А время неумолимо шло, и пока обессилевший организм Кили только восстанавливал силы, Тауриэль коротала дни в Имладрисе, желая скорее покинуть Средиземье и боясь этого одновременно. Порой она просыпалась ночами оттого, что снова и снова во сне пыталась дотянуться до любимого, помешать неизбежному. Каждый такой раз Тауриэль с ужасом раскрывала глаза, тут же устремляя взор в пустой темный потолок и чувствуя, как по щекам текут горячие слезы.

Но молодой наследник Дурина не знал, что песочные часы уже начали свой бег, и потому нехотя соглашался на уговоры друзей отложить свои поиски хотя бы до тех пор, пока не сможет уверенно стоять на ногах. В такие моменты он замолкал, отворачивался на другой бок, поворачиваясь спиной ко всему миру, и долго так лежал, уткнувшись взглядом в стену. А дни шли. Но в одно прекрасное утро Кили пресытился валяться больным, и, превозмогая головокружение, слабость в ногах и все еще сильную боль в груди, он встал с кровати. Несколько шагов, и он снова потерял устойчивость, рухнув на твердый пол, но отступаться упрямый гном был не намерен. Огорчало лишь то, что левая рука пока не хотела работать и лишь висела беспомощной плетью, к тому же с каждым неосторожным движением еще не зажившая рана тут же напоминала о себе новыми вспышками боли. Поэтому Кили пришлось на время подвязать руку, чтобы хотя бы ходить можно было без новых травм.

Пока что Кили передвигался очень медленно, совсем недолго и с помощью палки, но это не останавливало его, ведь Гендальф тогда отказался пояснять свои слова касательно Тауриэль. От этого сильная тревога каленым железом жгла душу гнома, пока он был вынужден сидеть в каменной крепости, ставшей для него сродни тюрьме. Несколько раз он наведался к своему брату. Фили был особенно счастлив увидеть своего младшего братишку в том или ином здравии, при этом он усиленно улыбался, стараясь не обнажать собственных страхов. Парень знал, что мог остаться калекой… Каждый такой раз Кили незаметно стискивал зубы, глядя в добрые голубые глаза и не отваживаясь предложить Фили высказаться.

О судьбе же Торина можно было судить лишь поверхностно. Иногда Король-под-Горой приходил в себя, но быстро проваливался в новое забытье, заставляя своих друзей снова и снова сжимать за него кулаки, возносить молитвы Махалу и надеяться, только надеяться. Но, как известно, мысли имеют свою силу, а боги не глухи к мольбам, и однажды произошло то, чего все так долго ждали. Торин Дубощит сумел побороть болезнь. Напряженная, каждодневная битва со смертью окончилась, и теперь можно было вздохнуть спокойно — внук Трора пошел на поправку. Эта радостная новость вселила новую надежду в душу Кили. Ему хватило четырех дней, чтобы суметь передвигаться без помощи палки, и, как только одолел переход длиной в два парадных зала, он немедля все для себя решил.

— Что ты делаешь? — послышался за спиной голос Двалина, когда Кили в неравном бою пытался справиться с кожаным пальто.

Рука все еще не работала как следует, а попытки ее использовать приводили к растревоживанию едва затянувшейся раны. Приходилось все делать только одной рукой, отчего обычный процесс одевания превратился в настоящую пытку.

— Привожу себя в боевую готовность! — задиристо ответил Кили.

— Боевую? — Двалин сложил подбоченился и скептически посмотрел на свисавший пустой рукав. — С кем биться собрался?

— Не с кем, а за что, — прошептал Кили и уже громче ответил: — Да остались у меня кое-какие незавершенные дела, пока я тут подушки продавливал!

Взгляд могучего гнома выражал явное недоверие, и Кили перестал шутить, вновь возвращаясь к надеванию амуниции.

— Ты хочешь покинуть Эребор? Ты еще слишком слаб. Чуть не отдал концы там, на Вороньей Высоте, так теперь решил завершить начатое?

— Вот именно! — напускной задор тут же слетел с лица юноши, стоило лишь затронуть больную тему. — Из-за того, что я тогда чуть не отдал концы, теперь может произойти непоправимое! Или уже произошло…

— О чем ты?

— Наш Кили, кажется, решил прогуляться? — в дверном проеме в полный свой рост стоял Гендальф, внимательно глядя на двоих горных жителей. — Что ж, это полезно — свежий воздух порой так бодрит!

Оба гнома непонимающе уставились на волшебника — и что за очередные туманные намеки? В конце концов, у него часто не поймешь, какие цели он преследует и какими мотивами руководствуется.

— Мне нужно в Лихолесье, — наконец буркнул Кили, с трудом закидывая за спину лук с колчаном.

— Куда?! Совсем спятил? Соскучился по Трандуиловским темницам? — Двалин двинулся было к товарищу, намереваясь остановить его от очередной глупости, но Гендальф, как всегда, вмешался в самый острый момент.

— Думаю, ничего страшного в том нет, если мы с Кили наведаемся в гости к лесным эльфам, не так ли?

Кили удивленно взглянул на Гендальфа, но выяснять не стал: в конце концов, чужие поступки его сейчас волновали мало. Неведение мучило настоящей пыткой, и единственными, кто могли развеять треволнения молодого гнома, были двое: сама Тауриэль и ее владыка — король Трандуил.

Итак, не спросив позволения у Торина и лишь скупо попрощавшись с братом, Кили, неожиданно сопровождаемый Гендальфом, оседлал пони и направился в сторону Сумеречного леса, надеясь там получить ответы на все вопросы, и вот уже к исходу третьего дня оба путника стояли перед троном королевского потомка синдар.

— Что привело тебя в мое королевство, маг-горевестник? — Трандуил неспешно переводил взгляд с одного гостя на другого.

— Ну зачем же так официально? Вот, решил убедиться, что с тобой все в полном порядке после той славной битвы.

— Славной битвы?..

— Где она? — нисколько не боясь перебивать короля, да еще и весьма надменного короля-тирана, Кили шагнул вперед.

— Она?

— Где она? Где Тауриэль?

Повисло молчание, в необъятных просторах зала отдавшаяся вмиг зазвеневшей тишиной. Немые вопросы буквально взлетали к куполу, а такие же немые ответы медленно оседали на землю.

— Вот что тебя интересует, гном, — Трандуил, казалось, медлил, нарочно оттягивая момент истины. С одной стороны, следовало просто наказать этого юнца за столь непочтительное отношение, а с другой…

Это ведь был не простой гном. Ничем не выделявшийся среди других, он все же заставил владыку Лихолесья по-новому посмотреть на некоторые вещи, ранее казавшиеся непреложной истиной. Настоящая любовь между эльфом и гномом — очередная чушь в этом отжившем свое мире. Но после того, что он, Трандуил, видел на той скованной льдом высоте… Многие прежние убеждения теперь казались зыбкими и непрочными, и это злило, раздражало, но не придавало им утерянной твердости.

— Зачем тебе это знать?

— Зачем? — Кили опешил, но тут же с большим напором воскликнул: — Потому что я должен знать, что она жива! Что с ней все в порядке!

— Она жива, — после недолгого молчания ответил эльф.

От этих слов тугой узел, скручивавший все внутри столько времени, разом ослаб. Тяжелая ноша предчувствия тут же сорвалась с плеч, и уже можно было вдохнуть полной грудью, не опасаясь, как прежде, чужого неправильно понятого взгляда, случайной фразы, неудачного намека. Однако за облегчением всегда следует новое сомнение, и вот уже оно дало о себе знать.

— Но если с ней все в порядке… тогда где она сама?

— Зачем тебе это знать, гном? — снова повторил свой вопрос Трандуил, изучая лицо паренька.

— Как зачем?.. Потому что я хочу быть уверен…

— Даю тебе мое слово, а теперь ступайте, — правитель Лихолесья прикрыл глаза, давая понять, что разговор закончен, но Кили был другого мнения. Выступив вперед, он что есть силы сжал кулак здоровой руки и, чтобы быть услышанным, воскликнул:

— Что это значит?! Почему я не могу увидеть ее, если она действительно жива?! Ты лжешь! Где она? Отвечай!

Настолько страстные слова юноши не смогли оставить равнодушным даже такое внешне холодное создание, как Трандуил, и даже молчавший все это время Гендальф заметно напрягся, предчувствуя последствия подобного обращения к королю. Но он заблуждался — Трандуил даже не дернулся. Сощурив веки, тот пристально смотрел на молодого гнома перед собой, в пылу решительности забывшего о запретах, правилах и даже собственной безопасности. Такая смелость могла стоить Кили головы, но могла и преодолеть все препятствия. И вот последнее из них только что было сломлено.

— Она жива, — эльф нахмурил брови. Теперь он стал более чем серьезен. — Но скоро покинет Средиземье.

— Покинет? Что это значит?

Еще несколько дней назад так тяжело обретаемая опора под ногами минуту назад заметно окрепла — теперь же, разрушенная на маленькие осколки, она стала быстро уходить из-под ног.

— Это значит, Кили, что она уплывет в Бессмертные Земли Валинора, откуда обычно эльфы не возвращаются, — Гендальф тяжело вздохнул, глядя, как напряженные мышцы на молодом лице разглаживаются, взор затуманивается, а рука безвольно повисает вдоль тела, напомнившего теперь просто куклу, чьей-то дурной волей враз лишенную жизни.

— Но почему?.. Я не понимаю…

— Оставь ее. Ты лишь ее погубишь, — спокойно произнес Трандуил.

Хоть Тауриэль и была изгнана по его же приказу, он не мог относиться к ней враждебно после стольких лет благоволения. И особенно после того самоотверженного выбора и сильных чувств. Но какими бы сильными эти чувства ни были, они принесут лишь боль. Любовь вообще идет рука об руку с болью, а этого горького напитка Тауриэль уже испила вдоволь.

— Забудь ее и уходи.

— Но я люблю ее! — сжатый кулак со всей силы врезался в гномью грудь, а крик громким эхом пронесся под сводами дворца. Пронесся, отражаясь от деревянных сводов, резонируя в листве, забиваясь в каждый уголок чертогов и ударяя в самое сердце тех, в ком еще бился живой огонь.

— Такая любовь, — Трандуил уперся ладонями в плетеные подлокотники трона, — только погубит вас обоих! К тому же тебе уже ее не остановить.

— Это мы еще посмотрим! — сверкнув черными глазами, Кили развернулся и тяжелой походкой двинулся прочь.

Высокий для гнома, но не превосходящий ростом любого из бессмертных, этот юноша сейчас выглядел куда более решительно и мужественно, чем многим эльфам когда-либо посчастливится. Гулкие шаги и колышущийся пустой рукав пальто… Один, но готовый на все.

Беспокоиться о том, что наследник Дурина и понятия не имеет, откуда дети Эру Илуватара отправляются в западные Бессмертные Земли, не стоило, ибо Гендальф решил не бросать в одиночестве своего спутника. Могло бы показаться странным, что волшебника вдруг так заинтересовал младший племянник Короля-под-Горой, которому еще и ста лет не было, но Гендальф обладал удивительной интуицией и, что называется, даром предвидения. Неосознанно он догадывался, что чувства, пылающие в неугомонной груди молодого гнома, могут когда-нибудь отозваться чем-то новым и неконтролируемым, а вкупе с тем, что он прочел в душе той рыжей эльфийки, они грозили наделать много бед или пошатнуть основы устоявшегося порядка. И то и другое предвещало неизвестные опасности и непредсказуемые последствия. Но в то же самое время это было что-то новое для этого мира, и губить его на корню — слишком большая роскошь для простого волшебника, призванного лишь приглядывать за Средиземьем. Вот Гендальф и не сменил привычного своего поведения — остался приглядывать и наблюдать. А меж тем неожиданно ставшее скупым время теперь бежало вперед — а на пути еще простиралось Лихолесье, серьезной преградой возвышались Мглистые горы и, защищенный магией, скрывался от чужих глаз Ривенделл.