...Я не любил поэтов. При мысли о них голова начинала болеть, так же, как при мысли о хорошем кофе. Тем не менее, одного из них я терпел — главное было забыть, что это именно «поэт». Внутренне можно было обозначить госпожу Хельну как, например, «журналистку» или «эту женщину с гармоничными чертами лица». Или «эту женщину, которая умеет шутить так, что все смеются». Главным было то, что, как я знал, она ненавидела сэра Миро Лэода лютой ненавистью, даже больше, чем среднестатистические горожане прежде ненавидели Нуфлина. Раньше меня не интересовал этот вопрос: я не относился к Иафаху и не обязан был следить за настроениями общественности. Но теперь это показалось важным.

Когда я пришел в редакцию, где работала госпожа Хельна, вокруг засуетились люди. Кажется, некоторые решили, будто к ним забрел сновидец, а я пришел его ловить, или кто-то из них провинился, и я пришел его арестовывать, или что я недоволен какой-то статьей. Такая суета иногда возникала, когда я приходил к людям. Ничего страшного. Она мне не особо мешала.

Тем не менее, нужно было поговорить наедине — к тому же я хотел еще раз проверить странный эффект от слов — и потому с согласия главного редактора я увел госпожу Хельну в расположенный неподалеку трактир. Наверное, после этого многие решили, что я проявляю к ней брачный интерес. Это не имело значения. (На самом деле многим казалось странным, что такая яркая по мнению общественности женщина никогда не была замужем. Впрочем, я ее понимал. Я тоже не видел никакого смысла в брачных отношениях).

Когда мы сели за столик, я позволил госпоже Хельне самой выбрать мне пищу — какая разница, какую безвкусную субстанция поглощать на этот раз. Потом взглянул на нее.

— Я хотел поговорить с вами о господине Великом Магистре.

… На мгновение с улицы потянуло свежестью, и вдруг стал ощутим легчайший запах выпечки — но все прошло. 

На лице госпожи Хельны промелькнуло странное выражение, одновременно сочетавшее брезгливость и нежность. Я вдруг понял, что могу узнать у нее даже больше, чем ожидал. Я не знал, как подойти к этой теме осторожно, и нужно ли соблюдать осторожность, и сказал, как есть: 

— Я зафиксировал, что мне приятно словосочетание «господин Великий Магистр», но неприятна его личность. Мне хотелось узнать, не наблюдете ли вы такое состояние.

...На миг я заметил, что моя собеседница привлекательна: правильные черты лица, пышные блестящие волосы, еще какие-то мелочи, создающие субъективную привлекательность, вдруг сложились в «красиво».

Я мигнул. Ощущения пропали.

Госпожа Хельна пристально и недоверчиво взглянула на меня, как будто думала, что я ее проверяю или разыгрываю. Потом пожала плечами.

— Да, — ответила она просто. Затем отвернулась и, глядя в окно, пробормотала: — этот человек не сделал мне ничего плохого, но он тут лишний. Ненавижу его. Как будто из красивой картины вырезали кусок холста и заполнили пустоту карикатурой, какой-то корявой детской почеркушкой.

Она хотела еще что-то добавить и даже порывисто вдохнула, но осеклась и замолчала, глядя в окно. Я обдумывал ее слова. Сравнение показалось мне удачным и довольно метким. Недаром же леди Хельна была… творческим человеком.

Принесли наш заказ; на тарелке передо мной оказались несколько белесых ломтиков с зеленью.

— Я заказала вам рыбу. Вы любите рыбу?

Я плохо понимал, как можно «любить» еду. Периодически передо мной появлялись некие субстанции на тарелках, которые нужно было прожевать и проглотить, чтобы не быть голодным и не слабеть. Но также я плохо понимал людей, которые начинают долго и занудно объяснять никому не интересные вещи о себе. В большинстве случаев мне проще было промолчать или согласиться.

— Да. Я люблю рыбу.

Эта фраза вдруг принесла ощущения и запахи: гораздо слабее, чем «магистр», но в ней тоже что-то было… Нужно было понять, какое слово дало этот привкус. Глядя в тарелку, я добавил:

— И зелень люблю.

Нет, пусто. Мир не изменился. Тогда я ткнул вилкой в белый ломтик:

— А что это за рыба?

Оно: мгновение в трактире пахло выпечкой и жареным мясом, и Хельна была красивой женщиной.

Исчезло.

Хельна смотрела на меня жадно и пристально, даже вперед немного подалась. Проигнорировав мой вопрос, она еле слышно пробормотала:

— Интересное слово, правда? Мне оно тоже очень нравится, хоть и пугает немного. Как страшная сказка, которую хочется слушать, свернувшись под одеялом. Я иногда повторяю это слово ночью, и мне от этого чудится что-то хорошее и страшное где-то вдали, как ветер на окраине города… Я думала, я одна такая сумасшедшая.

Что-то дрожало внутри — неуловимо, чуть заметно. Я вдруг понял, почему некоторые собаки, почуяв дичь, делают особую стойку, даже если этому их специально не учили. Что-то внутри сказало «Это оно. Бери след». Остальное не имело значения.

Глядя в свою тарелку и трогая вилкой белые ломтики, я сказал:

— Нет. Я думаю, вы не сумасшедшая, — а потом, просто потому, что мне хотелось как следует распробовать это слово, добавил: — Рыба.

Это отозвалось по-новому, еще острее — запахи и цвета стали чуть ярче и пробыли со мной дольше, может, целую секунду.

— Сумасшедшая рыба, — повторил я чуть не благоговейно. Целую секунду ощущать мир было удивительно.

Хельна повторила вслед за мной, и это оказалось приятно — как будто я смог угостить ее хорошим вином. 

— Так определенно гораздо лучше, — серьезно заметила она, глядя в тарелку. — Давайте создадим свой клуб. Клуб слов. Будем встречаться и обмениваться находками.

Мне понравилась эта идея.

***

Два последующих дня были странными. Я иногда шептал про себя слова «Великий магистр» и «сумасшедшая рыба», чтобы почувствовать легкие запахи, вкусы или ощущения, но старался не злоупотреблять ими. Меня не отпускало чувство, будто я стою перед дверью, за которой спит пламя. Кажется, я видел такое в одном фильме: предметы в комнате лишь немного тлеют, но стоит открыть дверь, и куда-то там попадает кислород, с чем-то там взаимодействует - и через мгновение тебя сносит шквалом огня.

Я не боялся ни огня, ни смерти. Просто я был создан для того, чтобы выполнить долг — а то странное за дверью могло помешать этой задаче.

Мое будущее было предопределено. Я должен был пробыть еще двести восемьдесят пять лет в Ехо, потом отправиться в Тихий Город. Я ждал этого спокойно. Там у меня тоже были бы обязанности. Какая разница, где выполнять обязанности. К тому же, как я понял по рассказам, там бы меня никто не беспокоил. Я считал отпущенный в Ехо срок даже завышенным, но Джуффин говорил, что я должен как следует запомниться горожанам. Что ж, я научился привлекать внимание.

Я почти всю жизнь — настоящую жизнь, со дня своего сотворения — прожил с мыслью, что так и будет. Теперь что-то могло разрушить эту предопределенность.

«Великий магистр», — шептал я за завтраком, чтобы почувствовать слабый вкус пищи. «Сумасшедшая рыба» — говорил я тихонько, и кожи касался прохладный ветер, наполненный запахом дождя.

...Я не знал, стоит ли открывать дверь, за которой меня ждал огонь. 

Так или иначе, третьим утром все решилось само собой. Сэр Халли вызвал меня, чтобы узнать текущее положение дел со сновидцами (это была стандартная процедура) и к тому же подписать для Иафаха отчет по результатам моей встречи. Это был очередной никому не нужный обмен табличками, но какая разница.

Я коротко рассказал ему о визите и выразил свое мнение по поводу возможного сотрудничества. При этом я несколько раз употреблял сочетание «Великий магистр». Каждый раз эффект сохранялся, так что я даже понял, почему сэр Халли так любит камру из того трактира. Потом по своей инициативе я даже взял один пирожок. Кажется, шеф удивился.

Однако сам он на странное словосочетание по-особому не реагировал.

— Ну что, — подытожил он наконец, — у тебя остались еще «необъяснимые потребности»?

Я помолчал. Я подумал, что от меня слишком многое зависело в этом мире, и умалчивать о некоторых фактах было нельзя.

— Я обнаружил, что некоторые словосочетания оказывают на меня странное воздействие. Я думаю, что должен рассказать вам.

— Какие?

— Великий магистр. И сумасшедшая рыба.

На мгновение взгляд сэра Халли потяжелел. Я заметил это.

— Вам не понравилось второе словосочетание?

Он помолчал, потом чуть пожал плечами.

— Не очень.

Я был немного раздосадован. Почему-то мне стало обидно за «свои» слова. Как они могли кому-то не нравиться?

— Почему?

Сэр Халли медленно проговорил, изучающе глядя на меня:

— Был помощник с похожим прозвищем. Хороший помощник и перспективный ученик. Потом он погиб. Все. А у тебя любопытная история со словами. Нужно разобраться.

Я проигнорировал его последние слова. Мне стало неожиданно обидно и больно — так, будто мне пообещали что-то очень хорошее, но не дали, а еще и зло высмеяли мои надежды. Это было странно, чувствовать такие вещи. Тем не менее, об этой истории хотелось узнать больше.

— У него было прозвище Сумасшедшая рыба?

— Безумный Рыбник на самом деле. Это длинная история.

— А на самом деле как его звали?

— Шурф.

Я помолчал, пытаясь проанализировать свои чувства. Я пока что даже не рискнул повторить вслух это слово. Я точно знал — это она. Дверь, за которой огонь. Нужно было подготовиться перед тем, как произнести это слово. Вместо этого я наконец сказал:

— Вы сами говорили, что мне нужно обращать внимание на вещи, которые вызывают у меня какие-то чувства, потому что иначе потом я не смогу достаточно сильно желать сохранности Ехо. Я не знаю почему, но эта история заставляет меня чувствовать. Мне не хочется напоминать вам о неприятных вещах, я понимаю, что это противоречит правилам хорошего тона, но, пожалуйста, расскажите мне, как это случилось.

Сэр Халли принялся набивать трубку, но не слишком долго. Порой он старался подобной манерой поведения вызвать раздражение у других сотрудников, но со мной этот номер обычно не проходил: я мог равнодушно ждать хоть до вечера. Сейчас ситуация была другой, но он, вероятно, по привычке не стал тянуть время.

— Помнишь Лойсо?

Я вздрогнул. Конечно, я помнил. Я видел его лишь однажды, во сне, и мне хватило этого на всю жизнь. Он как будто отражал худшее в мире. Находиться с ним рядом те несколько минут было все равно, что видеть наяву свои самые жуткие кошмары.

Я всегда избегал той части города, где, как я знал, жила его дочь. Я боялся ее, она казалась мне злой ведьмой из сказки, перед которым я был всего лишь беспомощным ребенком, а не сильным магом. (Мне не хотелось думать, что это все потому, что они зеркала. При мысли об этом голова начинала раскалываться). Я жалел, что Лойсо все еще держал тот мир, а его дочь все еще не уехала из города. Было бы лучше, если бы они оба умерли.

— Помню.

— Шурф принимал участие в его поимке, и так уж получилось, что тоже оказался в том мире. К сожалению, воздух изначально там был отравлен. Уходя, я забрал его, но это не имело значения — к моменту возвращения в Ехо он был уже безнадежно мертв. Мне осталось только проследить, чтобы у него не возникло, скажем так, никаких проблем в посмертии, а потом уничтожить тело. В те времена как-то не до пышных похорон было.

Чувство, что меня обманули — даже не то, что не дали обещанное, а украли мое — было все острее. Каждое слово в этом разговоре причиняло боль, но казалось — если я перестану испытывать эту боль, я исчезну.

Я с трудом разлепил губы.

— Каким он был?

— Сначала психом, не умевшим контролировать себя ни в чем. Потом наоборот, фееричным занудой, зато с абсолютным самоконтролем. Кажется, его ничего не могло вывести из себя.

Осознание было четким, безусловным. Что ж, создавая меня, сэр Халли действительно хорошо вложил способность точно чувствовать некие абстрактные вещи. 

Почему-то у меня начали трястись руки. Странно, со мной такого еще никогда не было.

— Поэтому? — ровно проговорил я, глядя шефу в глаза.

— Что «поэтому»?

— Поэтому вы сделали меня таким, да? Вы хотели вернуть его? Почему? Любовь? Печаль, желание снова увидеть рядом? Чувство вины?

— Ничего, — отрезал сэр Халли. — Мы все мало значим, и он в том числе. Да, сознаю, что часть моей вины в его смерти есть. Если бы он заранее знал, что именно я намерен сделать, то мог бы выжить. Он умер, потому что растерялся и дышал тем воздухом. Но он отлично умел контролировать дыхание, и будь заранее готов к чему-то подобному, задержал бы его, вот и все. А если и вдохнул бы пару раз, это было бы не так страшно. Тем не менее, по сравнению с угрозой уничтожения мира это была оправданная жертва.

Безусловно, он лгал.

Мелкий дождь, непрерывно моросивший все эти дни, усиливался, стучал по подоконнику. От окна тянуло холодом. 

Было странно чувствовать этот холод и понимать, что за окном дождь, а не атмосферные осадки.

Глядя на свои руки, я ровно проговорил:

— Я знаю, что я калека. Я не такой, как все. Я думал, что не могу чувствовать, или ощущать сильные эмоции, потому что я Вершитель, а это их особенное свойство. Но нет. Поэтому. Вы хотели вернуть его, но смогли взять только внешнее.

— Я не стремился к этому. Все знают, что мертвецов нельзя возвращать.

— А в якобы моем мире все знают, что такое «подсознание». И «подсознательное чувство вины». Если бы вы сознательно хотели сделать меня похожим, то уж наверно, учли бы больше его качеств. Настоящих. Но вы просто невольно вспоминали его время от времени, и...

Впервые в жизни я так и не понял, как закончить фразу. 

Потом мы долго молчали. Потом я все же поднял на сэра Халли глаза.

— Расскажите, как вы с ним познакомились. Пожалуйста.