Сколько себя помнила, она его ненавидела. Один только его вид, даже издалека, всегда вызывал весьма не метафоричный рвотный позыв. Мерзкое создание, похотливое чудовище, жестокий тиран — какие только определения не давала она королю Хронневиру в своей голове, чтобы потом, при встрече с ним, его мысленно ругать и тем самым держать себя в руках. Они никогда не были на одной волне, в любое время дня и ночи готовы были вступить в спор и метнуть нелицеприятное оскорбление. Их неприязнь была взаимной. От сердца к сердцу. Хотя она, по правде говоря, скептично подвергала сомнению факт того, что у этого озлобленного демона сердце вообще имелось.

      Хронневир не заботился о других от слова совсем. Делал, как хотел, говорил, что хотел, унижал, кого хотел, — и всё сходило ему с рук, потому что авторитет и могущество владыки были неоспоримы, абсолютны, непререкаемы. Таков был менталитет демонической расы: силу уважали, силу боялись и перед нею же преклонялись. Чем более ты страшен, тем ниже будут лбы встреченных тобой демонов и тем более раболепны будут их слова. А король, что вполне очевидно, был сильнейшим из сильнейших.

      Сколько себя помнила, она презирала последнего повелителя демонов. Однако было в нём кое-что — и она осознала это только сейчас, — что можно было бы назвать «хорошим». Он был понятен. Его действия, его суждения были все как на ладони, предсказуемы и ясны. С Хронневиром, несмотря на его омерзительную натуру, было довольно просто иметь дело, к нему легко было приспособиться. Теперь же он лишился и этого.

      Она в принципе не знала, как это всё понимать.

      — Леди Алеодорме? — изогнул он бровь, заглядывая озадаченно в глаза.

      Она так и не смогла выдавить из себя хоть слово, сидела, вытянувшись, переваривала ситуацию, отчаянно пытаясь вникнуть в суть дела. Отец был рядом, но от него помощи тоже не было никакой — едва ли он был потрясён меньше.

      Король, всё также восседая на диванчике напротив, издал недвусмысленный вздох, изящно уложив предплечье на подлокотник, и небрежным движением закинул ногу на ногу, ловко не задевая причудливый резной столик.

      — Леди Алеодорме, — уже настойчивее повторил владыка, — Вы ничего не теряете. Вперёд.

      Хронневир, склонившись к столу — единственной преграде между ними, — пододвинул второй рукой к ней лежащий там документ, демонстративно, уперевшись в него одними лишь кончиками пальцев.

      Демонесса уже, наверное, в двадцатый раз за этот разговор опустила глаза на злосчастный лист бумаги, в двадцатый раз внимательно перечитала его и в двадцатый раз вернула королю неверящий взгляд. Она усиленно пыталась уличить повелителя во лжи, всматривалась в его лицо. Но лик владыки был спокойным, а взгляд — непривычный, до пугающего беззлобный.

      Алеодорме отказывалась это воспринимать.

      — Что ж, — король вдруг вздёрнул подбородок, закрыв глаза, — не хотите — как хотите, — он положил на документ уже всю ладонь. — Тогда, пожалуй, можно считать, что моих извинений будет вполне-е доста-аточно, — листик с тихим шорохом заскользил обратно.

      — Я этого не говорила! — демонесса хлопнула по другому краю документа рукой, останавливая его посередине столешницы.

      — Ну так подписывайте уже, — недобро понизил голос король, приблизив своё лицо к её. — Хватит тянуть… единорога за й… гриву.

      — То есть, Вы это всё сейчас серьёзно? — до сих пор недоумевая, отстранилась Алеодорме. — Я подписываю с Вами этот контракт на крови, и Вы, в качестве извинений за долгие годы плохого обращения и моральный ущерб, будете обязаны… исполнить пять моих желаний?

      — Да, именно, — король, явно довольный собой, всё так же склонившись, поставил локоть на стол и подпёр подборок рукой. — Всё честно. «Волю первую твою я исполню, как мою», — король осёкся и, на миг задумавшись, добавил: — Правда, любое желание. Без увёрток.

      — А если прикажу Вам убить самого себя? — она, видимо, от шока забыла, что такое страх, и с вызовом подняла брови.

      — В таком случае… — Хронневир, размышляя, вальяжно откинулся на спинку дивана, — я бы посоветовал не загадывать это прямо сейчас, после подписания.

      — И почему же?

      — Тогда оставшиеся четыре желания пропадут. Какая досадная была бы потеря.

      — Что Вы…

      — Мы согласны! — ни с того, ни с сего подскочил отец и протянул королю руку. — Выполните условия этого контракта — и можете считать все свои разногласия с родом Лунный Лик разрешёнными.

      — Чудненько, — расплылся владыка в улыбке и ответил на рукопожатие.

      Стоило ли Алеодорме уже обвинять отца в предательстве? Ей внезапно стало дурно.

      На раздосадованную демонессу упали два выжидающих взгляда. Вздохнув, она, не найдя по итогу в документе никаких подводных камней, рваным движением надкусила палец и прижала его к листу бумаги. Гостевая комната на несколько секунд заполнилась мягким сиянием, и вот одно из запястий короля демонов увенчалось пятью багровыми метками, словно браслетами. Он с мимолётным интересом взглянул на маленькое дополнение и промолвил:

      — Ну, вот и дело с концом. Если вы ещё не придумали желаний, то я пока поспешу ретироваться. Государственные дела, забота о народе, сами понимаете.

      — Мы ещё подумаем, подумаем, — смеясь, отвечал и за себя, и за всё ещё ошарашенную дочь демонический лорд. Алчность, оказывается, быстро отрезвляет.

      — Тогда до встречи, милорд, леди Алеодорме. Не провожайте. И контракт оставьте себе.

      Хронневир бодро развернулся на пятках, игриво взметнулись полы его плаща, он махнул со спины рукой и покинул комнату, не оглядываясь.

      Оставшиеся вдвоём отец и дочь переглянулись в смешанных чувствах. Немного помедлив, лорд Лунный Лик принялся чинно расхаживать по комнате, увлечённо накидывая варианты того, что можно было бы попросить у всесильного владыки демонов. Алеодорме же молча рассматривала контракт в своих руках. Она подняла глаза на закрытые двери.

      Этот донельзя странный, нисколько не понятный король Хронневир пугал, просто загонял в угол своей неординарностью. Болен ли он или и правда стоит на пути исправления — не столь важно, подумалось ей. Так или иначе, на смену предсказуемости пришла эмпатия, и, как рассудила она, это было вовсе не так уж плохо.