Если бы Мишеля предупредили о том, что на рылеевских «литературных вечерах» так весело, он бы оказался здесь намного раньше. После пятой бутылки шампанского сам хозяин квартиры был на столе, стихи, что он читал, имели больше романтический подтекст, чем революционный, а Бестужев перекочевал на колени Сергея, который был явно не против. Да и, скажем вам по секрету, Муравьёв-Апостол мало возражал в любых ситуациях связанных с таким привлекательным Мишелем. У юноши светлые волосы растрёпанны, от алкоголя щёки алые, глаза азартно блестят; он губу развратно закусывает и улыбается стеснительно, так, что сердце замирает. Серёжа готов его поместить в музей и любоваться.

Сергей чуть встряхивает головой, ссаживая Рюмина с коленей (к общему сожалению), и направляется на балкон. Сейчас около двух часов ночи, Трубецкой, как самый трезвый из них, скоро разгонит всех по кроватям, так как Кондраша уже клюёт носом, а «да вас и на минуту оставить одних нельзя, не то что на несколько часов». Муравьёв выходит на балкон. Сейчас бы закурить, но в их компании за порчу лёгких отвечает только Пестель, потому остаётся лишь смотреть на город и размышлять. На самом деле, людям опасно думать, ни к чему хорошему это ещё не привело, но иногда это жизненно необходимо. Если что, глупые мысли всегда можно скинуть на пьянство, хотя опьянённым он себя не чувствует ни капли. В голове крутится сон, что приснился ему не так давно, и Миша занимает в нём главенствующую позицию. Детали запомнились плохо, но жуткое чувство страха за чужую жизнь будто впиталось в кровь. Серёжа с ужасом отгонял от себя мысли, что ему нравится этот мальчишка; они знакомы грёбаные пару часов. Муравьёв как бы вообще не двенадцатилетняя школьница, чтобы влюбляться в первого встречного, но разве его кто-то спрашивал?  

     Сергей глубоко вздыхает и направляется в гостиную. Вся ночь ещё впереди.

***

      Николай редко, за свою не очень длинную жизнь, опаздывал. Вообще никогда не опаздывал, если это пара Александра. До сегодняшнего дня, разумеется. Да и день сегодня был престранный: Романов проспал, совершенно отказался от еды, чуть не забыл учебники, а пришёл на пару позже постоянно прогуливающего Пестеля. Собственно, присутствие последнего было событием первой величины.

       Опоздание брата было приравнено Александром чуть ли ни к государственной измене, так что минут десять его ещё испещряли многозначительными взглядами. Николай, которому ничего не оставалось кроме как сесть на первую парту к тому самому Пестелю (как он там оказался остаётся загадкой для учёных всего мира по сей день), чуть от стыда не сгорел. Он всю оставшуюся пару сидел как на иголках, а после пары ещё на несколько минут задержался в кабинете и вышел чуть ли не плача.

       Николай не заплачет, Паша знает. Никто не видел, чтобы холодный Романов позволял себе такую роскошь как эмоции, хотя Пестель уверен, что тот часто ревёт. И сейчас, при виде его Коля надел маску безразличия, будто не ему минут назад сделали выговор за пятиминутное опоздание.

       — Удивлён, что такие идеалы как ты опаздывают, — они одни в коридоре, все ушли в столовую. Паша не смог бы себе простить, если бы не съехидничал.

       — Удивлён, что такие бездари как ты приходят, — Романов отвечает в тон ему, хотя в его голосе сквозит усталость несвойственная «его императорскому величеству». Он явно не в настроении вступать с кем-то в перепалки. Сам Коля бы с радостью сейчас закрылся где-нибудь и успокоился наконец, сложновато держать лицо, когда хочется кричать.

       — Знаешь, Коль, если людям грустно, обидно, больно да и просто плохо — они плачут, в этом нет ничего страшного, — Пестель смотрит прямо глаза, говорит совершенно серьёзно, без свойственной ему усмешки, слегка хлопает по плечу и направляется в столовую.

       — Плачут только слабые, — это не его слова, Александра, но выбора у него нет. Он Романов, ему нельзя давать слабину.       Паша ничего не отвечает, лишь ещё раз смотрит в глаза и уходит. Он явно видит в этих голубых глазах что-то.

***

      Самая худшая часть попойки всея Российской империи — утро. Миша отчётливо это понял часов в десять утра, проснувшись с неприятным привкусом во рту и жутким желанием выпить воды. Добравшись до кухни, он обнаружил Кондратия примерно в таком же состоянии, Трубецкого, готовящего завтрак, и Серёжу, который выглядел помято, но относительно неплохо. Паши на кухне не было, но, судя по количеству выпитого им спиртного, Миша не был уверен, жив ли он вообще.

       — Доброе утро, фокусник, — Серёжа подал ему стакан воды и знакомую таблетку. — Как спалось?

       — Если спалось, конечно, — вставил свои пять копеек Рылеев, который медленно, но верно приходил в себя.

       — Почему фокусник? Вообще ничего не помню, — Бестужев присел рядом с Муравьёвым-Апостолом, в надежде получить хоть какие-то объяснения.

       — Не ты ли вчера, вроде на шестой бутылке шампанского, начал показывать фокусы с этим самым шампанским?

       — На пятой с половиной, если быть точным, — на кухне таки появился Пестель. 

      Михаил ловким движением руки переворачивает бокал вместе с блюдцем (из сервиза Рылеевых, между прочим).

       — И теперь, кто сможет, убрав одну руку за спину, выпить сей бокал? — Рюмин чертовски пьян, но останавливать его никто не собирается. — Кондратий Фёдорович, прошу.

       Откуда в Бестужеве проснулись дворянские корни — непонятно, но заинтересовать всех присутствующих ему удалось.

       — А почему шампанское не выливается?

       — Магия, — Рюмин улыбается с хитрым прищуром и наблюдает за неудачными попытками Пестеля.

       К столу подходит Муравьёв-Апостол, не в силах наблюдать за неумелыми действиями друга и возвращает шампанское в своё нормальное состояние. Он легко выпивает содержимое бокала, под громкие аплодисменты этого самого Пестеля.       — Это красиво!

       — Дальше лишь твои возмущения к Апостолу за сорванный фокус и...

       — Моё разбитое блюдце! — Кондратий подавал признаки жизни и довольно грозно. — А потом...

       Вдруг все замолчали. Рылеев хитро поглядывал на Сергея, думая, раскрывать ли такому милому Рюмину то, кто являлся его диваном этой ночью. Муравьёв ответил ему таким же красноречивым взглядом.

       — Миш, а откуда ты этот фокус знаешь? — юноша внимательно наблюдал за расслабленным Бестужевым. Тот в ответ чуть не подавился кофе.

       — Да так, вычитал где-то, — парень явно замялся. Он понятия не имел, откуда знает, и это было довольно пугающе. — А ты?

       — Тоже.

 «— Серёжа, неужто ты знал? Я что, тебе показывал?

       — Это я тебе показывал, — Муравьёв-Апостол с улыбкой смотрел на Михаила, сжавшегося от проигрыша. — Забыл? »