Ты всё смотришь на меня так нестерпимо-нежно, но до сих пор издали. Ты отводишь глаза и смотришь на своего брата, указываешь на книги и оружие, что угодно — не я.       

Сэм займётся библиотекой, ты подключишь других охотников. Я поеду в другой штат, чтобы добыть очередной артефакт. Снова охота, мы разбегаемся по делам. Тебе никогда не казалось, что если мы разъезжаемся достаточно далёко, то мир просто не выдерживает? Когда я далёко, то чувствую, как Земля разбивается пополам.       

Я собираюсь необходимые вещи в своей комнате. Твоя глупая прихоть — чтобы у меня была своя комната. Непонятно лишь зачем, ты ведь каждый раз словно стираешь меня из своей жизни. Даже сейчас стоишь и смотришь, как я собираюсь уйти. Твое дело — пустяк, меня же не будет долго. Все здесь это знают. Молча смотришь, давай же, отпусти меня одного, сотри меня. Разворачиваюсь к тебе, глаза в глаза, ты напуган. Смотри в меня.       

Останься. Давай же, у тебя нет причин отказывать, идём со мной. Мы оба знаем, что если я попрошу вслух, то ты не сможешь не согласиться. Поэтому я молчу.       

Прости меня. Мы говорим это одновременно, жаль, что не вслух. Ты неловко переминаешься с ноги на ногу, что сразу же вызывает у меня улыбку. Такой глупый и домашний. Такой мой. Я снова не удержался и сделал два легких шага к тебе. Почему в этом так много чувств? Прости меня за слабость, за смущение и улыбки. За то, что я так странно и отчаянно люблю тебя. Даже если ты молчишь, когда надо бы говорить.       

Мы слишком близко. Как много лет назад ты перестал напоминать мне о личном пространстве? Так нестерпимо хочется сделать последние полшага. Твои глаза забегали. Вздох сожаления на моих губах. Жаль, хотелось бы, наконец-то, почувствовать на них что-то иное. 

— Дин, всё в порядке? — не тот подтекст в голосе. 

— Да. Будь на связи, — слышу невысказанное «не наделай глупостей».       

Что мне сделать, чтобы снова услышать заветное «я пойду с тобой»?       

Ты не выходишь из комнаты, когда я беру сумку и ухожу. Мы сталкиваемся плечами. Так привычно.       

Сэм поднимает бровь, когда видит, что я иду к выходу один. Это не удивление, а скорее: «чувак, серьезно? опять?», как будто если я сделаю эти полшага, огромная пропасть между исчезнет.       

Дверь бункера хлопает громче, чем я рассчитал, снова. Когда-то я думал, что самая адовая боль — горящие крылья. Но снова ошибся. Худшая боль — когда одно и тоже расстояние — это и дюйм и многомильная пропасть. 

***       

Мы снова зависли в неправильных городах, не в тех, где должны быть. Не под одной крышей. Но я рад, что под одним небом. Иначе Земля просто бы не выдержала, не в этот раз.       

Я возвращаюсь почти счастливым. Не совершил ошибки, нашёл всё нужное и даже не вляпался. С каких же пор я обращаюсь к себе с сарказмом…       

Лунный свет падает на верхушки деревьев, я звоню тебе, телефон долго издаёт лишь равномерные гудки. Надо же, словно в далёком две тысячи десятом. 

— Кас? — беспокойство, я слабо улыбаюсь, — Всё в порядке?       

Я вздохнул полной грудью, не услышав уже въевшееся в голову «приятель». 

— Возвращаюсь, всё нормально. 

— Не подцепил какую-нибудь заразу? — границы, снова границы. 

— Нет, Дин, — не закатывать глаза уже просто не получается, — У меня, в отличие от некоторых, всегда есть план. 

— Тогда до встречи.       

Слушаю гудки, действительно, как тогда. 

***       

Ты снова не ожидал, что я вернусь так быстро. Вижу всю ту неловкость и растерянность в твоих глазах. 

— Хей, Кас, — неловко поправляешь нерасчесанные волосы и смахиваешь крошки от бургера, только что отложенного тобой на стол. 

— Этого Джонса оказалось несложно уговорить.       

Снова слишком близко, по привычке близко. Ты облизываешь губы и молчишь. Как тебе легко — просто промолчать. Не двигаюсь больше, условные границы не нарушаю. Но всё равно я с тобой.       

Сэм прокашливается и, неловко опустив взгляд, говорит о деле. Я ловлю твой сожалеющий вздох и медленно моргаю (не могу же просто закрыть глаза).       

«Останься! Прости меня за слабость, и за то, что я так странно и отчаянно люблю» — к сожалению, я могу прочитать это в твоих глазах, к сожалению, это ничего не значит, пока ты не произнес его в слух.       

Земля уже давно в трещинах. Мы разбегаемся, летим, летим, летим… Мы разбиваемся.