Хуа Би смотрел на мельтешение мотыльков у далёкого фонаря сквозь призму полупустого бокала, оставленного на парапете, и ему казалось, что мотыльков, не способных вылететь из граненого микромира, там два. Они тщетно метались от стенки к стенке и вновь летели к огню. В отсутствии Чэна, сад и перепачканную веранду вновь окутало тихое душное умиротворение. Дался ему этот вечер, нужно побыстрее покончить с ним.
Выругавшись, Хуа Би поднялся и шагнул следом за Хэ внутрь спальни.
Миновав занавес штор, он едва не налетел на раздражающую группу кресел со столиком в кожаной окантовке, вызвавших острое желание отпинать их. В спальне должна находиться только кровать и спящий в ней хозяин, без наблюдателей. Хер ли тут кресла, ещё и развёрнутые к постели?.. Хуа Би хорошо знал эту обволакивающую атмосферой исключительности комнату, но в то же время плохо помнил детали. Светло-коричневые стены в мерклом свете бра отливали золотом, аж три двустворчатые двери — входная, в ванную и в гардероб — заполняли обширные полупустые пространства. Как финальный аккорд — пафосно-угрюмый силуэт кровати из тёмного дерева. Аккуратно убранная гладким шёлком постель напоминала чёрный изумруд в помпезном резном обрамлении.
Едва он переступил порог, Чэн возник у него на пути, подцепил его майку за нижний край и рывком стащил. Хуа Би словно к полу примёрз, но, замешкавшись, сопротивление подавил. В определённый момент пришло понимание, что с Чэном лучше ничего не усложнять.
— Хэ, что за херня? Парнишку бросил, окей, с хера ко мне лапы тянешь? — уклончиво отстраняясь, спросил он.
— Представь, исчез бы я, прям испарился. Что бы ты делал? — в голосе Чэна сквозила цепкая досада, когда он нос к носу разглядывал Хуа Би.
— Нашёл бы, из-под земли достал. Я не останавливаюсь, пока не достигаю цели. К тому же, знаю тебя слишком хорошо, — уверенно глядя в глаза, ответил Хуа Би.
Хэ Чэн дал волю рукам, одновременно блуждая тоскливым взглядом по обнаженной коже. Хуа Би почувствовал себя неуютно: оставшись без футболки, приходилось терпеливо сносить предельно интимные поглаживания каждого чёртова выступа на собственном теле. Эта грань не пересекалась годами, почти превратившись в барьер, позволявший очень многое держать взаперти. Сейчас Хуа Би чувствовал себя не просто голым, а безоружным. Осознание весьма категоричного курса Чэна обострило восприятие. Он будто изучал его тело, перед тем как забрать себе.
— С меня довольно. Я хочу быть с тобой. Хочу всего тебя. У меня ничего не прошло...
— Чэн, не порти всё, — Хуа Би показалось, что его малодушная попытка донести пресную, но здравую мысль прозвучала жалко.
— Да я и не порчу, — возле самых губ произнёс Чэн, перед тем как испытующе прикоснуться. — Восемь лет прошло. Целовать тебя хочу, что непонятного? — слова оседали на коже губ вибрацией его шёпота.
— Не спрашивая, ты можешь ударить, поссать на меня или же всадить нож. Но ты не можешь подойти и начать меня целовать, будто, на хер, не вытащил свой рот недавно из чужой задницы! — Хуа Би не узнал собственного тона, услышав, как резко прозвучал его ответ. Когда в последний раз он повышал голос в адрес Хэ?
После того, что Чэн вытворял у него на глазах, желание проявлять взаимность у Хуа Би было на нуле. Но собственные губы всё равно откликались: впускали, язык лениво подхватывал движения, пусть и с отстранённой холодностью. Хуа Би ещё раздумывал — это было почти жестоко по отношению к ним обоим.
— Бесишь, что ты делаешь?
— Хочешь просто свалить? До самого конца будем смотреть на всё сквозь пальцы? Я же вижу, как ты смотришь на меня — как на собственность. И сейчас ты ответил мне, но можешь попробовать убедить меня, что я неправ. Ты молчал, но бесился очень красноречиво. Может, я предпочел бы получить от тебя по роже лично, а не наблюдать последствия твоего разноса?
— Совпадение, не выдумывай.
— Я думаю, что… пора бы нам переспать, — подытожил Чэн, словно возражениям здесь не было места.
— Я отказываюсь. — Хуа Би отрезал подступы не действиями, так словами. Он намеренно отвёл взгляд, когда Чэн начал прохаживаться кругом.
Хэ давно прощупал уязвимое местечко Хуа Би — угроза его замены. Лишить возможности ограждать от угроз, видимых и мнимых. Он не был бы собой, если бы терпел любого рода соперничество.
— Ты собираешься повернуться ко мне спиной, после того как я раскрыл карты и сделал шаг навстречу? Неужели думаешь, что, отпуская, я просто буду смотреть вслед? Неужели думаешь, что не последует реакция? — в голосе Чэна явно сквозили знакомые интонации Хэ-старшего. — Или я должен позволить нам провести всю оставшуюся жизнь в том положении, где мы есть сейчас, — стервенеющий тон его голоса приближался из-за спины, пока дыхание не начало теплом лизать затылок. Лопатки ощутили прикосновение широкой груди, но Хуа Би не двигался с места. Пальцы Чэна пробежали возле самого края брюк по обнажённой коже живота, будоража тело простым чувственным откровением.
Хуа Би схватил руку Чэна и отвёл в сторону. В этот момент на его запястье затянулась двойная петля галстука.
Чёрт возьми, попался как сосунок.
— Чтоб тебя, Чэн! — Хуа Би круто развернулся на месте, свободной рукой хватая того за шею. — Думаешь, я шучу с тобой, Хэ?!
— Ну-ка граблю убрал с моего горла, пока я её тебе не вывернул! — свирепеющий Хэ Чэн — зрелище не для слабаков. С проблесками ярости во взгляде, он казался неподъёмно здоровым и выше, чем есть. Выводил из себя, когда открыто давил авторитетом, обозначал границы. Стояк в его штанах усугублял проблему. У Хуа Би не было желания конфликтовать, пока Чэн в состоянии берсерка, зная собственную уязвимость из-за въевшейся под кожу привычки подчинения. Чтобы урезонить Чэна, придётся драться, и результаты их разборок будут ужасающими.
Хуа Би поставит сотню, что отделает Хэ, пока тот ведёт образ жизни неприкосновенной офисной телятины. У Чэна кендо, большой теннис и гольф с партнёрами, где интриг больше, чем спорта. Однажды ему пришлось два часа отстаивать национальную честь за партией в пинг-понг с весьма прозорливым старым японцем. Чэн до кровавых слёз презирает настольный теннис, но отстоял красиво... Так вот, Хуа Би его ушатает. Пусть он не имеет права на посягательство, скованный безусловным долгом. Только если Чэн без тени сомнений обещает выкрутить ему руку, то не уймётся, пока не выполнит сказанное.
С высоты опыта Хуа Би поступил верно, отпустив шею Чэна.
— Посмотри на меня! — холодно произнёс Чэн. — Я. Больше. Суток. Тебя. Хоронил. Уже смирился. Понимаешь это? Не нравилось — ты бы мне уже двинул, несмотря ни на что. Никто не делает с тобой вещи, которых ты бы не позволил. Если сейчас сольёшься, далее наше сосуществование в корне изменится.
Вот это было больно. Угрозы, манипуляции, сила — Хуа Би почти физически ощущал, как Чэн выворачивает его наизнанку. Каждая его фраза сопровождалась наступающим шагом. Чэн подталкивал Хуа Би к отступлению, накручивая галстук на кулак, пока петля намертво не привязала запястье к его руке.
Хуа Би хватило бы смекалки свести на нет ультиматум Чэна, однако он сам не понял, как почувствовал под лопатками шелест постели. Поцелуй рассевшегося на нём Чэна накрыл сверху, а сильный хват вдавил запястья в твёрдый матрас. Челюсть молча охуевающего Хуа Би сама расслабилась под давящим весом Хэ от ощущения безбожного соприкосновения между ними сквозь брюки.
От благоразумия в губах Чэна не осталось и следа, с тлетворными долгими играми языка и трением тел сквозь одежду. Его касания не были ни требовательными, ни деспотичными; в его лениво-царственной манере Хуа Би увязал, как зыбучих песках. До нынешнего момента он был лишь тем, кто наблюдает за Чэном со стороны, и, казалось, он давно его отпустил. Но Чэн бил точно по целям, вливал яд воспоминаний в душу, разрушал существующие барьеры изнутри, заставляя взаимное томление литься по крови адским дурманом возбуждения. И Хуа Би видел в откровенном взгляде напротив испытанные им глубину и пагубность чувств.
Выбившиеся пряди Чэна щекотали подбородок, колючая кожа лица с шуршащим звуком приятно царапала. Чэн не останавливался на одних губах, вёл поцелуи ниже, невзирая на вялые попытки невольного партнёра увернуться. Чтобы быть откровенным, Хуа Би не был тем, кто безразличен. Он понял, что не сможет всерьёз ударить Чэна — даже чтобы оттолкнуть.
С тем же успехом можно было раздавить собственные яйца к херам, чем отказать себе в шансе сбросить накал, поддавшись соблазну. Даже если Хуа Би видел, что у Чэна с его пассией не всё гладко, это не значило, что они расстались. Мысль о том, чтобы забрать Чэна, пока кто-то ещё считал его своим, доставляла низменное удовлетворение, словно Цю отбирал силой, а не принимал принадлежащее ему.
Едва Хуа Би отвлёкся, Чэн поднял его руку вверх, концами галстука окольцевав фигурный столбик на массивном изголовье кровати, и затянув простым надёжным узлом. Хуа Би натянул ленту, примеряясь, сколько понадобится мгновений, чтобы сорвать смехотворные путы.
— Развяжи, я серьёзно! — прошипел Хуа Би, поёрзав. Он явно халтурил в попытке скинуть с себя горячего и тяжелого, как буйвол, Чэна, спокойно занимающегося рукавами и пуговицами своей рубашки.
— Что с тобой не так? Не пытайся дурить мне голову, твой пульс зашёлся от одного поцелуя. Чёрт возьми, я не могу остановиться, когда вижу, как ты реагируешь. Слинять не дам.
Его ремень Чэн расстегнул ловко, одновременно с ширинкой стащив брюки ниже.
— Как я реагирую, Чэн? — Хуа Би натянуто осклабился, издав нервный смешок, а привязанная рука неудобно повисла в воздухе.
— Мне начинает казаться, что я принуждаю тебя, — Чэн склонился к уху и шёпот у него был коварный, ласковый. — Мне бы хотелось дойти до конца сегодня, но если ты против, я готов рассмотреть варианты, — его тёплые губы нежно касались шеи, ощущая отчаянное биение артерии. Жадным требовательным движением рука забралась под нижнее бельё, крепко сжав ягодицу до показательных следов. — А-Цю, уже был под мужчиной, м?
Хуа Би выдохнул почти со свистом из лёгких и совершенно окоченел, будто вовсе перестал дышать. Характерный тонус под брюками в считанные мгновения сошёл на нет, будто секундами ранее ничего не подпирало зад Чэна.
Хуа Би со стеклянным взглядом не к месту по-дурацки рассмеялся. Он накрыл кривую усмешку свободным кулаком. Как легко случайно брошенная фраза, проявленное выражение лица, могли раскрыть тщательно оберегаемую ложь. Сколько времени он надеялся хранить свой секрет: день, два, месяц, год, — пока Чэн сам не догадается?
— Какого чёрта сейчас было, Цю? С каких пор игры со связыванием производят такой эффект? — А вот Чэну не было смешно. Он отстранился, сквозь прищур рассматривая Хуа Би. Не потребовалось уймы времени, чтобы понять, что от него ускользало что-то важное.
Собственный пульс Хуа Би не принадлежал, и он знал, что Чэн уже заметил это, как и нервно дёргающийся кадык, и холодный пот, блестящий на висках. Мурашки пробегали по коже от взгляда, которым Чэн уставился на него, осмысливая происходящее. Зная, как хуёво врать Чэну в глаза, Хуа Би предпочёл скрыться в темноту, не в состоянии сейчас выстоять под потоком вопросов, зреющих на языке Хэ, и от его окутывающего внимания.
— Посмотри на меня, — Чэн оставил его тело в покое.
Хуа Би убрал руку с глаз и покосился в ответ. Чэн подхватил его подбородок ладонью, встречаясь взглядами.
— Сейчас что такое было? Когда я просил тебя, был ли ты под мужчиной?
Что бы Хуа Би ни собирался скрывать или врать, его губы не шевелились, скомкав фразу до бесцветного «Забудь».
— Тебе лучше отпустить меня, Чэн, — и это была самая большая ложь, которую он произносил ему прямо в глаза. Когда Чэн уже всё увидел, пусть не осознал, что именно.
Хуа Би понимал, что со стороны выглядел сейчас, будто на грани убийства. И играм в слова пришёл конец — Хэ не сводил с него фокуса. Он всё чувствовал, и ничто на свете не увело бы его с этого курса.
— «Забудь» не сработает, увы. Теперь я точно тебя никуда не отпущу, — он приблизился лицом к лицу. — Я хочу знать, что ты от меня скрыл. Говори, — Никакого опьянения страстью или алкоголем во взгляде, отчего мерзкий холодок пробегал вдоль поясницы.
Хуа Би дёрнул свою привязь, отвлекаясь соображениями о реальных вариантах. Сломает он этот столбик в раз, а вот Чэна сейчас…
— А-Цю, ты ведь знаешь мой страшный пунктик, я терпеть не могу лжи и тайн за своей спиной. От подобного с твоей стороны мне особенно страшно, — холод в голосе Чэна крался куда-то глубоко в душу, где обращался в ледяной осколок, которым он начнёт резать, пока не получит все ответы до последнего. — Мне, конечно, известно, что у тебя либидо, как у семнадцатилетнего, но чтобы ты везде поспел? — Чэн закинул первый домысел, и его верность стёрла мрачную ухмылку с его лица. — Я жду, А-Цю… — Чэн сел поудобнее ему на ноги, готовый не сдвинуться с места до утра, если потребуется.
Хуа Би замолчал, не решаясь продолжать. Чэн зачесал выбившиеся волосы рукой, его дыхание стало глубоким и тяжёлым — он выходил из себя, давая не больше пары секунд себе и Би.
— Это только моя вина. Блядь… — Хуа Би закрыл глаза, возвращая себе спокойствие и хладнокровие, не выдерживая предвестников того, что вот-вот у Чэна щёлкнет понимание.
От звучания этой фразы глаза Хэ округлились в недоумении. Капающий эффект загадочных обрывков фраз точил самообладание Чэна, пока не расшатал до его потери. Он впился пальцами в подбородок Хуа Би, дёрнув его голову к себе, и прошипел, сквозь сжатые зубы, выплёвывая слова горячим воздухом в лицо:
— Говори, блядь, о чём ты молчал! Всё как есть!
Прихватив верхнюю губу зубами, Хуа Би прошёлся по ней языком, размышляя насколько глубоко разверзнется пропасть после точки невозврата. Он натянул галстук до предела, накручивая его на кулак, и откинулся на подушки. Снова взглянув на Чэна, он мечтал, чтобы беззвучное напряжение между ними поскорее рассеялось.
— Я слетел с тормозов, повел себя безрассудно. Для меня мелкая банда не противник, если это не продуманная западня, конечно. Меня здесь знает каждая собака, я расслабился и отпустил людей. Хотел побыть один. Услышал крик ребёнка, ночью, блядь, на пустыре. Чэн, ну ты бы не пошёл разобраться? Я был слишком зол, чтобы догадаться, что твою репутацию можно оплевать, уничтожив приближённое лицо. На самом деле, это действительно смешно, мне чудом удалось выкрутиться и выжить, потому что некто из наших общих знакомых, захотел не просто убрать меня, а растянуть, так сказать, удовольствие как можно дольше. И приказал сделать что-нибудь образцовое.
Внешне Хуа Би сохранял ленивый тон, он говорил с абсолютно равнодушным выражением лица. Чэн, потеряв дар речи, сидел на нём неподвижным изваянием. Хуа Би изо всех сил цеплялся за свою повседневную манеру доклада, пытаясь не выдать запертое на все засовы в самых глубоких задворках памяти отчаяние. Только Чэн прекрасно видел все его пленённые мысли и безумие, спрятанное за поддельным спокойствием, будто находился в его голове и мог заглянуть за любую дверь.
— Прошлый ноябрь… Нашли всего переломанного, будто из-под грузовика вылез, а твоя рука от плеча болталась, как верёвка. Я был в ужасе.
— Меня опустили, Чэн… Мне жаль.
Хуа Би перестал дышать, глядя, как меняется выражение лица Чэна. Что-то постоянное даёт точку опоры, как маркёр того, что мир не катится в тартарары. Какие-то вещи он предпочёл бы не видеть никогда. Например, то, как на холодном бесстрастном лице Чэна выползают напоказ живые эмоции человека, который с большим трудом умеет их выражать. Хуа Би не готов был видеть тот же взгляд, как после пожара на яхте. Он выбрал бы испытать физическую боль, чем становиться источником его очередных страданий. И не смотреть на жуткую эмоцию Чэна, которая своей уродливостью вызывала гадливую тошноту и презрение к самому себе.
Как только умолк Хуа Би, вместе с ним способность дышать потерял и Чэн. Лёгкие немели, ему казалось, что не он здесь и сейчас смотрит не на Хуа Би. Руки и босые ступни похолодели, будто от них разом отхлынула кровь. Содрогнулась и болела душа. Чувства Чэна прекрасно отражал его взгляд. И, видимо, для лежащего напротив он был невыносимо отвратителен.
Чэну не хватало воздуха, будто он, оглушённый, вновь оказался в тёмной воде, не зная, куда плыть, чтобы выжить.
— Это… называется изнасилованием, A-Цю… — надломленный голос Чэна колебался между шёпотом и полуголосом, а взгляд блестел беспорядком из тревоги и отчаяния, сострадания и одичавшей ярости. Из-за захлестнувших эмоций внутри творился хаос, который делал Чэна слабым. Он потянулся к изголовью кровати, торопливо развязывая галстук. Пальцы скользнули по запястью Хуа Би, освобождая от петли. Чэн погладил шрамы от наручников, оставшиеся на коже с тех самых пор. Редкий случай, чтобы ему приходилось подавлять дрожь в собственных руках.
— Я чувствовал, блядь, что это было не всё! — по ощущениям Чэн будто пытался говорить с пронзённой насквозь грудью.
Хуа Би не сводил глаз с Чэна: его лицо не выражало эмоций и было холоднее, скованной толщей льда реки. Но Чэн видел тонущего, провалившегося под лёд, которого унесло течением. Он беспомощно провожал его взглядом, не в силах пробиться сквозь промёрзлый щит. Лишь наблюдать, как тот задыхается.
— Блядь. Значит те обгоревшие пять трупов... Помоги мне понять: маловато их было, чтобы справиться с тобой. Сколько из них касались тебя?
— Пошёл ты! — огрызнулся Хуа Би. — Моё терпение не безгранично, Чэн! Сколько я, по-твоему, протяну, чтобы не сдохнуть? Тебе нужны подробности? Пять свидетелей — и точка. При наличии достаточной тупости и высокой оплаты даже мелкие сошки могли бы рискнуть, если им обеспечивался выезд. Плюс наш старый знакомый решил поучаствовать, но об этом тебе известно.
Чэн чувствовал себя бесполезным выпотрошенным чучелом. Он был защищён со всех сторон, а голодна стая чуть не сожрала его руку.
— Кто-нибудь ещё жив? Я убью... — голос Чэна дрогнул. — Я заставлю... — он подбирал слова, пока не решил, что Хуа Би побоку, что бы он там мог.
— Я бы перед тобой не находился, — краткий, спокойный ответ Хуа Би, всегда понимающего, в каком он положении, причины своих действий и их последствия. — Их было мало, но они постарались подготовиться. Видимо не собирались делить награду. За мной, скорее всего, наблюдали довольно долго: знали мои привычки в тот период времени, где я пью, где я чаще всего остаюсь один. Если бы их было больше... я б наверно не... Трупы уже поздно было допрашивать. Никакой информации от мёртвых я не получил. Проебался по полной.
Чэн чувствовал, как отчуждение заполняет его. Почти год он провёл как глупец в поверхностном неведении. Хуа Би его изолировал, оставшись со своим внутренним адом наедине. Сама мысль о том, что каким-то невероятным образом Хуа Би всё ещё находился перед ним, хотя должен был быть мёртв, вводила в оцепенение.
— Почему ты ни слова мне не сказал до сих пор?! Ты, блядь, молчал, пока я орал на тебя! Ты молчал-ты-молчал! — прорычал Чэн сквозь сжатые зубы. — В том состоянии, в котором ты был, ты выслушивал всё дерьмо, что плавало тогда в моей башке. Лица у тебя не было, поэтому мне трудно было заметить что-то ещё. Ты позволил мне угрожать и выговаривать тебе, когда я находился на расстоянии вытянутой руки, а ты нуждался в помощи!.. Я был так зол, тут сомнений не возникало, что это заказ.
Хуа Би потянулся на кровати и сложил руки за головой, вздыхая.
— Ты бы выставил меня, разве нет? — ехидно хмыкнул он, приподняв бровь. — Я не раз косячил, разве ты не задумывался об этом? К тому же, я возглавляю наших парней, узнай кто — и всё. Повод обезопасить меня раз и навсегда. Бездушный, но действенный. Я хорошо тебя знаю, Чэн. Ты бы в жизни никому не простил подобного.
Чэн тяжело вздохнул, с усталостью глядя на него, как на идиота. Как на очередное вдоволь завравшееся исключение из правил.
— С тобой я бы так не поступил, не будь дебилом... Лучше тебе было, когда я не один день терроризировал тебя за пожар, за мокруху в недострое? Орал я, конечно, потому что драка была не первой, но чтобы ты дошёл до такого состояния...
— Чэн, я в курсе, что ты вообще никогда не орёшь на кого попало. Мне-то можешь не втирать. Выходит, мы оба пропустили удар, как только потеряли бдительность.
Возражать Чэн не стал.
— Ты зверем смотрел на всех, а я не догадывался. А после, пока твоя неоправданная жестокость сверх всякой меры не навела меня на мысль, — я едва с тобой справлялся. И, резко - полное затишье, будто всё кануло в глубину. Я, мудила, приходил к тебе каждый раз, когда мне было хреново. Всегда был только ты для правды... Н-да, ощущения от всего этого одно поганее другого. О чём ты думал?!
— О смерти, Чэн, о ней… А потом, оставался только ты. Я не мог позволить себе позорно сдохнуть. И запятнать этим тебя. Пришлось выбирать: выживать или подыхать. Я должен был сам разобраться со всем.
Врать было бессмысленно, ещё одна горсть правды ничтожна на общем фоне.
— Идиотская получилась бы подстава от меня, если бы после всего я наложил на себя руки от угрызений совести или жалости к себе. Я забил, надеясь, что этого разговора никогда не произойдет, и продолжил делать то, что делал.
Чэн поставил бы, что знал Хуа Би как самого себя. Но сейчас он был не в состоянии пропустить через себя его боль и отчаяние.
— Господи, блядь, боже-е-е… — Чэн сложил ладони на переносице, провёл ими по лицу и запустил в волосы, сжимая пальцы всё сильнее и сильнее.
Медленно склонившись, он бессильно упал головой на Хуа Би и слабо, но с глухим отзвуком ударил кулаком по его груди, словно тот уже сдох и под Чэном лежало каменное надгробие. Как и в значении своего имени — «могила» — Цю отозвался её безмолвием.
Чэн без сил сполз на бок рядом с ним. Твёрдый, как доска, матрас кровати передал лишь отголоски его движений. Хуа Би остался неподвижным, уставившись в потолок. Чэн пустым стеклянным взглядом долго молча смотрел на его профиль. Его рука осталась лежать на животе Хуа Би. В глубине души Чэн боялся отпускать его сейчас, будто по-живому разрывая связь между ними. Он не мог позволить Хуа Би встать, отряхнуться и уйти, слабым полуобъятием удерживая на месте. Ощущалось, будто бушующая в теле звенящая дрожь является отголосками разрушения последней опоры под ними. Если Цю отказался от них, наверное, Чэну не хватит сил переубедить его или заставить силой. И после придётся, стремясь сохранить хоть что-нибудь, подбирать осколки их прошлых и смириться с настоящим.
Стылая давящая тишина между ними была похожая на испытание. Настолько чуткая, что можно было расслышать едва уловимое тиканье секундой стрелки на часах Чэна. После длительной паузы он осторожно нарушил молчание тихим голосом:
— А у нас с тобой даже первого раза не было.
Чэн видел при таком раскладе начало конца — все усилия и стремления тщетны, после пережитого Хуа Би не сможет принять его.
— Ты, блядь, знал, что я буду медленно подыхать от чувства вины за всё время неведения. Но я же всегда замкнут на своих проблемах, да? Ты… не позволил мне ни знать, ни быть рядом… Неужели, ты, дурак, мог всерьёз думать, что я отвернусь от тебя? Мне так хуево от понимания того, что я всё видел, но... так и не докопался до правды. Я не заслужил твоего доверия? А ты молодец, молчал как камень, нигде не прокололся. Как легко ты можешь обвести меня вокруг пальца, если захочешь. Ты не просто солгал, ты плёл интригу, чтобы я не добрался до сути. Держался в сознании, никого лишний раз не подпускал к себе, вообще не ел целую неделю. И после мало мальского восстановления с ортезом за руль сел и продолжил работать.
— Да не смог я! И не сильно парился. Ты был занят полицией, я — источником проблем. Ты не узнал, и так было к лучшему.
Чэн провёл ладонью по лицу Хуа Би. И сквозь стон хрипло произнёс, прислонившись лбом к его плечу:
— Пожалуйста, скажи, что я могу сделать?
— Ничего. Ничего не нужно. Всё давно закончено, — отозвался Хуа Би, бесстрастно качнув головой и вздыхая с каким-то облегчением, пока продолжал рассматривать пустую гладь потолка. Хэ Чэн в полной мере ощущал, как становится отверженным.
Поразмыслив, Хуа Би повернулся к нему лицом, и его холодный апатичный взгляд единственный раз явил глубину своей потерянности.
— Можешь сделать так, чтобы я всё забыл?
Чэн пару секунд ловил мыслями переброшенный ему конец верёвки, сразу потянулся и крепко обнял Хуа Би.
— Сотри всё на хер из меня и из моей памяти.
Чэн приподнялся на локте, внимательно разглядывая Хуа Би и сразу целуя. Медленно, словно боясь оставить следы на инее.
— Ты это имеешь в виду?
Хуа Би перед ним казался недосягаемым. В онемевшем горле Чэна застрял мучительный ядовитый ком, так что соприкосновения их языков казались лишёнными вкуса, неосязаемыми. Поцелуй не вышел — как и страсть, словно бывшая навязанным к исполнению обязательством. Это была мёртвая страсть…
— ...В действительности, ты не хочешь меня. Сейчас это скорее похоже на попытку откупиться.
— Разве я подобное говорил? Чэн, ты прекрасно знаешь, что я всегда хотел... В любом случае, я не могу позволить себе коснуться тебя или даже думать о нас... таким, — Пальцы Хуа Би до боли сжались в волосах на затылке Чэна. И это болезненное ощущение томной дрожью начало разносится по телу, грея кровь.
— Чёрт, — только и произнёс Чэн, отстраняясь. Сегодня он достаточно ненамеренно ранил Хуа Би и при всём старании у него не хватит способностей, чтобы зализать все его раны. Он молча поднялся с кровати и не спеша направился в ванную. Послышался плеск воды. Вернувшись спустя минуту, он припал спиной к распахнутой двери.
— Идём... — устало закуривая в сотый раз за день, он на мгновение скрылся в облаке дыма.
— Не выпадет траха на нашу долю, правда? — цинично хмыкнул Хуа Би, лениво потягиваясь. — Неужели теперь я слишком грязный?
— Дело не в этом, просто дай мне немного времени, чтобы всё улеглось в голове. Мне нужно как-то действовать, иначе я потухаю. И я хочу, чтобы ты расслабился.
Хуа Би сполз с постели и встал на ноги, спуская брюки вместе с бельём до щиколоток. Вновь сел на кровать, избавляясь от обуви. Его раздевание представляло собой заурядный процесс бесстрастных механических действий. Чэн медленно беззвучно выдохнул, глядя на тёмный, почти лиловый для блондина член, пока Цю освобождал от носков ступни и выпрямлялся уже полностью нагим. Неловкость была далёкой чуждой эмоцией — они не раз видели тела друг друга.
Когда Хуа Би поймал взгляд Чэна, то не увидел в нём ни жалости, ни отторжения. Чэн смотрел не впервые на него так: провокационно и, одновременно, как на ценность, которой не было дозволено касаться. К такому Хуа Би не привык, что порождало раздражающую неловкость между ними.
Под звук льющейся воды Чэн проводил его к наполовину наполненной ванне. Хуа Би переступил борт и сел в тёплую воду, опустив в неё руки.
— Выпить принеси. И пепельницу, — Цю заговорил в обычной наглой манере, пользуясь случаем, чтобы помыкнуть Чэном.
Хэ без слов удалился за оставленной на террасе бутылкой и бокалом.
— У нас будет секс... — возвращаясь, произнёс он, как само собой разумеющееся. Передав бокал, Чэн поставил пепельницу на край ванны, а сам присел на ковёр рядом. Он положил локоть на борт и, подперев кулаком щёку, добавил непринуждённое: — Если ты правда хочешь.
Хуа Би курил, находясь по пояс в воде, сутуля выразительные плечи. С лёгким прищуром глянул на удручённое лицо давнего друга, косо выпуская дым в сторону.
— Я хочу, — он вдавил окурок в пепельницу, неторопливо склонился и потёрся лбом о висок Чэна. — Присоединишься?
Не меняясь в лице, Чэн постарался не спугнуть момент, когда Хуа Би признавал их близость. Да этот болван грехи прощал чаще, чем проявлял чувства.
— Я бы с удовольствием это сделал. Но будет полным провалом, когда я отключусь, едва оказавшись в тёплой воде, — не теряя времени, он притянул Би за затылок к себе.
Тот поддался, раскрывая губы навстречу поцелую. Мокрые ладони обхватили лицо Чэна, зарываясь в жёсткие волосы пальцами и окончательно превращая его в развязного неформала. Язык Хуа Би — напористый и горький, в то же время возбуждающе-желанный, нахально заполнил рот, побуждая Чэна со сдавленным мычанием сосать. Хуа Би целовался неплохо, для человека мало посвящающего себя в тонкости амурных дел. Несмотря на то, как вяло он принимал недавние порывы Чэна, сейчас в чисто пацанской манере не давал завладеть инициативой, провоцируя хотеть себя ещё сильнее.
Расстёгнутая рубашка Чэна намокла от скатывающихся по шее капель и от утопающих в воде рукавов. Внимание сосредоточилось на вдохах и выдохах, оседающих на губах. Их поглотила страстная борьба двух совершенно неуступчивых манер. В итоге пару минут, пыхтя, они пропадали в неловкой возне. Раньше как-то лучше получалось. Былые порывистость и гибкость характеров больше не были свойственны им. Пришлось замедлиться, чтобы прийти к чему-то нормальному. Чтобы поцелуи стали трогательнее, дольше и жарче. Словно они испытывали друг друга в новых ролях.
Чэн прервался, разглаживая бардак в волосах. Прочистив горло, он произнёс:
— Признаюсь, что предпочёл бы остаться и подсобить...
— Сам справлюсь.
Чэн с хитринкой поднял бровь, глядя под воду: эрекция Хуа Би была неподвластна ни стрессу, ни печалям. Но Чэн вынужден был отказать себе в касании.
— Я буду ждать в спальне.
— Проваливай, не надейся остаться и посмотреть, — Хуа Би расслабленно растёкся по ванне, откинув голову на обод и следя за тем, как Чэн выходит.
— И если в какой-то момент ты поймёшь, что не можешь, просто знай, что… я дам тебе всё, что ты захочешь.