Шиповник лесной (Rosa sylvestris)

Красота, молодость, любовь.

«Можно ли тебе поверить?»

Над коттеджем густеет прохладная ночь.

Крыльцо здесь деревянное, ступени скрипучие, разрисованные цветными мелками. Ёнджун думает, что за всё время его отсутствия внутри коттеджа мало что поменялось, — всё то же вавилонское столпотворение между братьями и сестрами, между господином Чхве и его детьми, между пронырливыми соседями и…

— А кто такая Шихён-нуна? — Ёнджун поднимает лицо. Дживон глядит на него с высоты перил.

— Много знать будешь — скоро состаришься, — она зажимает между губ тонкую сигарету и просит жестом зажигалку. Ёнджун говорит, что давно не курит. Дживон тяжко вздыхает, освободив рот: — Вот и прошла эпоха, — затем спрашивает о насущном: — Так за какие грехи к нам?

Ёнджун неприятно хмыкает и рассказывает.

То совершенно обычное утро перешло в разряд удивительных, когда телефон тренькнул сообщением от Со Чанбина. Так уж вышло, что его одногруппник и сосед по квартире в крайней степени асоциальный человек, страдающий только ему (Чанбину) понятным творчеством, тревожностью и какими-то своими загонами на предмет собственной внешности. В их личке за весь период совместного проживания висели только два пузырька от Ёнджуна, но тем утром ситуация резко поменялась.

(21 окт 2019 12:45) От Вы:

Скинь за аренду

(13 мар 2020 9:56) От Вы:

Твоя кошка наблевала на ковер

(2 июн 2020 9:37) От С ЧБ:

Зайди в чат

Исключительно

*исключение

Долги

В свое время групчат Ёнджун поставил на мьют ради своего же блага (есть такой грешок у ребят — спамить стикерами), правда вышло по итогу боком, потому как о своём возможном исключении он узнал последним. Дома Чанбин резко вспомнил, что одногруппники должны держаться вместе и помогать друг другу — он вручил Ёнджуну все свои конспекты с искренне озабоченным: «Если тебя исключат, мне же соседа искать придется, а я НЕ СМОГУ!»

Дживон просит поставить рассказ на паузу, быстренько заскакивает на веранду в поисках зажигалки и возвращается на перила, уже выдыхая дым.

— Как ты умудрился? В ваших университетах так трудно учиться?

Она говорит «в ваших университетах», потому что сама отказалась поступать и после школы пошла сразу работать. Решение смелое, но по большей части вынужденное. Семья у них большая (и не полная), детей надо как-то выучить: Субин вот-вот уедет в город, Бомгю закончит школу в следующем году и к нему присоединится, а там уже и девочки в первый класс пойдут.

— Не то чтобы трудно, — Ёнджун какой-то частью мозга понимает, что во всей этой ситуации с долгами виноват только он, но с экзамена с комиссией прошло только два дня, так что обида ещё живет. — У меня под конец семака намечался дэнс-баттл. Как видишь, туда я так и не попал…

Всё закрутилось, завертелось, и Ёнджуну всё же пришлось искать соседа. Мучать зажатого одногруппника, заставлять того отвечать незнакомым людям по телефону и более того с этими незнакомыми людьми о чем-то договариваться — виделось преступлением против человечества (и одного конкретного Со Чанбина). Откровенно говоря, Ёнджун не то чтобы хорошо знает Ли Минхо, просто в одну танцевальную школу ходят, и последнего очень вовремя попёрли с общаги. Времени на поиски особо не было, так что Ёнджун рубанул с плеча. Остаётся только надеяться, что Чанбин не помер там, от того, что заперся в комнате и не выходит.

На баттл Ёнджун и Минхо готовились в одно время, бывало пересекались в одном зале. Надо сказать, запись на это историческое событие шла еще с осени, Ёнджун жопу рвал, чтоб его, зеленого первака, включили в список. Его до самого последнего не пугал тот факт, что он может столкнуться с противниками старше себя, не пугала его и учеба, которую он стабильно пропускал из-за репетиций, ведь рефераты купить можно в отличии от места в танцевальной команде университета. Засветишься на дэнс-баттле — возьмут в команду. Засветишься в команде — кто знает, может тебя заметят скауты из медийных компаний, и учиться вообще не придется.

Наполеоновские планы Ёнджуна порушил декан, который просто взял и…

— Поимел меня.

Дживон громко фыркает от смеха. На заднем дворе тоже раздается хохот — там ёнджунов отец и ёнджунов дядя громко выпивают в беседке, пока дети (не все) уже спят.

— Мне назначили отработку именно в тот день, когда я должен был выступать. Этот мудак еще глумился с комиссией на пару, мол, раз танцульки для меня важнее его дисциплины, то может мне стоит забрать документы и выступать на улице, собирая копейки с толпы.

Дживон на это мгновенно реагирует.

— Реально мудак. Работа конечно сезонная — зимой особо не попляшешь, но хорошая, если ты умеешь завести толпу. Я бы посмотрела, — она слегка задевает его спину ногой, хихикая. — Может станцуешь для меня, Грозный Джун?

— Ой, отстань! — он отсаживается от нее подальше, краснея. Ему неловко, ведь «Грозным Джуном» его в далеком детстве называли дворовые мальчишки, с которыми он по вечерам хулиганил и нарывался на драки со старшими.

Он прочищает горло и озвучивает то, чем всё закончилось. Когда его вычеркнули из списка участников баттла, Ёнджун ворвался на квартиру к другу стрит-артеру — там с горя напился, там с пьяни расплакался. А на следующий день под злым, невозможно тяжелым похмельем стырил баллончик с ядовито-зеленой краской и изгадил памятник ректору забористой матерщиной.

От такого финала Дживон хватается за живот и сползает с перил. Ёнджуну льстит, что он всё еще способен её рассмешить, пусть и такой, для него совсем не смешной историей.

У его хорошей подруги обманчиво милое лицо, когда она весёлая, но он помнит, каким оно становится, когда Дживон злится. В своё время он опасался ее прищуренных глаз и жестких губ, не менее жестких слов и… кулаков. Чего уж скрывать, ему пару раз прилетало за всё их продолжительное время соперничества. Да, «соперничество» — это предельно точное описание их прошлых отношений, даже когда в шестнадцать Дживон предложила ему встречаться, между ними мало что поменялось, потому что Дживон такая… неприступная и матёрая, а еще до ненормальности ответственная. Правда, она сама выбирает, какая из отведенных ей ответственностей самая важная.

Вот Ёнджун как ее бойфренд стоял может быть и не последним в списке приоритетов, но и не первым точно. Первым всегда был и остаётся Бомгю. За брата она ругалась с учителями, воевала со школьным советом, дралась на стрелках тоже за него. Ёнджун не без причины чувствовал себя лишним в этом неловком треугольнике.

Когда такое случалось, с поддержкой всегда приходил Субин, и Ёнджун со стыдом вспоминал, что их компания — это четверо, а не трое. Когда Ёнджун думает о нём, на ум приходят те хорошие мальчики, которые после похода в магазин всегда приносят сдачу домой. Субин — необходимое им всем заземление.

Бомгю — необходимый Ёнджуну импульс. Который по определению способен лишь отталкивать.

В те времена в жизни их творилась дикая петрушка, и дружба между всеми четырьмя трещала по швам. Из послушного младшенького, который Ёнджуну во всем подражал, Бомгю превратился в мучительную занозу. Перед отъездом они двое разругались в пух и прах и обещались о друг друге не вспоминать.

Сегодня за столом Бомгю делал вид, что Ёнджуна не существует, а посмотрел только один раз — когда Ёнджун скривился от (почему-то) соленого вкуса чая в своем стакане.

У Дживон от недавнего смеха хрипит голос, и слезятся глаза. Она тушит окурок, притаптывая его обувью и отшвыривая в кусты, и садится рядом с Ёнджуном на ту же ступень крыльца.

///

Кухня у них большая со снесенной когда-то перегородкой: две плиты, два кухонных гарнитура, два стола, соединенных в один продолговатый, накрытый кремовой воздушной скатертью. Многое осталось еще от родителей Бомгю и Дживон, с тех времен, когда они здесь соседствовали с родителями Субина.

На холодильнике бабушкино пузатое радио крутит заунывные баллады, похрипывая от плохого сигнала. Шихён мельтешит по кухне, прибирая посуду после их праздничного застолья. Кран шумит, разбрызгиваясь по плитке, разукрашенной узором из лютиков. Они нарисованы Шихён давно — Бомгю помнит, как вечерами, когда после плотного ужина все разбредались по комнатам, она доставала специальные краски для керамики и творила, творила до поздней ночи. Дживон потом сказала Бомгю по большому секрету, что украдкой наблюдала за ней, по уши влюбленная в её талант и неё саму.

— А это здесь откуда? — Шихён внимательно смотрит на солонку в своей руке. — Я помню, что ничего не солила.

— А, это? — Бомгю притворяется, что тоже удивлен, ловко забирает соль и прячет в шкаф. — Ну может достала и не заметила?

Она нехорошо прищуривается на него, на что Бомгю оперативно гонит ее с кухни:

— Нуна, посмотри на себя — ты так заработалась, аж память подводит! — подталкивает к дверному проёму настойчиво. — Дальше я сам! Спокойной ночи!

Та закатывает глаза, мол вырос же в кого-то такой вертлявый, и кричит в коридор: «Птенчики, чистить зубы и спать!». Сохён и Дахён из гостиной слезливо канючат: «Ещё чуть-чуть! Ну пожалуйста!». Бомгю льет на губку моющее средство с запахом алоэ, стараясь не думать, что в этой гостиной Шихён сейчас расстелет Ёнджуну диван.

Субинов папа во дворе что-то громко обсуждает со своим братом, вся улица, наверное, слышит.

Сам Субин как главный виновник торжества на сегодня освобожден от всех домашних дел. Когда Бомгю поднимается в их общую комнату, тот уже в постели — то и дело поправляя сползающие очки, читает книжку под настольной лампой. Обложка пастельно-розовая, наверное, опять какой-то любовный роман.

Бомгю с бровями хмурыми, будто просевшими под тяжестью грозовых туч, приклеивается к окну, высматривая крыльцо сквозь щель между занавесками.

Два подозрительных объекта — Дживон и Ёнджун сидят на одной ступеньке вопиюще близко для тех, кто давно друг друга не видел. Слышно, как сестра спрашивает: «И за сколько патлы покрасил?». Ёнджун отвечает что-то — толком не разобрать, наверное, за дорого, потому что Дживон реагирует очень бурно: «За СКОЛЬКО?» и зарывается рукой ему в волосы, непонятно что проверяя. Бомгю резко задергивает занавеску и устало падает на кровать рядом с Субином. Тот как-то странно смотрит на него, но ничего не говорит.

У Дживон с Ёнджуном много общего. У Бомгю с Ёнджуном ничего общего не осталось, они с друг другом даже нормально поговорить не в состоянии. Бомгю — потому что до сих пор обижен. Ёнджун — а бог его знает, но он профессионально делает вид, что всё тип-топ, и этим до невозможности бесит. Сегодня на ужине Бомгю с напускным вниманием следил, чтоб девочки вели себя прилично (так он отвлекался от раздражающей ситуации), и те как на зло не чудили, сидели удивительно тихо, даже как-то завороженно. Сохен потом на ушко поделилась, что Ёнджун ей очень нравится, что у него смешные волосы и он красивый.

Красивый.

Бомгю громко цыкает.

— Ты чего? — Субин всё же аккуратно спрашивает. Он чуткий, всегда всё делает аккуратно, и этим подкупает. — Что-то в окне было?

— Думаю вот, как бы дядя с пивом не переборщил, — врёт, а сам не может выбросить из головы ёнджуново лицо, и как это лицо улыбается, когда Дживон рядом.

— Не переживай. Нуна сказала, что проследит за ним, — страницы шелестят под длинными пальцами. — И хён там. Всё-таки как здорово, что он приехал, да?

Субин рад Ёнджуну искренне, и винить его за это нельзя, но хочется так по-детски обиженно крикнуть и ему и всем остальным: «Раскройте глаза! Он же враг! Гоните его в шею!».

Но вместо этого Бомгю поворачивается лицом к лучшему другу и спрашивает:

— А если бы… если бы не было у тебя выпускного сегодня, он бы приехал просто так, как думаешь?

Тот только пожимает плечами и возвращается к чтению. Такой ответ не устраивает от слова совсем — Бомгю в отместку больно пинает субинов бок, книжка выскальзывает из чужих рук на пол.

— Ты вообще не паришься, да? — он слышит в своем голосе отчаяние и корит себя за это.

— Гю! — Субин наклоняется, чтоб чтиво поднять. — Что с тобой сегодня? — затем видит, какие у Бомгю потерянные глаза и понимающе тянется выключить лампу. — Отдохни от всего, ладно? Приятных снов.

Со двора снова доносится громкий голос дяди. Ему есть, о чем поговорить с братом — они не виделись столько же, сколько Бомгю не виделся с Ёнджуном. Весь мир будто ополчился против Бомгю. Все радуются долгожданной встрече, спешат обсудить всё пропущенное, словно этих пяти лет не существовало. Найти поддержку негде — даже мелочь счастлива видеть Ёнджуна под своей крышей. Ну раз так, думает Бомгю, закутываясь в одеяло с головой, значит буду одиноким в своей борьбе. Одиноким, но несломленным.

///

Отец уехал обратно, когда дом спал. Дядя провожал его под невыносимым похмельем. Впрочем, у отца тоже видок был тот еще. Когда Ёнджун спросил, действительно ли он здесь до конца лета, было заранее ясно, что этим вопросом он доставит дискомфорт не только отцу. «Только первый день у нас, а уже так не нравится? — с нарочитой веселостью сказал дядя. — Маленьким был, так часто прибегал».

Сейчас, когда после этого неловкого разговора прошло почти два часа, Ёнджун, максимально смирившись со своей участью, делает зарядку под ритмичную музыку с соседнего участка. Пока еще не так жарко, он планирует пройтись по всем старым местечкам, поглядеть, что поменялось и как. Затем было бы не лишним отыскать тот заросший шиповником стадион с неровными дорожками и слабо натянутой волейбольной сеткой (сеткой-то назвать трудно, одна рвань осталась). Пробежать бы парочку кругов, чтоб мышцы не размякли на этих вынужденных каникулах.

Рядом на кресле-качалке сидит Субин. У него на коленях взятая у Шихён энциклопедия растений с засушенными цветами между страниц, он выглядит как не от мира сего, когда их внимательно рассматривает. От давнего друга Ёнджун о многом узнает: о том, что рынок, по которому они слонялись мальчишками, стал еще больше; что закусочную около школы закрыли и теперь там магазин спорттоваров; что обнесли ограждениями заброшенный баржевый завод, а утонувшее судно, на дно которого они прыгали с вышки, вытащили из реки и распилили. А еще на лето приехало много городских, о которых Субин ни сном, ни духом. В общем-то Ёнджун сам теперь городской, разве нет?

Субин качает головой в категоричном отказе.

— Неправда, ты всё такой же, хён. Ну, может, конечно, не совсем. Сейчас же ты не драчун? И что-то мне подсказывает, больше не воруешь жвачку в магазинах.

Стекло веранды дребезжит, спугивая их разговор. Дверь распахивается навстречу утру, и Бомгю, предвкушая отличный день, весело сбегает с лестницы. На нем широкие джинсовые шорты, заправленная футболка горчичного цвета, завязанная на поясе бутылочно-зеленая курточка с логотипом какого-то детского лагеря. Волосы смешно скачут вместе с ним, намагниченные, видимо, расчесал их только что. Улыбка сползает с лица, когда взгляд натыкается на Ёнджуна. Тот тяжело молчит. Бомгю тоже — ни «привет», ни «здрасьте», угрюмо выкатывает из кладовки велосипед, украшенный дисками и цветными вкладышами, и направляется к калитке.

— Гю, хей, — у Субина плохое предчувствие, он спешно встает с кресла. — Не хочешь с нами сходить? Ну, когда освободишься. Будет весело.

— И куда? — голос у Бомгю с наездом, но спрашивает он не Субина.

Ёнджун напрягается, в горле першит от раздражения — в конце концов, чем он заслужил такой тон с самого утра?

— На тарзанку, — отвечает, — хотели. Вроде она еще там. Детство вспомнить, и всё такое.

— Было бы ещё, что вспоминать, — Бомгю отворачивается, предполагая оставить за собой последнее слово.

Но у Ёнджуна, что не так давно распрощался с отцом (и не получил вразумительного ответа насчет сроков своей ссылки), как раз настроение поскандалить, так что:

— Ты что, из ясельной группы «Тормозок»? Раз тебе нечего вспоминать, значит с Субином схожу.

Субин беспокойно бегает взглядом от одного к другому — он не хочет быть косвенной причиной их ссоры. Места, по которым Ёнджун хочет прогуляться, для всех них одинаково важны, а не только для двоих.

Бомгю в ответ на «ясельную группу» уже готов заискриться как бенгальский огонь, но тут со стороны калитки так не вовремя раздается оклик. Чонин, соседский мальчишка, с которым Бомгю ездит на подработку, глядит на развернувшуюся сцену во все глаза.

— Ну че, вперед? — он шустро запрыгивает на багажник, когда велосипед выкатывается за пределы двора. Затем Чонин с любопытством спрашивает: — К вам гости что ли приехали?

— Ненадолго. Свалят скоро, — Ёнджун слышит этот нарочито небрежный ответ Бомгю и, кажется, звереет.

На заднем колесе между спиц круговорот серебряных дисков и цветных пластинок как в центрифуге — велосипед летит со скоростью пули вниз по улице.

///

Бомгю останавливается у почтового отделения. Там им вручают сумки с письмами, и они разделяются по вверенным им улицам.

Этот дом, поросший плющом и дельфиниумом, у Бомгю последний. На самом деле, он наведывается сюда уже не в первый раз за это лето. Проверяет почтовый ящик — из раза в раз нетронут. Кто-то из соседей сказал, что отсюда съехали с концами, и Бомгю так бы и не обратил внимание на этот дом (невзрачный, неухоженный, на другом конце городка — дальше только река), да вот только нынче на этот адрес начали отправлять письма из Хвасона — сегодняшнее письмо уже пятое. Бомгю за последнее время привык прятать велосипед в кустах и украдкой пробираться внутрь осиротевшего двора, чтоб побыть наедине с собой.

Прямо сейчас облака над ним вихрятся, завиваются розовыми барашками. Он глядит на них, разморено разлегшись на траве. Рука с какой-то необоснованной нежностью прижимает к груди те письма. Бомгю достал их из ящика с мыслью, что кто бы не был отправитель (на конверте значится некий Х. Дж.), он бы не захотел, чтоб его письма пострадали, а в ящике они точно пострадают: покроются рыжими пятнами, когда пойдет ливень; выцветут, если будет долгая жара. Так что… наверное, никто не разозлится, если Бомгю заберет их себе. В этом ведь нет ничего плохого? Он не будет их читать, и, если хозяева вернутся, просто отдаст их вот и всё.

Грустно, думается, писать кому-то и не получать ответа. В четырнадцать, когда Ёнджун уехал, Бомгю писал ему гневные строки, писал о том, как не скучает и не ждет, о том, что Ёнджун может больше не возвращаться — ему здесь будут не рады. Сейчас это кажется таким глупым. Может Бомгю действительно детсадовец? Если так, то и Ёнджун недалеко ушёл! — неужели было так трудно ответить хотя бы на одно письмо? Молчание длилось долгих пять лет, и о чужих делах Бомгю узнавал только со слов дяди.

Возможно, в день их последней встречи Ёнджун действительно поверил, что его ненавидят и больше не хотят знать. И сейчас… он также в это верит, да? Бомгю резко садится на траву, обнимает себя за ноги, пряча нос между коленями в попытке скрыться от мысли, что настойчивым древоточцем проедает голову — «А верю ли я сам, что ненавижу как и прежде?».

///

Намучившись с этим вопросом, так ничего и не надумав толком, Бомгю едет обратно домой. И тут смущается не к месту, когда видит, что навстречу идет Ёнджун. Одежка на нем (Бомгю еще утром заметил) моднявая: джинсы эти драные, белоснежная футболка заправлена только спереди, кроссовки-авианосцы. И походка эта… словом, совсем городским стал. Проигнорировать бы, проехать мимо с демонстративным равнодушием, но вот, сравнявшись с ним, Бомгю замечает, как Ёнджун спрашивает что-то, как его пухлые губы двигаются, оголяя кромку зубов.

Замечает это и теряет вместе с дыханием управление — руль ведет в сторону. Велосипед врезается в кусты шиповника, колючки бордовых цветов затягивают внутрь, застревают в носках, царапают коленки и локти. Бомгю вскрикивает от боли, затем, когда Ёнджун помогает ему выбраться, взрывается руганью:

— Святое дерьмо! Что с тобой не так?!

Он яростно до красноты чешет ноги и смотрит с таким жгучим гневом, что Ёнджун неожиданно теряется.

— Спасибо, как я понимаю, жопа отвалится сказать?

— Спасибо, что заявился на порог нашего дома и теперь портишь мне жизнь! — на короткое мгновение появляется сомнение, такое же неприятное как «мысль-древоточец»: «А стоило ли так говорить? Не слишком ли это?». Ёнджун нехорошо хмурится — определенно «слишком». Ну, раз сказанного не воротишь, думает Бомгю, значит пусть теперь ненавидит по-настоящему. — Где Субин? Вы же с ним наедине тусовались.

«Наедине тусовались» — сказано со скрытой ревностью, и Ёнджун ее чувствует, оттого решает чуть смягчиться.

— Домой ушел. Я на стадион сейчас, хотел…

И в следующую секунду жалеет об этом, потому что Бомгю отталкивается ногой и бросает, не дослушав до конца, абсолютно мёртвое: «Всё ясно». Ёнджун сначала немеет от такого неуважения, затем его голос алеет от злости.

— Я хотел тебя позвать вообще-то! — его дальнейшие слова Бомгю слышит уже спиной, прилично отъехав: — Ну и пошёл к черту! Я не собираюсь за тобой бегать, ясно тебе?!