так пойдет?

— Даже если и обмолвится, ему и его наемникам никто не поверит, — сказал Насух. — Этот человек ненавидит Хюмашах-султан и повелителя сильнее кого бы то ни было, и он на все пойдет, чтобы отомстить им обоим. Никто и слушать не станет, что он скажет, все оправданиями сочтут. Мы в полной безопасности, госпожа.

— В таком случае, пусть все случится так, как ты говоришь, Насух, — Кесем улыбнулась, подавая ему руку для поцелуя. — Сделай все в лучшем виде.

Насух поклонился ей и быстро покинул комнату. Кесем же, впервые улыбнувшись за все время своего пребывания в Старом дворце, позвала Эйджан и Мелике и хорошо поговорила с ними, извинилась даже. Наблюдая за ее разительной переменой, они понадеялись, что Насух-паша, чей план им не довелось услышать, действительно сможет их вернуть домой.

***

— Из последних новостей больше ничего особенного, — сказал Искендер, закончив докладывать повелителю. — Разве что… Надира-агу, брата покойного Хасана-паши, видели в городе. Как мне сказали, он не один приехал, а в компании наемников. Прикажете присмотреть за ним?

— Думаю, будет не лишним, — Ахмед кивнул. — Я слышал, их семья была недовольна казнью старшего сына и заимела что-то против Хюмашах-султан. Как она приедет, надо будет ей сказать, чтоб она побереглась, и охрану ее усилить. И Зульфикару тоже самое передать. Безопасность госпожи превыше всего.

— Как прикажете, повелитель, — Искендер поклонился. — Как скоро должна приехать госпожа к нам в гости?

— Собиралась с утра самого вместе с детьми к нам выехать, — улыбнулся Ахмед, с нетерпением ожидавший ее приезда. — Скоро должна прибыть.

— Если позволите, я поеду навстречу, — предложил хранитель покоев. — Нехорошее у меня предчувствие насчет приезда Надира. Как бы ничего не случилось.

— Отличная идея, Искендер! — одобрил его предложение султан. — Поезжай и привези госпожу и наших султанзаде! Моему сердцу будет спокойнее, если ты будешь рядом с ними.

Поклонившись снова, Искендер покинул покои повелителя и направился к выходу из дворца. По пути ему встретились Дильруба в компании Эсмы.

— Хранитель покоев, погодите! — окликнула его девочка. Искендер остановился и обернулся в ее сторону, и Дильруба подбежала к нему, таща за руку смущенную Эсму. — Спасибо вам, ага! Спасибо, что убедили матушку нам снова видеться позволить! Мы теперь не расстаемся, Эсма даже живет теперь с нами! Без вас ничего бы не было.

— Не стоит благодарности, госпожа, — Искендер улыбнулся. — Так любой на моем месте поступил бы. Я рад, что у вас все хорошо. А теперь прошу простить. Я должен поскорее выехать навстречу Хюмашах-султан.

Девочка помахала ему рукой, а Эсма улыбнулась и кинула многозначительный благодарный взгляд перед тем, как они пошли дальше по своим делам. Проводив их взглядом, Искендер направился дальше.

Выехав из дворцового комплекса, он пришпорил коня и поехал к Айналы Кавак дорогой, какой чаще всего ездили Зульфикар и Хюмашах в Топкапы. И чем дальше он заезжал, тем сильнее становилось его дурное предчувствие. Он ожидал встретить вскоре карету госпожи, но ни на трети, ни на половине пути он их не встретил. Недалеко от дворца, на развилке главного пути и обходного, он вдруг увидел несколько гигантских деревьев, поваленных на главную дорогу.

— Эй, эффенди! — окликнул он хозяина ближайшей лавки. — Давно тут эти деревья путь преграждают?

— Нет, господин, с ночи, — ответил хозяин. — Говорят, мол, ветер грозовой повалил, но не верит никто. Ни ветра не было, ни грозы, да мы бы и услышали. Срубили их, не иначе.

— И что же, если ехать в Топкапы, то в объезд?

— Все так, эффенди, все так.

— Спасибо, эффенди. Бог в помощь.

Вместо ответа старик крякнул и пошел по своим делам. Искендер же поспешил объехать деревья и по объездному пути направиться обратно, в сторону Топкапы, надеясь, что ничего дурного не случилось. Но его предчувствие его не обмануло. В самом безлюдном участке пути он обнаружил несколько тел в знакомых одеждах, лежащих на обочине. Соскочив с коня, Искендер подбежал посмотреть. К своему ужасу он узнал в этих несчастных возницу кареты, убитого прямиком в сердце, трех стражников, видимо, отправленных Зульфикаром сопровождать жену, двое из которых были, к счастью, лишь ранены. Поодаль лежал раненый Абдулла. Парень стонал, приходя в себя после серьезного ранения.

— Абдулла! Очнись! — потряс его Искендер, попутно пытаясь перетянуть его раненую руку. — Очнись! Где госпожа? Где султанзаде?

— Искендер? Это ты? — слабым голосом ответил Абдулла. — Напали на нас разбойники. Поджидали здесь, главную дорогу завалив.

— Что им было нужно? Деньги, сокровища?

— Боюсь, нет, — Абдулла стремительно бледнел. — Им сама госпожа была нужна. Главный их так и сказал — нас велел убить, но сохранить ей и султанзаде жизнь. Они обменять ее на что-то хотят, им кто-то приказ такой дал. Какая-то женщина…

— Вот как. Не говори больше, силы побереги. Я поеду за помощью для тебя, — Искендер побежал к коню, лихорадочно соображая при этом, где он быстрее изыщет помощь. Поскольку Айналы Кавак был ближе, Искендер решил поехать туда. — Держись, Абдулла! Скоро вам помогут!

Загоняя своего несчастного коня, Искендер доехал-таки до дворца паши. Соскочив с коня почти у самых дверей, он столкнулся с выходящим оттуда Зульфикаром.

— Искендер? — удивился он. Его бледное лицо испугало Зульфикара. — Что случилось?

— Госпожу похитили! — едва дыша, ответил Искендер. — Я выехал ей навстречу по приказу повелителя, но нашел лишь ее охрану ранеными на объездной дороге. Нужно послать к ним помощь и отправиться на поиски госпожи и султанзаде.

— Тогда не будем медлить! — Зульфикар кивнул и ненадолго вернулся в дом, собрать слуг, которых можно было бы взять с собой.

Вместе они вернулись к раненым, и пока лекари оказывали первую помощь, Зульфикар и Искендер расспрашивали стражников и Абдуллу.

— Получается, что все это было тщательно подстроено наемниками Надира, — сказал Зульфикар, когда раненых унесли на носилках в сторону дворца, а Искендер рассказал ему об угрозе Надира. — Одно мне покоя не дает. Никто, кроме нас и повелителя, не знал, в какое время Хюмашах и дети поедут в Топкапы. Значит, предатель, подстроивший похищение, находится во дворце и приближен к султану. Думай, Искендер, вспоминай. Кто мог узнать и сообщить об этом шакалам?

— Ума не приложу, кто это может быть, — Искендер перебирал в памяти всех, с кем говорил с момента, как узнал о поездке госпожи. — Я упоминал об этом только перед самым отъездом Дильрубе-султан. Она вряд ли бы сказала своей матери. И даже если бы сказала, вряд ли Халиме-султан в сговоре с Надиром. Госпожа о его приезде ничего не узнала бы до этого утра. Боюсь, я не знаю, кто мог это сделать.

— Значит, нам нужно дожидаться новостей от похитителей, — Зульфикар, стараясь не поддаваться панике, яростно выдохнул. — Если они знают, где мы живем, то наверняка попытаются послать гонца с требованиями.

Они с Искендером, не сговариваясь, снова оседлали коней и вернулись во дворец. На подъезде они увидели карету и уже обрадовались было, но, приблизившись, с разочарованием поняли, что это не та карета, в которой увезли их госпожу.

— Зульфикар-паша! Искендер! — помахала им Кесем-султан, бледная и испуганная. — Скорее сюда!

— Вы приехали в неудобный момент, — сказал Зульфикар, подъехав к ней. — У меня нет времени на ваши просьбы о помощи вернуть вас в Топкапы. Поезжайте в Старый дворец, который вы не имели права покидать, и ждите прощения повелителя.

— Я не за этим приехала, — возразила Кесем. — Я приехала вас об угрозе предупредить, паша! Вам и Хюмашах-султан может грозить опасность! Ко мне человек приходил, расспрашивал о вас…

Эти слова заставили Зульфикара, уже отъехавшего было от кареты Кесем, остановиться и развернуть коня. Спешившись и пригласив в дом Кесем, Зульфикар и Искендер внимательно расспросили ее обо всем.

— Этот человек представился Надиром, братом Хасана-паши, — сказала Кесем. — Его с людьми отправила в столицу его семья в надежде, что он сможет очистить имя брата и вернуть расположение повелителя, о помощи просил, заступничестве. Я ему сразу не поверила. Госпожа говорила мне, как дурно с ней обращался паша, и как оскорбляли ее за его спиной его братья. Я напомнила ему это и отказалась помогать. Ухватившись за имя госпожи, он принялся расспрашивать. Каюсь, я решила, что он не опасен, и сказала как есть. Что госпожа замужем, и где искать вас обоих, чтобы о милости просить. Он поблагодарил меня и ушел.

— Вы его больше не видели? — поинтересовался хмурый Зульфикар.

— К моему сожалению, видела, — Кесем вздохнула и судорожно сжала руки. — На следующий день он приехал снова. Просил устроить встречу с госпожой в Старом дворце, поскольку из вашего его прогнала охрана. Я отказала, но предложила ему поехать прямиком к повелителю с этой просьбой. Памятуя о том, как отходчив наш султан, я решила, что искреннее желание Надира обрести милость растопит его сердце. Он согласился с этой идеей, но попросил меня поехать с ним, наверное, думал, что повелитель прислушается к бывшей фаворитке. Не знаю, на что он рассчитывал, ведь мне запрещено появляться в Топкапы. Но Надира это не убедило. Перед тем, как уйти, он сказал, что, если я передумаю, мне следует найти его в доме его дальнего родственника, и описал этот дом. После он снова ушел, и больше я его не видела.

— Так почему же вы решили, что от него исходит угроза? — удивился Искендер.

— Гюрбюз-ага, провожая его, слышал, как он на улице ругается со своим спутником, — вздохнула наложница, качая головой. — Мол, зря только время потратил, пытаясь сделать так, чтобы я выманила госпожу поездкой к себе, и что нужно караулить ее у дома. Как только они уехали, Гюрбюз мне это передал. Я думала, что это все глупости, что он ничего не сделает, но потом подумала… Кто знает, что на уме у этого человека, чего он на самом деле от вас хочет. Вот я и собралась и приехала вас предупредить.

— Вы поступили правильно, — Зульфикар, которого тронула ее решительность, почти оттаял. — Пожалуйста, опишите дом, про который говорил этот человек.

Кесем довольно точно описала дом, принадлежавший родственнику Надира. Когда Искендер закончил записывать под ее диктовку описание, чтобы не забыть его, они все вместе вышли на улицу.

— Госпожа, пока вы не уехали, — задержал Кесем, уже севшую в карету, Зульфикар. — Я знаю, что вы недолюбливаете Хюмашах, знаю, как вы поступили с ней, и не думаю, что смогу вам это простить. Но я благодарен вам за то, что вы приехали сейчас. Одно только спрошу напоследок. Почему вы предупредили меня, рассказали о Надире?

— Потому что я сама не могу простить себе то, как поступила с Хюмашах-султан, — ответила Кесем, и ее тихий, полный раскаяния голос и печальный взгляд убедили Зульфикара в ее честности. — Я пошла на поводу у своей гордыни, совершила страшный грех. Не думаю, что смогу его когда-нибудь искупить. Однако, если то, что я сказала, поможет вам защитить госпожу, я смогу закончить свои дни в Старом дворце со спокойным сердцем и чистой совестью.

— Благодарю вас за эти слова, Кесем-султан, — Зульфикар смог ей улыбнуться. — Вы очень помогли мне. А теперь езжайте же. Нам с Искендером тоже пора.

Кесем, улыбнувшись ему в ответ, откинулась на спинку и дала кучеру указание возвращаться. Карета покатила обратно к Старому дворцу, а Зульфикар и Искендер отправились к дому, где они надеялись найти Надира.

***

Заключение в незнакомом доме, полном вооруженных людей, стало одним из самых страшных эпизодов жизни Хюмашах, и рана, которую оно оставило позже в ее сердце, оказалась рваной, незаживающей и отравляющей своим существованием каждый ее следующий день. 

Поначалу, однако, она так не считала. Когда наемники Надира окружили ее карету и, перебив охрану, увезли в неизвестном направлении, Хюмашах сумела сохранить хладнокровие. Она оказала сопротивление и даже ранила кого-то из нападавших, сумевших забраться в карету, но спасти себя, детей и сопровождавших их Бюльбюля и Джаннет, она не сумела. Лишь дала наемникам понять, что подходить ближе опасно, но не прогнала их прочь. Понимая, что в одиночку ей не выстоять, Хюмашах позволила наемникам увезти себя и близких прочь.

Карета не покинула пределов города. Она проехала через базар и свернула в незнакомый Хюмашах жилой квартал, заехала во двор какого-то дома. Наемники снова сунулись в карету и сумели обезоружить ее, после чего заставили ее и слуг с детьми на руках выйти и завели в дом. Первый укол страха ранил ее в миг, когда их всех разделили. Выхватив маленького, разрывающегося от крика Яхья из рук сопротивлявшейся Джаннет и Хамида, которого пытался спрятать за спиной Бюльбюль, наемники унесли их в одну комнату, слуг же увели в другую. Пытающуюся отбиться Хюмашах повели куда-то дальше по коридору и втолкнули в третью комнату. Ждавшие внутри наемники перехватили ее, не дав сбежать, вытащили в центр комнаты и резко опустили на колени перед сидящим на диване мужчиной. Подняв горящий яростью и злобой взгляд, Хюмашах узнала в мужчине Надира, брата Хасана.

— Ну, здравствуй, Хюмашах, — сказал он. — Давно не виделись.

Надир, низенький и жалкий человечек, был как всегда худ, как спичка, не в пример своему дородному брату, густобород и ясноглаз. Блеснувшие на его пальцах перстни резко контрастировали с бедностью его серого наряда и дешевого тюрбана. Видимо, его семья действительно обеднела, поняла Хюмашах, но затем она поняла: снарядить столько наемников было прихотью недешевой. Похитив ее с детьми, он сделал высокую ставку.

— Здравствуй, Надир, — ответила она, не показывая страха. — Из всех людей, желающих мне смерти, я меньше всего ожидала увидеть в своем похитителе тебя.

Мужчина расхохотался, оценив иронию, и сама Хюмашах не смогла сдержать улыбки. Надир всегда был умнее Хасана, и вести эту игру с ним было гораздо приятнее.

— Ты ни капли не изменилась за эти годы, — он поднялся и подошел ближе. Его рука коснулась подбородка Хюмашах, поднимая его вверх и открывая лицо падавшему из окошка лучу света. Хюмашах дернула головой, освобождаясь от его захвата, и Надир, понявший, что перешел черту, сделал шаг назад. — Все такая же дерзкая и своевольная. Но чего у тебя не отнять так это ума. Ты обхитрила моего брата, казнила его остротой своего разума, но помиловала остальную мою семью. На тебя это так непохоже — забывать про своих врагов.

— Льву, считающему муравья своим врагом, не стать главой прайда, — возразила Хюмашах, и эти слова заставили глаза Надира опасно сощуриться. — Мне попросту не было до вас никакого дела. Я хотела жить своей жизнью и дать вам жить своей.

— Но ты отняла у нас эту жизнь, лишив всех средств, — Надир снова сел на диван. — И я это исправлю. Скоро я пошлю требование о большом выкупе за тебя и твоих ублюдков. Срок будет до заката. Если твой муж требование не исполнит, я убью всех, кого захватил в карете, на твоих глазах, и тебя в самом конце. Если же опоздает, то я все равно вас убью… но уже на его глазах. Ну и, разумеется, если он исполнит все в срок, я освобожу вас и уеду.

— Отчего же ты не попросишь выкуп у повелителя? — Хюмашах была искренне этим удивлена. — Его казна гораздо больше.

— Чтобы что? — хохотнув, Надир посерьезнел, и в его глазах промелькнула искра ненависти. — Чтобы этот мальчишка войском нас взял? Ну уж нет. Твой муж изыщет способ заплатить, нравится это ему или нет. Если он хоть слово скажет султану, вы умрете. А я узнаю об этом, уж будь уверена.

— Трудно в это поверить. Откуда у тебя взяться союзнику во дворце… Тебе же нечего дать.

— Но это действительно так. Есть кое-кто, кто ненавидит тебя столь сильно, что согласился мне помочь. Я не скажу тебе имя этого человека. Пусть эта загадка будет занимать тебя все время, что ты будешь ждать смерти. Уведите ее и заприте отдельно.

Наемники повиновались. Они с силой подняли Хюмашах на ноги и выволокли ее из комнаты, игнорируя ее попытки сопротивляться. Ослепленная яростью, Хюмашах даже не заметила, куда ее отвели. Только когда ее втолкнули в какую-то комнату, она позволила этой ярости выйти наружу. Она с силой толкнула столик у низенького, ветхого дивана, да так, что тот отлетел к противоположной стене и сломался от удара с ней. Это не успокоило Хюмашах, но немного помогло ей сконцентрироваться, взять себя в руки.

Осмотревшись, она испытала страшное разочарование. За дверью, через которую она вошла, дежурили наемники, а других дверей в комнате не было. Выбираться через окна было рискованно — даже не будь на них железных решеток, Хюмашах непременно разбилась бы, ибо комната ее находилась на третьем этаже старого дома с высокими потолками. Кинжал и стилет, что она носила при себе, у нее отняли еще в карете. Получалось так, что Надир, отправив ее сюда безоружную, все тщательно подумал, и сбежать из комнаты не представлялось возможным. Все, что она могла — терпеливо ждать освобождения и надеяться, что Зульфикар изыщет нужную сумму, а Надир выполнит обещание.

И пока она, тревожась, мерила шагами комнату и лихорадочно соображала, пытаясь найти хоть какое-то решение, ее близкие, запертые в других комнатах, боялись не меньше нее.

— Аллах помоги, — бормотал мечущийся Бюльбюль. — Госпожа и султанзаде там одни совсем. Как нам попасть к ним, Джаннет? Хотя бы к мальчикам?

— Помолчи, Бюльбюль, Аллаха ради, — рявкнула Джаннет, зачем-то прижавшаяся ухом к стене. — Мне кажется, я слышу голоса в соседней комнате. А ведь точно! Иди сюда, послушай!

Бюльбюль, затихнув, повиновался, и прислонился ухом к той же стене. Он слышал какие-то смутные звуки, но ничего не мог разобрать.

— Ничего не слышу, — ворчливо сказал он. — Показалось тебе, каргинь старая.

— Нет, не показалось, — Джаннет все вслушивалась. И вскоре звуки стали громче и интенсивней. Это плакали испуганные дети. — Слышишь? Султанзаде наши плачут. Живы они, значит.

— И правда, — Бюльбюль кивнул. — Только как же они там одни совсем, поди, если не с шакалами этими… Знают ли эти наемники проклятые, как с детьми обращаться? Может, попросим, чтобы нас отвели к ним? Чтобы мы ухаживали?

— Вот так они возьмут, Бюльбюль, и отведут, — всплеснула руками Джаннет. — Все-то у тебя просто. Но попробовать можно, хоть и надежды никакой.

Она подошла к дверям и постучала в них. Ответа не последовало, и Джаннет постучала еще и еще раз, и продолжила стучать, пока в комнату не вошел раздраженный наемник.

— Чего вам надо? — рявкнул он.

— Мы слышим, как плачут дети, — сказала Джаннет. — Вы их что, совсем одних оставили?

— Нет. Мы платим кормилице, чтобы та за ними смотрела.

— Господин, не дело это, — вмешался Бюльбюль. — Умоляем, отведите туда кого-то из нас. Султанзаде нас знают, они плакать не будут и сделают все, как вы скажете, а мы за ними поухаживаем как надо.

— Ну уж нет, — отрезал наемник. — С вас станется побег устроить вместе с ними. Будете сидеть здесь, одни. За ними присмотрят.

И, прежде, чем Джаннет и Бюльбюль успели еще что-то сказать, как-то попросить, он вышел, крепко закрыв за собою дверь.

Отчаявшиеся слуги не стали пытаться умаслить наемников за дверью. Продолжая вслушиваться в звуки за стеной, они, как и Хюмашах в другой комнате, думали о том, как бы им освободиться.

Не менее страшным было заключение и для Хамида. Его первым втолкнули в большую светлую комнату, в углу которой сидела старая угрюмая женщина. Она явно была бедной — голод и плохая жизнь измотали ее, превратив ее некогда красивое лицо в карту, исчерченную путями-морщинами жизненного опыта. Ее серые белесые глаза явно почти ничего не видели, хотя она явно старалась создать видимость обратного. Она поднялась, увидев входящего с младенцем на руках наемника.

— Обращайся с ним хорошо, — сказал наемник, передавая женщине ребенка. — Он нужен живым.

— Ты меня не учи, как с детьми обращаться, — крякнула старуха, держа малыша так, что тот, недавно умолкнувший, раскричался от неудобства и страха вновь. — Десятерых подняла на ноги, а за этим, думаешь, до утра не присмотрю? Ишь! Иди, чего встал, ребенка мне тут пугаешь. Иди, иди!

Наемник ушел, а старуха повернулась к Хамиду.

— Чего встал? — как-то зло и грубо спросила она. От ее обращения Хамид и сам не смог сдержать слез, что разозлило старуху еще больше. — У-у-у, сопля, еще и разнылся! На диван иди, и чтоб звуку от тебя не слышала.

Пнув его в сторону жалкого дивана, проеденного молью, старуха с маленьким Яхья на руках подошла к другому дивану, стоявшему у остывающего камина и осмотрела свой скарб, раздумывая, куда бы положить младенца. Наконец приняв решение, она вывалила из корзины, с которой пришла, вещи на диван и, сложив на ее дно свою шаль, уложила на нее ребенка.

— Держи, — сказала она, подойдя к Хамиду и всучив ему в руки корзину с братом. — Качай его, пока я не приду.

— Тетенька, куда вы? — вскричал Хамид, увидев, что старуха действительно собирается уйти. — Не оставляйте нас!

— На рынок я, за молоком твоему брату и нам за едой, — проворчала старуха, укутываясь в платок прежде, чем выйти. — Скоро вернусь. Не хнычь, стыдно. Большой уж совсем.

Хамид все-таки расплакался, умоляя ее остаться, но старуха осталась глуха к его мольбам. Выскользнув за дверь, она оставила мальчиков плакать от страха, одиночества, холода и голода.

— Их слезы разрывают мне сердце, — сказала Джаннет, все еще слушавшая, что происходит в соседней комнате через стену, но так ничего и не понявшая. — Что же за кормилицу эти люди наняли, что та их не успокоила еще?

— Да я не удивлюсь, если никакой кормилицы и вовсе нет, — ответил Бюльбюль, зачем-то осматривавший шкафы, либо пустые, либо заполненные всякой рухлядью.

— Что ты ищешь, Бюльбюль? — заметив это, Джаннет наконец отвлеклась и хмуро посмотрела на него. — Совсем от страха обезумел?

— Как бы не так, — Бюльбюль не останавливался. — Ты знала, что в таких старых домах иногда бывают тайные ходы? Или что иногда в две комнаты ставят один шкаф, когда материала стену закончить не хватает?

— И, чтобы исправить это, делают шкафы, из которых достаточно убрать перегородку, чтобы из одной комнаты пройти в другую! — Джаннет так и ахнула. — Умница, Бюльбюль!

— Если бы, — закончив с последним шкафом, евнух разочарованно вздохнул. — К сожалению, у нас такого шкафа нет. И хода никакого я так и не обнаружил. Хорошо эти шакалы подготовились, все предусмотрели.

— Получается, нам только и остается, что ждать, — разочарованно вздохнула Джаннет.

И они ждали. Час, два, три… Время потянулось бесконечной нитью, сворачивавшейся в тугой клубок переживаний. Хюмашах, запертая в самой дальней комнате и не слышавшая голосов близких, страдала от неизвестности, пока Джаннет и Бюльбюль терзались рыданиями, доносившимися за стеной. Их волнение лишь усилилось, когда рыдания затихли.

— Что происходит? — спросил Бюльбюль, прислонившись к стене ухом. — Я ничего не слышу. А ты, Джаннет?

— Тоже ничего. Помолчи, дай прислушаться…

Они оба прижимались к стене, пытаясь разобрать странные звуки. Вроде бы как ходил кто-то по комнате, что-то трещало и булькало. Знали бы они, что творилось за стеной, какое испытание проходили маленькие султанзаде…

Хамид, все эти часы пытавшийся успокоить брата, в этом не преуспел и отчаялся. Старуха-кормилица возвращаться не торопилась, и никто больше тоже не приходил. Жалкие угли в камине остыли, и комната отсырела окончательно, едкий холод затаился в каждом углу. Голодный и замерзший Яхья изводился криком, и Хамид не нашел ничего лучше, кроме как взять брата на руки и попытаться укачать его так, как это делала их мать. Но и его маленькие уставшие ручки замерзли и с трудом удерживали тяжелого малыша. Чувствуя страшную усталость, Хамид забрался с ногами на диван и прижал к себе брата, пытаясь согреть его хотя бы теплом своего крошечного тела. Это немного успокоило Яхья, и он затих, забормотав свою детскую сказку.

Качая брата на руках, Хамид вскоре согрелся немного и задремал, но эта сладкая нега продлилась недолго. Скрипнула дверь, и в комнату проскользнула старуха.

— Вот и я, мальчики, — сказала она, шаркая своими грубыми ногами по холодному полу. — Нашла наконец молока хорошего для малыша и нам еды купила. И дров еще, камин растопить. Надеюсь, вы не проказничали тут без меня. Ну-ка, положи его в корзину. Аллах помоги, да как же вы оба окоченели за это время.

Она поставила холщовые сумки с едой и дровами на пол и принялась колдовать у камина. Вскорости она разожгла пламя, поставила в невесть откуда взявшейся жестяной кастрюльке греться молоко, дала Хамиду кусок хлеба и сыра. Мальчик, голодный, как дюжина волков, хотел было наброситься на еду сразу, но выпустить из рук задремавшего брата он не спешил.

— Да положи  ты его, — сказала старуха, закатив глаза. — Ничего не случится.

Хамид, все еще испуганный, положил брата в корзинку и потянулся за скудной пищей. Корка хлеба, черствая и сухая, и кусок сыра, маленький и странный на вкус, провалились в его живот так, словно их и не было, почти не заглушив чувство голода. Вытерев рот рукавом, он наблюдал за тем, как кормилица переливает согревшееся молоко из кастрюльки в рожок. Закончив, она взяла на руки младенца и принялась его кормить. Довольный мальчик, получив, наконец, хоть какую-то еду, с радостью съел все, что ему дали. Какое-то время он молча пролежал на руках кормилицы, после чего широко зевнул.

— Вот видишь, — старуха довольно улыбнулась. — И все-то в порядке с твоим братом. Сейчас я его уложу, и он уснет.

Она уложила Яхья в корзинку, и вскоре младенец, измотанный, но сытый, действительно заснул. Убедившись, что сон его крепок, старуха снова куда-то засобиралась.

— Тетушка, тетушка! — воскликнул Хамид, боявшийся оставаться один. — Куда вы все время уходите?

— Тебе какое дело? — проворчала она. — Дел у меня в избытке, не могу я тут с вами сидеть весь день. Сиди и не плачь, брата не буди. Я потом приду, снова покормлю да пеленки поменяю. А до тех пор его не трогай. Убьешь еще.

С этими словами старуха снова вышла за дверь, минуя стражников. Хамид, снова оставшийся один, растерянно постоял какое-то время, после чего вернулся к брату и сел рядом. Вскоре он успокоился, заметив, что малыш, повернувшись на бок, крепко и спокойно спит, и смог задремать и даже заснуть сам. Но долго он не проспал, все просыпался от кошмаров, где старая женщина, похожая на злую кормилицу, тянет свои руки к его маленькой шее. Этот страшный сон так его напугал, что Хамид не придумал ничего лучше, как взять стоявшую в углу метелку и всунуть ее в дверные ручки. Теперь, подумал он, никто не придет, чтобы им навредить.

***

Письмо от Надира с требованиями нашло Зульфикара истинным чудом. На той самой развилке, где еще утром дорогу преграждали деревья, их с Искендером остановил какой-то потрепанный мальчишка.

— Паша, паша! — вскричал он. — Вы Зульфикар?

— Я, — хмуро ответил Зульфикар. — Чего тебе?

— Мне один господин вас тут ждать велел, — мальчишка протянул ему свиток, испачканный в пыли. — Сказал, тут про вашу жену.

Зульфикар, побледнев, принял бумагу из рук ребенка. Но прежде, чем он успел хоть что-то еще спросить, мальчик дал деру и вскоре скрылся за поворотом. Развернув бумагу, Зульфикар пробежал взглядом по тексту и протянул письмо Искендеру.

— Значит, все правда, он действительно в том доме нас будет ждать, — сказал Искендер. — Однако… сумму он за жизнь госпожу вытребовал большую. Есть ли у нас такие деньги?

— Придется найти, если мы хотим забрать госпожу и султанзаде живыми, — хмуро ответил Зульфикар. — Но времени мало. До заката осталось всего ничего. Даже если я обращусь к султану, чего мне делать нельзя, я все равно не успею собрать столько денег. Придется пойти на хитрость, только и в этом я не силен…

— И это ваша самая большая сила. Зная это, Надир не будет слишком придирчиво вас проверять, — Искендер задумался. Осматривая взглядом их окружение, он вдруг заметил увесистый камень, и на ум ему пришла идея. — Паша! Я знаю, как нам решить это затруднение! Но для этого нам придется поехать в корпус за подмогой и послать за ней же к преподобному Хюдаи. Без него и янычар нам не обойтись.

Зная, что Искендер плохой идеи не предложит, и понимая, что каждая минута на счету, Зульфикар согласился. Они нашли и отправили посыльного в обитель с просьбой преподобному явиться в корпус, а сами двинулись в ту же сторону. Удача наконец начала им улыбаться, и с Хюдаи они встретились у ворот гарнизона.

Выслушав план Искендера, Хюдаи и оставшиеся в корпусе янычары без тени сомнения согласились помочь. Для них спасти жизнь их благодетельнице, искренне заботившейся о них в мирное и военное время, и бывшему аге, делившему с ними раны и выздоровления, радости и печали, было делом чести. Хюдаи же считал это своим долгом — ум Хюмашах и благородство Зульфикара вдохновляли его, отчего бросить их в беде он считал ниже своего достоинства. Благодаря им все необходимые приготовления были сделаны в срок, и, едва небо начало темнеть, Зульфикар и Искендер, переодетый в возницу повозки, забитой сундуками с золотом, въехали во двор нужного дома. В повозке также сидели двое подручных янычар, переодетых носильщиками, а у арки дежурил еще один, которому предстояло запомнить, куда уведут Зульфикара, чтобы по его следу в сумерках провести в дом товарищей.

Наемники, ждавшие во дворе, обезоружили Зульфикара и не нашли у талантливо спрятавшего ножи Искендера его оружия. Послали за Надиром, и он вскорости явился.

— Я и не думал, что ты управишься, — с искренним удивлением сказал он, рассматривая превосходившего его силой и ростом Зульфикара. — Но ты меня удивил, паша.

— Обойдемся без лишних разговоров, — сухо сказал Зульфикар. — Я привез деньги. Верни мне моих жену, сыновей и слуг, и распрощаемся.

Надир кивнул кому-то из наемников. Тот зашел в дом и через несколько томительных минут вернулся, волоча за руки сопротивлявшуюся Хюмашах.

— За твои старания ее я освобожу первой, так и быть, — Надир говорил с нарочитым великодушием, словно ожидая благодарности.

Но Зульфикар продолжал смотреть на него в упор, ожидая исполнения обещания. Цокнув языком, Надир кивнул наемнику, и тот толкнул Хюмашах в руки Зульфикара.

— Хватит этих телячьих нежностей, — фыркнул он при виде крепкого объятия, в которое Зульфикар заключил жену. — Твои сыновья все еще у меня. И я не отпущу их, пока не увижу золото.

Зульфикар кивнул Искендеру. Мужчина спрыгнул с повозки и вытащил один из сундуков, прогнувшись под его тяжестью. С трудом дотащив сундук, Искендер поставил его перед ногами Надира и отпер крышку. Золото засияло в слабом свете уличных факелов. Надир наклонился и запустил руки в монеты, загребая их своими крючковатыми пальцами и глупо улыбаясь. Наконец, убедившись, что его не обманули, Надир закрыл сундук и выпрямился.

— В остальных столько же, — сказал ему Зульфикар. — Получилось даже немного больше, чем ты просил.

— Вот и отлично, — Надир, поверивший в уловку, самодовольно улыбнулся. — Пусть твой парень поставит сундук в телегу и отойдет от нее с вашими носильщиками. Мы уезжаем. Как уедем — вы заберете своих отпрысков и слуг. И учтите — если я узнаю, что вы сказали об этом султану, я вернусь. И так просто вы уже не отделаетесь.

Решив, что все сложилось так, как он хотел, Надир отдал приказ наемникам. Они покинули дом и начали было выходить через арку, где их уже поджидали янычары. Завязался бой, и, прежде, чем наемники Надира догадались вернуться в дом и забаррикадироваться в нем, Зульфикар втащил туда Хюмашах. Бежавшие за ним Искендер и два янычара крепко заперли двери и подперли их мебелью.

— Бюльбюль, Джаннет и дети должны быть на третьем этаже, — выдохнула Хюмашах, начав подниматься. — Скорее, освободим же их!

Зульфикар и Искендер последовали за ней. Бегом взлетев наверх, они побежали к дверям, которые запомнила Хюмашах. Первыми они освободили слуг, чья комната попалась им ближе.

— Госпожа! Паша! Какое счастье! — со слезами на глазах воскликнул Бюльбюль. — Скорее! Султанзаде в соседней комнате.

— Маленького султанзаде не слышно уж давно, но его брат давно плачет и на помощь зовет, — приплясывала рядом испуганная Джаннет. — Боюсь, они одни там все время были, Аллах помоги. Как бы беды не случилось.

Но с дверью комнаты, где были дети, пришлось повозиться. Что-то словно изнутри держало дверь, мешая открыть ее, да так крепко, что простые толчки и пинки не помогали. Прекратив толкать дверь, взрослые разошлись, решив поискать где-то еще. У злополучной двери остались лишь Хюмашах и Искендер.

— Хамид! Яхья! — закричала Хюмашах, вдруг подумав, что в этой же комнате мог забаррикадироваться ребенок. — Вы там? Милые мои, это мама…

Договорив, она прислушалась — ей вдруг показалось, что внутри что-то шевелится. Словно маленькие ножки вышагивают в ее сторону.

— Мама? — услышала она голос Хамида, заплаканный и осипший от долгого крика. — Это правда ты?

— Да, милый, — Хюмашах и сама не сдержала слез, чувствуя, как разрывается сердце. — Тут все. Я, твой папа, Искендер, Бюльбюль и Джаннет.

— А злые люди? Я закрылся от них, если они там, я не открою.

— Злые люди ушли, дорогой. Ты в безопасности. Ты можешь нас впустить.

— Султанзаде, госпожа правду говорит, — сказал Искендер. — Клянусь, мы всех победили. Мы пришли забрать вас с султанзаде Яхья.

— Что такое? Они там? — спросил запыхавшийся Зульфикар, ничего не нашедший в других комнатах и вернувшийся к ним.

— Папа? Это ты? — спросил Хамид, услышав его.

— Я, Хамид, я, — Зульфикар выдохнул с облегчением. — Мы с твоей мамой пришли забрать вас домой. Пойдем же.

Его голос окончательно убедил Хамида. Послышался скрип, с которым покинул черенок свое пристанище, и двери открылись. Бледный Хамид обнаружился за ними.

— Дорогой мой Хамид, — Хюмашах упала перед ним на колени и обняла, крепко прижимая к себе. — Храбрый мой султанзаде. Ты братика защищал, да? Я так тобой горжусь…

— Не надо, — Хамид снова насупился, начиная плакать. — Я его не защитил… Он не шевелится, мама… Я не смог его согреть… Здесь было так холодно, нас лишь раз покормили… Потом он уснул и замерз, а я не смог его согреть… Прости меня, мамочка…

Слушая его бессвязную речь, Хюмашах подняла испуганный взгляд на бледного Зульфикара. Он, оставив ее обнимать старшего, бросился в комнату, чтобы найти младшего. Яхья нашелся в корзинке, которую Хамид перетащил к остывшему давно камину в попытке его согреть. Младенец лежал на животе совсем холодный. Подняв его на руки, Зульфикар с ужасом увидел пятно на том участке ткани, где лежала его голова. На посиневших губах Яхья застыла пенка от молока, которым его кормила так и не вернувшаяся в этот дом старуха, и которым он, лежа на животе, срыгнул и захлебнулся насмерть. Его маленькая грудь уж давно замерла, а крошечные ручки и ножки закоченели.

Словно обезумевший, Зульфикар положил сына на диван и попытался растереть его конечности своими горячими от волнения руками.

— Ну же, малыш, — бормотал он севшим от страха и боли голосом. — Ну же, сынок, приходи в себя. Пожалуйста… Аллах, помоги ему… Ну же, — крикнул он забежавшим в комнату слугам. — Помогите мне его спасти!

Хюмашах, видя это, не смогла найти в себе сил встать и подойти, лишь пропустила к мужу и младшему сыну слуг, более опытных в этом. Джаннет, вынянчившая не одного шехзаде, рухнула на колени рядом с Зульфикаром и забрала из его рук ребенка. Тщательно его осмотрев, она сказала то, что разбило сердца всех присутствующих.

— Мне очень жаль, — сказала она, не пряча слез. — Мы опоздали. Аллах забрал султанзаде Яхья.

Одной из последних вещей, что запомнила Хюмашах в этот ужасный день, был крик. Громкий, испуганный и пропитанный болью, пронзительный и острый, как клинок. Захлестнувшая ее боль была так сильна, что ее разум помутился, и не сразу смогла она понять, что этот крик вырывается из нее. Хамид в ее объятиях заплакал еще горше, и во взгляде Зульфикара, брошенном им на нее, она увидела отражение собственных боли и слез, и это ранило еще больше. Разум, преисполненный тревогой и усталостью, спасовал перед этой болью окончательно и отключился.