Прячется вечер, пудрится звезда, словно тоже готовится уйти навсегда, прямо как я. У меня для тебя слишком многое имеется. У тебя для меня ничего не осталось. Игры, фильмы, магазины, шутки — всё это так неважно стало. Было бы значимо, будь всё капельку иначе. Но я тебе друг, а ты мне не то что бы.       

Ты мне не то что бы враг, я ведь рядом, смеюсь и греюсь о твою улыбку, пытаюсь запомнить все твои фильмы, чтобы не путать отсылки и никогда не забываю пирог. Ты мне не то что бы друг, ведь я люблю тебя, давно пора было это признать.       

Но я тебе друг: так было и будет всегда. Неважно, кем ты являешься, важно кто мы друг другу. Ты выбор сделал давно и изменить его никому не под силу. Я тебе друг, и мне этого чертовски не достаёт.       

Помнишь чайные плечи из Ленинграда? Мы долго тряслись на этих железных путях. Но они дрогнули вдруг и замерли навсегда. Так же, как и я пошатнулся и навсегда покинул тебя.       

Если бы было можно в сердце поглубже вклеить портреты. Твои лучистые зелёные глаза запечатлелись бы в моём навсегда. Представляешь, некий алтарь Дину Винчестеру, возведенный в самом сердце глупого Кастиэля. Да разве сейчас это не так? Разве я не выплескиваю из себя максимум, не трачу всё, что имею, не погибаю для и за тебя?       

Но я ухожу. Мне, наконец, пора двигаться дальше. Человеку нужно расти нравственно, иначе он погиб. Я ещё хочу жить, пусть от тебя мне останется только сохранившийся в сердце портрет. Я должен научиться, наконец-то, делать что-то для себя, не оглядываясь на тебя, не ждать твоего одобрения, а двигаться к новым, к своим, целям. Давно уже пора.       

Я только на память оставлю свои сигареты. Ужасные сигареты с яблочным вкусом, которые ты так ненавидел. Они будут лежать на тумбочке в прихожей, когда ты вернёшься домой, как всегда начнёшь бурчать, что я, видите ли, бросаю свою гадость где ни попадя. Первые сутки даже искать меня не станешь, я ведь уходил и раньше. Но я всегда возвращался.       

Возвращался утром и курил, не открывая форточку так много, что запах не проходил ни на минуту. Ты, приходя в нашу квартиру, вздыхал, шутил про то, что какой-то мудак разбил мне сердце, и заказывал еду. Но знаешь что, Дин, ты был прав. Какой-то мудак разбил мне сердце. И вовсе не один из тех парней, которых я подлавливал в клубах на те сутки, что исчезал из дома, вовсе нет. Этот мудак ты, Винчестер.       

Но если бы можно в сердце поглубже вклеить портреты, твоё вечносмеющееся лицо все равно оказалось бы в нём в особой рамочке.       

И я на память оставлю свои сигареты. Яблочные. Горькие. Как твои глаза.       

Мне кажется, шоссе плавится под моими ногами, и я скоро протру дырки не только в ботинках, но и в асфальте. Я медленным шагом иду прочь от нашего города, будто надеясь, что ты меня всё же догонишь, всё же найдешь. Но я тебе просто друг. И не имеет значения, что ты мне не то что бы.       

Вечно идти не получится, мне нужно купить билет. Очереди в кассы ужасно длинные, хмурые копы меньше всех нас: бегущих, уезжающих, путешествующих, хотят здесь стоять. Мне бы уехать так далеко, чтобы даже мысли о тебе не смогли пробраться за мной. Но, к сожалению, в нашей вселенной нет такого места, а жаль.       

Ведь я всю жизнь буду помнить, как искрятся твои глаза, как глупо ты шутишь, как долго мы сидели на твоей машине под звёздами, как много фастфуда мы съели, как много фильмов я так и не успел посмотреть с тобой. А будешь ли ты помнить, что я люблю мелодрамы, что каждую неделю гуляю в парках, что перечитал все книги, которые нашлись в нашей старой квартире. Хотя бы яблочный дым ты запомнишь, Дин? Ведь я тебе друг. А ты мне, ну кто мне ты? 

— Это моя голосовая почта. Оставьте свой голос. 

— Кас? Перезвони, приятель, я надеялся, что ты сегодня дома. 

— Это моя голосовая почта. Оставьте свой голос. 

— Чувак, с тобой всё в порядке? Ты куда-то пропал. Перезвони уже. 

— Это моя голосовая почта. Оставьте свой голос. 

— Кас. 

— Это моя голосовая почта. Оставьте свой голос.        

Если бы можно в сердце поглубже вклеить портреты.       

И я на память оставлю свои сигареты.