Жизнь превратилась для Кромешника в гнетущий ужас с того момента, как его уделали Хранители. Время для него стало сплошным тяжким потоком нескончаемого кошмара, терзавшего его каждую секунду, без остановки, без какой-либо передышки. Он был уже не в состоянии ни кричать, ни даже вздрагивать. Он растворился во всем этом и не просто чувствовал боль от одиночества, ужас, тоску. Кромешник стал всем этим. И, когда кошмары вдруг отступили, и на смену им пришло успокоение, которое он потерял так давно, он этому даже не поверил. Но тут кто-то коснулся его плеча, и он услышал свое давнее имя:
— Питч!
Голос был очень знакомый. Правда, Кромешник слышал его в последний раз много веков назад. Он открыл глаза. Да, это была она. Дайре. Такое лицо ни с каким другим не спутаешь. Она ни капли не изменилась с того момента, как он увидел ее, выходящую из огненного столпа, внезапно возникшего прямо перед ним. Все тот же нежный подбородок, сливочно-белая гладкая кожа шестнадцатилетней девушки, копна длинных огненно-рыжих волос, больше похожих на медные пружинки, и большой болтливый рот. Только вот глаза у нее стали совсем другими. Раньше в них все время полыхал пожар, теперь же они были угольно-черными, только иногда в них всполохами мелькали огоньки прежнего пламени.
— Что ты здесь делаешь? — хрипло спросил Кромешник и сел на каменном полу.
— Пришла на запах кошмара. Так это был твой? — она уселась рядом.
— Да, — он не стал отрицать, но все-таки перевел тему. — Давно тебя не видел. Где ты пряталась столько времени?
Дайре фыркнула.
— И вовсе я не пряталась. Бродила себе по свету, наслаждалась чужими ужасами. Все, как всегда.
— Продолжаешь доводить до смертельного сумасшествия всех, кто попадается тебе под руку, не так ли? — Кромешник усмехнулся.
Дайре поморщилась — она не гордилась тем, что делала, и эти воспоминания ей были неприятны.
— Не так! — она резко встала. — Ладно, Питч, я вижу, тебе уже стало гораздо лучше. Во всяком случае, язвишь ты как в старые, не очень добрые времена. Я пошла!
Она уже успела отойти от него и приготовилась к тому, чтобы просочиться наверх, как Кромешник окликнул ее.
— Дайре!
— Ну, чего тебе еще?! — она нахмурилась и оглянулась.
— Они тебя видят? — его глаза были полны чего-то такого… Какого-то тоскливого отчаяния… — Дети, которых ты пугаешь? Они тебя видят?
— Что?! — Дайре оторопела. — Я не имею дел с детьми, Питч, уже давно! Я издеваюсь над взрослыми!
— Тебя видят взрослые?! — его удивление было неописуемо.
— На мое счастье — нет! Они меня не видят, и я желала бы, чтобы они и дальше меня не видели! — рявкнула она.
— Как желаешь, чтобы не видели?! — он задыхался. — Этого не может быть! ВСЕ хотят, чтобы их видели!
— А я — не хочу! — Дайре вышла из себя. — О, я, кажется, поняла… Ты все носишься со своей идеей о том, как это важно, чтобы какой-то абсолютно чужой тебе человек тебя увидел. Питч, когда ты перестанешь быть настолько инфантильным?! Ты старше меня на многие века, а до сих пор жаждешь внимания! Повзрослей уже!
— Да как ты смеешь! — весь его облик говорил о том, что он испытывает по этому поводу боль и ярость. Кромешник был вне себя от гнева! Он так долго добивался внимания, но, мало того, что чертовы Хранители опять лишили его этого, так еще и пигалица Дайре смеет читать ему нотации. Кромешник взорвался. Он собрал все силы, которые у него остались, и запустил в Дайре этот ком из ненависти и боли. Она отразила его так легко, словно то был обычный детский, кое-как слепленный снежок. В пещере вдруг ярко полыхнуло, и рядом с Кромешником возник огромный огненный тигр. Кромешник расхохотался.
— Так вот, как он выглядит, Дайре? Твой страх?! — он махнул рукой. — Возьми ее, мальчик!
Тигр с рыком кинулся к ней, но, добежав, плюхнулся на спину и начал выделываться, словно собака, которая упрашивает почесать ей пузо. Дайре с ухмылкой поглядела на остолбеневшего Кромешника, присела над тигром, и, почесывая ему брюхо, сказала:
— Упс, ошибочка вышла у тебя, Питч! — она фривольно подергала своими бровями. — Это не мой страх. Это мой гнев. Я уже давно обуздала его, приручила, так сказать. Его зовут Золотце.
— Золотце… — прошептал Кромешник, и тут Дайре запустила в него чем-то золотистым в черную полоску. На шмеля похоже, подумал Бугимен прежде, чем впечатался в стену, куда его отбросил этот «шмель».
Дайре была поражена.
— Этого не может быть… — растерянно сказала она. — Как такое возможно?
Кромешник застонал и уселся на полу, держась за грудь.
— А ты стала сильнее… — прохрипел он.
— Нет, боюсь, что здесь другое, — Дайре печально покачала головой и приблизилась. — Раньше этот удар был бы для тебя сродни пощечине, не больше. Но сейчас… Это ты стал слабее. Намного слабее.
Она опустилась рядом с Кромешником на колени и коснулась рукой его лица.
— Слушай, Питч, я ведь тебе не враг, — мягко сказала она. — Стоит ли ссориться? Ты совсем ослаб, тебе нужно питание.
Он судорожно вздохнул и прижался щекой к ее руке, закрыв глаза.
— Да где же я его возьму? — уныло сказал Кромешник. — Дети меня не боятся. Они даже не видят меня…
Дайре улыбнулась.
— А дети нам и не нужны, — сказала она. — Идем со мной. Угощу тебя отличнейшим кошмаром.
Они выбрались из этого места и пошли по направлению к городу. Дайре деликатно шла рядом с Кромешником, даже не пытаясь взлететь. Она сильно подозревала, что сам он сейчас просто не в состоянии совершать полеты. Золотце, которого она уменьшила до размеров котенка еще в пещере, сидел у нее на плече и с урчанием терся об ее ухо.
Кромешник поглядывал на Дайре, которая, хихикая, поглаживала свой гнев по спинке. Он вспоминал. Дайре появилась в этом мире много веков назад, она была даже древнее Хранителей снов. Возникла перед ним в столпе пламени. Тогда она была просто вопиющим сгустком ярости. Кромешник пытался держать ее в узде, но это получалось далеко не всегда, она частенько выходила у него из-под контроля. И тогда она творила такие вещи, что даже у него, Кромешника, глаза лезли на лоб. Он даже слегка сочувствовал людям, которых преследовала Дайре. Сразу же после того, как она тут появилась, Дайре умудрилась извести под корень целую деревню. Люди буквально умерли от страха, один за другим в своих постелях. И он видел, что она при этом чувствовала весьма сильное удовольствие, такое, как если бы мстила им за что-то. И она на этом не остановилась. Казалось, она пообещала себе, что весь этот мир ответит ей за то, чем она стала, и каждый раз испытывала злое веселье, когда ей удавалось довести кого-нибудь до сумасшествия, или даже до смерти. Кромешник выговаривал ей за это, и, в конце концов, она просто послала его и сбежала. И больше он ничего о ней не слышал. А теперь… Дайре стала спокойной. И не то, чтобы примирилась со своей участью — нет, она находилась в полной гармонии с самой собой, он это чувствовал. Правда, иногда Кромешник улавливал смутное беспокойство, исходящее от нее, но никак не мог определить, что это было. А он ведь разбирался в чужих страхах, как никто другой.
Наконец, они подошли к одному из домов, так кучно стоявших на этой улице. Кромешник знал этот район — там селились сплошь богатые люди, политики, модные врачи, бизнесмены.
Они проникли в спальню, и Кромешник захихикал, он просто не смог сдержаться. Да, мужчина, который спал здесь, был тот еще франт! Спал он на спине, чтобы, упаси господи, лицо не помялось. На нем была аккуратная выпендрежная пижама, и Кромешник не сомневался, что мужик погладил ее прежде, чем отправиться в постель. И вишенка на торте — на голове у мужика была сеточка для волос. Чтобы прическа не испортилась.
Дайре с ухмылкой подтолкнула Кромешника локтем.
— Я называю этого типа Самодовольным Ублюдком, — хихикнула она. — Он — политикан из тех, кому, в сущности, плевать на людей, слугой которых он, по идее, является. Ему главное, — чтобы за него голосовали. Сейчас я ему устрою!
Она вызвала огненный шар, который завис над головой Самодовольного Ублюдка. Дайре тихонько подула, и в шаре появилось изображение.
— Неплохой у тебя транслятор сна, — похвалил ее Кромешник, а она опять хихикнула, но на этот раз смущенно, слегка покраснев. Похоже, его похвалы все еще доставляли ей удовольствие, как это было в давние времена.
В это время Самодовольный Ублюдок в своем неприлично дорогом костюме вышел на трибуну, так и сияя лоском. Толпа вокруг него скандировала и бросала ему цветы, плюшевых зверьков и пачки банкнот довольно крупного достоинства. Какой-то важного вида господин возложил на голову Ублюдка лавровый венок. Рожа Самодовольного Ублюдка так и расплывалась от удовольствия. Он обожал все эти почести.
— Знаешь, чего он боится? — подмигнула Кромешнику Дайре. Он увидел, как в ее черных глазах весело полыхнули огоньки.
— Дай-ка подумать… — Кромешник потер подбородок. — Ну, конечно! Он смертельно боится выставиться в смешном свете, и что над ним все будут хохотать до упаду!
— Точно! — она щелкнула пальцами, и абсолютно вся одежда Ублюдка испарилась. Толпа в его сне замолкла, с ошеломлением глядя на это зрелище. Дайре снова щелкнула пальцами, и на Ублюдке вдруг оказался подгузник, сколотый огромной английской булавкой. В толпе послышался смех. Сначала засмеялся один человек, потом еще один, и вот уже все люди, только что скандировавшие Ублюдку, смеялись над ним, они буквально валились на землю от хохота, ползали по ней, рыдая от смеха, а Ублюдок с воплями метался по трибуне, пытаясь прикрыться руками.
Человек в постели заворочался и захныкал.
— Сейчас самое время! — шепнула Дайре Кромешнику. — Давай, впитывай его сон в себя, пока он не проснулся от ужаса.
Кромешник со смехом протянул руку к ее огненному шару, касаясь его, втягивая в себя, наполняясь им. На лице у него отразилось блаженство.
— Давно я такого не испытывал! — Бугимен был в восторге.
Дайре создала еще один шар. Она сосредоточенно дожидалась следующего сна Самодовольного Ублюдка, не обращая внимания на то, что происходило в комнате. Пока не услышала этот блюющий звук. Дайре резко обернулась и увидела причину звука. Это был Кромешник. Скрючился в темном углу, и его неудержимо рвало маленькими кошмарами, больше похожими на черных коней вроде тех, которыми она давеча полакомилась в пещере. Комната наполнилась этими кошмариками, их был уже целый табун, бегающий по комнате, когда Кромешника, наконец-то, перестало тошнить. Золотце весело гонялся за ними и пытался поймать. Словом, игрался, как это делают все нормальные кошки.
— Мамочки мои… — Дайре подошла к Кромешнику и присела рядом с ним на корточки. — Вот этого-то я и не учла. Прости, Питч.
— Что это нахрен со мной произошло?! — пробубнил он, все еще держась за живот.
— Будучи еще человеком, я видела нечто подобное, — пробормотала она. — Но я не думала, что и с тобой случится такое… Когда человек сильно оголодает, его нельзя сразу кормить тяжелыми блюдами. Мясом там, овощами. Желудок не справляется. Видно, это и с тобой произошло, ты сейчас слишком слаб для такого сытного кошмара.
— И что же ты предлагаешь? — Кромешник сплюнул еще одного совсем малюсенького кошмаренка, все еще тяжело дыша. Кошмаренок встал на дыбы и негодующе заржал.
— Цыц! — строго шикнула на него Дайре и обратилась к Кромешнику: — Тебе надо набраться сил, — Дайре подумала и вдруг просияла. — Тебе нужно нечто диетическое! Пойдем!
Они выбрались из спальни, и Дайре потащила Кромешника на окраину.
— Куда ты меня ведешь?! — он хмурился, не желая повторения того, что с ним только что произошло.
— В один дом, тут, на окраине! Он стоит отдельно от всех! — радостно ответила она. — Там живет старый немец-нацист! Скрывается от правосудия, падла!
— Видал я, что в войну творили нацисты! — возразил Кромешник. — Дайре, их кошмары должны быть просто до ужаса сытными!
— Только не у этого! Старая сволочь считает себя абсолютно правым, такие гниды совершенно непробиваемы. И кошмары у него больше похожи на куриный бульон. То, что тебе сейчас нужно, Питч!
Она оказалась права. Кошмар нациста был питательный, но очень легкий, и Кромешник всосал его в себя без всяких последствий. Только слегка рыгнул в конце.
— Прости, — он тихо засмеялся, и у Дайре от его смеха пошли по телу приятные мурашки. Она и забыла, насколько завораживающе-бархатистый у Кромешника смех.
— Да ничего. Сама иногда так делаю. Эх, никогда мне не стать леди, с такими замашками, — однако лицо ее не выражало абсолютно никакого сожаления от осознания этого факта.
— И не надо. Леди довольно чопорны и заперты в рамках приличий. Ты бы в них не поместилась, — ухмыльнулся он.
— Считаешь меня слишком жирной?! — картинно возмутилась она.
Кромешник глубокомысленно оглядел ее стройную фигурку в черном приталенном балахоне до самых щиколоток. Тоненькую талию подчеркивал широкий пояс.
— Я говорил про состояние души, глупая, — со смешком сказал он. — А оно у тебя настолько живое и деятельное, что просто разломает все эти рамки к лунной матери.
— Тогда ладно, — с достоинством кивнула Дайре. — Тогда я тебя прощаю.
Кромешник с улыбкой смотрел на нее, чувствуя давным-давно потерянное умиротворение. Наверное, такой она и была, когда еще была человеком. Задорной, веселой, испытывающей сострадание. В ней появилась доброта, а этого он вообще от нее не ожидал. Где же все это в ней скрывалось тогда, когда она только переродилась? Тогда Дайре вызывала оторопь своей злостью и ненавистью ко всему миру. Своей бушующей неудержимой яростью. Она просто горела ими.
Где скрывалось… Точнее сказать, что с ней произошло такое ужасное, что полностью скрыло все ее природные достоинства и вывело на передний план такую пламенную злобу? И как она умудрилась вернуть себе свое изначальное, человеческое состояние?
— Скажи-ка, Дайре, почему тебя не волнует то, что тебя никто не видит? — вдруг спросил Кромешник.
— Никогда не страдала любовью к повышенному вниманию по отношению к своей скромной персоне, — фыркнула она. — То, что люди меня не видят, абсолютно не мешает мне питаться их кошмарами. А ничего другого мне от них не надо. К тому же, я всегда любила одиночество и уединение.
— Ну, что ж… — он вздохнул. — Надеюсь, что не доставил тебе излишних хлопот и дискомфорта. Спасибо тебе за все.
— Подожди… Ты со мной прощаешься? — она была ошеломлена. Раньше он никогда не отпустил бы ее просто так, ей пришлось сбежать от него, чтобы он перестал ее преследовать. Правда и она тогда была совершенно не в себе…
— Я не хотел бы быть навязчивым. Знаю же, как тебе это неприятно, — Кромешник пожал плечами. — Я бы с удовольствием продолжил с тобой общаться, так я не чувствую такого оглушающего одиночества, которое столь приятно тебе. Но не думаю, что стоит испытывать твое терпение. Я все еще помню, какие последствия могут возникнуть, если ты впадешь в раздражение, и не хотел бы ощутить это на себе.
— Ну, за много веков я научилась сдерживать себя, как видишь, — она улыбнулась. — И я вовсе не против твоего общества, Питч. К тому же, ты еще довольно слаб. Думаю, что будет лучше, если я пока побуду с тобой.
— Хочешь за мной поухаживать? — он все-таки не смог удержаться от иронии.
— А то! Никогда еще не доводилось быть сестрой милосердия! — она вздернула бровь. — Довольно необычное состояние. Так что, мне остаться, или ты продолжишь иронизировать?
— Ни в коем случае! — Кромешник и вправду не собирался это делать. Зачем же ему отталкивать от себя единственное существо, которое не против его общества? Остальные-то от него шарахаются и не желают принимать его. Возможно, он и сам в этом был виноват, но они это делали с самого начала — оставили его в стороне, отобрали у него все, что можно. А Дайре — это не самый плохой вариант для общения. Даже наоборот.
— Я буду рад видеть тебя, Дайре, когда бы ты ко мне ни пришла, — сказал он.
— На том и порешим, — кивнула она и подхватила Золотце под брюшко. — Увидимся, Питч!
Он провожал взглядом ее изящную фигурку, взмывшую в небо, до тех пор, пока она не исчезла. Затем со вздохом направился в свою пещеру. К давно надоевшему одиночеству.