— Девушка, девушка! Зачем вы сюда пришли? Вам что, делать больше нечего?

Энн Бронте оторвала взгляд от телефона:

— Что?

Фёдор Сологуб выдохнул облако пахнущего лимоном пара и улыбнулся:

— Вы, наверное, умная, у вас сто баллов по литературе. Здесь-то вы что делаете?

— Какие сто баллов?.. — Энн отступила на шаг и посмотрела на незнакомого ей человека с недоумением. Он явно был пьян, если не хуже, а завязывать разговор со всякими маргиналами в день первого творческого семинара ей не хотелось.

— По литературе! Ну по вам же видно!.. Вы могли бы пойти куда-нибудь ещё, к тому же, из этого института вы не выпуститесь!

Энн уже хотела придумать грубый, и при этом достаточно вежливый ответ, но тут её нагнали Шарлотта и Эмили.

— Федя, брысь! — Шарлотта брезгливо махнула на Сологуба рукой. — Не своди нашу сестру с ума.

— А, так это ваша сестра... — разочарованно сказал Сологуб. — Могли бы и предупредить.

— Делать нам больше нечего, — Эмили встала между ним и Энн. — И хватит уже надеяться, что твои апокалиптические, — это слово она выговорила особенно тщательно, — бредни кто-нибудь будет слушать.

— Я ни на что здесь не надеюсь, — Сологуб развёл руками. — И вам тоже не советую. Потому что если у нас отберут здание, то я успею выпуститься, а вы — нет.

— Одна и та же песня каждый год, — Шарлотта взяла Энн под руку. — Пойдём отсюда, нечего связываться с этим алкоголиком.

Энн собиралась сказать, что у неё есть своё мнение на этот счёт, но семинар начался пять минут назад.

Когда сёстры Бронте ушли, Сологуб огляделся в поисках новых слушателей, но увидел только Достоевского, который как будто бы материализовался у проходной института.

— Здравствуйте, Фёдор Михайлович.

— Прекращайте разбалтывать конфиденциальную информацию, Федя, — не здороваясь, ответил Достоевский. — Вы раскачиваете лодку и пугаете наших будущих крыс.

— Вы же знаете, что у нас разные мнения по этому поводу. Давайте мы не будем об этом разговаривать.

— Нет уж, Федя. Вы специально приехали за пять часов до начала вашего семинара, чтобы обращать первокурсников в свою веру и разводить панику, когда по поводу здания ещё ничего не решено. К тому же, сейчас только час дня, а вы уже пьяны. Кажется, вам стоит проветриться, чтобы забыть о своих навязчивых идеях, если не хотите проблем.

— Это угроза?

— Кто знает... Я ведь никогда не пробовал угрожать — обычно угрожают мне.

Сологуб затянулся вейпом и, выдохнув, потонул в облаке пара.

— Вот видите, из-за этой истории больше всего достаётся вам. Но вы запрещаете мне рассказывать...

— Как будто бы это поможет, — перебил его Достоевский. — Лучшее, что вы сейчас можете сделать — это хорошо учиться и печататься, чтобы нас, до кучи, и аккредитации не лишили.

Сологуб кивнул и спрятал руки в карманы.

— Это мы постараемся.

— Пойду я, Федя. Заходите ко мне на семинар, если будет желание.

Спустя полтора часа Фёдор Сологуб вернулся к институту с газетой, бутылкой пива и грязным бездомным котом за пазухой. Газету он расстелил на тротуаре, пиво открыл зажигалкой и принялся наглаживать кота. Кот оказывал вялое сопротивление.

— Ну что, Амфибрахий, — кот не ответил, — сейчас ты увидишь, как взрослые серьёзные писатели зарабатывают деньги...

Два студента с семинара Данте, вышедшие из проходной, испуганно шарахнулись в сторону.

— Здрасьте! — крикнул им Сологуб. — Как ваши дипломы? Не хотите купить дополнительных стихов? Плохие по десять, такие себе по пятнадцать, а хорошие... хорошие по пятьдесят!

Оба студента молча ускорили шаг. Сологуб печально посмотрел на Амфибрахия:

— Ну и что? Наверное, у них просто денег нет... — он отхлебнул пива из банки. — Ничего, вон первокурсники идут, сейчас им что-нибудь продадим.

Он встал с газеты и неспешно пошёл первокурсникам навстречу. Ацуши и Кёко остановились, когда поняли, что он идёт к ним, чтобы поговорить.

— Товарищи! У меня нет денег на еду для кота... — Сологуб сильнее расстегнул толстовку, демонстрируя первокурсникам сонного Амфибрахия.

Он хотел продолжить говорить, но Кёко не стала его дослушивать и сделала решительный шаг вперёд:

— Как вам не стыдно попрошайничать рядом с институтом литературы? Это культурное место...

— Так я как раз об этом, — Сологуб всплеснул руками, отчего Амфибрахий провалился глубже в его толстовку и жалобно там замяукал. — Хочу продать вам стихов. Советую хорошо подумать, прежде чем отказываться, ведь к третьему курсу вы писать перестанете. Соглашайтесь, пока не поздно.

— Простите, я не пишу стихи, — Ацуши взял Кёко за руку и повёл было к проходной, но Сологуб перегородил им проход.

— Девушка, а вы? У меня и от женского лица стихи есть. Правда, там «наценка на розовое»...

— А вы вообще кто? — Кёко посмотрела на него недоверчиво.

— Я? Я — Фёдор Сологуб, — он пощупал через толстовку притихшего кота. — Пятый курс, семинар Михаила Юрьевича Лермонтова.

Ацуши посмотрел на Кёко и предпринял очередную попытку проникнуть в институт.

— Господи, если я буду таким на пятом курсе, напомни мне покончить с собой...

Кёко согласно кивнула.

— Я сама тебя убью.

Ещё три часа Сологуб нарезал круги вокруг института. За это время он успел сплавить Амфибрахия сердобольной охраннице соседнего театра, выпить ещё банку пива, заглянуть на семинар Хемингуэя, поцапаться там с Джоном Стейнбеком, с позором покинуть аудиторию и вернуться на исходную позицию. Газеты там уже не было.

У Фукузавы закончился семинар, и его студенты высыпали на улицу. Дазай Осаму подошёл к нему попросить зажигалку.

— Не, у меня тут кибербудущее, — Сологуб достал из кармана вейп и протянул его Дазаю. — Будешь?

— Почему бы и нет? — Дазай взял вейп левой рукой, неловко нащупал кнопку и затянулся.

— Что случилось? —  Сологуб кивнул на загипсованную правую руку Дазая. — Опять неудачно вышел в окно?

Дазай ухмыльнулся:

— Это, скорее, удачно!

— Стоит оставить тебя на полдня, как ты либо с крыши удачно прыгаешь, либо чужие вейпы обсасываешь, — Дазай и Сологуб обернулись на голос, и увидели Чую Накахару. Дазай поздоровался, а Сологуб попытался дружески хлопнуть его по плечу, но Чуя брезгливо отмахнулся.

— Вот сейчас твоя баба приедет — будешь её обжимать. А от меня отвали!

— Ладно-ладно, — примирительно вскинул руки Сологуб. — Ты чего злой-то такой? Давно не ебали, что ли?

— Как раз наоборот, — огрызнулся Чуя, а Дазай фыркнул, но всё же не засмеялся. — Дайте пройти, я на семинар опаздываю!

Чуя чуть ли не локтями распихал всех, кто стоял между ним и проходной.

— Куда он опаздывает? — спросил Сологуб. — Семинар Мори только через двадцать минут.

Дазай пожал плечами, но при этом продолжил улыбаться так, как будто всё понимает.

После семинара в душной аудитории Сологуб всегда чувствовал себя морально истощённым, и поправить это можно было либо водкой, либо мухоморами. К счастью, у Зинаиды Гиппиус было и то, и другое.

Они вышли из института. Фонарь у входа качался от сильного ветра и мигал. Гиппиус повесила зонт-трость Сологубу на локоть и начала рыться в сумке.

— Водка. Мухоморы, — она протянула ему фляжку и портсигар с самокрутками. — Прошу любить и не жаловаться.

Начал накрапывать дождь. Гиппиус взяла зонт и раскрыла его над ними. Сологуб поёжился и радостно подумал, что Амфибрахия он оставил в тепле.

— Как там общага? — спросил Сологуб, просто чтобы о чём-нибудь поговорить.

— Стоит, — Гиппиус приподняла бровь, закуривая. — А что ты ожидал услышать? Что она рухнула в карстовую воронку? Или сгорела? Или, может быть, что Рюро разобрал её на стройматериалы и сдал во вторичную переработку?

Какой-то мужчина прошёл посреди тротуара и задел зонтом их зонт. Капля воды упала точно на самокрутку Сологуба и затушила её.

— Нашли место, где встать, — буркнул мужчина себе под нос.

— Наш институт, где хотим, там и стоим, — резонно заметил Сологуб.

Мужчина резко обернулся и посмотрел на табличку у входа.

— А! Тоже мне, писатели. Инженеры человеческих душ!..

Гиппиус жутковато улыбнулась:

— Какие души, такие и инженеры.