— Поехали.

Лука кивнул на заднее сидение и снова надел шлем.

Следующие минуты буквально выпали из воспоминаний Маринетт, вероятно, потому, что она просто не верила в реальность происходящего, но обнаружила себя спустя некоторое время вновь сидящей за спиной у Куффена, крепко прижимающейся к нему и с растерянной улыбкой на лице наблюдающей за мельтешением домов, машин, фонарей и редких прохожих.

Скорость…

Будучи героиней Парижа она обожала со всех ног мчаться по крышам города, летать на своём йо-йо между высокими зданиями, подставлять лицо встречному ветру и наслаждаться той эйфорией, которую дарила ей скорость передвижения, недоступная людям без суперспособностей. Но она уже несколько лет не была Ледибаг, да и Лука — не супергерой… Но всё же он смог подарить ей давно забытый восторг именно в тот момент, когда ей сильнее всего хотелось отвлечься, забыться, переключиться. Наиболее подходящего момента, чтобы появиться, Лука найти бы не смог, даже если бы захотел.

Маринетт уже не жалела о том, что так бестактно напросилась на мото-прогулку. Ей нравилось быть здесь и сейчас. Впервые за долгое время она чувствовала себя собой — настоящей и живой, а не утонувшей в одинаково серых буднях и бесконечных заботах. А ещё ей нравилось быть с Лукой, держаться за его куртку и слышать его голос, когда, останавливаясь на светофорах, он оборачивался к ней и спрашивал, в порядке ли она, и интересовался, куда она дальше хочет поехать.

Она чувствовала себя почти счастливой. И, возможно, всё происходящее могло бы казаться ей всего лишь невероятным и приятным сном, если бы не холодный встречный ветер, пробирающийся под её укороченный тренч. Но жаловаться на такую мелочь ей совсем не хотелось. Наоборот, холод успешно избавлял её от прежней пьяной неги и добавлял достоверности всему происходящему, и Маринетт думала, что, даже если утром она проснётся с признаками простуды, то не пожалеет о том, что не остановила Луку и не вернулась домой раньше времени. Ни за что бы она не променяла сейчас эту освежающую прогулку по ночному Парижу за надёжной спиной давнего друга на тепло неуютной квартиры в компании бывшего парня.

Они ехали вместе по дорогам, освещенным фонарями, и этот свет перед глазами Маринетт сливался в одну сплошную ярко-желтую полосу, будто бы отделявшую её от всех оставшихся на обочине проблем, забот и рутины. Замерзшими пальцами она цеплялась за Луку и жалела только о том, что их поездка скоро закончится.

— Отвези меня, пожалуйста, к мосту, — наконец попросила Маринетт, спустя примерно час бесцельных поездок по улицам города.

Стояла глубокая ночь, и дольше эксплуатировать Луку ей уже не позволяла совесть, но вот в одно памятное место напоследок заехать хотелось.

— Как пожелает моя прекрасная пассажирка, — кивнул Куффен. Объяснять ему, к какому именно мосту хотела поехать Маринетт, было не нужно.

Сквозь стекло шлема ей не было видно лица Луки, но она точно знала, что он тепло улыбается. И отчего-то сердце в её груди забилось быстрее.

Мост Александра III во втором часу ночи был практически безлюдным. Маринетт слезла с мотоцикла, сняла шлем и подошла к перилам моста. С наслаждением вдохнув полной грудью, она повернулась к приблизившемуся к ней Луке и с благодарностью ему улыбнулась.

— Спасибо тебе. Давно у меня не было такого прекрасного вечера. Эта прогулка — именно то, чего мне не хватало.

— Не стоит благодарности, — Куффен встал сбоку от Маринетт и облокотился на перила, задумчиво разглядывая огни на обоих берегах Сены. — Мне не хватало ночного Парижа. Приятно было прокатиться по знакомым улицам. И я рад, что ты была со мной. Так что эта прогулка была нужна нам обоим.

— Красиво, да? — выдохнула она, не зная, что еще сказать.

Краем глаза она увидела, что Лука кивнул, и больше ничего не говорила. В конце концов, молчать, стоя рядом с ним, было тоже очень приятно.

Этот мост многое значил для них обоих. В отличие от моста Искусств, который прочно ассоциировался у Маринетт с её неразделённым чувством к Адриану Агресту, мост Александра III был связан с Лукой и всем тем хорошим, что между ними было.

Этот мост частенько был их точкой встречи, находясь примерно на середине пути от пекарни родителей до корабля Куффенов. Часто Лука играл на этом мосту на гитаре, собирая вокруг небольшую группу слушателей, а Маринетт сидела рядом с ним, кивая в такт музыке и зарисовывая вид на набережную или необычных на вид прохожих. И именно на этом мосту они с Лукой попрощались перед его отъездом в Брюссель. Маринетт хорошо помнила, как с лёгкой грустью обняла тогда напоследок своего друга и убежала к одноклассникам, ведь вместе с ними её ждал Адриан, и только спустя пару недель она осознала, как тяжело ей на самом деле было без такого понимающего, доброго и верного друга, как Лука.

Сейчас, стоя тут с ним плечом к плечу, совсем как прежде, можно было представить, будто и не было этих четырёх лет разлуки. Словно Лука сейчас проводит её до дома, а может, и подвезёт на своём велосипеде, а утром они снова встретятся тут, и он сыграет ей какую-нибудь новую мелодию. Славное было время… Если не считать периодических нападений Бражника. Кстати, о нём…

— Там, возле караоке, когда я споткнулась, ты сказал, будто во мне помимо неуклюжести есть ловкость Ледибаг… — озвучила она наконец тревожащий её с того момента вопрос.

— Маринетт, я давно знаю, что ты была ею, — перебил Лука, даже не повернувшись в её сторону. — Догадываться начал сразу, как встретил тебя, а воочию убедился в процессе одной из тех битв, на время которых ты доверяла мне Талисман Змеи. Однажды злодей сумел сорвать с тебя Серьги, и правда открылась, но я использовал Второй шанс, отмотал время, и все забыли об этом раскрытии. Все, кроме меня.

— Почему ты не признался раньше? — ошарашенно уточнила Маринетт.

— Не видел в этом смысла. Я и уехал из города, как только представилась возможность, чтобы не подвергать тебя опасности. Если бы меня снова акуманизировали, моё знание истинной личности Ледибаг могло обернуться катастрофой.

К такой правде об отъезде Луки Маринетт готова не была и во все глаза смотрела теперь на профиль невозмутимо отвечающего на её вопросы друга.

— Ох… Но почему ты не вернулся, когда мы победили Бражника? И даже не выходил на связь?

— Возможно, я поступил эгоистично, обрубив все контакты, но я решил сжечь все мосты и устроить себе некую перезагрузку… А к моменту победы над Бражником, я жил в Брюсселе уже год. Я привык, обжился, нашел работу, у меня появилась девушка… Не было смысла возвращаться.

— Понятно…

«Сжечь мосты…»

Каждое слово Куффена отзывалось болью в её душе, а услышав о девушке, Маринетт почувствовала, как её грудь неприятно сдавило, и она отвернулась, уставившись снова на воду, лишь бы он не увидел её раздосадованное выражение лица. Она понимала, что эта ревность была ужасно глупой. К тому же, Лука говорил о событиях трёхлетней давности, а сейчас, как уже успела выяснить Алья, он не состоял ни в каких отношениях. Но мысль о том, что он намеренно прекратил с ней общаться и за какой-то год совсем забыл про неё, хотя признавался ей в любви, больно ударила по самолюбию Маринетт. А может, он и не любил её никогда? Возможно, она преувеличивала значение его признания?..

В любом случае, тогда она не воспринимала Луку как потенциального парня, так что вполне заслужила такое его отношение и сейчас не имела даже права переживать на этот счет.

«И вообще, он ведь уехал, оставил сестру и мать, чтобы спасти меня…»

— Лука… — она осторожно потянула его за рукав, пытаясь привлечь к себе внимание, и только после того, как он наконец отвлекся от созерцания города и перевёл на неё взгляд, она продолжила: — Спасибо тебе. Ты пытался меня уберечь…

— Тебя и весь Париж заодно. Я ведь не знал, что мог учудить Бражник, отняв ваши Талисманы, — улыбнулся Куффен. — Хотя, признаю, о тебе я переживал сильнее всего.

От этих слов и его улыбки Маринетт стало немного легче. На месте Луки она наверняка бы поступила точно также — уехала подальше от Бражника, лишь бы не подвергнуть кого-либо опасности. Жаль только, что в определенной степени она сама была причастна к тому, что Куффену открылись опасные знания. Она дала ему Талисман, и она же в одной из вероятностей не уследила за собственным…

— Прости, что так получилось… Что тебе пришлось уехать из-за того, что втянула тебя…

— Маринетт, я жалею только о том, что больше не мог быть Вайперионом и помогать тебе в битвах с Бражником, — перебил Лука. — Но я рад, что вы справились. Я был очень горд за тебя, когда узнал о победе героев. Очень хотел позвонить, но… Ладно, я признаюсь. Почти сразу после моего переезда в Брюссель, я утопил свой телефон вместе со всеми контактами. Номера мамы и сестры я помнил наизусть, а вот все остальные… Я посчитал, что это знак судьбы, и решил ничего не восстанавливать. Такая вот глупость, — он виновато пожал плечами.

— А наша сегодняшняя встреча не кажется тебе знаком судьбы? — пробормотала Маринетт и тут же прикусила себе язык. Похоже, влияние алкоголя на её мозг было всё ещё довольно сильным, и она слишком рано расслабилась, перестав следить за тем, что говорит.

Она ждала реакции Луки на её слова, разглядывая золотую рябь на тёмной воде — отражения фонарей, расположенных на обоих берегах Сены. Напряженно вслушиваясь в тишину, Маринетт различала лишь гул редких машин, тихий плеск реки о каменные стены набережной и своё собственное слишком громкое, слишком взволнованное дыхание.

Но Лука молчал.

«Не услышал? Или сделал вид, что не услышал?»

Маринетт положила шлем, который всё это время сжимала в руках, на перила моста, и постаралась расслабиться и перестать теряться в догадках по поводу чувств Луки к ней.

«Мне всё-таки надо быть честной самой с собой. Не так уж и важно знать, действительно ли он был в меня влюблён и что чувствует ко мне сейчас. Завтра он уедет обратно в Брюссель, и максимум, на что я смогу рассчитывать, это то, что мы еще раз увидимся, если он вздумает снова навестить родных в Париже.»

Маринетт встряхнула волосами, стремясь отогнать от себя все невесёлые мысли. Этот вечер был чудесен, и ей определённо стоило наслаждаться моментом, а не портить его пустыми переживаниями. Но кроме скребущего чувства досады в грудной клетке, расслабиться ей мешала ноющая боль в уставших от высоких каблуков ступнях. Она со стоном переступила с ноги на ногу и тяжело облокотилась на перила.

— Маринетт? Тебе нехорошо?

Лука вновь проявлял беспокойство о ней, и Маринетт стало стыдно за то, что она выглядела так жалко. Совсем не такое впечатление ей хотелось бы произвести на Куффена после долгой разлуки. В то время как он явно стал гораздо сильнее и мужественнее, сохранив при этом все свои положительные стороны, сама она, казалось, потеряла все достоинства Ледибаг, такие как решительность, смелость и оптимизм. Осталась лишь уставшая, запутавшаяся в себе и своей личной жизни, неуклюжая девочка Маринетт. Но ведь на самом деле она не такая? В ней ведь всё ещё присутствовали хоть какие-то черты героини Парижа?

— Просто ноги болят — устала от этих дурацких каблуков. И зачем только надела их?.. Придержи меня, Лука…

С этими словами Маринетт отодвинула в сторону шлем, чтобы не мешал, повернулась спиной к перилам моста и в лёгком прыжке уселась на них, на ходу скидывая туфли.

— Уф, так гораздо легче…

Удивлённый Лука успел лишь придержать девушку под локоть, чтобы она в своём лихом жесте не свалилась в воду.

Сев боком так, чтобы можно было снова смотреть на реку, Маринетт поджала одну ногу и положила подбородок на колено.

— Будь осторожна, — Лука подошел чуть ближе к девушке, но не решался больше трогать её, дабы не спровоцировать лишних движений и последующего падения.

— Да, я бываю рассеянной, но не думаешь же ты, что несколько лет, которые я носила маску Ледибаг, вообще никак не сказались на моей физподготовке? Спорим, я смогу тебя удивить? Прямо сейчас? — вздёрнула нос Маринетт и с вызовом посмотрела на Луку.

— Может, не стоит? Скажу сразу, если ты упадёшь в воду или ещё каким-то образом покалечишься, я удивлён не буду.

Он снисходительно улыбался, и эта улыбка ещё сильнее подстрекала Маринетт на какие-либо действия. Ей очень хотелось доказать ему (и себе заодно), что до сих пор может быть легкой, ловкой и грациозной. И силы Талисмана тут совсем ни при чём.

— Значит, выиграешь спор, — Маринетт легкомысленно пожала плечами, а затем резко подтянула и вторую ногу, присев прямо на узких каменных перилах на корточки, и дерзко сверкнула глазами, прошептав прямо в лицо Куффену: — Но я не проиграю.

Она выпрямилась во весь рост, раскинув руки в стороны и стремясь поймать равновесие, а затем сделала несколько неуверенных шагов.

— Ох, Маринетт, я бы с радостью отвернулся и не смотрел, как ты пытаешься убиться, если бы не чувство ответственности за твою дурную голову. Я обещал Алье отвезти тебя домой в целости и сохранности! Так что, может, всё-таки слезешь?

— Я не хочу домой! Я хочу тебя удивить и выиграть спор! Кстати, что на кону? Предлагаю сыграть на желание! Проигравший выполняет желание другого!

Безрассудство и наигранная весёлость, вкупе с новой порцией адреналина, смешавшейся с остатками алкоголя в её крови, заставляли Маринетт вытворять что-то совершенно немыслимое, и где-то на задворках сознания она это понимала. Но лучше выглядеть смешной и дурашливой, чем грустной и жалкой, — это нуаровскую философию она смогла понять только после победы над Бражником. Его бравада не вызывала восхищения, но всегда заставляла Ледибаг думать, что у её напарника в жизни всё просто и хорошо. Пусть и Лука точно так же думает о ней сейчас. Она смелая. Отчаянная. Весёлая. Не несчастная, не поникшая, не забывшая свой прежний кураж, погрязнув в рутине.

Немного размявшись и почувствовав себя уже достаточно уверенно, порадовавшись отсутствию ветра, прохожих и машин, она прошла еще несколько шагов вперёд по перилам, словно по гимнастическому бревну. Маринетт выпрямила спину, вскинула подбородок вверх и демонстративно тянула носок, представляя себя изящной гимнасткой. Аккуратно развернувшись в обратную сторону, она сделала «ласточку», ловко балансируя на одной ноге, и посмотрела на Луку. Он стоял рядом, пристально наблюдая за всеми действиями подруги. Смешанная гамма эмоций, отразившаяся на его лице, рассмешила Маринетт. Сама-то она чувствовала себя прекрасно, чётко контролировала своё тело и упивалась производимым ею эффектом. Ещё один твёрдый шаг, и она приготовилась выполнить элемент, который точно должен был удивить скептически настроенного Куффена. Подняв руки над головой, она сделала глубокий вдох, широко улыбнулась на очередное прозвучавшее «Осторожно!», и с невероятной лёгкостью сделала колесо, даже не оступившись при приземлении на гладкую каменную поверхность перил.

Выпрямившись и одарив Луку победным взглядом, она уже собралась было закончить упражнения и присесть, чтобы обсудить свою победу, но напоследок решила ещё раз сделать «ласточку», чтобы закрепить произведенный эффект. Это и стало роковой ошибкой. Элемент был выполнен не менее изящно и легко, чем все предыдущие, вот только возвращая вытянутую в носке ногу на место, она задела стоящий позади неё шлем, про который, конечно же, успела забыть. Маринетт пошатнулась, теряя равновесие, и, краем глаза увидев, как Лука уже бросился к ней, с лёгким сердцем расслабилась и позволила себе упасть прямо в его объятия.

Спустя мгновение, она уже стояла на земле — босиком, но в тёплом кольце рук встревоженного молодого человека. И сложно было отрицать, что близость Луки была ей приятна. Но не успела она до конца осознать всю неоднозначность своего положения, как раздавшийся характерный всплеск воды от упавшего в реку шлема, заставил их обоих синхронно и разочарованно вздохнуть.

— Я так и знал, что ничем хорошим это не закончится, — сказал Лука, но в его голосе, к облегчению Маринетт, не было упрёка. Кажется, он был просто рад, что успел её поймать, и всё это безрассудство обошлось малыми потерями.

— Прости… И спасибо, что спас…

Её эмоциональные американские горки влетели в петлю стыда за собственное поведение, подгоняемые запоздавшим страхом за собственную жизнь. Маринетт чувствовала, что всё её тело начало трястись, к горлу подкатили слёзы, а от пронизывающего взгляда внимательных голубых глаз перехватило дыхание. Она смотрела прямо на него, замерев и совершенно не понимая, что теперь делать.

— Да ты вся дрожишь! Ты замёрзла? Чёрт, ты же босиком! Посиди пока, я принесу твои туфли, а потом отвезу тебя домой.

С этими словами Лука подхватил её под бёдра и усадил обратно на перила моста. Но вся девичья храбрость и уверенность в себе, судя по всему, утонула в Сене вместе со шлемом, поэтому девушка неуверенно пошатнулась и вцепилась в руки Луки, в то время как он попытался от неё отстраниться.

— Подожди… Голова кружится…

— У тебя ледяные пальцы… — неодобрительно пробормотал Куффен. — Маринетт, ты сведёшь меня с ума.

Лука обхватил обе её руки ладонями и притянул к своему рту, стараясь согреть тонкие окоченевшие пальцы горячим дыханием. Девушка покраснела, наблюдая за нахмуренным парнем, с лица которого пропала улыбка. Её колотило то ли от пережитого адреналина, то ли от нервного перенапряжения, то ли от холода, то ли от слишком близкого расположения её рук от его приоткрытых губ. Не в силах оторвать взгляда от его красиво очерченного рта, она тихо прошептала:

— Прости меня еще раз… Ты наверное думаешь, что я ужасна. Испортила тебе вечер, утопила шлем, и теперь тебе приходится со мной возиться… Наверняка ты бы нашел лучший способ провести это время в родном городе, но я…

— Я по-прежнему считаю, что отлично провёл вечер. Так что перестань себя винить. Шлем — это всего лишь шлем. Хорошо, что ты сама цела. Хотя такое безрассудство я не одобряю. Я испугался за тебя.

Он перестал дышать на её руки, но по-прежнему держал их, мягко поглаживая большими пальцами. От этого трения становилось немного теплее, но от осознания того, насколько маленьким было расстояние между ней и Лукой, внутри Маринетт всё полыхало, согревая её изнутри. Он смотрел на неё внимательным и серьёзным взглядом, и это невероятно смущало, но сил на то, чтобы отвернуться, у неё не было.

— Я не хочу, чтобы ты за меня боялся. Не хочу, чтобы ты меня жалел. И, честно говоря, я совсем не хочу домой. Там, дома, сидит мой бывший парень, и я не хочу его видеть и не хочу с ним разговаривать. Я не хочу выглядеть в твоих глазах несчастной и потерянной. Я не хочу принимать тот факт, что без Талисмана Ледибаг из моей жизни ушли не только чудеса, но и какая-то искра. Не хочу быть человеком, не способным без маски героя удивлять и восхищать. Я не хочу думать, что у меня больше нет прежней энергии. Не хочу, чтобы ты думал, что за прошедшие четыре года я изменилась к худшему…

Она говорила очень тихо и почти безэмоционально, и Лука внимательно следил за её губами, будто бы читая по ним и стремясь уловить каждое их движение. Но от его пристального взгляда тело Маринетт покрывалось мурашками, а в голове снова появились непрошеные мысли о поцелуях.

«О чем ты думаешь, когда так смотришь на мои губы, Лука?.. Манят ли они тебя так, как манят меня твои? Ведь не может быть, что только я чувствую это притяжение? Иначе ты бы не держал меня за руки, не находился бы так близко… Это ведь уже не то, что принято между обычными друзьями?.. Или всё же?..»

Думая о своём влечении к Куффену, она уже совсем не понимала, о чём говорит, поэтому откровенность сказанных слов не пугала её. Она с лёгкостью признавалась в том, чего несколькими минутами ранее стыдилась, и её совершенно не беспокоило, что подумает о ней Лука после её исповеди. Она следила за выражением его лица и пыталась по глазам прочитать его отношение к ней. Но он казался ей непроницаемым, и это вызывало новую гамму чувств, которую она никак не могла идентифицировать. Негодование? Возмущение? Досада? Она хотела привлечь его внимание, хотела вызвать у него прежнее восхищение ею, ну или, наоборот, усталость и равнодушие, чтобы уже убедиться в том, что все его кажущиеся намёки были лишь данью уважения их прошлому. И Маринетт продолжала нести всякую чушь, стараясь уловить хоть малейшее проявление эмоций на дне его глаз.

— Я не хочу, чтобы моя жизнь всегда была такой, какой она была последние пару лет. Не хочу быть скучной, неинтересной. Не хочу, чтобы ты вернулся к себе в Брюссель и подумал, что я перестала вдохновлять… А еще я не хочу снова надевать эти дурацкие туфли, в которых так сильно болят ноги. И не хочу, чтобы этот вечер закончился на такой ноте…

— А чего ты хочешь, Маринетт? Прямо сейчас? — тихий и вкрадчивый голос, от которого замирало всё внутри, наконец прервал её поток бесконечного отрицания.

— Прямо сейчас?.. Тебя.

Она произнесла это на выдохе, еле слышно, и последним, что смогло уловить её ошарашенное собственной дерзостью сознание, были яркие искры, мгновенно вспыхнувшие в глубине глаз стоящего напротив неё человека.

А потом её смыло волной.

Точно сказать, кто именно сократил последние сантиметры между ними, Маринетт не могла. То ли это она, в секунду отчаяния, зацепившись за столь долгожданную эмоцию на лице Куффена, поддалась порыву и потянулась к нему. То ли он сам, приняв её слова за «зелёный свет» сделал то, что давно хотел… («Ведь если бы не хотел, не сделал бы, верно?») Но, даже если инициатором случившегося всё-таки была она, то Лука быстро взял ситуацию под свой контроль, не дав ей опомниться, и теперь Маринетт плавилась под напором его горячего рта.

Сидя на перилах моста, она чуть расставила ноги в стороны, позволяя Куффену встать ещё ближе к ней, и он, выпустив её ладони из своих, тут же одной рукой притянул её к себе за талию, а второй — обхватил её шею, поглаживая большим пальцем линию челюсти.

Перед глазами Маринетт всё поплыло, и она прикрыла веки, с наслаждением погружаясь в головокружительную темноту и максимально сосредотачиваясь на своих ощущениях. Казалось, что этого момента она ждала весь вечер, с тех самых пор как впервые заметила, кто именно привёз Алью к бару. А может, на самом деле, она ждала этого не первый год?..

Практически сразу углубив поцелуй, Лука настойчиво исследовал её рот своим языком, и Маринетт с готовностью отвечала ему, ощущая дрожь возбуждения во всём своём теле. Ей нравился вкус его чуть обветренных губ, нравились прикосновения его длинных пальцев к её коже, нравилось, как он прикусывал её припухшие губы, и как эта лёгкая боль отдавалась приятным покалыванием электрических импульсов внизу её живота. Вопреки её опасениям, металлическое колечко пирсинга практически не мешало, лишь изредка с тихим стуком ударяясь об зубы, но Маринетт получала удовольствие и от этого пикантного дополнения к их поцелуям.

Лука был страстным, напористым, и она удивлялась, какой жар на самом деле скрывала его внешняя холодность и отстраненность. В его руках она теряла голову, и ей хотелось большего. Гораздо большего. Но в тот момент, когда с её губ сорвался первый протяжный стон, Куффен неожиданно отстранился от неё и выпрямился.

Маринетт, вновь ощутив прохладу ночного города, с удивлением распахнула глаза, жаждя продолжения согревающих поцелуев. Она была совершенно не готова отказаться от тепла, которое дарили ей прикосновения Луки, но, к счастью, свои руки с её талии и шеи он убирать не торопился.

Они оба тяжело дышали и смотрели друг на друга помутневшими от возбуждения глазами: Маринетт — с растерянностью и ожиданием, Лука — с совершенно очевидной теперь внутренней борьбой.

— Я не могу отделаться от ощущения, что пользуюсь твоим состоянием, — наконец произнёс Куффен тихим, охрипшим голосом, от звука которого Маринетт снова пронзил очередной электрический импульс. — Ты уверена, что хочешь этого и не будешь потом жалеть?

— Весь алкоголь давно уже выветрился из моей головы, если ты про это. И я совершенно ясно отдаю себе отчёт в том, что делаю. И твёрдо знаю, что хочу этого. Но… Если ты считаешь, что мы поступаем неправильно…

Лука мягко провёл большим пальцем по нижней губе Маринетт, прерывая её:

— Я понял тебя, не нужно больше ничего говорить.

И она снова, с ликованием в сердце, ощутила себя в плену его требовательных поцелуев.

Но в этот раз их языки сплетались в неистовом танце совсем недолго. Левая рука Луки переместилась на затылок девушки, и он чуть оттянул её иссиня-черные пряди, заставляя Маринетт выгнуться и подставить под его губы свою шею. Ей определённо нравился такой Лука — уверенный в своих действиях, обращающийся с ней так, как ей по-настоящему нравилось — властно, но не пересекая черту, не забывая про осторожность и бережность.

Когда она почувствовала, как он прикусил её кожу в чувствительном месте на основании её шеи, с её губ сорвался новый стон, и она обхватила бёдра Куффена своими ногами, стараясь прижаться к нему как можно плотнее. Перед её внутренним взором плясали цветные пятна, голова по-прежнему кружилась, но она была уверена, что пьянили её совсем не выпитые несколько часов назад коктейли, а то наслаждение и чувство свободы, с которым она отдавалась всем своим низменным желаниям.

Тем временем руки Луки уже смелее блуждали по её телу, сминая ткань мешавшего тренча, и Маринетт решила не оставаться в долгу. Где-то на краю сознания поражаясь собственной смелости, она подцепила язычок молнии на куртке Куффена и расстегнула её, тут же ныряя не до конца согревшимися пальцами под слой верхней одежды. Она водила руками по его бокам и спине, чувствовала жар, исходящий от его тела, его напряжённые мышцы, но всё ещё хотела большего. Не собираясь отказывать себе в удовольствии, она подцепила край его кофты, проникая под плотную ткань и игриво царапая более ничем не прикрытую кожу парня. Лука негромко зарычал, еще крепче сжимая её податливое тело в своих руках, и от этого звука по телу Маринетт пробежали мурашки. Тут же она ощутила, как в мстительном жесте Лука губами втянул нежную кожу чуть выше её ключицы.

«Явно останется след, — промелькнула сквозь пелену возбуждения мысль в её голове. — И, видимо, разговор со Стэном теперь будет короче, чем я предполагала…»

На удивление, воспоминания о бывшем парне не вызвали в сознании девушки ни малейших угрызений совести. Она лишь злилась на Стэна за то, что он игнорировал её так долго, и чем сильнее внутри неё разгоралась ярость из-за длительно сдерживаемой сексуальной энергии, тем исступлённее она теперь целовала Куффена, готовая отдать ему всю себя прямо здесь и сейчас.

Они целовались снова и снова, не в силах насытиться друг другом. Воздух вокруг них, казалось, искрился от напряжения. И Маринетт давно потеряла чувство времени, не понимая, долго ли они стоят вот так на мосту, сплетаясь в жарких объятиях, не осознавая, много ли времени осталось до утра, и не догадываясь о том, что они будут делать, когда всё-таки оторвутся друг от друга. С одной стороны, останавливаться очень не хотелось, с другой — поцелуев уже было откровенно мало. Но мост Александра III явно не был тем местом, на котором стоило переходить к чему-то большему. Поэтому ей оставалось довольствоваться одними лишь поцелуями. Но и эти почти невинные ласки позволяли ей почувствовать себя гораздо счастливее, чем прежде.

Что творилось в голове Луки, Маринетт не знала, но ей хотелось думать, что ход его мыслей был примерно таким же, и ему было так же хорошо с ней. Хотя она понимала, что такое же неудовлетворенное желание, которое уже достаточно болезненно пульсировало внизу её живота, мог ощущать и он, но добровольно остановить их общее безумие не было никаких сил, и они вновь и вновь сливались в жарких поцелуях, не обращая внимания ни на усталость, ни на сигналы редких проезжающих мимо машин.

Но, конечно, вечно это длиться не могло. Несмотря на то, что Маринетт уже давно сидела фактически на бёдрах Луки, поддерживаемая его крепкими руками, и лишь немного касалась перил моста для опоры, холод камня всё же проникал сквозь ткань её тренча, о чём в первую очередь побеспокоилась вовсе не она сама, а Лука. Он со стоном отстранился от неё, не открывая глаз, чтобы её манящий вид не сводил его с ума и не толкал на продолжение безумства, и постарался немного прийти в себя и успокоить сердцебиение.

— Мы должны остановиться, да? — тихо спросила Маринетт, не узнавая свой голос.

— Если мы останемся здесь еще ненадолго, ты совсем замёрзнешь. Да и не самое удобное место, если честно… Посиди тут еще немного, я принесу туфли.

Лука вновь посадил её на перила и, удостоверившись, что Маринетт сидит устойчиво и больше не собирается никуда падать, отошел на несколько шагов, собирая разбросанную обувь.

Без тёплых объятий Маринетт стало неуютно и как-то одиноко. Не говоря уже о холоде, который тут же напомнил о себе, обжигая её ничем не прикрытую шею в тех местах, где еще ощущались горячие поцелуи Куффена. Она поёжилась, обхватив плечи руками, и глубоко вздохнула. Пока они целовались, ей казалось, что мир вокруг них замер, и ей безумно нравилось находиться в этом наполненном страстью уединении. А сейчас, вынырнув из сладкой эйфории на свежий, пропитанный обыденной реальностью воздух, её сердце снова окутала тоска.

Вернувшись с туфлями, Лука присел перед ней на корточки и аккуратно взял её за лодыжку одной рукой, второй же провёл по обтянутой в тонкий капрон ступне так, что у Маринетт внутри всё затрепетало от его прикосновений.

«Боже, где бы меня не касались его руки, они сводят меня с ума…»

— Чувствую себя Золушкой, — она попыталась пошутить на отвлечённую тему, чтобы избавиться от совершенно неприличных мыслей, то и дело всплывающих в её распалённом сознании, но брошенный исподлобья выразительный взгляд Луки заставил её покрыться румянцем.

— Мне кажется, на принца я не похож, — он усмехнулся.

— Ты похож на колдуна из каких-нибудь модных фэнтезийных романов, — задумчиво протянула она, но Куффен в ответ лишь пожал плечами.

«Таинственного, длинноволосого, сексуального колдуна с пронизывающим насквозь взглядом… Чёрт.»

— Ноги тёплые, хорошо, — произнёс Лука, надевая на Маринетт вторую туфлю и не замечая её смущения. — Но куртку свою я тебе всё-таки отдам. Сейчас стало ещё холоднее, чем было, когда мы катались. Ну или мне так кажется теперь. В любом случае, встречный ветер в моей куртке тебе будет не так страшен.

Маринетт спрыгнула с перил и поморщилась от вернувшейся в ступни боли.

— Не стоит беспокоиться, Лука. Мне уже не холодно.

Но Куффен уже стянул с себя куртку и накинул её на плечи девушки.

— Не спорь. Надевай, и я отвезу тебя домой.

Услышав эти слова, Маринетт почувствовала, как внутри всё сжалось, а к горлу подступил ком. Не поднимая взгляда на Луку, она покорно продела руки в рукава куртки, еще хранящей его тепло, и проследила взглядом за Куффеном, который уже подошел к своему мотоциклу и взял в руки висящий на руле шлем.

«Вот и всё. Золушке пора домой к своим кастрюлям,» — с горечью подумала она, отчего-то чувствуя себя обманутой.

— Но если ты действительно так не хочешь домой, как говорила… Я могу отвезти тебя к себе.

Сердце Маринетт глухо стукнуло о рёбра и замерло.

— Пожалуй, этот вариант мне нравится больше, — она надеялась, что её голос прозвучал как можно непринуждённее.

— Ну вот и решили. Надевай и садись, — Лука сунул в руки Маринетт свой шлем и ловко перекинул ногу через мотоцикл, заводя мотор.

— А как же ты?..

— Обойдусь. Буду ехать осторожно, не волнуйся, — Лука привычным движением собрал свои длинные волосы в хвост, а затем стянул с запястья притаившуюся среди браслетов резинку и перевязал ею двухцветные пряди. Заметив завороженно следующую за его действиями девушку, он пояснил: — Чтобы не мешались.

Маринетт с удивлением разглядывала новый образ, в котором предстал перед ней Куффен. Оказалось, что виски и затылок Луки были выбриты (удивительно, что она раньше не заметила этого), и их прикрывал ёжик коротких темных волос, к которым теперь Маринетт очень хотелось прикоснуться. К прежним, давно знакомым ей серьгам в ушах музыканта добавились несколько тонких колечек на левом ухе, а за правым красовалась небольшая татуировка в виде написанного изящным шрифтом слова «liberté»*. Каждая новая открывающаяся её взгляду особенность Луки будоражила её сознание всё больше.

— Ну что, поехали?

Маринетт встряхнула головой, отгоняя многочисленные предположения о содержании и расположении татуировок на теле Луки, быстро надела шлем и уселась позади Куффена, с удовольствием обнимая его за талию, обтянутую лишь тонкой тканью кофты.

— Поехали.