Электронные часы, лежащие в густом ворсе светлого и запылённого ковра, у изголовья кровати, начинают отсчёт пятого часа утра; вокруг нет ни столиков, ни тумбочек, ни чего-либо подобного; комната квадратная, с однотонными бордовыми стенами и грязно-белым потолком — Мэг не раз предлагает помощь в его покраске.

Двуспальная кровать расположена в самом центре, на одинаковом расстоянии от всех стен, находится точно посередине между двух таких же геометрически правильных окон. Утренний свет оседает на поверхности небрежно накинутого тёплого пледа с фиолетового-розовым узором.

Райк чистит зубы у зеркала в коридоре: в душевой зеркала не имеется; красно-зелёная клетчатая пижама подвёрнута на руках и ногах по локти и колени. Волосы собраны чрезмерно неаккуратно, лишь бы не мешались; одна прядь настойчиво лезет в рот, что Райк приходится зажать щётку зубами, чтобы убрать. Рука застывает, когда взгляд падает на сами волосы: корни заметно отросли и, наверное, нуждаются в покраске. Девушка впускает пятерню в свои волосы и зачёсывает их назад. В отражении это выглядит более-менее — этого Райк вполне хватает, чтобы просто забить.

Прохладная волна находит откуда-то слева, а ощущения до боли знакомые. Синеватое свечение касается глаз даже сквозь стены. Райк думает: обуваться ли уже сейчас или для начала убедиться, что интуиция её не подводит?

На самом деле интуиция её никогда и не подводила.

Из окна третьего этажа действительно на неё «смотрит» светящийся шар, ставший уже чем-то вроде старого друга или хорошего приятеля. Почему появление каждого из них она ощущает — Райк не знает, но это, если честно, никак её и не волнует: зато другие не могут так же.

Мимо зеркала она проходит намеренно цепляясь взором за свою расцарапанную щеку. Роется в вещах. Спускается как и была — расстёгнутой снизу пижаме. Прохладный воздух вызывает мурашки, а от шара свет исходит потоками, частично раскашивая окружающее его пространство. Вокруг никого нет — все, определённо, спят, но что-то пугающее скребётся по венам, заставляя нервно оборачиваться, что у Райк пересыхает во рту.

По привычке — она стреляет, сразу подставляет часы: движения наученные и выполненные с математической точностью. Страх уходит на второй план.

По привычке — вспышка и от шара не остаётся и следа.

Райк разворачивается, собираясь уходить — мальчик, лет пяти–шести, словно выжидающе смотрит на неё, сильнее прижимая плюшевого зайца к груди.

— Ты чего вылупился?.. — голос дрожит: дети сами по себе кажутся ей существами жуткими, но этот появился буквально из неоткуда да ещё и глядит не отрываясь. — Где твои родители? Вали к ним, мелочь.

Райк отмахивается и направляется домой. Ощущение опасности скребётся о её спину.

***

Светлые джинсы обтягивают худые ноги Мэг, что Райк невольно заглядывается, закидывая в рот очередной кусок недостаточно сладкого яблочного пирога. То, что у Мэг красивые ноги, никто никогда и не отрицал. Более того, не отрицала и сама Мэг, принимая комплименты от других людей с какой-то особой гордостью.

— Впервые ты сама позвала меня — есть какая-то причина?

Мэг стоит спиной, аккуратно размешивая в кружке растворимый кофе, на миг застывает, оглядывается в поиске, кажется, второй кружки — уже для себя. Вместо ответа на вопрос спрашивает:

— Хочешь ещё пирога? — и ставит кофе перед самым носом. Райк усмехается, но принимает, подперев рукой щёку, на которую аккуратно приклеен пластырь. — Откуда царапина?

Райк медленно ковыряется вилкой в яблочной начинке, подняв глаза на свою подругу:

— Да так, случайно поцарапалась. Ничего страшного.

— Ты же обработала?

— Ага.

Мэг кривится, в безразличном тоне получив доказательство противоположного. Но Райк, как показывает время, просто неисправима.

Кофе сладкий, что Мэг хмурится, размышляет и будто умышленно выдерживает паузу, чтобы о чём-то сказать, но вместо задуманного интересуется:

— Как там твои «коллеги»? Нет информации?

Райк оживляется, вновь натянув на лицо свою привычную ухмылку; беспокойство пытается затолкать куда-то глубоко, куда своим взглядом не сможет добраться её подруга.

— София Фальконе, двадцать три года, сучка другого, Гиббса — и они мутят, как я и говорила. Она, кажется, ёбнутая: полезла в центр взрыва и, похоже, оглохла на одно ухо. Всё ради своего возлюбленного. Гиббс строит из себя сильнейшего, но весь бой простоял в сторонке, — девушка разводит руками, явно злорадствуя, — и голос такой, словно курит уже лет двадцать. Третьего они с собой не взяли. Не знаю, кто он, но он должен быть посмиреннее Гиббса, определённо. И надеюсь, поумнее.

Она делает глоток, уставившись куда-то в пустоту. Ухмылка с лица мгновенно стирается, а взгляд кажется затуманенным, рука аккуратно прижимает края пластыря к коже, а те непослушно отстают вновь.

— Ещё похоже, что их силы различаются: София не могла прикончить его одна, но тогда почему её парень не помог? Они не знали, помогу ли я, и не могли на меня рассчитывать. Она назвала эту силу своими «лезвиями» и сказала, что их разрушительная способность ослабевает с расстоянием. Они все должны выпускать энергию, чтобы уничтожать этих хреновых существ… Её сила не задевала ничто в округе, кроме цели. А Гиббс сказал, что он может уничтожить всё вокруг, имея в виду даже здания. И у Софии энергия выглядела необычной: красноватой, и вокруг неё вращалось множество светящихся колец, которые оставляли следы на чём-то, как реальные лезвия. Я смогла её поглотить, но поменялись свойства. Мне кажется, что энергия не может быть такой сложной по строению, если допустить, что она такая у всех. Да и в тот день, когда я их встретила, они могли, но, похоже, только вдвоём, поддерживать нестабильный тип в достаточно стабильном состоянии. И они говорили о третьем, что он вроде бы может делать то же самое, но в одиночку… Он должен быть силён, либо это просто то, на чём он специализируется.

— Думаешь, сила зависит от личности?

— Не исключаю.

— Если это так, то почему твоя сила не может быть разновидностью? У тебя тоже есть свои «особенности».

Райк усмехается:

— Я всё ещё отличаюсь от них слишком сильно.

Тишина наступает давящая, что Мэг ощущает себя замкнутой в маленькой клетке: надо поддерживать разговор, но кроме самой сути, в голову ничего не лезет. Тема работы выжата, а намёки делать как-то не хочется и остаётся лишь надеяться на проницательность Райк и её разговорчивость.

— Если Скавински ещё что-то узнает, думаю, он мне скажет, а пока буду выполнять обычную работу полицейского. Кстати, насчёт работы… — Мэг резко отворачивается, снова пытаясь размешать уже растворившийся в кофе сахар. — Ты не планируешь возвращаться?

 — Райк, мы же говорили: я не вернусь, — она аккуратно присаживается на столешницу, спрятав ладони между бёдер. — Мне и дома хорошо.

— Ага, потому ты и позвала меня к себе домой, а до этого не хотела даже впускать в квартиру, — губы расстягиваются в довольной ухмылке; Райк знает, что она права: Мэг скучает дома одна, без мужа, имея недостаточно близких друзей и желания контактировать с кем-то малознакомым. — У тебя хоть сердце в банке кого-то из «пациентов» с работы осталось?

— Нет, конечно, это же противозаконно.

— Мёртвым уже плевать, но их родственники хотят сохранить их тела целыми, хотя о какой цельности может идти речь, если через несколько дней они начнут разлагаться? — лицо Райк снова меняет эмоцию: самодовольство на угрюмость и задумчивость.

— В каком-то смысле я их понимаю: прощаясь с близким человеком, хотелось бы видеть его в привычном состоянии, но будто спящим, и знать, что его тело «в комплекте». Думаю, всё дело в этом. И в религии. Некоторые тела запрещают вскрывать, — ненадолго она затихает, чтобы сделать глоток. — Если кто-то захочет воскреснуть, то ему нужно тело, так ведь? — Мэг произносит это с совершенно невозмутимым видом.

— Никто не воскреснет, если он уже мёртв. Все умирают, и это путь всегда в один конец.

Кусок пирога оказывается доеденным, а тарелка — оставленной в сторону; кофе в руках Мэг хочет расплескаться, подёргиваясь, но задерживается тостыми стеклянными стенками и по ним же стекает обратно. Её голос рассеивается по кухне:

— Смерть придаёт жизни смысл. Если люди будут бояться, что их существование может оборваться внезапно и навечно, то большая часть хотя бы попытается жить ради чего-то, что-то делать, творить, хотя бы пытаться дышать. Тогда для них, для нас, после конца не будет ни пустоты, ни чего-то другого, потому что мозг умер, и нечему размышлять о том, что происходит. Но если есть жизнь после смерти, то это обесценит саму жизнь. Она будет восприниматься как одна из остановок на кольцевой. И если жизнь после продолжится, то зачем жить, терпеть эту. Если мы рождены, чтобы умереть, и умираем, чтобы жить, то в чём тогда смысл? *. Тогда нет разницы, умрёшь ты рано или поздно, самостоятельно или нет. Никто не знает правды, но пока пусть жизнь будет конечна.

Райк зажёвывает губу и пытается улыбнуться, пока Мэг сосредоточенно смотрит в окно.

— Надо тебе развеяться. Фильмец посмотреть, прогуляться. Даже могу предложить составить тебе компанию, если хочешь.

Пальцы сильно впиваются в столешницу, Мэг скрещивает ноги, вытягиваясь:

— Тогда в пятницу?

Райк нервно смеётся, перемещая ладонь с щеки на лоб; пластырь частично отклеивается от натяжения кожи.

***

— Какой же хреновый фильм, — Райк прижимает почти полное ведёрко попкорна к груди, после помещает в него лицо, зубами стараясь поймать одно сильно крупное, лопнувшее зерно.

Мэг попивает газировку, с улыбкой уставившись на свою подругу, и саркастично произносит:

— Зачем нужна защита при вскрытии трупа? Подумаешь, кровь попадёт на слизистые, это же главный герой: ему ничего не грозит!

— И он одной сломанной рукой может удержать свою жену от падения в пропасть! — Райк хохочет, аккуратно похлопывая в ладоши, но не переставая придерживать ведро. Кожа её в соли — везёт, что не в карамели; подруга быстро расправилась со сладким попкорном и долго — отмывала от сахара руки.

— С другой стороны, главный герой должен быть в кадре всегда и его не сможет взять инфекция, потому что тогда никто не спасёт мир, — Мэг закатывает глаза, хихикает и снова делает небольшой глоток. — Для истинного героя даже смерть не помеха. А сепсис — и подавно! Не думаю, что сценаристы позволили бы себе вывести его из сюжета, чтобы он вылечил, скажем, сепсис. Герой должен безрассудно спасать мир превозмогая любые болезни!

Райк ухмыляется, по привычке прижимает пластырь, случайно акцентируя на нём внимание своей подруги:

— Щека так и не зажила?

Пальцы надавливают сильнее, взгляд немигающий, а уголки губ дёргаются, показывая мимолётную полуулыбку:

— Жду, пока след полностью исчезнет. — В парке, чуть вдалеке, над деревьями виднеется колесо обозрения. Взгляд Мэг устремляется точно на него: серебристое, ровно выкрашенное и с голубыми кабинками — из-за стекла и неба. Райк активнее набирает большее количество воздушной кукурузы и закидывает себе в рот: — Можно прокатиться.

Стекло кабинок вблизи кажется менее чистым, на свету разводы становятся чрезмерно заметными, и Райк безуспешно пытается соскрести их изнутри. Мэг прилипает к стеклу, стоит лишь колесу начать движение вверх: люди скапливаются чуть ли не под ногами, дети указывают пальцами на людей, выглядывающих из окошек. И ей кажется это, скорее, жутким, нежели интересным для созерцания. Но постепенно кабинка набирает высоту: верхушки деревьев остаются внизу; Райк отчего хмурится, и руки её сжимаются в кулаки.

— Что-то не так, — она начинает быстро ощупывать все поверхности, в поиске, возможно, бреши или трещины. Выглядит это так, словно ей не хватает воздуха.

— У тебя не было клаустрофобии, Райк…

Райк проверяет наличие оружия, потом осматривается, всё же надеясь найти какой-то выход, глаза её прикованы к потолку. Холод пробегает по коже, исходя откуда-то снизу. Хочется туда взглянуть.

Вмиг кабина застывает. Свет озаряет всё в округе, его источник появляется где-то в центре колеса.

— Хреново.

По размеру он небольшой, но медленно от него тянутся тонкие склизкие нити-шупальца, стремительно оплетающие конструкцию, словно спицы колеса велосипеда. Цель его, похоже — содержимое кабинок, люди. С концов щупалец капает слизь. Мэг изучает весь его вид, насколько это возможно с такого расстояния; его «рука» приближается до тех пор, пока не врезается в стекло. Ощутимая тряска проносится по всей кабинке, но стекло пока не поддаётся разрушению. Райк постукивает по щупальцу изнутри согнутым средним пальцем.

— Стабильный тип: он не излучает энергию. Даже если выберусь, у меня нет шанса. — Мэг пытается отодвинуться. — Только пулями. Но у меня их мало, да и будь я снаружи… — меня снесёт отдачей от выстрелов, и, скорее всего, я превращусь в фарш.

Щупальце начинает кружить; Райк явно ощущает, как кто-то делает внизу шаг навстречу. Этот звук давит на череп изнутри; девушку тянет к земле что-то неведомое. С высоты она всё равно видит в деталях лицо этого человека, выражающее одновременно и всё и ничего. Он, кажется, смотрит ей точно в глаза, а Райк находит лишь в его, тёмно-серых, пустоту и что-то пугающее.

— Райк, ты чего? — Мэг аккуратно тянет её за плечо, стараясь, похоже, как-то вывести из транса.

Парень продолжает свой путь уверенно и непоколебимо, когда другие желают бежать от, но страх их парализует. Ленты доходят до самого низа. Парень протягивает руку, прикасаясь к склизкому кончику одной из них; где-то в небе раздаётся удар, и щупальцы вплотную притягиваются к конструкции и не могут хоть как-то пошевелиться.

Райк, придя в себя, лишь шепчет:

— Это он, это третий. Тейлор.