Антон сдавленно мычит в подушку и зарывается в одеяло. Будильник был отложен уже трижды, от сладкого сна осталось только раздражение и режущая боль в глазах. Вставать не хотелось совсем, особенно учитывая тот факт, что сегодня был первый учебный день. Вселенской несправедливостью оказалась и геометрия с Валентиной Петровной, которая стояла у десятого «А» первой по расписанию, так ещё и физкультура последним, которую даже прогулять грешно — первый день же, всё-таки, а у Шаста была совесть.

Лежать, уткнувшись носом в постель, оказывается затруднительно, потому вскоре Шастун с недовольной миной выкарабкивается и лениво тянется вверх, после привычно ссутулившись. Едва разлепив глаза, он не находит сил ни взглянуть в окно, ни заправить постель, ни взять телефон и проверить время. В комнате Антону кажется нестерпимо холодно, поэтому парень спешит всунуть ноги в изношенные тапочки и шлёпает в комнату матери.

Белая дверь открывается бесшумно. Антон заглядывает в душную спальню и первым делом идёт к окну задвинуть шторы, сквозь которые аккурат на мамино лицо падает розовый утренний свет. Потом разворачивается к широкой кровати и умилённо улыбается уголками губ, широко после этого зевнув. Майя лежит на боку и обнимает одной рукой свою дочь, пока та мирно посапывает и дёргает пухленькой ножкой. Одеяло откинуто к ногам, и Антон заботливо возвращает его на законное место, прикрывая обеих. Антон поправляет волосы, закрывающие лицо младшей сестрёнки, и легонько её тормошит.

— Викушок… Эй, Викушо-ок, проснись, — шепчет Шастун, но девочка на это лишь забавно фырчит и переворачивает голову на бок. — Вика, просыпайся давай, лафа закончилась, пора в садик, — настаивает Антон и чуть повышает голос, но в ответ получает невразумительное мычание.

— Тош, это ты? — лепечет внезапно мать, сонно потягиваясь и раскрывая глаза.

— Ну, а кто же ещё, — всё таким же полушёпотом отзывается Антон.

— Ты за Викой? Сколько времени? — Майя усиленно пытается приподняться и взглянуть на настенные час, но ей едва ли удаётся что-то рассмотреть без очков, поэтому Антон её опережает.

— Семь тридцать три.

— Такая рань! Ты с ума сошёл, что ли? Этот твой Павел Алексеевич расписание… — Майя широко зевает, даже не прикрывая рот рукой, — расписание на сегодня в родительский чат скидывал. У тебя ко второму, так что давай ложись обратно.

— Так мам, а Вика?

— У неё сегодня тоже ко второму, — отмахивается женщина, и Антон хмыкает. — Всё, падай сюда, — мама хлопает ладонью рядом с собой и слегка отодвигается в сторону, освобождая немного места с края кровати.

— Я ж просплю так, — скептически заявляет Шастун.

— Ага, размечтался. Ложись-ложись, я уговаривать долго не буду, — выдаёт последний аргумент Майя и с громким зевком устраивается поудобней.

Антон колеблется буквально полсекунды, после чего ложится рядом с матерью на бок, обняв её вместе с сестрой длинными руками и зарывшись носом в мягкие, чуть с проседью, волосы, и закрывает глаза.

***

У Антона в голове случается небольшой диссонанс, когда по пути в школу он видит солнце. Школа всегда у него ассоциировалась с темнотой во время первых уроков, поэтому начало и конец года воспринимаются им как-то иначе, словно бы всё это не по настоящему. По его нескромному мнению, хвалёные белые ночи в Питере в кайф только летом, а в остальное время солнце лишь мозолит глаза по утрам.

Гимназия, устроившись между домов, каким-то чудом ловит своими стенами солнце, а из её широких окон выглядывает желтоватый свет. У ворот школы народу совсем немного — всё-таки приходить ко второму здесь было той ещё роскошью, особенно для тех бедняжек, что посещали элективы нулевым уроком.

На входе кивнув охраннику, который без вопросов открывает ему турникет (и на кой чёрт его вообще ставили?), Антон проходит в раздевалку без особой на то надобности. Гардероб был единственным спасением от жутко строгой (и громко орущей) Юлии Викторовны, дежурившей по утрам в холле первого этажа, которая бог знает зачем вылавливала каждого непереобувшегося ученика и записывала в список, который хоть никакой ценности не нёс, казался ей огромной угрозой и страшнейшим наказанием.

Шастун, мельком взглянув в высокое зеркало и поправив капюшон толстовки, направляется к нужному кабинету. По пути ему приходится поздороваться с какими-то знакомыми, обменяться рукопожатиями с бывшими одноклассниками и натянуто улыбнуться таким же бывшим одноклассницам, стерпеть недвусмысленные взгляды дежуривших на лестнице восьмиклассниц и неодобрительные взоры учителей, которым он не раз успел насолить.

— О, Тоха, здоров! — внезапно Шастуну кладут ладонь на плечо, и тот по голосу узнаёт Сашу Комарина, с которым не так давно пересекался в квартире какой-то девочки. Что был повод у такого сбора он уже и не помнит, да и смысла в этом, собственно, не много.

— Привет, Саш, — Антон кивает и нервно ведёт плечом, чувствуя, как потеют ладони. Этот тип всегда вызывал у него какие-то смешанные чувства.

— Не видел тебя на линейке. Прогулял, что ли? — звучно гыгыкает Саня и вновь хлопает Антона по плечу. — Дебильнейшее мероприятие.

— Нет, просто разминулись, — серо отвечает Шастун и сглатывает.

— Ты чего кислый-то такой, парень? С Ируськой своей поцапался? — вновь гогочет Комарин.

— Блять, Саш, не начинай, — устало огрызается Антон. — Иру не трогай вообще, понял? Если тебе бабы не дают, не значит, что можно к чужим лезть.

— Воу, Тох, ты полегче, — выставляет руки вперёд старшеклассник и дёргает уголком губ в кривоватой ухмылке. — Ты сегодня не в настроении, я понял. Может, заскочишь в конце недельки, расслабишься? Там Егор тусняк организует, все наши будут…

— Наши? — с издёвкой переспрашивает Шастун, но Саша на неё не обращает внимания.

— Ну да, Рыжий будет, Костян, Катя, Андрюха, Настя с Алиной, ну, ты помнишь, из сто двадцатой, может ещё Серьга придёт с Ваней и этим, как его там, бля… Яриком Синим, во! — Комарин с невероятно довольным видом кивает, не заметив того, что собеседник его явно не слушает и откровенно зевает. — Короче, как обычно, человек пятнадцать где-то точно будет, ты и сам в курсах. С субботы на воскресенье, на хате у Рыжего, подтянешься? Ты давно чё-то не заваливался к нам.

— Подумаю, — коротко бросает Антон и идёт дальше, не оборачиваясь на сбитого с толку парня.

— Ну, бывай, — усмехается в пустоту Саша и, кивнув сам себе, бредёт куда-то по своим делам.

Антон проходит через заполненный холл, лавируя между детьми и подростками, и сворачивает в правое крыло. Коридоры школы больше походят на переполненный общественный транспорт, только некоторые его пассажиры ещё и передвигаются. У кабинетов толпятся ученики; потёртые и видавшие на своём веку разные страсти лавочки были облеплены со всех сторон, ровно как и подоконники. Антон возвышается без преувеличений над всеми в школе, и только изредка можно было найти какого-нибудь старшеклассника, на которого он мог смотреть, не опуская при том головы. Шастун чувствует на себе кучу взглядов разом: от наполненных каким-то слепым восхищением, робких и исподтишка, до переполненных отвращением и осуждением, косых и колючих — и от этого его мгновенно начинает бить мелкая дрожь от неконтролируемого раздражения.

Антон уже замечает вдалеке ту немногочисленную часть своего класса, что стояла у кабинета Валентины Петровны, и ускоряет шаг, как вдруг ощущает толчок в спину. Парень спотыкается и едва удерживает равновесие, после чего, доведённый почти до нервного тика с утра пораньше, оборачивается на нарушителя спокойствия, ожидая увидеть за своей спиной какого-нибудь бедолагу-пятиклассника и уже готовясь как-то его шугануть, но видит перед собой его новую одноклассницу Алёну и успевает вовремя прикусить язык.

— Ой! Прости, пожалуйста. Антон, да?

Девушка поправляет слегка замявшуюся блузу и вздёргивает голову вверх.

— Да, — монотонно отзывается Шастун и давит из себя хоть какую-то положительную эмоцию.

— Извини, забегалась, да ещё и детей море, снуют повсюду, — слегка заплетаясь говорит Алёна, немного смутившись под ровным взглядом Антона.

— Всё в поряде, — без особого энтузиазма уверяет её Шастун. — Сама как?

— Целая, что мне сделается, — она легко взмахивает рукой, подразумевая под этим что-то Антону совсем не понятное, и затягивает потуже свой хвост.

Шастун безразлично пожимает плечами и поправляет полупустой рюкзак. Вместе они доходят до кабинета, ни о чём не разговаривая, после чего Алёна подходит к своей бывшей однокласснице, а Антон к Кузнецовой, облокотившейся на подоконник и полностью погружённой в свой телефон. Шастун подбирается к ней максимально близко и наклоняется, пытаясь заглянуть в экран, и только когда на Ирино лицо падает его тень, она поднимает голову и сталкивается своим носом с чужим.

— Привет, — улыбается Антон, показывая едва заметные ямочки и морщинки у глаз.

— Привет, — мягко отвечает Ира, и очаровательно зажмуривается, когда чувствует аккуратный поцелуй слева от своих растянутых в улыбке губ. — А потом удивляешься, почему о нас столько слухов до сих пор ходит.

— Больше не буду, — качает парень головой и садится рядом с Кузнецовой на подоконник. Ира не спрашивает, целовать или удивляться, потому что Антон всё равно продолжит делать и то, и другое. — Что делаешь?

— Подслушку читаю. После первого сентября этот клоповник снова ожил, — усмехается она и показывает недавний пост.

— «Шастун и Кузнецова всё ещё мутят?», — вслух читает он и его лицо изумлённо вытягивается. — Мутят? Буэ…

Ира задорно смеётся, когда Антон имитирует рвотный позыв, и пихает его в бок.

— Ты ещё комментариев не видел. Вот, слушай, — Кузнецова театрально приосанивается и начинает зачитывать. — На любой вкус: есть непопулярное мнение «Я думала, что он сейчас с Оксаной», «Кто это вообще» или из разряда блин-печалька «Не мутят, но они были такой милой парой» и много грустных смайликов, — Антон прыскает, а Ира машет свободной рукой. — Стой-стой-стой, это не всё! Вот он, мой самый любимый: «Шастун разве не гей???»

Антон начинает громко хохотать и роняет голову на дрожащее от сдерживаемого смеха плечо Иры, пока та хихикает в кулак, но вскоре и она начинает смеяться в голос, откидывая голову назад и упираясь затылком в холодное оконное стекло.

— Чё ржём?

К парочке подходит непозволительно довольный для девяти с лишним утра Дима, следом за которым плетётся вымотанная в край Оксана, на лице которой отразились все вселенские страдания и муки.

— Настроение сегодня такое, — просто отвечает Ирина и лучезарно улыбается. — Что за труп у тебя за спиной?

— Я ненавижу жи-и-и-изнь, — хрипло стонет Фролова и ныряет в объятья к подруге.

— Позитивненько, — присвистывает Шаст, и Ира легонько ударяет его по предплечью, после обращаясь к Оксане.

— Что опять стряслось? — тяжело вздыхает Кузнецова, поглаживая девушку по волосам.

— Я нихрена не выспалась, ни-хре-на, — промычала куда-то в Ирину шею она.

— Оно и видно. Налетела на меня в раздевалке, чуть не пришибла, прикиньте, — усмехается Позов и поправляет очки.

— Я извинилась! — всё так же не отрываясь от подруги восклицает Оксана, подняв в воздух указательный палец.

— На хлеб не намажу.

— Так это же про спасибо, нет? — уточняет Антон, ухмыльнувшись.

— Да хоть про пожалуйста, — отмахивается Дима и бросает взгляд на дверь триста четырнадцатого кабинета, возле которого собралась бедная кучка учеников десятого «А». — Народу не густо, конечно.

— Да подтянутся ещё, — пожимает плечами Ира, всё ещё бывшая в захвате Оксаны.

— Ага, только Серого до звонка не ждите.

— Бля, купи ему будильник уже, — Антон потирает глаза, которые ещё немного слипались.

— У него их штук двадцать уже, братан, а толку-то?

— Я готова пожертвовать ему двадцать первый, — устало вздыхает Оксана и наконец-то отрывается от Иры, облокачиваясь на покрашенную блёклой бежевой краской стену. — О, Арсений, привет.

Антон резко поворачивает голову и натыкается взглядом на Попова, немного помятого и сонного. Арсений явно намеревался пройти мимо компании одноклассников незамеченным, так так испуганно оборачивается в сторону женского голоса и первые пару секунд странно на ребят таращится, замерев в нерешительности. Голубые глаза забегали от одного к другому, пытаясь за доли секунды определить их намерения и настроение — то, чему ему пришлось научиться спустя годы насмешек и издевательств. Однако Оксана, хоть и выглядит так, словно не спала всю ночь, смотрит на него с довольно милой улыбкой и зачем-то приветливо машет рукой. Дима и Ира к Арсению относятся более равнодушно, но всё равно без неприязни: Позов дежурно улыбается и едва заметно кивает, а Кузнецова, хоть особо не подавая никаких приветственных знаков, заинтересованно приподнимает вверх ровные брови. На Антона Попов не смотрит то ли от страха, то ли не желая разочаровываться.

— Привет, — Арсений нервно дёргает уголком губ в подобии улыбки и тут же стыдится своего сиплого, едва слышного голоса.

Парень уже разворачивается и ускоряет шаг, чтобы как можно скорее сбежать от этих взглядов, как его останавливает неожиданно низкий голос.

— Арсе-ений, ну куда же ты так торопишься? — Антон говорит нарочито вальяжно и приторно, но в его словах Арс совершенно отчётливо слышит угрозу. — Оставайся, поболтаем.

— Как-нибудь в другой раз, — как побитый котёнок, нервно озираясь и загнанно глядя чистыми голубыми глазами на своего обидчика, мяукает Арс.

Шастун внезапно хватает его за рюкзак и тянет на себя, не резко, но настойчиво, так что Арсению остаётся только быстро пятиться назад, следуя чужой воле. Антон хищно скалится, грубо подтаскивая к себе одноклассника, который нелепо перебирал ногами, и чувствовал какое-то сладкое удовлетворение от того, что тот даже не сопротивлялся.

— Антон! — возмущённо восклицает Оксана, нервно озираясь на остальных. Другие десятиклассники, стоя в отдалении, каким-то чудом не обратили на них внимания, полностью занятые своими разговорами. Дима непонимающе хмурится и нерешительно приоткрыл рот, будто собираясь что-то сказать, а Ирина следит за всем этим действием всё с той же пустотой в карих глазах, и выражение её лица в целом было сложно читаемым и вроде бы равнодушным, но едва заметно негодующим.

— А что? — Шаст криво ухмыляется и резким движением разворачивает Попова так, чтобы видеть его лицо, при этом ощутимо его толкнув. — Разве Арсений не хочет поболтать со своими любимыми одноклассниками?

Арсений сглотнул и испуганно заглянул в мстительно блестящие глаза напротив. Антон же не мог знать, верно? Не мог же?

— Шаст, отстань от него, ты же видишь, что не хочет, — с нажимом просит Фролова и непроизвольно подаётся вперёд, однако заметив, что её слова не производят должного эффекта, оборачивается к Позову. — Дим, ну скажи ему ты!

— Окс права, Тох, — дипломатично соглашается тот и снова поправляет очки.

— Да ла-адно вам! — елейно тянет Шастун и жёстко кладёт широкую ладонь на макушку Арсения, из-за чего он вжимает голову в плечи и слегка сгибается. — Он просто стесняется, я уверен.

Антон взлохмачивает тёмные волосы одноклассника тяжёлыми и резкими движениями, и тот неприязненно кривится. Арсению обидно, но он радуется тому, что хотя бы не больно. Физически.

— Да, Арсений?

Антон обхватывает шею парня и тянет его вниз, по инерции притягивая к себе. Арсений задыхается от такого близкого, сильного ощущения, и полусогнутое положение ни капли его не смущает. Он не успевает ни о чём подумать, просто отдаваясь мазохистскому удовольствию от ощущения чужой руки, крепко обхватывающей его шею.

— Ну, чего молчим? — ядовито цедит Антон, надавливая сильнее.

— Антон! — Оксана выглядит то ли испуганной, то ли разъярённой.

— Шаст, внатуре, ты перегибаешь, — Дима делает шаг к ним и вытягивает руку, чтобы в случае чего помочь Попову.

— Думаете? — Антон картинно вытягивает лицо и хватает Арсения за ворот рубашки и дёргает вверх, отчего тот на секунду лишается зрения. Его оскал кажется почти звериным, голос сочится презрением и взгляд обжигает бурлящей ненавистью.

— Антон.

Внезапно десятиклассник замирает на месте, в зелёных глазах мелькает что-то необъяснимое. Твёрдый и строгий, но от того не менее нежный голос принадлежит Кузнецовой, которая так и не выразила какой-то определённой эмоции, и теперь смотрела на друга предостерегающе. Антон обращается сначала к девушке, задерживая свой взгляд на её янтарных радужках, потом к Арсению, который не отрываясь таращился на его сосредоточенное лицо. Шастун недовольно цокает, прикрыв глаза, дёргает рукой и слабо отталкивает Арсения от себя. Попов выпрямляется и смотрит ошарашенно на Антона, но тот уже отвернулся от него и беспечно стоял, засунув руки в карманы толстовки. Потом Арсений переводит взгляд на Кузнецову.

Ирина смотрит в ответ, и Арсений ужасно рад тому, что в её глазах он не видит жалости или сочувствия. Он ненавидел, когда на него так смотрели. И без того он ощущал себя совершенно ничтожным и униженным, и если бы и Ира сейчас испытывала к нему что-то похожее на сострадание, ему бы захотелось вырезать из себя это паршивое чувство. Однако Ира выглядит едва ли не равнодушной. У неё еле заметно напряжены плечи, и поза кажется слегка неестественной, скованной, но девушка смотрится со стороны совершенно спокойной и почти умиротворённой. Кузнецова добродушно ухмыляется правым уголком аккуратно накрашенных губ — в этом жесте Арсений разглядел только снисхождение — и преспокойно облокачивает голову на плечо Антона, недовольно выслушивающего разозлённую старосту, уводя взгляд от потерянного Арсения.

Попов ненавидит себя. Ненавидит Антона за то, что он заставляет это испытывать. Этот стыд, эту тупую ярость, эту беспомощность и эту грязную, порочную любовь.

Антон играет с ним? Арсений не может иначе объяснить эти разительные перемены в нём. Он часто думал об этом, повторяя в голове все сказанные им фразы, все мимолётные обращения и не понимал.

Этот учебный год уже кажется ему адом на земле. Антон то улыбается ему, то угрожает. В один момент он даже смеётся над его дурацкой шуткой и ведёт себя… нормально? Но вот уже сегодня издевается над ним перед друзьями. Арсения мутит от этих качелей, и он страшно скучает по тому времени, когда всё было в порядке.

Антону всегда было на Арса плевать: попросту не интересно смотреть на него, разговаривать с ним. Он пару раз одёргивал своих друзей, когда они начинали приставать к нему с расспросами или безобидными издёвками, но это было очень давно, да и делал он это не то чтобы от доброты душевной — так, просто, скорее по привычке. Жизнь Арсения была ровной и спокойной, не самой счастливой, но и не ужасной. Его никто не трогал, не считая редких острот от одноклассников в его сторону, а Шастун его совершенно не интересовал — скорее даже слегка раздражал. Всё перевернулось с ног на голову в тот момент, когда Антон начал общаться с Ильёй Макаровым. Тогда Арс впервые заметил в нём человечность, о которой все вокруг постоянно твердили.

«Из всей Мартымяновской компашки Шастун самый нормальный».
«Нахрена Антон вообще общается с этими придурками? Они его насильно держат?»
«С кем Шастун стал тереться на переменах? Нашёл нормально друга, наконец-то, или мне кажется?»
«Мартымянов на голову больной, очнитесь. Ему давно пора в колонию для несовершеннолетних. Таким, как Шастун, надо от него бежать, пока не поздно».

Антон никак на это не реагировал, никак не защищал себя или своих дружков — Арсений всегда удивлялся, как он оставался таким безразличным к сплетням о себе. Однако в какой-то момент всё резко поменялось, и Арсений до сих пор не может понять, почему.

Он задаётся этим вопросом второй год. Почему? Что он такого сделал? В чём его вина?

Почему Антон ненавидит его так сильно? За что?

«А за что ты его любишь, придурок?», — передразнивает он свои же мысли и тяжело вздыхает. Любить его и правда не за что.

— Арсений?

Попов открывает глаза и видит перед собой слегка встревоженное лицо Алёны.

— Да? — он немного непонимающе смотрит, выпрямляясь и рассматривая девушку сверху вниз. Ростом он, конечно, был ниже Антона, но девушка всего сто шестьдесят с кепкой для него была довольно низкой.

— Извини, я случайно заметила, как ты с… э-э-э, Антоном? как-то странно… Ну, в смысле, — Алёна окончательно стушевалась.

Арсений мило улыбается и фыркает.

— Я понял. Забей, всё в порядке.

— Ну, я бы так не сказала, — заявляет десятиклассница и перекидывает хвост через левое плечо. — Я не видела начала вашей, ну, стычки, — только конец — но он довольно грубо с тобой обошёлся, и я просто… Не знаю, чего я хотела, если честно. Просто поинтересоваться, всё ли нормально, я думаю.

— Нормально, правда.

Арсений уже готов к тому, что Алёна удовлетворится этим ответом и уйдёт, как это делали другие сострадальцы, что ему пришлось повидать на своём веку, однако девушка не отходит от него и продолжает диалог.

— Слушай, а этот Антон, он здесь что-то типа знаменитого хулигана, или что? — Алёна косится на мирно болтающую компанию у окна.

Арсений удивлённо смотрит на девушку.

— А ты ничего о нём не знаешь?

— Должна? — Алёна отвечает тем же удивлённым тоном. — А, ну, судя по твоему взгляду, да.

Арсений тихо, неуверенно и слегка смущённо смеётся.

— Я просто перешла в вашу школу совсем недавно, в третьей четверти…

— Прошлого года? — Алёна кивает. — Тогда понятно. В общем, там долгая история.

— Расскажешь как-нибудь?

Алёна невинно хлопает глазами и как-то неправдоподобно изгибается в талии, и Арсению хочется рассмеяться от этого. Алиса когда-то учила его тонкостям женского флирта, и если прямо сейчас это был он, то это ужасно забавно. Но в какой-то степени мило. Наверное.

— Возможно, — неопределённо отвечает в итоге Попов. — В любом случае, Антон не такой плохой человек, как кажется.

— Ну, не знаю, не мне судить, — легко отзывается Алёна. — Но их с Кузнецовой парочка это, конечно, что-то с чем-то.

Арсений непонимающе смотрит на девушку, и та беспечно продолжает.

— Да они же два сапога пара: клишированный школьный задира и красавица школы, у которой ума нема, а самомнения хоть отбавляй.

Попов хмыкает, решая всё своё несогласие держать при себе; Алёна, видимо, мыслила пустыми стереотипами и делила всё вокруг на чёрное и белое. Есть ли смысл переубеждать её?

— Но смотрятся они, конечно, шикарно, — добавляет Алёна с лёгким вздохом.

— Не могу поспорить, — соглашается Арсений и переводит взгляд на пару у окна.

Арс не может не замечать очевидного — Антон и Ира просто чудесная пара. Всё в них как-то правильно, логично, словно бы и вовсе идеально. У них так много нежности в касаниях, в словах, что у Арса тянет как-то отчаянно внутри, тоскливо. Даже сейчас Антон обнимает девушку со спины и выглядит совершенно умиротворённым. Кузнецова поворачивает голову и говорит что-то парню на ухо, Шастун коротко поднимает уголки губ и целует девушку в висок. У Арсения сердце на осколки бьётся, раздирает изнутри от досады и даже обиды и ноет слегка синяк на руке, оставленный парнем совсем недавно.

— Дети, заходим, — внезапно доносится низкий скрипучий голос Валентины Петровны, распахнувшей кабинет.

Десятиклассники с недовольными минами подбирают с пола свои рюкзаки и сумки, встают с подоконников и отлипают от стен, стягиваясь к кабинету математики.

— Ну-ну, понойте мне тут ещё, — строго одёргивает подростков преподавательница, и им приходится прекратить озвучивать свои возмущения.

Все вымученно вваливаются в кабинет, оглядываются по сторонам и плюхаются за парты. Алёна протискивается вперёд Арса, ехидно ухмыляясь, дабы занять козырное место у окна. Арсений лишь снисходительно улыбается — знает же, что будут меняться.

Арс ставит рюкзак на парту, пока его соседка, уже усевшись на стул, вытаскивает из сумки тетрадь. В проходе между рядами появляется сначала какой-то парень из параллельного, которого Арс не знает, следом ковыляет Оксана, за ней Кузнецова. Вдруг Ира спотыкается о чью-то сумку и заваливается вперёд с коротким «ой!» Антон, шедший за ней вместе с Позовым, тянется поймать её за локоть и удержать от падения, но Арс делает это быстрее: скорее машинально, чем осознанно, удерживает её на месте, подхватив под руку.

— Спасибо, — Ира благодарно улыбается и без нужды поправляет одежду.

— Да не за что, — тихо отзывается Арсений и почему-то прячет взгляд. Шастун искоса смотрит на него, будто чувствуя что-то неладное.

— Всё ок? — уточняет у девушки Антон, но та отмахивается.

— Я не хрустальная, Шаст.

— Хуяст, — глупо передразнивает Антон и ерошит Кузнецовой волосы.

— Дурачина.

Антон пожимает плечами, мол, сам знает, и легко касается ладони Иры — Арс замечает это движение краем глаза, и на душе так погано становится и тоскливо, что хочется спрятаться где-нибудь и больше никогда не выходить. Арсений видит в их глазах столько любви, и ему обидно. Обидно-обидно-обидно, по-детски и наивно, но так жгуче и остро. Он хочет вспомнить, когда Антон смотрел на него без злобы — хотя бы равнодушно, но не может.

— Шастун! — гаркает Валентина Петровна, когда все, вроде как, занимают свои места.

Антон непонимающе вскидывает голову и вопросительно смотрит на преподавательницу. Вот чего-чего, а обращений в таком тоне с самого утра ему не хотелось.

— Ты чего на галёрке уселся, а ну-ка пересядь поближе. Вон, к Позову, авось он и научит тебя чему полезному.

— Так там Матвиенко сидит, — говорит Шастун в надежде, что это убедит женщину.

— Матвиенко сейчас здесь нет, значит сядешь ты, — безапелляционным тоном заявляет Валентина Петровна.

— Но он же придёт скоро, — всё ещё пытается сопротивляться парень, и на словесную перепалку уже обращают внимание все, кто до этого занимал себя чем-то более интересным. — Ещё даже звонка не было!

— Вот когда придёт, тогда и посмотрим, а сейчас пересаживайся.

— Но…

— Никаких но, Шастун! — рявкает преподавательница, и тот, на удивление, сникает.

— Здрастеизвинитезаопоздание! — в кабинет влетает запыхавшийся Серёга с хвостиком набекрень и рюкзаком наперевес. Следующее его «можно зайти?» утопает в трели звонка в коридоре, и Антон победно улыбается.

— Повезло тебе, Шастун, — хмуро сообщает Валентина Петровна и чиркает ручкой на каком-то листочке. — Матвиенко, ещё раз придёшь со звонком, оставлю за дверью. Скажи спасибо своему упёртому дружку, что место тебе придержал.

— Спасибо? — Серёжа смотрит вопросительно на Диму, но тот показывает на Антона за своей спиной. Шаст же отмахивается и одними губами говорит «забей». Серому больше и не надо, он спешит занять своё место рядом с другом и тупить всю геометрию, на которой они, скорее всего, ничем полезным заниматься не будут.

Валентина Петровна начинает монотонно вещать что-то про экзамены и прочую лабуду, и Антон совершенно её не слушает. Он смотрит в окно, разглядывает прохожих и особенно тяжко вздыхает, когда видит кого-то весёлого на улице. В классе все, в прочем, по кондиции примерно такие же: кто-то залипает в телефон, кто-то шёпотом переговаривается, некоторые чирикают что-то на полях тетрадей, и лишь единицы слушают бубнёж преподавательницы. Даже Дима, вышедший в прошлом году с красным аттестатом, забил на речь учительницы и играл с Серым в крестики-нолики.

Антон хмуро оглядывается на класс. Появляется неприятное чувство тревоги, на которое он в своих же мыслях злится, прекрасно понимая, что не может с ним ничего сделать. Он встречает тревогу как старого друга, которого уже не хочется пускать к себе домой, но отказать не можешь из-за болезненной привычки.

Экран телефона, лежащего на парте, тускло загорается. Антон с улыбкой смотрит на уведомление и чувствует, как внутри него мешается что-то между радостью и тоской. Он хочет ответить на сообщение, как его тут же окликает преподавательница, голос которой уже граничит с истеричным верещанием.

— Шастун! Ты там обалдел на своей галёрке, что ли?! — маленькие серые глазки на покрытом морщинами лице недобро сверкнули. — Телефон на парту. Живо!

Антон обречённо цокнул и поплёлся к столу учителя. И как эта карга вообще его заметила? Оставшееся время урока оставалось провести уперевшись мечтательным взором в окно. Хреновенькая перспективка.

Ещё парочка уроков проходит очень даже сносно. Первый день учёбы тянется лениво и развязно, но Антон не жалуется; ему такой темп нравится. Правда затянувшаяся химия была не очень приятным обстоятельством, а в прочем всё было неплохо. Все вокруг были в смятении, но в приподнятом расположении духа; шли словно на ощупь, оглядываясь по сторонам и натыкаясь на не успевшие затеряться в памяти за три месяца лета места и два — дома взаперти. Антону нравится это состояние окружающих.

— Тебя Саша тоже к Егору звал? — интересуется Ира, облокотившись на парту. Учительница истории разрешала детям заходить в класс на перемене, что было редкостью; кроме неё в школе делал так разве что Добровольский, но такие льготы доставались только его классу.

— Звал, — кивает Антон и откусывает кусок от зелёного яблока, взятого из дома, и тут же недовольно кривится. — Фу, кислятина какая.

— Дай куснуть, — просит Матвиенко, и Шастун отдаёт яблоко однокласснику. — И чё, пойдёшь?

— Да хер его знает. Смысла особо нет, да и желания. Разве что от нечего делать, вспомнить былые времена.

— Твою ж мать, это чё, лимон? — лицо Серёжи исказилось, и он пихает погрызанный плод Диме.

— Лучше не иди, — говорит Оксана, чиркающая что-то в своём блокноте. — Сам же потом ныть будешь, как тебя всё это достало.

— Реально, братан, чё ты там не видел, — соглашается Дима и по забывчивости тоже кусает яблоко, о чём тут же жалеет. — Бля, вот гадость. Заберите его уже кто-нибудь.

Яблоко принимает Ира. Девушка задумчиво смотрит то на Антона, то куда-то в сторону.

— Видел не видел, а сами же знаете, как к такому привязываешься, — внезапно признаётся Антон и ловит изумлённый взгляд Оксаны.

— Логично было бы не ходить, — изрекает Кузнецова, — но я бы на твоём месте сделала прямо противоположное.

— Нахера? — справедливо спрашивает Серёжа.

— Этого я объяснить не могу, — пожимает плечами девушка и преспокойно откусывает от злополучного фрукта кусочек. Губы её неприязненно поджимаются, а нос смешно сморщен. — Тьфу, дрянь редчайшая.

Антон тоже объяснить не может. Правда, сколько бы он не стремился оборвать болезненную связь с Мартымяновым, постараться сбежать из грязного общества, всё оставалось ровно так же. В него въелось это, он в грязище этой плавает, и он уже не травится ядом, а принимает его с каким-то странно ностальгическим чувством. Ира его понимает, она сама — дитя этих забав и заложница образа, который сама и создала, чтоб себя обезопасить. У Макара вот всё просто было: хочешь пить — иди бухать, не хочешь бухать с определёнными людьми — найди других, а коль вообще не хочешь с ними общаться, так и вообще никаких сложностей нет. Илья вообще простой был такой, открытый; у Антона не так. Ему, вроде бы, и хочется жить, как его приятель, да колется.

Антон застрял. Он понимает, что творит херню, но ему нравится. Он мучается и сам себя наказывает, но всё равно идёт в то же место, откуда понабрался всех своих пороков. Ира — его отражение, спутник и хранитель. Ира — понимание.

Антон ходит по кругу, и он смертельно устал.

— До-о-оброе утро! — в кабинет вихрем влетает учительница истории, и почти весь класс радостно её приветствует. — Ой, мои вы хорошие, как же вымахали, а!

Ляйсан Альбертовна весело хлопает в ладоши и восторженно оглядывает класс, словно первоклассница на первое сентября. Из-под распахнутого бежевого пиджака виднеется чёрная кофта, а свободная юбка струится по ногам. Волосы, которые все помнили длинными и густыми, оказались длиною чуть выше плеч, и, забранные за уши, они открывали тяжёлые серьги.

— Ёлки-палки, Шастун! — Ляйсан Альбертовна замирает на полпути к своему столу, и весь класс смеётся. — Ты докуда расти-то собрался? До Луны?

— До Марса, — отзывается Антон, и женщина широко улыбается.

Да что уж там, заулыбались все, кто был в кабинете. Шастун замечает даже, как дрогнули губы Попова в слабой, скромной улыбке. Неприятно.

— Так-так-так, а ну-ка скорей расселись по местам, быстро-быстро. Давайте, звонок уже был, не тормозим. Та-ак-с, что тут у нас есть… — преподавательница перебирает стопки с какими-то бумагами, тетрадками и выуживает из них учебник по всеобщей истории за десятый класс. Она мельком пролистывает его, кивает для себя и с хлопком закрывает книгу, положив небрежно обратно на стол, а сама подходит к доске, цепким взором осматривая учеников. — Рада вас всех видеть, ребята.

Класс отзывается дружным гулом.

— Предлагаю вступительный блиц-опрос, вы как? — ответом служит единогласное согласие, и Ляйсан Альбертовна с весёлым предвкушением потирает руки. — Тогда поехали. Год крещения Руси, Антон!

— Ну Вы чего, я же не совсем отсталый, — обиженно заявляет Шастун. — Девятьсот восемьдесят восьмой.

— Просто проверяю основополагающие знания, мальчик мой. Сколько длилась Столетняя война, Лёша!

— А-э, слишком тупо будет ответить «сто лет»? — неуверенно говорит Сурков, почёсывая щёку.

— Не слишком, но слегка, — улыбается Утяшева. — Дима?

— Сто шестнадцать, — расслабленно отвечает Позов и поправляет очки.

— Ну, тут никто не сомневался, едем дальше. Годы Первой мировой, Юлианна!

— Кажется, с тысяча девятьсот четырнадцатого по восемнадцатый?

— Правильно кажется. Ира, а скажи-ка правителей времён дворцовых переворотов. По порядку, — хитро щурится Ляйсан Альбертовна.

— Ой, блин… Екатерина Первая, Пётр Второй, — Кузнецова загибает пальцы и очень задумчиво смотрит куда-то в потолок, — Анна Иоановна, потом её племянник Иван какой-то там…

— Четвёртый, да, — подсказывает преподавательница.

— Ага, так, дальше Елизавета Петровна, Пётр Третий и-и-и Екатерина Вторая.

— Да, супер! Что ж, молодцы, что-то даже помните. Давайте ещё быстро по списку пройдёмся, окей?

Ляйсан Альбертовна садится за стол и открывает электронный журнал.

— Тю, вот это у вас винегрет, — десятиклассники согласно посмеиваются и переглядываются друг между другом. — Хо-хо, а как Мартымянов ушёл, так никого и не осталось. Только Антошка один и сидит теперь, — Утяшева вздыхает, и почти тут же её лицо изумлённо вытягивается. — А где Илья? В другом классе, что ли?

— Ага, настолько в другом, что аж в первом, — говорит Шастун и растягивает губы в подобии улыбки. — Поступил он, в Москву. У него же аттестат хороший был, ну и тут такая ситуация, без экзаменов, все дела…

— Ну да, грех не воспользоваться шансом, конечно, — кивает задумчиво Ляйсан Альбертовна. — Что же я теперь буду делать без вашей парочки твикс, а?

Антон хмыкает. Ляйсан Альбертовна была единственным учителем в школе, кроме Павла Алексеевича, которая нормально относилась к парню. Ему ужасно надоело то, что его считали балластом, тянущим Макарова на дно, и лишь два учителя в этой школе не видели в нём обузу для парня. Антон вообще не понимает, каким образом их дружба кого-то касается и какого хрена эти кто-то делают свои выводы, но Макар всегда успокаивающе говорил: «человеческий фактор, Тох».

— Да у нас тут свой колорит, — говорит в итоге Шастун, — очкарь и хвостарь. Не твикс, конечно, но на марс с милкивэем похоже.

— Да ты заколебал, — поворачивается к нему Серёжа.

Все смеются, и даже Ляйсан Альбертовна позволяет себе похихикать с начавших шутливую перепалку одноклассников. Дальше урок идёт в обычном русле, и Антон, даже если бы очень захотел, вряд ли мог бы сказать, о чём шла речь оставшиеся сорок минут.

На физкультуре Максим Павлович проводит десятиклассникам инструктаж и отпускает с урока пораньше, решив не мучить учеников. Не успел учитель даже договорить «можете идти домой», как детей и след простыл.

Антон выбегает за пределы территории школы одним из первых, на ходу доставая со дна рюкзака пачку сигарет и новую зажигалку. Он закуривает едва пройдя через ворота, ведущие к гимназии, не обращая совершенно никакого внимания на косые взгляды. Затяжки у него получаются короткими и поспешными.

— Хоть бы за угол зашёл, — укоряет парня подошедшая Оксана.

— Разве не похеру?

— Тырнут из школы, и будет не похеру.

— Не драматизируй, зайчонок, — Антон опирается рукой на плечо недовольной девушки. Оксана закатывает глаза, но руку со всего плеча не скидывает.

По лестнице бегом спускаются дети, поправляющие свои огромные цветастые рюкзаки, не спеша бредут старшеклассники. Антон выпускает дым из носа и переводит взгляд на светлое небо. Уже несколько дней подряд ясно. Каким бы закоренелым петербуржцем Шастун не был, солнце он всё равно любил. Может, это из-за того, что родился он всё-таки в Воронеже, а не в культурной столице? Хотя глупости это. Он жизни в Воронеже не помнит да и не может помнить, слишком маленьким был.

— Слышь, умник, лучше места выпендриться не нашёл? — вдруг слышится голос откуда-то сбоку, и Антон лениво смотрит в его сторону.

Шастун выгибает изумлённо бровь. Он видит перед собой какого-то невысокого парня с коротко стриженными светлыми волосами, широкими плечами и горбинкой на носу. Парень явно из их школы, но Антон, хоть убей, не может признать в нём никого из знакомых. В лице дохрена уверенности в своей правоте, и Антон, в общем-то, отчасти с ним согласен, но в голову ударила эгоистичная упрямость.

— Ковыляй дальше, борец за справедливость, я не в настроении, — слабо отмахивает он, замечая вышедших из школы Иру и Диму с Серёжей. Оксана рядом с ним слегка напряглась.

— Дохуя важный что ли?

Шастун цыкает и закатывает глаза, и даже Фролова разочарованно вздыхает. Ну что за клише? Сколько раз уже до него докапывались, а оригинальности всё меньше. Умы скудеют, как ни печально это признавать.

— Бля, чувак, — Антон выпрямляется и слегка потягивается, разминая затёкшие за весь день мышцы, — не мешайся, реально. На, лучше, потуши.

Шаст бросает окурок под ноги парню, и его лицо принимает какой-то немыслимый пунцовый оттенок. Он открывает и закрывает рот, словно рыба, и Антон позволяет себе усмешку, что ещё сильнее злит бедолагу.

— Так-так-так-так-так, стоять, — между старшеклассниками встаёт Дима Позов, выставляя руки в стороны. — В душе не в душе, что тут у вас уже успело приключиться, но давайте-ка мы мирно разойдёмся, окей?

— Без проблем, — первым капитулирует Антон.

— Вот и отлично, вот и супер, — Позов хватает парня за руку и уводит подальше от негодующего старшеклассника, которому и слова сказать не дали. — Придурок ты, конечно, страшный.

— Уже и повеселиться нельзя.

— Сомнительное веселье — получать по щам, — раздражённо замечает Дима.

— О вкусах не спорят, — говорит подоспевший к одноклассникам Серёжа.

— Вот! хвостатый меня понимает.

Матвиенко молча показывает Шастуну средний палец, и Дима невесело хмыкает. Он смотрит на Антона так, словно хочет что-то сказать, однако в итоге оставляет мысль при себе.

— Трындец, вы ещё дальше убежать не могли? — спрашивает только-только подошедшая Ира, держась за локоть ведущей её Оксаны. — Куда так спешить?

— Меня очень доблестно спасал от пиздюлей товарищ Позов, — отвечает Антон, перехватывая девушку.

— Да видела я, — Кузнецова цокает, но всё же берётся за услужливо подставленную руку парня, отцепляясь от Фроловой. — Дурачина ты, Тош.

— И я тебя люблю.

Ребята стоят ещё какое-то время у остановки, после чего начинают потихоньку расходиться. Уходят кто куда: Оксана и Серёжа уезжают на трамвае, Ира отправляется домой пешком (одна, хоть Антон и предлагал проводить её), а сам Шастун вместе с Димой доходит до перекрёстка и прощается с ним, продолжая путь вперёд, пока одноклассник побрёл налево.

***

На письменном столе уже давно не было так чисто. Рабочее место Антона всегда было захламлено, как бы мать его не бранила. Но сейчас на столе стоит только одинокая лампа и стопочкой лежат в углу полученные недавно учебники. Чистота в комнате Шаста — мамина заслуга. Антон всегда помогал ей с домашними делами, убирался в доме, иногда готовил еду на их маленькую семью (получалось у него не ахти, конечно, но он правда старался), но вот на свою обитель забивал. Майю это совершенно не устраивало, поэтому иногда она наводила марафет в спальне сына: протирала пыль с полок и подоконника, убиралась на столе, развешивала аккуратно одежду в небольшом шкафу, поливала кактус на тумбочке — в общем, делала всё, чтобы в комнате у её сына было комфортно. Антону приятна такая забота.

Из-за двери доносится музыкальная заставка какого-то мультика и шум вытяжки. Шастун, справедливо решив, что ближайшее время к нему наведываться никто не собирается, находит переписку со своим другом и с радостью обнаруживает того онлайн. Он нажимает на значок телефона в углу, и на дисплее большими буквами отображается «Илья Макаров».

— Антоха-а-а! — довольное лицо Макара едва влезает в экран.

— Здорово, москвич, — смеётся Антон и подпирает щёку кулаком. — Ну чё, как первый день в качестве студента?

— Охуенно, братан, просто пушка. Общага отврат, конечно, но сосед попался прикольный. Правда, я его только один раз видел, ну и хрен с ним. Чё ты, скучаешь там уже без меня?

— Да тут не заскучаешь, — говорит Антон, вспоминая мельком сегодняшний день.

— Да ла-адно тебе, — Илья хитро щурится. — Признайся, что скучаешь, я же знаю.

— Скучаю, скучаю, — всё же соглашается Антон и вздыхает, совершенно не лукавив при этом. — За последней партой одному сидеть теперь приходится, да и на перекуры бегать не с кем. Димка с Серёгой, вроде, не курят.

— О, так ты с ними закорешился, значит? Я рад, — честно говорит Илья и чешет подбородок с отросшей рыжей щетиной. — А с Егором как?

— Да никак, — вздыхает Антон и откидывается на спинку стула. — Общаемся мы с ним редко, беседу я уже не читаю лет сто, там сообщений жопой жуй. Комарин звал на тусу какую-то, мол, празднование студенческой жизни.

— Звучит как хуйня.

— Я знаю.

— Значит, ты пойдёшь?

Антон не отвечает, но Макаров и без слов понимает, как поступит друг. Они это уже проходили.

— Какие планы у тебя на будущее-то? — переводит неприятную тему Шастун.

— Работу хочу найти, первую сессию пережить, а дальше по наитию.

— Довольно позитивно.

— Типа того, — говорит Илья и, судя по изображению на экране, перемещается на кровать. — Странно было из отчего дома вырываться, конечно. Ты ж знаешь, я тот ещё бытовой инвалид, не то, что ты. А на шее у родителей сидеть не хочется, понимаешь?

— Понимаю, — добродушно кивает Шастун, глядя на озадаченное лицо друга.

— Ну и чего получается-то… Короче, хуй его знает. Очкую я, вот чего.

— Да Илюх, рано раскисать ещё. Только учёба началась, не понятно же пока, что там к чему. И вообще, ты же… Ой.

— Что там, Тох?

Антон пропадает из поля зрения камеры, оборачиваясь к отворившейся двери в комнату. В щель между косяком и дверью протиснулось любопытное круглое лицо, и розовые щёки оказались смешно сплюснуты. Пойманная с поличным, девочка звонко захохотала и скрылась в коридоре.

— Да Вика мается, — усмехается Антон, замечая краем глаза, как сестра снова подходит к двери. — Ща, погоди секунду… Бу!

Антон резко оборачивается, скорчив смешную рожицу, и сестра с визгливым смехом убегает, громко топая маленькими ножками.

— Антон, ты её сейчас раздухаришь! — кричит из кухни мама, пытаясь быть громче телевизора и вытяжки. — Не уснёт, будешь сам её баюкать!

— Да ладно, мам, нормально всё будет!

Шастун уверен, что мама сейчас его передразнила, потому что услышал довольный смех сестры.

— Блин, у тебя всё так же, — с доброй улыбкой говорит Илья.

— Тебя нет всего пару месяцев, придурок, чё за ностальгические порывы? — смеётся Шастун.

— Дай пострадать, братан, — отмахивается Макаров, и Антон вновь смеётся.

— Не помню, чтобы ты любил сантименты.

— Это не сантименты, а искренние порывы души, скучающей по родной земле, — пылко заявляет Макаров, ещё и положа руку на сердце для пущей драматичности. В итоге он и сам прыскает, не сумев долго продержаться в амплуа героя трагедии.

Антон слышит скрип дверных петель и со вздохом оборачивается. Сестра вновь стоит с проёме, ожидая очередную дразнилку, но Шаст лишь качает головой.

— Вик, я разговариваю, ты не видишь? Я не могу сейчас тебя развлекать.

— С кем? — девочка невинно хлопает большими глазами, делая неуверенный шаг в комнату брата.

— С дядей Ильёй, — отвечает Антон и, понимая, что сестра так просто не отстанет, отодвигается на стуле и хлопает широкими ладонями по своим коленям, приглашая девочку сесть.

— С дядей? Пиздец, я что, старик? — возмущается Макаров.

— Не ругайся, болван, — сердитым шёпотом одёргивает его Антон. — Она и так из-за тебя слово «жопа» узнала.

— Бу-бу-бу, — дразнит друга Илья.

К этому времени Вика уже неуклюже притопала к брату и с интересом заглядывала в маленький экранчик, на котором отображалось довольное лицо того самого дяди Ильи. Антон сжаливается над сестрёнкой и подхватывает её, усаживая на колени. Илья умилённо тянет «оу-у-у», глядя на то, как Антон тискает свою сестру.

— Викушок, смотри. Видишь там, в телефоне? Это Илья, — говорит Шастун, тыкая пальцем в экран.

— А он туда… как он, как… — Вика путается в словах в силу возраста, но Антон и Илья терпеливо ждут, пока она оформит свою детскую мысль, — как он туда влез?

— Он не внутри, мелочь, — усмехается Антон и поправляет ядерно-розовую резиночку, связывающую реденькие светлые кудри в куцый хвостик на макушке. — Илья сейчас далеко-далеко, а видим мы только его изображение. Почти как мультик, только из реальной жизни.

— А куда Илья уехал?

— Я уехал в Москву, Викунь, — отвечает Макаров, и у Антона даже появляется желание убавить яркость на телефоне, чтобы улыбка друга не так слепила — уж слишком она была открытая и добрая.

— Зачем? — девочка хватается пальчиками за один из браслетов Антона и начинает его изучать.

— Чтобы получить образование.

— А зачем получать обл-обья… облавозание?

— Образование, Вик, — поправляет её Антон, уверенный, что девочка вряд ли запомнит, как произносить это слово.

— Ну, на самом деле и для всего, и для ничего, — задумчиво отвечает Илья.

— Это как? — Вика выглядит заинтересованной.

— Образование может как пригодиться в жизни, так и оказаться совершенно бесполезным. Ты не узнаешь, пока не получишь его и не станешь применять.

— Ты мне сейчас ребёнка сломаешь, — со смехом говорит Антон, смотря на сбитую с толку сестру.

— Ты недооцениваешь ясный детский ум, Тох, — басом хохочет Макаров.

— А почему…

— Так-так-так, стоять, госпожа почемучка, — спешит остановить сестру Антон. — Викушок, если тебе интересно, я поговорю с тобой об этом позже, окей? Или я позову тебя, когда буду в следующий раз говорить с Ильёй. А сейчас беги к маме, уверен, она уже заскучала без тебя.

Антон чмокает девочку в висок и слегка приобнимает, прежде чем спустить её обратно на пол.

— Плавда позовёшь? — серьёзно уточняет она.

— Честное пионерское, — нарочито торжественным тоном обещает Шастун.

— Это как? — зелёные глаза девочки вновь загораются любопытным блеском.

— Ну всё, начинается, — Антон закатывает глаза и слышит смех друга. — Давай, топай уже.

Вика, что для Шаста оказывается совершенно удивительным, действительно убегает, решив для себя, что мультики сейчас будут поинтересней чем какие-то дяди в телефонах.

— Зря ты сеструху прогнал, — говорит Илья, — я ж щас тоже пойду уже. Там чё-то кураторша моя объявилась.

— Ну, пара минут-то у нас ещё есть? — с надеждой спрашивает Антон.

Макаров мягко кивает и начинает рассказывать. Антон с радостью выслушивает в третий раз историю про странную женщину в аэропорту, ведь Илья выглядит слишком увлечённым во время рассказа, и он просто не может отказать себе в удовольствии наблюдать эту смеющуюся бородатую морду, смеётся с его пародий на куратора и соседа, с интересом уточняет про колледж и всё-всё-всё, что Илья успел там, с чужой и странной Москве, увидеть. В общем, пара минут предсказуемо растягивается на полчаса, а там уже и на целый час, и под конец разговора Антон уже лежит на кровати и играется с полоской золотистого солнца, нырнувшего в комнату под конец дня.

Антон скучает по Макару. Смотрит на него через экран, слушает иногда прерываемый помехами голос и скучает-скучает-скучает. Расставаться с лучшим другом Шаст явно не планировал, но жизнь явно имела на него свои виды, если из раза в раз подкидывала такие подлянки. Сам Илья говорил, мол, если жизнь тебя ебёт, значит очень сильно любит, поэтому с радостью называл себя любимчиком судьбы. Иногда Антон про себя задаётся вопросом, почему же жизнь свела его с Ильёй, но ответа никак не находит. У Макара-то он, наверное, есть, но спрашивать как-то не хочется. Зазнается ещё.

Заканчивают разговаривать они только когда солнце подползло к горизонту, а прощаются без тоски и меланхолии, чему Антон несказанно рад.

Вика к тому моменту уже успела подремать и теперь играется в маминой комнате, а мама, давно приготовив ужин, преспокойно лежит на диване перед телевизором и читает какую-то мудрёную книжку. Антон ещё несколько минут после окончания звонка пялится в потолок, привыкая к чувству опустошения в груди, после чего лениво сползает с кровати и, нацепив на себя любимую старую толстовку, выходит из своей комнаты. Мать переводит взгляд с книги на сына и чуть улыбается. Шастун подходит к женщине и молча садится перед ней на пол, прижимаясь щекой к подставленной ладони. Мамина рука прохладная и мягкая, как и всегда.

— Чего читаешь? — тихо спрашивает Антон.

— Научная литература, Антош, — отвечает она. — Тебе такое не нравится.

— Не нравится, — соглашается Антон и слышит лёгкий смешок. — Я в магазин, что-нибудь нужно?

— Купи Вике сок, если не сложно, — чуть устало просит мать. — Деньги возьми в прихожей, там должно быть немного.

— Мам, не начинай, я сам куплю.

Женщина тяжело вздыхает, кладёт раскрытую книгу на свой живот и смотрит на сына.

— Господи, Тош, какой же ты упрямец. Дай нос.

Антон пододвигается к лицу матери и подставляет кончик носа к её губам, чтобы она его поцеловала. Старая традиция, которая Антону безумно нравится.

— Ладно, иди уже.

Шастун сам целует маму в лоб и поднимается на ноги, после чего выходит в коридор и, нацепив кроссовки и схватив ключи от дома, выходит в подъезд.

До «Магнита» Шаст добегает за пару минут. Путь до прилавка с детским питанием он может воспроизвести с даже закрытыми глазами — опыт даёт о себе знать. На кассе покупает «Филип Моррис» с черникой и со спокойной душой выходит на улицу. Солнце к тому моменту уже легло на край земли, превратившись в малиновый шар, стелющий свои ленты-лучи по пыльной серой земле. Антон шаркает носком по грустному асфальту и закуривает, глядя на отражающие пунцовые блики окна и балконы. В свободной руке у него две пачки сока «ФрутоНяня»: банановый для себя и яблоко-вишня для сестры — а в кармане мятная жевачка, чтобы лишний раз не тревожить маму.

Антон чувствует, как коротко вибрирует телефон, и смотрит на всплывшее уведомление от сбера. Ему пришло сто рублей от мамы — явно больше, чем требовалось — с подписью «я тоже бываю упрямой;)».

Шастун хмыкает и, потушив окурок, идёт домой.