Зима, полная боли и страданий, надежд и размышлений, разрушенных и восстановленных отношений, закончилась, уступила место весне. К ее середине не только земля оттаяла от изморози и тонкого слоя снега, но и людские сердца и тела. Люди с радостью улыбались солнцу, отмывали стены домов и дворцов от грязи и смеялись в предвкушении теплого, плодородного лета, не уставая благодарить Аллаха, пославшего им приятную весну. Конец ее выдался радостным для жителей дворца Топкапы и всей столицы. На свет появился новый шехзаде. Но он был не единственным ребенком, которому предстояло появиться в этом году.

— Ты уверена, что нам стоит ехать? — спросил Зульфикар в день наречения нового наследника.

— Зульфикар, я беременна, а не больна, — усмехнулась Хюмашах, позволяя Джаннет закончить ее прическу. Опустив на голову госпожи простой обруч, инкрустированный небольшими, но яркими аметистами, — подарок Зульфикара на день рождения, — служанка отступила, и Хюмашах поднялась с дивана. — От поездки вреда не будет. Или же ты намерен меня дома заточить до тех пор, пока дитя не появится на свет?

— Нет, конечно, — Зульфикар ответил такой же улыбкой. Он подошел ближе и обнял Хюмашах, прижимая ее к себе. — Меня лишь беспокоит, что так мало времени прошло с первого раза… Я бы предпочел подождать, дать тебе отдохнуть.

— Лекари говорят, иногда второй ребенок может получиться вскоре после первого, и как правило, все проходит хорошо, — Хюмашах пожала плечами. Она поцеловала Зульфикара в уголок губ, и он, растаяв, ласково улыбнулся в ответ на ее улыбку. — Не переживай за меня, бесценный мой. Все лекари, что осматривали меня, подтвердили, что я справлюсь.

Отстранившись, она взяла под руку Зульфикара, и вместе они вышли из комнаты, спустились вниз и вышли на улицу. Хюмашах с наслаждением вздохнула теплый и свежий воздух, какой обычно бывал только в конце весны, и зажмурилась от удовольствия — давно она не бывала на улице в такую хорошую погоду.

— Как славно, — сказала она, подойдя к одному из начинающих зацветать розовых кустов и погладив упругие, шелковые бутоны насыщенного белого цвета. — Я так истосковалась по зеленой траве, цветущим кустам, теплому солнцу… Как хорошо жить в мире, где есть весна, ты не находишь?

— Так и есть, — согласился Зульфикар, улыбаясь ее непосредственности и легкости. — Но знаешь, в каком мире жить еще лучше?

— В каком же? — Хюмашах, искренне заинтригованная, подошла к нему и заглянула в его искрящиеся добротой и счастьем глаза.

— В том, где звучит твой смех, — Зульфикар ласково погладил ее по щеке. — Где твоя улыбка расцветает вместе с первыми бутонами. Где сияют твои глаза. Лучший из миров — тот, в котором ты со мной, Хюмашах.

Его слова вызвали у Хюмашах приступ радостного смеха. Она обняла Зульфикара за плечи, и он, засмеявшись в ответ, обнял ее и покрутил в воздухе. Соприкоснувшись лбами, они поцеловались, и этот поцелуй был слаще любого меда.

— Подумать только, — сказала Хюмашах, едва отстранившись. — Еще недавно… мы чуть было не позволили горю столкнуть нас во тьму, а сейчас так счастливы под этим теплым солнечным светом. Как такое возможно?

— Возможно, дело в балансе? — предположил Зульфикар. — Мы испытываем счастье, соразмерное испытанному перед ним горю? Так наша жизнь и обретает целостность…

— Возможно, — Хюмашах кивнула, соглашаясь. Она отстранилась и с улыбкой потянула Зульфикара дальше. — Пойдем же. Нам пора выезжать, если мы хотим прибыть вовремя.

Следуя за ней, Зульфикар улыбался, восхищенный золотыми бликами, отбрасываемыми солнцем на медные волосы Хюмашах. Она сама сейчас была похожа на солнце — ослепительная, яркая и согревающая для друзей и любимых и иссушающая, сжигающая в яростном пламени своих врагов. От той печальной женщины, страдающей от внутренних ран так сильно, что сама она казалась кровоточащей, незаживающей раной, не осталось и следа. Рана от потери малыша не зажила окончательно, лишь оставила после себя очередной уродливый рубец на душе Хюмашах и добавила горечи к той, что уже скопилась в ней за всю ее жизнь. Но теперь ее глаза не застилала пелена боли и горя, и Хюмашах с надеждой и верой смотрела своими насыщенными и прекрасными глазами в будущее, казавшееся ей прекрасным. Рядом с ней, пребывающей в таком расположении духа, и самому Зульфикару хотелось жить с надеждой и улыбкой.

У дороги их уже ждали. Абдулла, уже окончивший обучение, получивший благодаря Зульфикару должность в посольстве и нашедший себе новый дом на деньги с жалованья, приехал, чтобы провести с ними время и сопроводить их до дворца султана. Тяжелые ранения, полученные им во время нападения Надира, не лучшим образом сказались на его здоровье — правая рука плохо сгибалась и страдала болями в плохую погоду, кроме того, он немного прихрамывал на левую ногу. Но все это не было особенно заметно и никак не мешало ему жить. Абдулла остался таким же беззаботным, но умным юношей с хорошо подвешенным языком, которому предсказывали скорые повышения.

Он не заметил приближения господ. Стоя спиной к дорожке, по которой шли Зульфикар и Хюмашах, он помогал Хамиду, недавно научившемуся ездить верхом, привыкнуть к взрослому седлу и уверенно держать в руках поводья. Нур, маленькая, но взрослая лошадка, которую для него купил Зульфикар, была умной, доброй и кроткой, и ее хороший нрав и помощь Абдуллы помогли Хамиду быстро освоиться. Увидев родителей, он просиял и помахал им рукой.

— Смотрите! — воскликнул он с неподдельной радостью в голосе. — Я сам поеду во дворец!

— Разумеется, поедешь, — засмеялся Зульфикар, чувствуя прилив гордости за мальчика, которого он сам учил ездить. — Если пообещаешь не отставать от меня.

Хамид, довольный как никогда, кивнул, давая ему обещание, и Зульфикар, подойдя ближе, ласково потрепал мальчика по голове и повернулся к Абдулле.

— Рад тебя видеть, — сказал он, похлопав юношу по плечам. — Как твоя служба?

— Милостью Аллаха, — Абдулла смущенно улыбнулся. — Все хорошо.

— Ты рано приехал, — заметила Хюмашах, подойдя ближе. — Надеюсь, ты успеваешь отдыхать?

— Не беспокойтесь, госпожа, — отмахнулся Абдулла. — Сил у меня в достатке. Для меня большая радость провести с вами время.

— Как и для нас, — Хюмашах улыбнулась юноше и вошла в карету.

Мужчины не стали отставать. Они вскочили в седла коней, и так небольшая, но хорошо вооруженная и охраняемая процессия направилась во дворец.

— Как продвигаются поиски твоей сестры? — спросила Хюмашах у Абдуллы, что ехал подле ее окна. — Ты смог что-то узнать?

— Боюсь, что нет, госпожа, — вздохнул Абдулла. — Я в свободное время по невольничьим рынкам езжу, да вот только никто уж не может мне ничего сказать. Как никак, больше двух лет прошло. Никто уж ничего не помнит, не знает. Но я не унываю. В стране еще много рынков. Найду я мою Машу, найду. Обязательно. Где-то она меня обязательно помнит и ждет.

— Машу? — ухватилась за это имя Хюмашах.

— Да, ее Маша зовут, — Абдулла улыбнулся. — Мария. Но сейчас ей, должно быть, новое имя дали, как и мне.

— Если это не слишком личное, — Хюмашах замялась. — Как тебя раньше звали? И откуда вы двое родом?

Абдулла, уже лучше воспринимавший такие вопросы о жизни, улыбнулся, приятно польщенный тем, что ей действительно интересно услышать его историю.

— Нас забрали из очень далекой земли между Савой и Дунаем, — сказал он. — Наш дом был неподалеку от Дуная. Не помню уж, как деревенька называлась наша. Но помню, что мы были простыми крестьянами. У нас в семье было семь детей. Маша старшая девочка. Перед ней еще мальчик был, но ма говорила, он в младенчестве умер. Я из мальчиков старший, меня поэтому и забрали. Родители назвали меня Ваня. Больше рассказывать нечего, госпожа.

— Вот как, — Хюмашах, выслушав его, вздохнула. — Я обещала помочь тебе, дорогой, но пока так ничего не сделала. Вот как мы поступим. В следующий раз, когда я поеду к преподобному Хюдаи, я хочу взять тебя с собой. Он часто привечает у себя освобожденных рабов. Вдруг среди них была и твоя сестра. И еще людей своих отправлю на ее поиски. С моими деньгами и связями поиск пойдет гораздо легче.

— Что вы, госпожа, не утруждайте себя…

— Абдулла, не думай об этом. Я обещала помочь и с удовольствием помогу, — с теплом улыбнулась Хюмашах. — Мне это только в радость. Я сама столько братьев потеряла. И если бы у меня был шанс вернуться назад во времени и спасти братьев, я бы все что угодно ради этого сделала. Но у меня такого шанса нет, а у тебя еще есть. Вот поэтому я хочу тебе помочь.

Эти слова успокоили и обрадовали Абдуллу. Он теплым взглядом поблагодарил Хюмашах, и остаток пути на их стороне прошел молча. Слушая, как Хамид забрасывает вопросами Зульфикара, Хюмашах улыбалась и смотрела на них, счастливых, довольных и веселых, и ее сердце согревали их крепкие узы. Она положила руку на живот и понадеялась на то, что у ребенка, которому предстояло вскоре появиться на свет, с Зульфикаром и старшим братом будут такие же теплые отношения.

Вскоре они добрались до Топкапы, в котором праздновали рождение нового шехзаде. Слуги провели их в покои Аслы, где уже собрались остальные члены семьи.

— Госпожа, паша, султанзаде, — поприветствовала их Халиме. — Как славно вас видеть и знать, что вы снова ждете пополнения в семье. Я так рада за вас!

— Благодарю, Халиме, — сказала Хюмашах, улыбаясь ей. — Как Мустафа и Дильруба? Надеюсь, все хорошо?

— Да, госпожа, они здоровы и довольны. Мустафе уже стало лучше, он больше не пугается, а Дильруба счастлива иметь подругу, — Халиме казалась довольной жизнью. — После наречения мы вместе будем гулять в саду. Присоединитесь к нам с султанзаде?

— Было бы здорово, — сказал Зульфикар, переглянувшись с Хюмашах. — Давно мы так не проводили время.

— Славно, — улыбнулась Халиме. — Пойдемте, посмотрим на малыша.

Она подвела их к Аслы, сидящей на кровати с ребенком на руках. Аслы выглядела сильно уставшей, бледной и осунувшейся — роды выдались тяжелыми, лекари чудом спасли ее жизнь. Из сильной, привыкшей к работе во дворце и крепкой девушки она превратилась почти что в ходячий скелет. Ее золотые глаза побледнели, волосы, некогда густые и пышущие здоровьем, лишились этого и почти безжизненными скудными прядями ниспадали на плечи. Лицо похудело, скулы заострились подобно клинкам. Бледные губы слегка тряслись от волнения и усталости. Иногда ее взгляд обращался в сторону Кесем, приглашенной из вежливости и стоявшей поодаль, и тяжелел, словно превращаясь в щит. Но стоило ей посмотреть на о чем-то весело разговаривавших Хамида и Дильрубу, которым разрешили побыть с взрослыми, и напряжение, возникавшее в Аслы при взгляде на Кесем, пропадало.

— Аслы, дорогая, — сказала Хюмашах, опускаясь рядом и поглаживая ее по плечам. — Как ты?

— Все хорошо, госпожа, — ответила Аслы бесцветным голосом. — Устала, но, слава Аллаху, мы с малышом живы и здоровы.

— Вот и чудесно, — Хюмашах улыбнулась, чтобы приободрить девушку, и переключила свое внимание на малыша.

Погладив мальчика по макушке, она снова подумала о своем будущем малыше и о том, как же она этого ждет. Хотела она сказать что-то еще, как двери открылись. Вошел Ахмед.

— Как я рад видеть вас всех, — сказал он. Увидев, что Зульфикар, заглянувший только по просьбе Хюмашах, собрался выйти, Ахмед остановил его. — Куда ты, паша? У тебя есть дела важнее наречения моего сына?

— Разве это… не семейный праздник, повелитель? — смутился Зульфикар.

— Конечно, семейный, — Ахмед улыбнулся. — И ты — часть моей семьи. Оставайся.

Зульфикар, польщенный, встал рядом с Хюмашах и аккуратно взял ее за руку ненадолго. Разъединились их руки на время пока Ахмед читал молитву.

— Имя твое — Сулейман, — прошептал наконец Ахмед. — Имя твое — Сулейман. Имя твое — Сулейман. Пусть твоя жизнь будет такой же блистательной, полной великих свершений и побед, как и жизнь твоего уважаемого предка.

Коснувшись руками лиц, все присутствующие согласились с ним и возблагодарили Аллаха. Церемония была закончена. Ахмед передал сына Аслы, после чего достал из кармана коробочку. В ней оказалась золотая подвеска с желтым цитрином в окружении белых алмазов на длинной цепочке. Повесив ее на шею Аслы, Ахмед пожелал ей хорошо отдохнуть и первым покинул помещение. Следом за ним засобирались другие. Они желали Аслы всего хорошего и по очереди уходили, оставляя Аслы отдыхать от трудных родов. Кесем сразу же ушла в свои покои, Халиме, Хюмашах и Зульфикар с детьми, как и договаривались, пошли в сад.

Прогуливаясь по дорожкам в ожидании Мустафы, за которым послали в Кафес, они натолкнулись на группу юных служащих, которым разрешили в честь рождения наследника погулять в дворцовом саду. Они, завидев членов династии, поспешили поклониться и разойтись, но среди них Зульфикар увидел знакомую фигуру Абдуллы и поспешил его подозвать.

— Халиме-султан, — сказал он, когда Абдулла подошел ближе и поклонился. — Позвольте вам представить моего хорошего друга, Абдуллу. Когда-то он был моим боевым товарищем и помощником, теперь служит в военном министерстве.

— Приятно встретить достойного юношу, — сказала Халиме, одобрительно кивая. — Такой молодой, а уже добился столь многого. Для полного счастья еще не хватает ему семьей обзавестись.

Абдулла хотел было что-то сказать, поблагодарить султаншу, но головы поднять не успел. Служанки Халиме привели Мустафу, и мальчик подбежал к сестре и Хамиду. Никто толком ничего понять не успел, как вдруг одна из служанок бросила взгляд на Абдуллу и вскрикнула на смеси турецкого и незнакомого почти всем языка:

— Ваня? Это ты, Ванечка?

Повернувшись в сторону служанок, все с удивлением увидели, что этот возглас издала обычно державшаяся в стороне Эсма. Она смотрела прямо на Абдуллу, словно не могла поверить, что видит его перед собой. Сам Абдулла долго не мог заставить себя поднять глаза, но когда поднял, то и сам не удержался от возгласа.

— Госпожа! — воскликнул он, переводя радостный взгляд с Хюмашах на Эсму. — Это же сестра моя! Это Мария!

— Подойди же, — сказала Хюмашах, поманив к себе девушку, и Эсма, смущаясь, последовала ее указанию. Хюмашах взяла ее за руку и свободной рукой подняла ее подбородок вверх. — Посмотри на меня, вот так. Ты знаешь этого юношу, дорогая?

— Знаю, госпожа! — Эсма словно светилась от счастья. — Это брат мой, Иван. Нас вместе из дома увели, но в городе разлучили. Я попала в гарем и уж решила, что никогда не увидимся больше, ведь мне покидать дворец нельзя было…

— Как тебя здесь назвали?

— Эсма, госпожа.

— Как хорошо! — Хюмашах, пораженная этой сценой прослезилась. Она развернула Эсму за плечи и указала ей на Абдуллу. — Поздравляю, дорогая! Сегодня ты и твой брат Абдулла нашли друг друга. Обнимите же друг друга, ну что же вы!

Молодые люди, словно только и ждавшие этих слов, крепко обнялись. Халиме, удивленная всем происходящим, подошла к Хюмашах.

— Госпожа, я решительно ничего не понимаю, — сказала она. — Что все это значит?

Хюмашах улыбнулась и подозвала к себе не менее заинтересованных Зульфикара и детей, после чего рассказала им полную историю Абдуллы.

— Вот оно что, — раскатисто засмеялся Зульфикар, успевший к своему стыду позабыть о желании жены помочь Абдулле. — Что же, я рад, что все так обернулось.

— Как и я, — улыбнулась Халиме, чье сердце за последние месяцы оттаяло к Эсме, хорошо заботившейся о ее детях и прислуживавшей ей с большим почтением и благодарностью. — Однако, как же они теперь жить будут? Мне жаль отпускать Эсму, но не может же она жить в гареме и дальше, коль семья ее нашлась.

— Почему бы ее братику не переехать во дворец? — предложила Дильруба, боявшаяся расставания с подругой. — Будет жить с ним как мы с Мустафой…

— Боюсь, так не получится, дорогая, — сказала Хюмашах, ласково потрепав племянницу по щеке. Выпрямившись, она задумалась, и вскоре ей пришла идея как все устроить. — А что если я попрошу повелителя дать ей вольную и позволить ей переехать к брату? Тогда они смогут жить как семья и оба будут при деле. Абдулла будет служить в министерстве, а Эсма каждое утро будет приходить вместе с ним во дворец на службу при Халиме-султан и уходить вечером вместе с братом. Вас это устроит?

— Вполне, госпожа, — сказала Халиме прежде, чем Дильруба попыталась возразить. — Но устроит ли это молодых людей?

— Вот мы сейчас и узнаем, — Зульфикар подозвал отстранившихся наконец друг от друга брата и сестру и кратко описал им идею Хюмашах.

— Для нас это будет большой честью и радостью, — воскликнула Эсма, поклонившись им. — Я и не мечтала и брата найти, и свою должность сохранить! Ив… Абдулла… Можно же так поступить?

— Конечно! — Абдулла сиял как начищенный золотой. — Для меня большое благословение знать, что моя сестра будет со мной и сможет заниматься любимым делом! Благодарим вас за помощь, госпожи, паша! Вы столько для нас сделали…

— Не стоит благодарности, — Халиме, искренне растроганная этой сценой, тепло улыбалась. — Вы сделали для нас не меньше.

Так все и было решено к удовольствию каждого из присутствующих.

***

— Хороший дом, — одобрительно сказал Искендер, сопровождавший Эсму в день ее переезда к брату.

Им пришлось пройти пару районов, пока они не нашли нужный дом. Это было небольшое двухэтажное здание, которым владел Аббас, один из знакомых Абдуллы, служивший в том же министерстве, но на другой должности. Он купил этот домик с намерением подарить его будущей жене, но пока что не нашел подходящей девушки и, чтобы дом не стоял пустым, решил сдавать его хорошим людям за скромную цену. Узнав, что Абдулла ищет себе новый дом, Аббас, знавший его как хорошего, благоразумного юношу, знакомого с пашой из совета к тому же, решил, что лучшего постояльца ему не найти. Так Абдулла оказался обладателем, пусть и временным, уютного деревянного домика с добротной мебелью, куда он и забрал сестру из дворца.

— И правда, — согласилась с ним Эсма, окинув дом взглядом. — Он выглядит очень уютным. Здесь будет приятно жить… Но где же брат? Он обещал встретить нас…

Она не успела договорить — Абдулла, действительно ждавший их, поспешил выйти из дома.

— Наконец-то! — воскликнул он, обняв сестру. — Я уж заждался! Заходите скорее!

Он забрал у Искендера вещи Эсмы, которые тот нес от самого дворца, и вместе с ними вошел в дом. Улыбаясь, Эсма собралась уже было войти следом, но замерла, увидев, что Искендер остался на месте.

— Что такое, хранитель покоев? — удивилась она. — Вы не зайдете? Не отпразднуете с нами наше воссоединение и новую жизнь?

— Не думаю, — сказал Искендер, пожав плечами. Какая-то часть его хотела бы зайти и провести с ними время, но он, никогда не знавший семьи, чувствовал себя не в своей тарелке рядом с людьми с противоположным опытом. — Мне на службу пора вернуться.

— Я понимаю, служба есть служба, — попыталась настоять Эсма, и Искендер с удивлением отметил и это, и ее заалевшие от смущения щеки. — Но ведь... Вы наш хороший друг, неужели вы не хотите разделить с нами нашу радость? Пожалуйста, останьтесь!

Ее умоляющий и немного печальный взгляд почему-то не смог оставить Искендера равнодушным. Как можно было отказать такой светлой девушке, желавшей хоть как-то отблагодарить его за участие в ее жизни, подумал он, смотря на нее. Вскоре он сдался — у повелителя срочных поручений к нему не было, ибо тот решил провести весь день с семьей, и Искендер решил, что ничего страшного, если и он проведет свой день с хорошими людьми.

— Ладно уж, — усмехнулся он. — Загляну я к вам. Но совсем ненадолго.

Эсма улыбнулась ему, и Искендер вдруг подумал: удивительно, как преображает человека улыбка, как она меняет весь человеческий облик и обнажает суть источающей эту улыбку личности. Он повидал много улыбок — счастливых, добрых, радостных, злых и кровожадных, испуганных и лживых, — но ни одна из них не была подобна искренней, невинной улыбке Эсмы, и это что-то задело в душе Искендера. Расплывчатый образ Кесем, продолжавший властвовать над ним, ослабил хватку над его сердцем окончательно и отпустил его, оставшись лишь воспоминанием о былой любви и освободив его от своей мучительной власти. Теперь Искендер не чувствовал себя предателем, думая о других девушках даже как о друзьях, и он мог со спокойным сердцем общаться с ними.

Вместе с Эсмой он вошел в дом. Абдулла, увидев их, улыбнулся очень тепло и с удовольствием показал им обоим новые владения, после чего привел в небольшую гостиную с накрытым столом.

— Откуда столько еды? — удивилась Эсма, рассматривая заставленный тарелками стол. — Да еще такой хорошей…

— Это Хюмашах-султан надо спасибо сказать, — Абдулла, как и всегда, улыбался. — Она наняла хорошую женщину и ее дочерей, чтобы они готовили и убирали в доме, раз уж мы во дворце служим и не имеем в достатке времени для этого. Госпожа их в обители Хюдаи встретила в очень бедственном положении и решила таким образом им помочь — обеспечить их, позволив им заработать.

— Такая щедрость со стороны госпожи, — Эсма вздохнула и посмотрела на Искендера. — Господин, вы хорошо знаете госпожу. Как мы можем отблагодарить ее и пашу за помощь?

— Примите ее, — Искендер подавил улыбку, увидев озадаченное лицо Эсмы. — Госпожа чувствует себя обязанной Абдулле за то, что он ухаживал за Зульфикаром-пашой на войне, и за то, что он был ранен, защищая ее. Для нее забота о вас — способ отблагодарить Абдуллу и помочь тебе от доброты душевной, поэтому лучшее, что вы оба можете сделать для нее — позволить ей это.

— Я не против, — усмехнулся Абдулла. — Госпожа добрая женщина, и если ее сердцу будет спокойнее так, то кто я, чтобы отказываться от ее поддержки. Я хочу предложить тост, — он поднял кружку с щербетом. — За наших добрых друзей и за нас! Пусть дальше нас ждет только хорошее!

Искендер и Эсма, улыбнувшись, последовали его примеру. Они сделали по глотку, вкусили еды, и вскоре завязался приятный разговор, частью которого, к своему удивлению, стал и Искендер. Они с Абдуллой развеселили и даже немного напугали Эсму своими воспоминаниями о гарнизоне и с интересом выслушали множество историй о том, как пытались себя развлечь запертые в гареме гурии, даже удивились их изобретательности. Поговорили они и о своем прошлом, и вещи, которые они узнали друг о друге, сблизили их. Уходя из дома после этого доброго и полного откровений разговора за обедом, Искендер чувствовал, как теплое ощущение семьи, возникшее у него с появлением в его жизни Зульфикара и Хюмашах-султан, заботившихся о нем так, словно он был их близким родственником, крепнет от доброго отношения Абдуллы и Эсмы.

***

К середине осени жизнь в Топкапы вдруг переменилась. Гарем, управляемый Хаджи-агой и Искендером в отсутствие назначенной султаном валиде, пусть и не процветал, но существовал в некоем подобии порядка. Однако отсутствие четкой, строгой хозяйской хватки ощущалось весьма явно и держало всех в напряжении. От ощущения неопределенности Кесем, и без того недовольная своим, как ей казалось, унизительным положением наложницы-фаворитки, из которого она давно «выросла», сделалась мрачной и хмурой и расхаживала по гарему с таким видом, будто снова что-то замышляла (что не так уж сильно отличалось от правды).

Халиме-султан же осмелела. Имея в подругах недавно разродившуюся хасеки, о причинах возвышения которой уже начали догадываться, Халиме словно позабыла свой прежний страх и уже не была такой напуганной, усталой и сгорбившейся. Чувствуя ее хороший настрой, девушки в гареме тянулись к ней, чем еще сильнее раздражали Кесем. Окружив себя слугами и частью девушек, еще сохранявших ей верность, Кесем составила этакую оппозицию Халиме, и первая битва за власть в гареме оставалась лишь вопросом времени. Гарему нужна была хозяйка, не имевшая отношения ни к одной из сторон и способная обе утихомирить, и Хаджи и Искендер, понимая это, были вынуждены поговорить с повелителем и попросить принять решение.

Оставшись в одиночестве, Ахмед крепко задумался. Гарему и правда нужна была хозяйка, но ни одна из его наложниц на эту роль не подходила. Невозможно было назначить на эту должность Халиме-султан или любую из родных тетушек по вполне понятным причинам. Думая о последних, Ахмед почему-то не мог унять странную легкую тревогу — словно он о чем-то важном позабыл, о чем-то таком, что способно решить его проблему. Взгляд его, лениво перемещавшийся по комнате, упал на стопку писем недельной, если не месячной давности, и тут Ахмеда осенило. Он разворошил стопку в поисках нужного письма и вскоре отыскал его, прочитал еще раз и откинулся на спинку кресла.

Да, думал он, назначить человека, отправившего это письмо, было бы неплохо. По меньшей мере это решит затруднение с управлением гарема. Однако это был большой риск, на который он не мог решиться так сразу. Ахмед испытал сильную потребность поговорить о своей идее с кем-то, и на ум приходила только Хюмашах-султан. Решившись, Ахмед приказал оседлать ему коня и вскоре выехал в Айналы Кавак.

Дворец встретил его тем же неизменным комфортом, которым он всегда отличался от Топкапы. За год, что стоял этот дворец, Хюмашах и Зульфикар сумели обжить его и превратить в приятное сердцу уютное гнездышко, оказываясь в котором любой чувствовал себя как дома. И встречали его как будто он вернулся из далекого путешествия — с любовью, радостью и участием. Зульфикар, встретивший Ахмеда у дверей, был как всегда приветлив и улыбчив, а Хюмашах, ждавшая их обоих в гостиной, сияла от счастья и удовлетворения жизнью как никогда. В скором времени их дитя должно было появиться на свет, и Ахмед видел, с каким нетерпением они оба этого ждут.

— Благослови Аллах вас обоих, — сказал он, обняв тетушку и сев рядом с ней и Зульфикаром на диван. — Приходить в ваш дом и видеть вас счастливыми — большое наслаждение. С нетерпением жду появления вашего малыша, чтобы разделить радость его рождения.

— Как и мы, — улыбнулась Хюмашах, оглянувшись на Зульфикара, которого она крепко держала за руку. Посмотрев на Ахмеда, она заметила тень размышлений и долга, что пролегла на его лице, и нахмурилась. — Ахмед, мой золотой лев, что тревожит тебя?

— Хотел бы я сказать: «Ничего», — Ахмед горько усмехнулся. — Но я действительно тревожусь и нуждаюсь в совете от вас обоих.

— Все, что угодно, повелитель, — улыбнулся ему Зульфикар. — Вы же знаете — мы с удовольствием сделаем все, чтобы вам помочь.

— Поэтому вы единственные, к кому я смог с этим прийти, — вздохнув, Ахмед сказал все как есть. — Гарему нужна новая правительница, и я беспокоюсь из-за этого. Как вы знаете… сейчас в моем дворце нет такой женщины, что имела бы полное право занять эту должность. Аслы только недавно стала матерью и не имеет достаточно опыта, к тому же, я опасаюсь, что она была подослана Халиме-султан и может быть ее протеже, давать ей власть опасно. Самой Халиме-султан этой власти не видать по известным вам причинам. Наконец, Кесем… Кесем я не посмею снова назначить на эту должность. Однажды я ей уже доверил такую важную обязанность, и все мы знаем, к чему это привело.

— Таким образом, ты хочешь обратить свой взор на других родственников, — догадалась Хюмашах. — Не могу не согласиться с тем, что это единственный разумный вариант, однако… ни одна из единоутробных сестер твоего отца не имеет более права занимать эту должность. Мы все замужем и имеем свои семьи. Была бы жива Айше, то, быть может, было бы разумно сделать ее твоими руками в гареме, однако Аллаху было угодно забрать ее раньше.

— Правильно ли я понимаю, повелитель, что вы думаете… о единокровных сестрах вашего покойного отца-повелителя? — уточнил Зульфикар, не совсем понимая, к чему ведут Ахмед и Хюмашах. — Но разве все они не замужем?

— Да, Зульфикар, я думал о них, — Ахмед достал из-за пазухи письмо, что нашел недавно, и протянул его тетушке и ее мужу. — Сначала я отмел эту мысль, но недавно снова вернулся к ней, получив это письмо.

Хюмашах бегло прочла письмо, протянула его Зульфикару и, когда тот дочитал, вернула его племяннику.

— Вот оно как, — сказала она медленно, задумчиво. — Рукийе-султан овдовела, бедняжка. Мне жаль ее. Она одна из немногих моих сводных сестер, что вышла замуж по любви.

— Да, это очень печальная новость, — согласился Ахмед. — Ее покойный муж был хорошим правителем Румелии, и мне трудно будет найти ему замену. Как мне сообщили, его последней волей было возвращение его вдовы и незамужних дочерей в Стамбул, должно быть, поэтому госпожа написала мне.

— А как же их сыновья? — удивилась Хюмашах.

— Насколько мне известно, покойный паша позаботился об этом: купил им дома и пристроил на службу, — Ахмед задумался, словно пытаясь убедиться, что запомнил все правильно. — Дочери госпожи уже давно замужем, и, как ни печально это признавать, Рукийе-султан совсем одна осталась. При любом раскладе я позволю ей приехать и буду рад принять ее в Топкапы, но игнорировать такую возможность решить оба вопроса я права не имею. Возможно, госпожа — именно тот человек, что мне нужен.

— Повелитель, не сочтите за дерзость, — сказал Зульфикар, переглянувшись с женой. — Но я вижу, что вы колеблетесь. Если позволите, я хочу кое-что предложить.

— Конечно, Зульфикар, что же?

— Дайте Рукийе-султан время обжиться во дворце, — Зульфикар, снова бросив взгляд на немного удивленную его словами Хюмашах, вздохнул и крепко сжал ее руку. — Подумайте сами. Она недавно овдовела и будет вынуждена покинуть место, что долгое время было ее домом. Груз стольких обязанностей может отвлечь ее от горя, но лишь в том случае, ежели она сама согласится их принять. Так сразу взваливать их на нее может быть неуместно.

— Зульфикар прав, — согласилась с ним Хюмашах, поняв, о чем он говорит, и тепло ему улыбнувшись. — Кто знает, чего она хочет на самом деле. Только спросив ее откровенно, ты сможешь сделать правильный выбор.

Ахмед, подумав об их предложении, улыбнулся и кивнул.

— Вы чудеса творите, — сказал он, смотря на этих двоих с искренним теплом, любовью и благодарностью. — Стоит мне поговорить с вами в трудный миг, и вы сразу же находите хорошее решение. Ваша мудрость и благоразумие — бесценный дар для меня.

— Нам только в радость, повелитель, — улыбнулся Зульфикар. — Для чего тогда нам вся наша мудрость и весь наш опыт, если мы не можем употребить их вам на пользу?

Эти слова согрели сердце Ахмеда, и он, еще поговорив с Хюмашах и Зульфикаром, оставил их отдыхать. Вернувшись во дворец, он поспешил написать ответ и пригласить Рукийе-султан приехать как можно скорее.

Рукийе-султан смогла приехать к концу осени, выдавшейся гораздо более теплой, чем предыдущая. Ступая по дорожкам, позолоченным упавшими с деревьев и кустов листьями, эта невысокая женщина с черными, как смоль, волосами и ясными серыми глазами, облаченная в траур и не стеснявшаяся возникающего нередко выражения скорби и печали на своем лице с мягкими, округлыми чертами, была похожа на черного лебедя с крыльями, покрытыми тончайшем слоем блестящей золотой пыли. Как лебедь вплыла Рукийе-султан в Топкапы, и своим царственным видом, ровной осанкой и изысканными манерами она привлекла к своей персоне всеобщее внимание.

Весь гарем выстроился в общей комнате встретить ее. Не хватало лишь Хюмашах-султан — со дня на день дитя должно было появиться на свет, и Зульфикар, тревожась за жену, не позволял ей выезжать из Айналы Кавак. Это обстоятельство Рукийе-султан совершенно не расстроило. Она вежливо поприветствовала Халиме-султан и фавориток султана, после чего встретила дожидавшегося ее в коридоре хранителя покоев и попросила его сопроводить ее к повелителю.

— Я рад видеть вас, — сказал Ахмед, когда Рукийе вошла в его покои и позволила обнять себя. — Мы давно не виделись, госпожа, и мне очень жаль, что наша первая встреча за все эти годы случилась при подобных обстоятельствах. Позвольте выразить вам свои соболезнования.

— Благодарю вас, повелитель, — Рукийе присела в поклоне. — Но не печальтесь, прошу. Мой муж прожил хорошую, счастливую жизнь, и покинул ее в окружении любящей семьи. Я уверена, он бы хотел, чтобы его вспоминали с хорошими мыслями, а не печальными.

Эти слова, произнесенные ее спокойным, ровным и почти что строгим голосом, произвели большое впечатление на Ахмеда.

— Ваша мудрость и сила — пример для всех нас, — сказал он, жестом приглашая свою тетушку сесть на диван рядом с ним. Когда они оба с удобством разместились, Ахмед, подумав немного, решил прояснить все сразу. — И, должен признать, они могут сослужить хорошую службу в деле, которое я хотел бы вам предложить. Однако, прежде всего я хочу знать: чем бы вы, госпожа, сами хотели бы заняться, как обживетесь в гареме?

— А чем еще может заняться одинокая старая женщина вроде меня, — немного горько, без всякого ехидства и лукавства усмехнулась Рукийе. Ей не было еще и сорока, но она привела в мир много детей и отдала большие средства на благотворительность. Все, что она могла сделать из положенного ей по статусу, она действительно сделала. — Мои дети обзавелись своими семьями, и внуков я смогу нянчить в лучшем случае по праздникам, а вакфы, построенные на мои средства, имеют хороших управляющих, способных обойтись без меня. Полагаю, мой удел теперь — лишь праздный образ жизни, покупка украшений и одежды и шитье.

— Как же вы могли забыть о том, что вы, как моя близкая родственница, можете помогать мне с делами гарема? — пожурил ее Ахмед, поняв, что Рукийе действительно не рассматривает такую возможность. Не потому, что она не знала о делах в гареме, а потому, что она не считала нужным в них вмешиваться.

— Простите, повелитель, но я не понимаю, к чему этот вопрос, — Рукийе воззрилась на него с удивлением. — Разве это не обязанности управляющей, которую вы назначили после смерти валиде Хандан-султан, да упокоит Аллах ее душу?

— Вы правы, это действительно обязанность валиде или управляющей, — Ахмед кивнул, не зная, как сказать самое главное. — Однако, сложившаяся сейчас в гареме ситуация не располагает к выбору управляющей из моих наложниц, да и дети наши слишком малы, чтобы кто-то из них могла стать валиде. Вы… единственная моя близкая родственница, способная занять эту должность по праву рождения, талантам и, как не прискорбно это признавать, своему положению вдовы. Но я не посмею назначить вас без вашего желания…

— Теперь я понимаю, повелитель, — сказала Рукийе, когда Ахмед, не знавший, как еще это сказать, замолк, подбирая слова. — И я буду рада принять ваше предложение, если вы действительно хотите видеть меня на этой должности.

— Госпожа, это совершенно необязательно, — попытался было уточнить свою мысль Ахмед, но Рукийе волевым жестом остановила его.

— Я знаю, и тем ценнее для меня ваше предложение, — она тепло ему улыбнулась. — Для меня это большое благословение и радость. Я думала, что заскучаю здесь, не имея возможности занять себя чем-то, боялась, что мои дни станут унылыми и безрадостными. Но вы, повелитель, нашли для меня хорошее дело, и я молю Аллаха о том, чтобы вас не подвести. Я буду счастлива помогать вам управлять гаремом.

— В таком случае, я должен вручить вам это, — сказал Ахмед, достав из-за пазухи маленький мешочек. — Это печать хазнедар, казначея гарема. Вместе с прочими обязанностями в ваших руках теперь также и финансы. Вы можете управлять ими сами или же передать это вашему доверенному лицу, если захотите.

— Позволите ли вы мне распоряжаться также о прочих назначениях? — уточнила Рукийе, деловито убрав печать за собственный пояс. — Нанимать и увольнять служанок, евнухов, поваров…

— Разумеется, госпожа, теперь все решения принимаете вы, — Ахмед ей улыбнулся. — Прошу вас только об одном: не будьте очень уж суровы. Порядок, конечно, нам крайне необходим, но все должны чувствовать себя как дома в этом дворце.

— Вы можете быть уверены, повелитель, — Рукийе кивнула ему с полным осознанием своей ответственности в серьезном взгляде, — я сделаю все в лучшем виде. Я долгие годы управляла дворцами моего мужа и некоторых сыновей и вакфами. С гуриями да слугами я точно управлюсь, да так, что повода жаловаться ни у кого не возникнет. Благодарю вас за оказанное мне доверие.

— Не стоит, госпожа. Я рад, что мы смогли решить этот вопрос так скоро, — Ахмед поднялся, давая знать, что разговор окончен. — Теперь же ступайте и хорошо отдохните.

Рукийе не нужно было просить дважды. Поцеловав руку царственного племянника, она еще раз поблагодарила его, поклонилась и покинула его покои.

***

— Как вы находите Рукийе-султан в качестве управляющей? — спросил Зульфикар у Ахмеда, приехавшего навестить тетушку.

Они всей семьей вышли в прогретый солнцем сад Айналы-Кавак, пользуясь последней возможностью провести время на улице. Хюмашах, которой нездоровилось с самого утра, полулежала на подушках в разбитом шатре, слушая, как Хамид рассказывает ей все, что выучил в этот день у учителей. Проговорив с ней перед этим несколько часов, Ахмед оставил тетушку отдыхать в компании старшего сына и решил пройтись с Зульфикаром по дорожкам сада.

— Думаю, лучшей управляющей мне пока что не найти, — признал Ахмед, подумав немного. — Рукийе-султан спокойна и терпелива, но также строга и справедлива. Она весьма быстро установила в гареме порядок, отпустила нерадивых слуг и нашла на их место новых. Хазнедар гарема она хочет назначить Элиф-хатун, старую кормилицу моего отца, а главным евнухом некоего Явуза-агу, старого евнуха, служившего еще ее матери, покойной Шемсирухсар-султан. Они со дня на день должны прибыть во дворец.

— Полагаю, не всем по нраву то, что госпожа устанавливает свои порядки во дворце, — усмехнулся Зульфикар.

— Это так, — Ахмед тоже не удержался от усмешки. — К моему удивлению, Рукийе-султан хорошо сошлась с Халиме-султан, хотя раньше, должен признать, они ладили из рук вон плохо. Аслы-хатун восприняла это назначение спокойно. Ей нет никакого дела до интриг, она занята шехзаде. Кесем же… Недовольна. Конечно, она недовольна. Но она сумела совладать со своим недовольством, стала выше своих амбиций и желания возвыситься. Полагаю, жизнь в Старом дворце пошла ей на пользу, заставила ее осознать, что даже ей нужно подчиняться правилам.

— Я рад слышать, что во дворце наступил порядок. Поздравляю вас, повелитель, ваша затея оказалась успешной, — Зульфикар бросил взгляд на Хюмашах под навесом, и Ахмед, проследив за направлением его взгляда, тепло улыбнулся.

— Я понимаю твои чувства, — сказал он. — Последние дни всегда самые волнительные, но не бойся — Аллах сохранит госпожу и малыша.

Зульфикар не успел сказать что-то еще — к ним подбежал Хамид. Схватив отца за руку, мальчик потянул его к шатру.

— Скорее, — Хамид был очень напуган. — Маме плохо.

Побледнев, Зульфикар без лишних слов поспешил к шатру, Ахмед и Хамид едва поспевали за его широким шагом. Подойдя к Хюмашах, Зульфикар опустился рядом и увидел, что подол ее платья мокрый, а все тело сведено в судороге схватки. Он, поняв все без слов, подхватил жену на руки и поднялся вместе с ней.

— Зовите лекарей, — крикнул он бегущим в их сторону слугам и сам понес Хюмашах в дом. Поднимаясь с ней на руках в комнату, Зульфикар постарался обнадеживающе улыбнуться. — Все будет хорошо, Хюмашах. Ты справишься. Я буду с тобой.

— Не надо, Зульфикар, — Хюмашах, успевшая позабыть, какая эта болезненная мука — производить на свет дитя, — с трудом сдерживала слезы. — Я не хочу, чтобы ты видел меня такой… Опухшей и кричащей… После такого ты никогда меня больше не пожелаешь…

— Не смей так думать, — твердым, не допускающим возражения голосом сказал Зульфикар. На втором этаже он остановился, чтобы удобнее перехватить ее, и, воспользовавшись моментом, поцеловал Хюмашах в щеку. — Для меня никогда не было и не будет никого желаннее тебя. Не думай об этом.

Хюмашах тепло улыбнулась ему, но новая схватка заставила ее застонать. Зульфикар поспешил в комнату. Открыв дверь с ноги, он быстро подошел к кровати и, положив Хюмашах, помог ей устроиться. Он не успел сказать ей еще что-то, как-то поддержать — комната быстро наполнилась слугами и лекарями.

— Иди к Ахмеду и Хамиду, — простонала ему Хюмашах между схватками. — Со мной все будет хорошо. Иди же.

Зульфикар колебался. Его сомнения разрешила повитуха.

— Господин, вам нужно выйти, — строгим, не допускающим возражения голосом сказала она. — Сейчас все силы госпожи направлены на то, чтобы произвести на свет дитя. Видя вас в таком состоянии, она будет отвлекаться, и ваше присутствие скорее навредит, чем поможет. Все будет хорошо. Ступайте.

Смущенный этими словами, Зульфикар поцеловал Хюмашах в лоб, шепнул ей что-то доброе, обнадеживающее, что она от боли не разобрала, а он вскоре позабыл от волнения, и вышел из спальни. Двери за ним закрылись, отрезая его от жены, и Зульфикару ничего не оставалось, кроме как найти султана и сына.

Они обнаружились в гостиной на том же втором этаже. Ахмед утешал взволнованного Хамида, и вид юного султана, повзрослевшего раньше срока и уже ставшего отцом нескольким детям, проявлявшего такую заботу, почему-то утешил Зульфикара, дал ему надежду.

— Как наша госпожа? — спросил Ахмед, подняв голову на звук шагов Зульфикара.

— Когда я уходил, все было хорошо, — пробормотал бледный и взволнованный Зульфикар. — Повитуха велела мне уйти, но сейчас мне кажется, что я должен был настоять и остаться. Неспокойно мне, повелитель.

— Я понимаю, Зульфикар, — Ахмед как-то по-братски похлопал его по плечу. — Но сейчас мы должны позволить опытным людям быть рядом с ней. Все будет хорошо.

Ободренный его поддержкой Зульфикар улыбнулся.

Несколько часов ожидания для него, ожидавшего хорошего исхода, протянулись мучительно. Не зная, что происходит за закрытыми дверями, Зульфикар искренне страдал от невозможности быть рядом. Но его волнения исчезли в тот же миг, как в гостиную зашла Джаннет.

— Все хорошо, — она улыбнулась и пригласила их пойти за ней жестом. — Все закончилось. Вы можете зайти, посмотреть, пока госпожа не уснула.

Просить дважды Зульфикара не пришлось. На миг забыв о том, что он не один, а в компании повелителя, Зульфикар подорвался с места и пошел за комнату следом за старой служанкой. За ним спешил Хамид, боявшийся не меньше отца, Ахмед, чувствовавший неловкость, шел последним.

Зульфикар с силой распахнул дверь в спальню и, войдя, поспешил к кровати. На ней он нашел бледную, покрывшуюся испариной и измотанную Хюмашах. Она смотрела на полог кровати мутным от выступивших на глаза слез взглядом и тяжело, отрывисто дышала, приходя в себя и толком не реагируя на попытки слуг ее разговорить. Очнулась она лишь когда Зульфикар опустился рядом с ней на колени и заговорил с нею.

— Хюмашах, бесценная моя, — сказал он, погладив ее по щеке и шее. — Как ты? Скажи что-нибудь…

Она тяжело выдохнула и повернулась к нему, улыбнулась мягко и посмотрела осознанным взглядом, вернув страдающей от разлуки с ней и страха душе Зульфикара покой.

— Я справилась, — прошептала Хюмашах. — Но это было так трудно… Я должна была позволить тебе остаться. Без тебя было очень страшно.

Она заплакала, и Зульфикар, измотанный напряжением и ушедшим в небытие отчаянием, и сам проронил несколько горячих слез на ее плечо. Крепко обняв ее за плечи, Зульфикар прикоснулся губами к ее виску и позволил им обоим провести еще несколько мгновений в этом странном забытьи, когда весь окружающий мир словно перестал существовать на несколько их вздохов, судорожно-трогательных в охватившем их чувстве единения. Вернул их в реальность пронзительный крик — замолкший во время купания новорожденный заплакал на руках у повитухи. Услышав этот звонкий голос, требующий внимания к его обладателю, Зульфикар поднялся на ноги и повернулся к повитухе, что уже вытерла ребенка и, запеленав его, несла к родителям.

— Поздравляю вас, — низенькая и крепкая женщина, десяткам младенцев подсобившая в появлении на свет, широко улыбалась, помогая Зульфикару принять увесистый и ворочающийся кулек на руки. — Это сильная здоровая девочка!

Приняв из ее рук малышку, Зульфикар потерял последние остатки самообладания. Смотря на сморщенное красное личико, в котором уже узнавались черты Хюмашах — ее прямой нос, форма глаз, даже едва заметный медный отлив в первом золотом и коротком локоне, — и его собственные черты — строгая линия губ, забавные, едва заметные ушки, — Зульфикар чувствовал не только растекающуюся по телу безграничную любовь к ней и ее матери, но и терпкое жжение затягивающихся душевных шрамов. Страх ушел и боль ушла.

Он повернулся к Хюмашах, снова опустился подле нее и помог взять малышку на руки. Хюмашах прикоснулась пальцем к крошечной детской ладони, и девочка схватила его.

Эйфория, захлестнувшая Зульфикара на мгновения, что он держал в своих руках дочь, отступила перед осознанием того, каким же тяжким испытанием были для его бесценной госпожи беременность и роды. Заглянув в лицо Хюмашах, Зульфикар только сейчас понял, как же тяжело ей это далось. Не только морально — она была истощена, под ее прекрасными глазами, которые он так любил, пролегли тени усталости, руки, которыми она держала малышку, дрожали. Ее тело, которое он всегда считал прекрасным, стало для него еще красивее, но он не мог не заметить, как сильно оно изменилось: стало крупнее, обзавелось непривычной мягкостью в талии и бедрах и покрылось узором бледных растяжек. И пусть для него это все было лишним поводом прикоснуться к ней, сказать что-то приятное, поцеловать или приласкать, Зульфикар осознавал, что ничего бы этого могло и не быть.

И все это было лишь частью изменений, через которые ей пришлось пройти, а кто знает, как это все отразилось на ней на самом деле, ведь многие вещи об этой стороне жизни и ее возникновении оставались ему неизвестными. Только сейчас, думая об этом, наблюдая за этой дихотомией счастья и жертвы, на которую ради него пришлось пройти, Зульфикар проникался еще большей любовью и поистине безграничным уважением к Хюмашах. Смотря на нее, счастливую, насколько это было возможно в ее измученном состоянии, Зульфикар твердо поклялся себе — больше Хюмашах не пройдет через это. Неважно, захочет ли он детей в будущем, неважно, что им будут говорить все вокруг. Заставлять проходить ее через это снова показалось ему недопустимым актом эгоцентризма.

— Поздравляю вас обоих, — выдернул его из размышлений голос султана. Ахмед подошел поближе, держа за плечи взволнованного Хамида. — Какая прелестная малышка! Готов поклясться — много сердец она разобьет, когда вырастет! Надеюсь, Аллах дарует ей не только вашу красоту, тетушка, но и ваш ум и доброе, чистое сердце Зульфикара! Я рад за вас!

— Благодарю, Ахмед, — Хюмашах улыбнулась ему и протянула руку Хамиду. — Иди к нам, дорогой. Посмотри на свою сестренку.

Хамид с удовольствием воспользовался этим приглашением и забрался на кровать.

— Как ее зовут? — спросил он, разглядывая маленькое лицо и даже не подозревая, что сумел поставить взрослых в тупик.

Хюмашах и Зульфикар переглянулись, вдруг осознав, что, еще только узнав о беременности они пообещали друг другу придумать имена, они так этого и не сделали.

— Почему бы тебе не придумать ей имя? — предложил Зульфикар, видя задумчивость Хюмашах. Натолкнувшись на ее удивленный взгляд, он горько усмехнулся. — Я уже выбирал имя, и, боюсь, таланта благословлять таким образом нареченного я лишен. Не будем рисковать так еще раз.

Даже несмотря на то, что воспоминание, подкинутое его словами, было болезненным, Хюмашах нашла в себе силы оценить эту иронию и улыбнуться ей. Тем более, что и идея эта ей почему-то понравилась. Хюмашах задумалась, покачивая малышку на руках.

— Я помню день, когда мы узнали, что Аллах послал новую душу в наш дом, — сказала она. — Тогда я сбежала ото всех на побережье, чтобы выплакать свое горе в очередной раз, но не желая тревожить им всех вокруг. Я смотрела на океан, плакала и просила его волны забрать эту боль и взамен принести мне что-то хорошее. Вернувшись домой, я почувствовала недомогание и позвала лекарей, и вот новость, что они сообщили мне в тот день, появилась на свет. Думаю, будет правильно назвать эту девочку в честь океана, что принес нам ее. Поэтому… пусть ее зовут Дерья.

— Прекрасное имя, — улыбнулся Зульфикар. — Оно очень ей подходит.

Ахмед улыбнулся, соглашаясь с ними.

Церемонию наречения не стали откладывать. Зульфикар на правах отца провел ее в тот же миг, как и Хюмашах, не желая снова приглашать множество людей, пусть и зная, что почти все они с удовольствием разделили бы их радость. Ахмед, хотевший в глубине души противоположного, сумел справиться с собой и позволить им поступить так, как они того желают. Уезжая из Айналы Кавак поздней ночью, Ахмед был спокоен за эту семью, зная, что теперь все их беды точно позади, и что больше никто не посмеет спугнуть их счастье.