Эсмеральда оторвалась от губ мужа. Тот, с трудом переводя дыхание, которое у него сбилось от их поцелуя, зарылся носом в ее волосы, и с сожалением проурчал:

— У меня еще дела во Дворце Правосудия.

— Ничего, — она соскользнула с седла и улыбнулась судье. — Я все равно собиралась навестить Квазимодо. Какой-то он в последнее время унылый. Ты бы поговорил с ним…

— Прелесть моя, я что, похож на человека, который умеет подбадривать? — фыркнул судья. — До сих пор мне казалось, что все происходит ровным счетом наоборот, стоит мне раскрыть рот.

— Ты к себе несправедлив, — Эсмеральда вздохнула. — Хотя бы просто навести его.

Судья потер переносицу. Он очень плохо умеет утешать людей, просто кошмарно! Наводить на них ужас — вот что у него получается предельно хорошо и… ему это нравится! Однако, она права, он не навещал Квазимодо уже несколько дней из-за своей занятости. А это уже никуда не годилось.

— Как только закончу дела — подъеду сюда, — пообещал он, и Эсмеральда, просияв, скользнула в двери собора.

Когда Эсмеральда поднялась на колокольню, там уже были Зефир, Феб, которого притащил за собой Зефир, Джали, в последнее время таскающаяся за этим мальцом хвостиком, и Квазимодо, на плечах у которого и находился неугомонный сын капитана де Шатопера.

— Вот чертенок, — усмехнулся Феб, глядя на своего ребенка. — Он с Квазимодо почти не слезает. Захребетник.

Эсмеральда хихикнула, и Феб перевел взгляд на нее.

— Ну, что, удалось уговорить судью пройти через Арку, когда Ля Фидель зазвонит? — подмигнул ей он.

— Почти! — вид у Эсмеральды был хитрый и довольный. — Осталось совсем немного, чтобы он сдался.

— Я вот не пойму, чего он так сопротивляется? — на лице у капитана было удивление.

— Ты же его знаешь, на праздниках он присутствует исключительно по долгу службы. Он, с куда большим удовольствием, засел бы возле камина и уткнулся в книгу, — улыбнулась Эсмеральда. — Но на этот раз все будет по-другому, я чувствую это. Думаю, что в этом году он все-таки прокричит мое имя. А я прокричу его, — она засветилась от радости.

Квазимодо, слушая это, тихонько вздохнул, взял тряпку и залез под колокольный купол — начищать и без того отполированный до блеска Ля Фидель. Зефир заглянул туда и спросил:

— А чье имя выкрикнешь ты, Квази?

— Ничье, наверное… — уныло пожал плечами звонарь.

— А кто выкрикнет твое имя? — не отставал ребенок.

— Я думаю, никто и никогда, Зефир, — Квазимодо с тоской посмотрел на свое отражение в полированном до зеркального блеска боку колокола.

— Но почему нет? — похоже, мальчик не обращал никакого внимания на то, как выглядит его лучший друг. Эсмеральда могла бы поклясться, что Зефир даже не видит ни горба Квазимодо, ни его искривленного лица, для мальчонки это не имело ровно никакого значения.

Она и Феб переглянулись. Капитан подозвал к себе своего сынишку, а Эсмеральда нырнула под купол Ля Фиделя. Квазимодо стоял, печально понурившись. Она приблизилась к нему со спины и обняла за плечи.

— Квази, — тихо сказала девушка, — для того, чтобы ясно видеть, одних глаз мало. Однажды, поверь, ты встретишь ее, ту самую.

Квазимодо вздохнул.

— Однажды? Нет… Разве что-то может измениться? — он благодарно погладил ее по руке.

Эсмеральда открыла рот, чтобы еще что-то добавить, но в этот момент Зефир издал восторженный вопль, и они вынырнули из-под купола Ля Фиделя, чтобы посмотреть, что там такое.

— Ух ты, надо же, это цирк! — мальчик запрыгал от радости.

Действительно, с колокольни Собора был виден целый караван с цирковыми повозками, едущими через весь Париж, чтобы оповестить о своем прибытии и привлечь публику. Это было чрезвычайно красочное и яркое зрелище: зазывалы, жонглеры, фокусники, паяцы, все это шумело, играло красками и вспыхивало яркими цветами. Но главным зазывалой был хозяин цирка — Саруш. Возле его балагана уже собралась целая куча народу, и он во всю показывал фокусы, наслаждаясь вниманием публики. Мог бы показать и больше, но эта глупая клуша Маделлен куда-то делась. Ну, он ей задаст, когда найдет!

Саруш точно знал, где искать. Когда цирк разбил свои шатры совсем рядом с городом, Саруш пошел туда, где обычно тренировались канатоходцы. Так и есть, эта кукла, как всегда, пыталась делать то, к чему у нее не было ни малейших способностей: балансируя зонтиком, она пыталась пройти по канату.

— Где ты была?! — рявкнул Саруш, и Маделлен, ойкнув, рухнула с каната вниз, больно ударившись коленями. Хорошо еще, что расстояние до земли было не больше метра, и внизу был подостлан ковер, а то разбила бы их в кровь…

— Я просто хочу больше работать в цирке! — умоляюще сказала она, вставая на ноги. Когда он уже позволит Маделлен сделать свой номер?! Она справится, правда, она так тщательно упражняется!

— Твоя задача просто стоять там и быть хорошенькой, — фыркнул Саруш, холодно глядя на нее своими голубыми глазами. Впрочем, его взгляд сильно потеплел, когда Саруш встретился лицом к лицу со своим отражением в огромном зеркале, которое стояло в шатре.

— Привет! — довольно сказал Саруш, любуясь на этого красавчика, который смотрел на него с той стороны зеркальной поверхности.

Маделлен попыталась привлечь к себе внимание.

— Но я хотела бы большего! — жалобно сказала она.

— Так оно и будет, мой маленький эклерчик! — ухмыльнулся Саруш, закончив любоваться на самого себя, и поднял кружевной зонтик, который Маделлен использовала для балансировки, и который она уронила, когда упала. Саруш со злорадным удовольствием смял зонт ногой, совершенно его испортив. — Но ты должна узнать, какой колокол называется Ля Фидель! — он, нахмурившись, посмотрел в ее сторону.

— Но зачем он тебе?! — Маделлен в отчаянии заломила руки.

— Ну, я хочу украсть его, детка! — его пухлый рот разошелся в улыбке от предвкушения. — Я хочу продать его, и на эти деньги ездить по миру и ни в чем себе не отказывать! А ты мне в этом поможешь. Помнишь, что ты должна сделать?

— Очаровать звонаря… — уныло пробормотала Маделлен.

— Правильно! — весело сказал Саруш, но тут же его глаза зло вспыхнули. — И даже не смей мне возражать! Где бы ты была без меня?! Я мог бы сдать тебя властям за воровство!

— Да, я помню… Я все сделаю… — обреченно вздохнула Маделлен. Она посмотрела в ту сторону, где возвышался Собор Парижской Богоматери, еще раз тяжело вздохнула, и поплелась туда. Надо было приниматься за дело, и хотя бы познакомиться с этим звонарем. Дорого же она платит за те жалкие монетки, на которые она хотела купить кусок хлеба…

Судья Фролло, как и обещал, подъехал к собору. Около входа его уже ждала Эсмеральда. Фролло спешился, подозвал к себе одного из стражников, и вручил ему поводья с наказом приглядеть за Снежком. Стражник с опаской уставился на огромного черного жеребца судьи. Тот только фыркнул, поводя крутыми боками, и переступил с ноги на ногу. Судья поднялся по ступеням собора и обнял свою жену за талию.

— Я все-таки не уверен, что у меня получится приободрить моего пасынка, — пробормотал судья. — Но раз ты просишь, я попробую что-нибудь ему сказать.

Но, когда они поднялись на колокольню, там никого не было. Видно, у Квазимодо нашлись другие дела в соборе, вне башни.

— Придется подождать, — дернула плечиком Эсмеральда, и судья жадно уставился на ее золотистое плечо, как и всегда выглядывающее из выреза рубашки, округлое, с нежной бархатистой кожей, такое волнующе аппетитное… Лицо судьи чуть порозовело, а глаза ярко заблестели. Он приблизился к своей жене со спины, и его руки легли ей на талию, нежно поглаживая. Судья плотно прижался к ее телу, слегка потерся об него своими бедрами, а его губы скользнули по коже на ее плече, лаская, вызывая в Эсмеральде ответное томление.

— Клод, — выдохнула девушка, — тебе не кажется, что здесь не место для этого? Мы в церкви!

Но судья уже распалился настолько, что его кровь вскипела и раскаленной лавой потекла по жилам, поэтому Фролло совершенно не слушал ее доводов. Да, он слышал, что она сказала, но в его возбужденном сознании ее слова совершенно не задержались.

— Господь простит… — хрипло прошептал он, сходя с ума от мгновенно возникшей эрекции. — Иди сюда, моя прелесть…

Фролло увлек девушку в какую-то каморку и прижал к стене, впиваясь в ее губы своими, приподнимая ее юбки, чтобы добраться до упругих бедер своей жены, погладить их, сжать в своих ладонях. Она закинула ножку на его талию, и тогда он занялся своей сутаной. Приподнял подол и, немного повозившись, высвободил свою пульсирующую от желания плоть наружу. И тут Эсмеральда вывернулась из его объятий и толкнула мужа спиной к стене.

— Что?.. — он непонимающе посмотрел на нее. И тут Эсмеральда, слегка закусив губу, опустилась перед ним на колени. Судья понял, что она собирается сейчас сделать, и задохнулся от возбуждения. Язычок Эсмеральды коснулся нежной головки его члена. Судья застонал от наслаждения. Она продолжала неторопливо водить языком вокруг головки, нежно касаясь ее, облизывая, лаская, и судья закипел в нетерпении.

— Чего ты хочешь? — простонал он.

— Чтобы ты пошел со мной под Арку, — промурлыкала она, касаясь его плоти губами и чуть втягивая ее в свой ротик.

— Боже, да! Все, что угодно, только перестань уже издеваться! Мммм… — Фролло запрокинул голову и с трудом сглотнул, когда Эсмеральда ритмично задвигала головой, придерживая его за бедра. Ей безумно нравилось то, что она делала, нравилось чувствовать его пульсирующие от прикосновений ее языка вены, и то, какой он был твердый и горячий, нравилось, когда ее муж терял разум, вот как сейчас, постанывал и слегка дрожал от ее ласки. Ее это пьянило и будоражило одновременно. Наконец, его рука легко придержала ее голову, и судья отстранил ее от себя и поднял с колен. Пряди его волос упали ему на лоб, слегка покрытый испариной, он тяжело и прерывисто дышал, в его глазах был огонь.

Раньше, когда-то давно, Эсмеральде показалось бы, что она ощущает запах гари от костров инквизиции, но сейчас она предвкушала другие последствия… Судья мягко развернул ее спиной к себе, поспешно задрал ее юбки, и поставил ножку Эсмеральды на бочонок, который лежал рядом, чтобы ему было удобнее в входить в свою жену. Затем пристроился сзади сам и ворвался в нее одним мощным толчком бедер. Эсмеральда охнула и уперлась в стену руками, а судья продолжал двигаться, вколачиваясь в нее раз за разом. Его рука нырнула в вырез ее рубашки и нетерпеливо сжала грудь девушки, теребя пальцами за сосок. Эсмеральда с хриплым стоном выгнулась от блаженства. Судья вдруг выскользнул из нее, и она выразила протест коротким возмущенным воплем — он явно дразнил ее!

— Шшшш… — теперь уже Эсмеральду вжали спиной в стену. Фролло подхватил девушку за бедра и медленно вошел в нее, томя ее, разжигая еще сильнее. Он задвигался, сначала не спеша, затем — постепенно ускоряясь, пока она не начала кричать в экстазе, но и этот крик судья почти тут же поймал своими губами, не давая ему выйти наружу, жадно сминая ее нежный рот, требовательно проникая языком внутрь, пока сам не дошел до удовлетворения…

— Господи! — выдохнул он Эсмеральде в ухо. — Что же ты так кричишь?!

— А мне до сих пор казалось, что тебе это нравится… — ее смешок вышел слабым от того, что она еще не полностью пришла в себя. По ее телу до сих пор пробегала волна удовольствия.

— До безумия нравится, но только когда мы с тобой дома и в постели… — судья прижался к ней и уткнулся носом в ее макушку. — А если бы нас архидьякон услышал? Он бы нас точно проклял за богохульство и кощунство в церкви…

— То есть о том, что нас мог увидеть Квазимодо, ты не беспокоишься, — Эсмеральда захихикала.

— А Квазимодо деликатно сделал бы вид, что ничего не заметил, — усмехнулся судья.

Они немного помолчали, окончательно приходя в себя.

— Ты слышишь? — вдруг прошептал судья. — Там был женский голос или мне показалось?

Эсмеральда прислушалась.

— Да, действительно, — пробормотала она. — На колокольне женщина… Что она тут делает?

— Пойдем-ка, поглядим, — судья уже почти привел себя в порядок, единственной деталью, выдававшей то, чем они только что занимались, были его волосы, выбивающиеся прядями из всегда такой аккуратной прически. Но, когда они вышли из чулана и вошли в башню, то никого, кроме них и Квазимодо, на колокольне не было. Горбун сидел за столом и мрачно вырезал из дерева очередную фигурку.

— Здравствуй, Квазимодо, — судья, подходя к нему, и звонарь слегка вздрогнул. Сейчас он был воплощением тоски.

— Что с тобой, мой мальчик? Тебя кто-то расстроил? — судья нахмурился. — Я слышал женский голос.

— Все в порядке, хозяин… — звонарь слабо улыбнулся ему. — Одной девушке вдруг захотелось посмотреть на колокола. Она уже ушла… — «Видели бы вы, как она на меня посмотрела…» — он вспомнил ужас на девичьем лице, когда она (Маделлен, так ее зовут!) сдернула со стропил одну из огромных рогож, чтобы предзакатное солнце осветило звонаря. Увидела его и тут же испугалась, кто бы сомневался. Квазимодо уже закончил фигурку и поставил ее на стол. Тонкий изящный стан, короткие пышные светлые волосы, зеленое платье…

Судья задумчиво посмотрел на деревянную Маделлен. Эта девушка добровольно пришла к его приемышу, разговаривала с ним и, судя по всему, мальчишка потерял из-за нее покой так же, как он, судья, в свое время потерял покой из-за Эсмеральды. Не к добру это. Совсем не к добру. В бескорыстную любовь этой девчонки к общению подозрительный судья не поверил ни на секунду. Ей наверняка что-то было надо от его приемного сына, вот только что? Но Эсмеральда уже уводила его вниз, не давая этим мыслям развиться в полноценную картину.

Квазимодо страдал. И вот вечно так. Пока они, девушки, его не видят, они общаются с ним совершенно спокойно, им весело и все такое… Но, как только они видят его убогую, отвратительную внешность, так убегают чуть ли не с воплями. Хотя, Маделлен не завопила, просто очень поспешно удалилась, и то хлеб. Чудесная девушка. С воображением, с чувством юмора, умная. И она такая красивая… Звонарь вздохнул. Может все-таки стоит хотя бы попытаться привлечь ее внимание? По чему люди обычно встречают других людей? Правильно, по одежке… Где-то у него была подходящая одежда…

Эсмеральда все-таки уговорила судью сопроводить ее к цирковым балаганам. Этот цирк был уж очень грандиозным, она таких еще не видела и теперь весьма этим интересовалась, ею овладело любопытство. «Она сейчас себя ведет, как маленькая девочка», — нежно усмехнулся про себя судья, с любовью глядя на Эсмеральду. Они уже стояли возле городских ворот, когда к ним присоединился капитан Феб с женой и сыном, которые тоже шли в цирк. И уж никто из присутствующих не ожидал, что Квазимодо вдруг выкинет такой фокус. Звонарь, разряженный в пух и прах, как последний щеголь, бодро прихрамывая, шагал по улице. Судья от его облика потерял самообладание почти так же, как шесть лет назад, когда он в первый раз увидел Эсмеральду. Его глаза широко распахнулись, а челюсть отвисла. Все остальные были шокированы не меньше судьи. Горбун, тем временем, подошел к ним и уточнил:

— Ну, как я выгляжу?!

Судья уже набрал в грудь воздуха, чтобы сказать об этом все, что он думал («Какого черта ты вырядился как шут гороховый и выставляешь себя на посмешище?!»), как его жестоко ущипнули за ягодицу. Эсмеральда весьма энергично подавала ему знак молчать, не говорить ни единого слова, а то он потом сильно пожалеет, и судья даже знал, как именно. Фролло взял себя в руки, и его лицо опять приняло обычное для него выражение — высокомерное и надменное. Он милостиво улыбнулся и кивнул своему пасынку, впрочем, для судьи такое поведение было обычным, так что никто на это не обратил внимания. А Эсмеральда, Феб и Флер одновременно тараторили:

— Отлично, Квази! –сияла Эсмеральда.

— Ты выглядишь великолепно! — вторила ей Флер.

— Это у тебя такая смена образа! — это было все, что смог выдавить из себя капитан.

А Зефир прыгал вокруг Квазимодо и упрашивал покатать его. Воодушевленный горбун посадил мальчика к себе на шею, и небольшая процессия двинулась к цирковым балаганам.