Ещё во время учёбы в Даларане никто не понимал Кел’Тузеда так, как Мистер Бигглсуорт. Пока другие студенты, нерадивые и бессовестные, расползались по тавернам и кабакам, пока развлекали местных потаскух и пьяниц фокусами, они с Мистером Бигглсуортом пытались стать сильнее. Часами просиживали над магическими формулами, созданием эликсиров и заклинаний. Бездарности оставались бездарностями, способными только насмехаться над талантом. Но Кел’Тузед знал, что его единственный товарищ поможет ему утереть всем носы. Он не надеялся на чудо — он просто знал, что добьётся успеха, несмотря на насмешки однокурсников и претензии снобов-учителей.

Главное было не сломаться. Не свернуть на половине пути из-за издёвок и соблазнов. Кел’Тузед ясно понимал это, но всё равно просыпался посреди ночи от бешеного сердцебиения и ощущения, что он глубоко несчастен. Ведь рядом — и мимо, —проходило то, что принято было считать жизнью.

Но принято было бездарностями, поэтому на следующее утро он уже так сильно не переживал.

Однако в такие ночи Мистер Бигглсуорт приходил к нему, ложился на подушку над головой и принимался мурчать. Кел’Тузед всегда считал это показательным: что его кот спал не в ногах, как у необразованных деревенщин, а у головы.

Под его мурчание Кел’Тузед засыпал, возвращаясь к правильным, смелым мыслям, которые наутро уже полностью завладевали его разумом. Он не мог позволить себе смалодушничать — некромантия открывала потрясающие возможности, которые не упустил бы ни один достаточно осознанный маг.

Главная беда была в том, что осознанных, не только магов, но и вообще, вокруг него было крайне мало.

Если точнее — один Мистер Бигглсуорт.

Но как бы его верный товарищ ни старался, с каждым разом пробуждения были кошмарнее, а Кел’Тузед становился трусливее и беззащитнее перед ночью. Он пытался не засыпать вообще, поддерживая бодрое состояние с помощью магических и растительных средств, и даже того, о чём не принято говорить вслух.

Никто не знал о его метаниях. Лишь Мистер Бигглсуорт продолжал тереться у его ног и неизменно приходил в ночи приступов.

А когда Кел’Тузед всё-таки сорвался и хотел бежать из своего печального пристанища, только тихое мяуканье остановило его.

— Куда я пойду? — сказал он обречённо и принялся подбирать разбросанные в приступе паники и отвращения к себе реторты. Те, которые чудом не разбились. — Ты же мой единственный товарищ.

И в следующий раз, проснувшись среди ночи, пообещал просто прекратить проходившую мимо жизнь, чтобы она больше им не мешала.