Покинув сэра Халли, я вернулся на заранее намеченный маршрут. Привычное дело, то есть отслеживание сновидцев, помогало вернуться в колею. Да и потом, обязанностями в любом случае пренебрегать не стоило.

Интересно, сэр Халли сразу понял, что его помощник «безнадежно мертв» или какое-то время еще пытался ему помочь?

Вдруг остро и четко, будто собственное воспоминание, нахлынуло ощущение горячей кожи под пальцами; но это тепло было неживым, это был лишь остаток жара ядовитого мира; кожа уже потеряла живую упругость, и жилка не билась под пальцами, и я почти наяву расслышал тихое, со смесью досады и горечи: «Ну что же ты так...»

Встряхнув головой, я постарался сосредоточиться на сновидцах. Улица сменялась улицей; все они тонули в сером тумане и мелких... мелком... дожде. Почему-то даже без тех слов мне уже не хотелось называть это явление «атмосферными осадками». В конце концов, «дождь» звучит лаконичнее.

Один из встреченных мной сновидцев был расстроен — он боялся тумана. Я помог ему проснуться. Больше происшествий не было. Тем не менее, я постарался полностью сконцентрироваться на поиске — иначе возвращались мысли о том, что я всего лишь неудачная копия другого человека.

В 19:37 вечера я достиг последней из заранее запланированных улиц. Можно было уже возвращаться домой, однако, поразмыслив, я зашел в ближайший трактир, там дорисовал маршрут и продолжил путь.

Вскоре стемнело. Зажглись фонари. Многие считали это время весьма романтичным; мне пришла в голову глупая мысль послать Зов леди Хельне и официально позвать ее на свидание. Я мог бы рассказать ей о том, что узнал. Несколько минут я решался, потом передумал. Мне показалось, что произнести то имя, даже по Безмолвной речи, будет опасно. Мало ли, как оно действует. Вначале нужно проверить на себе. Я так и сделаю — чуть позже.

Гуляющих становилось все больше. Отклонившись от маршрута, я направился к Трехрогой Луне. Заходить не стал — от стихов разболелась бы голова — но просто некоторое время стоял чуть в стороне, в тени, наблюдая за подходящими. Когда подошла леди Хельна, я провел ее взглядом, вспоминая, как мы говорили друг другу слова в трактире. Пожалуй, мне в самом деле хотелось бы повторить.

Леди Хельна не увидела меня. Проводив ее взглядом, я пошел высматривать сновидцев дальше.

Через какое-то время мне прислала Зов встревоженная Базилио: она хотела узнать, почему я не пришел к ужину. Пожалуй, это в самом деле было невежливо с моей стороны, ведь прежде я всегда возвращался в одно время или предупреждал заранее, если возникали дела по работе. Извинившись, я велел ей отдыхать и не ждать меня.

Через три часа и нескольких десятков улиц число гулявших начало сокращаться. Отдельные компании возвращались из трактиров или из гостей, но просто так уже почти никто не прохаживался. Все чаще я оставался совсем один на спящих улицах.

На одной из них, где были только я, дождь, туман и эхо моих шагов, мне захотелось наконец рискнуть, назвать то самое имя. Несколько раз я собирался это сделать, даже воздух набирал в грудь — но так и не решился. Прежде те слова обостряли эмоции и ощущения — вдруг здесь, посреди ночной улицы, мне станет страшно? И даже мысль, что я могу шагнуть Темным путем и через секунду оказаться дома, не утешила, как будто туман и дождь могли поймать меня, не отпустить с этой улицы, и когда я застряну в этом дожде, случится что-то ужасное…

Встряхнув головой, я пошел вперед. Стоило отогнать мысли об имени, как я успокоился.

Я ходил и ходил по пустым улицам; намеченный маршрут уже заканчивался, когда начало светать.

Я устал. Глаза слипались и слезились, их резал даже тусклый свет, едва пробивавшийся сквозь тучи, но идти домой мне все еще не хотелось. На улицах появилось много людей, можно на них смотреть — и не думать, гнать мысли...

В этот день я пил много кофе, доставая его из каждой щели. Впрочем, не скажу, что это придавало силы: от безвкусной жижи только с каждый разом все сильней колотилось сердце. Однако я больше не рисковал произносить вслух ни одно даже из прежних слов.

...К вечеру второго дня ступни были натерты во многих местах, но только неудобство от каждого шага помогало мне не заснуть на ходу. Пора было возвращаться домой — страшных мыслей уже не будет, будет только сон.

Вернулся я так же пешком, хоть каждый шаг уже давался с большим трудом. Впрочем, я не хотел магией возвращать себе силы. Казалось, что я должен в буквальном смысле пройти этот путь собственными усилиями.

Базилио, встретившая меня в гостиной, кажется, изумилась моему виду. Неважно.

Я все же нашел силы искупаться. Несколько мест на ступнях были стерты до крови и прикосновение к ним воды заставило слегка поморщиться. Впрочем, хорошо, что больше не нужно никуда идти.

Раздевшись, я лег — и тут все-таки не выдержал, и быстро, чтобы не успеть испугаться возможных последствий, проговорил:

- Шурф.

Мир не загорелся, и вовсе ничего апокалиптического не случилось, но только сейчас я понял, насколько сильно устал, как остро болели мускулы ног и натертые ступни — но каким же блаженством было лежать!

Простыни оказались неожиданно мягкими и нежными — я знал, что они из дорогой ткани, но только сейчас понял, почему она была дорогой. Я даже провел ладонью по ткани, удивляясь приятным ощущением.

Потом уснул. Не помню, что мне снилось, но это было что-то занятное.

Я думал, что после двух дней и ночи на ногах буду спать сутки, но проснулся затемно, уже через несколько часов, чувствуя себя при этом вполне трудоспособным. Ложное чувство, что я уже выспался, иногда возникало у меня после пробуждения посреди ночи. Через час оно проходило, снова сменяясь сонливым состоянием, но этот час нужно было переждать.

Итак, от мыслей все же не убежать. Я неудачная копия человека, которого звали Шурф.

Прикрыв глаза, я еще раз прокрутил в голове рассказ сэра Халли.

Такая странная, дерганная, нервная, и так глупо закончившаяся жизнь. По идее, мне не должен был понравиться этот человек, в нем не было ничего хорошего. Из того, что я вкратце узнал от сэра Халли о его жизни и делах, было понятно, что он был высокомерным, подлым и жестоким.

Тем не менее, очевидно, что-то же в нем сэру Халли нравилось, помимо способностей к Истинной магии. Может быть, только то, что он был хорошим убийцей, молча выполнявшим приказы и не рассуждавшим о возможных высоких моральных качествах жертв.

Возможно, и не в чувстве вины или любви было дело, как вначале я подумал — просто шефу хотелось, чтобы я тоже был хорошим помощником. А может, и нет. Неважно.

Я прикрыл глаза. Итак, нужно было попробовать еще раз.

— Шурф.

«Трудоспособность» превратилась в «бодрость и энергию» — и я почему-то улыбнулся, хотя в ситуации не было ничего смешного. Потом потянулся. Потягиваться оказалось очень приятно, тем более на таких мягких простынях, да еще и когда из окна льется такой свежий вкусный воздух.

Нужно было что-нибудь попробовать. Кофе!

Я торопливо сунул руку под подушку и скоро достал тонкую фарфоровую чашечку — все как полагается. Торопливо, пока не ушли ощущения, пригубил.

Какой же он был вкусный!!! Обжигаясь, чуть не захлебываясь, мыча от наслаждения, я быстро выпил все несколько глотков и тут же вновь поспешно сунул руку в Щель — теперь мне хотелось еды.

Я вынул ломоть какого-то пирога — ароматного, упоительно вкусного, кисло-сладкого, вязкого; слопав его за минуту, принялся облизывать пальцы, постанывая от вкуса. Даже невольно захотелось предложить кусочек человеку, который, хоть и заочно, помог это почувствовать.

Наконец я убрал грязную посуду, магией очистил руки и в задумчивости вновь начал гладить простыни. Приятно.

Потом провел рукой по груди. Это тоже было очень приятно. Это хотелось исследовать — но на новом движении мир вновь начал тускнеть и гаснуть, будто ряска смыкалась на воде над брошенным камнем.

— Шурф.

Так-то лучше. Прикосновение к соску оказалось просто восхитительным. Я прикусил губу, чувствуя, что дыхание участилось, а главное — что ниже пояса начались любопытные процессы.

Откинув простынь, я внимательно разглядел себя в полумраке. Занятно. Я возбудился первый раз в жизни. Это не смущало: то, что раньше меня ни к кому не влекло, было следствием равнодушия, а не робости перед любовной сферой жизни. Теорию же я вполне понимал на основании своих ложных воспоминаний о «нормальной человеческой жизни» в другом мире.

Я осторожно обхватил член рукой. Очень, очень приятно.

Интересно, если на меня так действует само имя этого человека, как подействовало бы его присутствие?

Выдохнув, я сделал первое медленное движение рукой; член стал еще тверже.

Интересно, как выглядел этот человек, чем он пах. Какой у него был голос. Об этом хорошо было думать, продолжая движение, постанывая сквозь зубы и все чаще дыша.

Интересно — тогда, на кладбище, вызывал ли он вожделение, хотелось ли его потрогать? Впрочем, нет, не думаю, что после двухлетней бессонницы можно пробуждать любовный интерес. Может, потом, когда он уже выспался? Выглядел ли он «милым» после сна?

Забавно было бы прямо сейчас обратиться к Джуффину с этими вопросами — и я чуть не засмеялся, представив такой… секс по Безмолвной речи.

«Расскажите еще о своем покойном помощнике, мне нужно для самоудовлетворения».

Мне потребовалось совсем немного времени: я чувствовал приближение оргазма, все громче постанывал, кусал губы, невольно поднимая бедра навстречу руке и горячему удовольствию; в какой-то момент осталось только прошептать имя, чтобы сделать ощущения как можно острее.

Еще через минуту я узнал кое-что новое о верхней границе удовольствия в этом мире.

...Я засыпал. Вещи понемногу подергивались мутной пеленой, ветер терял запах, а мягкая простынь становилась просто тканью — но по пыльному стеклу уже прошла едва заметная трещина.

Обняв подушку, я потянулся — а потом крепко уснул до утра.