Я вам не диктатор: Вы где вообще? Милорадович появится с минуты на минуту, а вас нет!

 Против Единой России: Да сейчас будем, не ссы. Уже и опоздать нельзя. 

Господин литератор: Не бойся, Серёж, мы успеем.

 Я вам не диктатор: Ну хоть ты им не уподобляйся, Кондраш. 

Апостол: Да успокойтесь все! Милорадович в соседнем кабинете чай пьёт с Палычем. У нас минут 20 есть. 

Я вам не диктатор: Я в этом не участвую.

 Против Единой России: Ну и не надо, ну и пожалуйста!

Паша выключает телефон и смело, без стука, заходит в кабинет Милорадовича. Редко их разношёрстная компания собирается на одной лекции, но высшая математика, как и История Отечества, объединяла всех, кого только можно. Заметим, что и та, и та к будущим профессиям героев относились с натяжкой.

       Апостола в кабинете как не было, так и нет, у него дела важнее пары, а Серёжа с Кондратием занимают последнюю парту, самое вакантное место, так что ничего не остаётся, кроме как потеснить Николя. Тот не то чтобы очень доволен, но выбора у него нет. Романов никогда не казался Пестелю странным или высокомерным, скорее замкнутым, но его мнением никто не интересовался, да и до того момента задумываться об этом было незачем. После Павел с лёгкостью нашёл информацию о семействе Ники, которая, собственно, практически совпадала со слухами (да-да, и они были). Отец Коли скончался, старший брат остался главой семьи, и всё за короткий промежуток времени. Паше даже было жаль Романова, которому бы выговориться о своих проблемах, да некому. Проблемы семьи за пределы дома не выносились, хотя все знали, что они есть. Этакого рода императорское семейство, где всё идеально.

       Николай никогда не препятствовал соседям по парте, хотя предпочитал одиночество. И уж тем более не обращал внимания на Пестеля, что зачастил составлять ему компанию, ещё и на первой парте. Романов посмотрел на лежащего на парте юношу. Он считал Пашу довольно красивым, удивительно, что девушки у него не было. Грубые мужские черты лица не делали его грозным, а тёмные волосы казались мягкими. Задумавшись, Николай чуть не зарылся в них рукой, но быстро одумался и даже руки в карманы спрятал. На всякий случай.

       Паша движения резкие заметил и хотел уже спросить, что Романова в его профиле заинтересовало, как в кабинет заходит Михаил Андреевич. Муравьёва-Апостола до сих пор нет. На телефон приходит уведомление. 
 

Я вам не диктатор: Апостол, где тебя черти носят?

 Против Единой России: Серёж, ответь, он злой.

       Только Пестель отправляет сообщение как в дверь стучат. Как у Серёжи получается появляться так вовремя Паша не знает, но про этот фокус нужно будет расспросить.

       — Что же, Сергей Иванович, Вас заставляет опаздывать? — Милорадович злым не выглядел, скорее заинтересованным в очередной легенде о пробках и прочем.

       — Проспал, Михаил Андреевич, честно. Но пришёл и, как видите, каюсь, грешный, — в глазах у Серёжи ни капли сожаления, но Милорадович особой злобой никогда не отличался, потому спокойно пропустил Муравьёва в кабинет, слегка посмеиваясь. Пара прошла без происшествий. (Удивительно).

***

      Хотим заметить, Сергей почти не соврал. Он правда мирно спал и вставать совершенно не собирался до восьми утра. Не чтобы звонок в дверь был лучшим будильником, особенно в шесть утра, но встать пришлось, так как звонили довольно настойчиво. Чертыхаясь, Серёжа таки открыл дверь и проснулся сразу, мгновенно. Перед ним Миша (чёрт знает, откуда у него адрес) с кровоточащим носом, растрёпанными волосами и разбитой губой.

       — Не говори, что ты неудачно упал, — Серёжа пропускает Бестужева в квартиру и сразу направляется на кухню за аптечкой. Миша осматривал небольшую, но уютную квартирку и, в итоге, сел за стол на кухне, наблюдая за поисками злосчастной аптечки. — Ну, рассказывай давай, горе луковое. 

      — И ни капли я не горе, — Миша надул губы. «Ей богу, ребёнок маленький», — пронеслось в голове Муравьёва. — Да так, пацан один пристал, вот и получилось... так. 

      — Боюсь спросить, где ты его в шесть утра нашёл? 

      Нихрена не понятно, но очень интересно, как бы выразился Пестель. Серёжа лишь вздыхает и садится перед Рюминым на корточки — раны обрабатывать. Проверив нос на целостность, он приложил ватку с перекисью к губам Мишеля, отчего тот слегка зашипел.

       — Терпи, герой-любовник, сам напросился, — Серёжа пытается осторожно убрать кровь, а у Бестужева чуть сердце из грудной клетки не выпрыгивает. Он так близко, что Миша даже дыхание ровное слышит, взгляд тайком на губы переводит. За такие губы хочется пойти на безумство. 

      Сергей его взгляд замечает, но ничего не говорит. У него самого чувства схожи, хоть ни один из них об этом не подозревает, но Муравьёва всё сомнение насчёт снов одолевают. Точно ли он Мишу видел? А вдруг это не он, и самому Рюмину снится какая-нибудь милая дама? Миша поднимает глаза и тонет в этом омуте с головой. Кажется, даже с чертями серёжиными уже готов в карты резаться. Сергей сам оторваться от Миши не может, но всё же Муравьёв-Апостол отстраняется и убирает аптечку.

      — Чай, кофе? — Сергей начинает хлопотать на кухне, будто минутной заминки и не было.

       — Потанцуем? — и оба уже смеются, как ни в чём не бывало. — Чай, если можно.

       — Конечно, — звенит будильник. Первая пара. Универ. Милорадович. — Чёрт, Миш, мне к первой. Чай на верхней полке, чувствуй себя как дома. Захочешь уйти, ключи на тумбочке.

       Муравьёв собирается мгновенно и исчезает. Бестужев сидит и медленно переваривает всё сказанное. Неплохое утро.

***

      Трубецкой внимательно осматривает силуэт Кондраши в лучах солнца. Он сидит у окна и строчит какое-то сообщение Паше, чтобы на пару поторапливался, хотя сам прибежал минуту назад. Боже, храни Милорадовича и его любовь к чаю с Романовым.

       — Что же заставило Вас опоздать, господин литератор? — Серёжа прекрасно знал, но шанс увидеть зардевшегося Рылеева упускать нельзя.

       — Да так, проспал, — Кондратий сглатывает, и горло болезненно саднит. С добрым утром, как говорится.

       — Чего голос у Вас охрипший, не простыли ли? — Трубецкой издевается и обязательно получит выговор за это, но отказывать себе в таком удовольствии не смеет. Рылеев красный весь, щёки руками прикрывает и отворачивается как только может.

       — Да вот, представляете, прямо в середине апреля, — он выразительно глядит на свою «заразу» и решает тоже сыграть в эту игру. Кондраша улыбается хищно и рукой проводит по бедру Трубецкого, поднимаясь вверх. Сергей следит напряжённо, но не останавливает. — Думаю, пора лечиться.

       Этот чертёнок губу призывно закусывает, чуть ли не стонет специально и возбуждения Сергея едва касается. Как их ещё не заметили?

    — Вы поможете мне вылечится, диктатор? — Кондраша касается более уверенно, как в кабинет заходит Михаил Андреевич. Рылеев руку стразу убирает и делает вид, что ничего не произошло. Лишь улыбается невинно и заинтересовано смотрит в учебник, хотя в высшей математике знает не больше, чем в физике. Сергей лишь печатает сообщение Апостолу и грозно глядит на Кондрашу. Пусть только попробует убежать во время перерыва (хочу раскрыть вам секрет, именно так и произойдёт). 1:1, ещё отыграемся.