Бильбо сидел наверху дважды разрушенных ворот Эребора и смотрел в черное ночное небо. Заволоченные слабым туманом звезды проглядывали малюсенькими искорками с широкого полотна небосклона, но иногда некоторым из них случалось попасть в «ловушку» из дымных колечек, которые попеременно выпускал старый волшебник, примостившийся тут же.
— Я волнуюсь за Торина, Гендальф. Уже два дня прошло, — хоббит беззвучно шмыгнул носом и украдкой глянул на волшебника, даже не шелохнувшегося от этих слов.
— Да, — Гендальф Серый снова затянулся трубкой и выпустил очередное кольцо сизого дыма. Оно тут же смешалось с вырвавшимся изо рта паром и быстро растаяло в морозном воздухе.
— Да, и все? — ожидался явно другой ответ.
— Торин Дубощит сейчас на волоске от смерти, и лишь счастливое провидение поможет ему встать на ноги.
Бильбо отвернулся, тут же погрузившись в пучину своих тревог, после чего снова произнес:
— Кстати, о ногах… Фили очнулся, но Оин опасается, что парень не сможет ходить. Из-за того падения его позвоночник был поврежден, так что…
— При неудачном исходе мы рискуем потерять сразу трех претендентов на трон. Не вовремя это. Особенно сейчас, когда наши союзники еще так слабы, а мы практически беспомощны.
— Неудачном исходе? — мистер Бэггинс буквально опешил от такой бессердечности, но сдержался, понимая, что, к несчастью, Гендальф прав. — А Кили?
— Этот малец тоже заставляет волноваться, ибо он до сих пор не пришел в себя.
— Эльфы сделали все возможное, да и Оин не спит сутками, — хоббит нервно вытянул вперед ноги, опираясь ладонями в колени, что в последнее время помогало ему справляться с нараставшей тревогой. Это мучительное ожидание буквально сводило с ума! Как же тяжело волноваться за жизнь друга, не имея возможности помочь! А за троих друзей — втройне!
Вдруг из глубины каменных залов донеслось многократно усиленное гулкое эхо частых шагов. Спустя какое-то время появился и их источник.
— Там… это… — пытаясь отдышаться, бормотал Бофур, — Кили очнулся!
Когда встревоженные Бильбо с Гендальфом попали в комнату больного, там уже были другие гномы, лекарь, сидевший на краю кровати, и сам больной. Слабо обведя не сфокусированным взглядом товарищей, Кили несколько раз открыл-закрыл глаза, с трудом поднимая тяжелые веки. Наследник Дурина совсем не по-королевски застонал от одной лишь попытки привстать в постели, после чего обессиленно откинулся обратно на подушки и вновь потерял сознание.
— Он еще совсем слаб, — тревожно покачал головой Балин. — Едва выжил. Неудивительно, что…
— Гуляет… среди звезд… — тихий стон раненого Кили оборвал речь старого гнома, после чего все с удивлением прислушались.
— Что он там бормочет? — Гендальф подошел почти вплотную к кровати и, затянувшись новой порцией табачка, склонился над Кили.
— Далеко… в другом мире…
— В другом мире? Что это значит? — остальные гномы также недоумевали, не понимая смысла странных слов товарища.
— Он бредит. Ладно, сообщите мне, если еще будут новости, — Гендальф тяжело вздохнул и, не оглядываясь, широкими шагами вышел из комнаты.
На следующий день окончательно пришел в себя Фили и даже на вопрос, как себя чувствует, сумел едва улыбнуться. А еще через день Кили снова напомнил о себе.
Гендальф тяжело ступал в сторону покоев Торина, намереваясь узнать о его состоянии, когда поравнялся с приоткрытой дверью комнаты Кили. Из глубины помещения раздавались негромкие голоса, среди которых слабо звучал еще хрипловатый голос больного.
— Где я? — с трудом ворочая языком, проговорил Кили. Левая рука не слушалась, а в груди нестерпимо ныло.
— В Эреборе, сынок. Где же еще тебе быть? — Балин добродушно смотрел на Кили, чувствуя, как еще один тяжелый камень падает с души.
— Но ведь… битва…
— Битва закончилась, Кили, — в этот момент в комнату вошел Гендальф и сверху-вниз взглянул на молодого гнома. — Все хорошо. Все позади.
— А Торин?.. Двалин? И… Фили… Что с Фили?! — страшные воспоминания одно за другим всплывали в памяти Кили, обрушиваясь громом на голову и разверзаясь пропастью под ногами.
— Двалин жив, Фили недавно пришел в себя. А Торин…
— Что Торин?.. — на еще бледном лице проступило выражение тяжелого предчувствия, отчего Кили неосознанно подался вперед, даже позабыв про боль в груди.
— Он жив, но жизнь эта пока еще под угрозой, — Гендальф нехотя отвернулся, не желая больше читать сильнейшие эмоции в чужих глазах, и отошел к небольшому столику, приютившемуся у дальней стены.
За время долгого запустения Одинокой горы, пока ей безраздельно правил дракон, многая мебель пришла в негодность. Везде лежал толстый слой пыли, большая часть утвари превратилась в ветошь. Однако не все имущество Эребора постигла подобная участь, и теперь волшебник небрежно стирал пыль с обложки одной из книг, покоившейся на столе невесть сколько лет. Кто знает — может быть, в ней найдется источник новой мудрости, неизвестной доселе? Однако изучение древних фолиантов могло и подождать — обстановка требовала иного.
Только что пришедший в себя и уже осознавший тревожную правду, Кили тяжело откинулся на спину, скривившись от очередного приступа боли. Вдруг, точно яркой вспышкой, память буквально взорвалась ворвавшимся в нее воспоминанием. Самым последним и таким важным.
— Тауриэль! Где она?! Она жива? Вернулась домой? — молодой гном отчаянно пожирал глазами товарищей, которые, к сожалению, мало что могли ему ответить.
— Успокойся, успокойся, сынок… — Балин попытался утихомирить резко взволновавшегося больного.
— Тауриэль? Эльфийское имя, — задумчиво протянул Гендальф, медленно оборачиваясь. — Уж не та ли это…
В этот момент Кили словно заметался в постели, ища глазами хоть что-то, что смогло бы облегчить эту мучительную неизвестность. Бегающий взгляд зацепился за лежавшую на тумбе стопку одежды. Еще не до конца отдавая себе отчет в том, что собирается делать, но понимая, что действовать нужно, гном потянулся к одежде, но не рассчитал силы, напрочь позабыв о том, что тело только-только начало восстанавливаться после серьезной раны. Онемевшая левая рука лишь задела ворох ткани, скинув на пол лежавшие наверху перчатки и тунику. Раздался звонкий стук. Уже скривившийся от нестерпимой боли в груди Кили тут же замер, прислушиваясь. Еле-еле перегнувшись через край кровати, он посмотрел вниз. В слабом свете свечей на каменном полу поблескивал овальный кусочек лабрадорита. Сине-зеленые полупрозрачные прожилки минерала играли на свету, а маленькие блики бегали в контурах вырезанных букв. Рунный камень…
— Откуда он здесь?.. — Кили быстро переводил напряженный взгляд с одного старика на другого. — Почему он здесь? Он должен быть у нее!
— О чем ты говоришь, Кили? — спросил Балин, уперев руки в бока и покачивая седой головой. Пожилой гном совершено не понимал, о чем сейчас говорил его молодой товарищ. О чем идет речь? Кто такая «она»?
— Рунный камень, — Кили тряхнул черными волосами, указывая на свою находку. — Как он попал в мои вещи? Я же его отдал…
— Не горячись, сынок. Все, что лежит в этой стопке одежды, было с тобой, когда мы нашли тебя на Вороньей Высоте.
— Нашли меня? — тут только сын Дурина вспомнил. Вспомнил ее, подавившуюся собственным криком, вспомнил кол… точно в сердце. Значит, она была уверена в его смерти, потому и вернула талисман. В знак несдержанного обещания… Но жива ли она сама?..
Невыносимый страх холодной, липкой паутиной все плотнее и теснее опутывал тело и разум. Мысли, одна страшнее другой, путались, мешали, томили. Еще воспаленный после ранения рассудок отказывался соображать здраво, а в едва уцелевшем сердце стучал лишь один вопрос — жива ли?
— Да, когда мы с Нори отыскали тебя, ты был без сознания, почти что при смерти. Там еще была какая-то эльфийка, — произнес Балин. — Да, теперь я вспомнил.
Неожиданное сообщение тут же заставило подскочить молодого гнома в надежде на продолжение.
— Так она жива?! С ней все в порядке?
Внимательно слушавший этот диалог Гендальф решил наконец напомнить о себе. Обернувшись так резко, что оба гнома даже вздрогнули, он угрюмо посмотрел на больного.
— Я бы не был так уверен на твоем месте.
— Что… Что ты хочешь сказать?.. — дыхание перехватило, а в груди Кили что-то екнуло.
— Только то, что сказал.
— Что это значит?!
— Это значит, господин гном, что ты многого не знаешь, — волшебник медленно перевел взгляд с замершего в напряжении Кили на пляшущий огонек свечи, вспоминая при этом потухший взор рыжей эльфийки — а в том, что речь шла именно о ней, он почти не сомневался. И еще он вспомнил ее пустые, лишенные жизни движения, когда она медленно направилась в сторону все еще неоконченной битвы. — Многого, очень многого не знаешь.