— Сегодня вечером мы соберемся у костра и будем рассказывать историю о создании Элиора.
Чимин идёт по бескрайнему на вид полю, рядом с ним босиком шагает Чонгук. Здесь есть всего одна тропинка, вытоптанная стопами элио. По бокам от Чимина растут колосья подозрительного на вид зерна, но взгляд Чимина смотрит вверх — на два огромных спутника.
— А что на спутниках? — Чимин показывает на них пальцем.
— Да ничего, — пожимает плечами Чонгук. — Там только камень. На одном есть вода. Но он слишком маленький, чтобы выращивать еду.
— А разводить животных?
— Мы не разводим животных. Фауна контролируется естественным образом. Если мы начнем выращивать животных, понадобится больше еды для них, а значит мы быстрее истощим почвы, будет меньше чистой воды, и…
— Да, — быстро кивает Чимин. — Я понял.
Именно это и произошло на Земле. До болезненного смешно, что достаточно было бы перестать жрать говядину. Чимин дышит полной грудью, заходя на новую часть поля — деревья, увешанные плодами, похожими на апельсины. Но по вкусу они больше напоминают очень сладкую капусту. Чонгук смеется от выражения лица Чимина, от того, как сок брызгает из фрукта, заливает руку и лицо Чимина. Всё это слишком похоже на свидание, чем на прогулки. Любовь в селе — так бы обозвал эту историю Чимин, если бы периодически по воздуху не проносились летающие машины, перевозящие от поселения к поселению продукты.
— А чем ты занимаешься? — спрашивает Чимин.
— Гуляю. Как и ты.
— Да нет, по жизни.
— А. Я танцую.
— Типа как в театре?
— Театре? — Чонгук прыскает. — Нет, я общаюсь с Богами.
— То есть ты артист и священник?
— Наверное, — Чонгук смеется. — Так у вас называются люди, которые танцуют и говорят с Богами?
— Нет, так у нас называют язычников. Но вы, видимо, и есть язычники.
— Вы, земляне, любите давать всему названия.
Чимин кивает, поджимает губы, приподнимает бровь, делая выражение лица, мол, «сложно поспорить». У элио для половины вещей нет названия. Это просто «вещь». А это — просто «еда». При попытке у Чонгука узнать, как называется этот фрукт, он просто описывает его: оранжевый, круглый, сладкий. Он всё так и описывает — какое оно на вкус, на ощупь.
— Потому что так ощущается жизнь.
Чимину кажется, что он понимает, но его скованный логикой мозг не может понять до конца, как именно справляются элио, давая всему детальное описание, но не называя вещь простым названием. Чонгук, словно ребёнок, воображает себе прямую линию и идёт по ней, осторожно переставляя ступни. Его руки разведены в стороны, сохранять баланс. Двадцатилетний священник рассказывает о том, что названия даются существам, имеющим сознание, и есть даже безумцы, которые подбирали эти названия исходя из набора звуков, на которые откликалось это существо. Система идет вразрез с концепцией называть всё латынью. Чимин поглощает информацию, не задавая вопроса о главном — где на этой планете хранится оружие.
Рядом с Чонгуком он забывает о своей истинной миссии. Чимин так быстро привыкает к этой планете, что уже не может вспомнить Землю. Напоминание о Земле — чёрная одежда, отличающая Чимина от Чонгука, одетого во всё белое. Даже в военной форме, Чимин не ощущает себя захватчиком, особенно после того, как Чонгук берёт его под руку, беззаботно рассказывая об устройстве этой галактики. В полях работают элио, нет шумной техники. Для Чимина, с детства варящегося в котле армии, всё это выглядит как долгая и тщательная психотерапия.
Чонгуку звонит Намджун. Часы на руке Чонгука расправляются из цепочки в портативный коммуникатор, и серое вещество, похожее на ртуть, принимает очертания головы Намджуна.
— Чонгук, просто хочу напомнить тебе, что тебе нужно отдохнуть перед вечером.
Серая жидкость распадается, теряя образ Намджуна.
— Ты даже ничего ему не ответишь? — спрашивает Чимин.
— Зачем? Это запись.
— У вас нет телефонов?
— Чего?
— Мгновенного обмена сообщениями.
— Так это оно и было!
— Да нет, скорее, как без остановки общаться…
— Но я тоже могу ему сейчас записать сообщение, и он его получит.
Радиосвязи нет.
— А зачем тебе отдыхать?
— Вечером я и другие элио будем вести вечер. Священники, — взмахивает рукой Чонгук, выучивший новое слово. — Ты придёшь?
— Конечно, — Чимин быстро отвечает, как само собой разумеющееся. — Куда ты — туда и я.
— Спасибо!
Чимин не думает, что у него есть выбор. Если хочешь узнать народ — узнай его веру. Там точно будут все люди, живущие теперь среди элио. И вечером, собравшись за городом, в чистом поле, на фоне небоскрёбов, люди мешаются среди элио, выделяясь чёрными пятнами на белом фоне. Небо усыпано звёздами. Тут воздух такой чистый, что звёзды можно считать, и видно планеты соседние, спутники. Чимин глазеет на небо, пока элио разводят гигантский костёр, и только когда повисает тишина, Чимин опускает голову. Вокруг костра стоят высокие вазы, возле каждой из них стоит элио — священник. Один из них — Чонгук. На его лице неоновый макияж, но даже он не скрывает бескрайнего спокойствия в глазах.
Элио, включая Чонгука, начинают танцевать с первыми звуками пения и инструментов. Чимин хмурится, не понимая.
— Это и есть история? — крутя головой, спрашивает Чимин. — О создании мира?
Никто не слышит его. Местные прикованы взглядом к костру и мужчинам всех возрастов, танцующих на его фоне. Чимин никогда не видел таких странных форм, движений, словно это не танец, а заклинание, читаемое телом. Музыка из духовых и песнопений напоминает ему мантры, и гибкие движения танцоров ложатся между нот как идеальное их дополнение.
Резким разворотом, взмахом ноги, они роняют крышки стоящих рядом высоких глиняных ваз, разукрашенных символами, которые Чимин не может перевести даже с устройством, загнанным в его шею. В движении, ведомые музыкой, танцоры запускают руку в горшок, и когда вынимают её, на их запястьях, забыв, что такое гравитация, замирают в невесомости крупные шары цвета металла. Глаза Чимина распахиваются шире: он удивленно наблюдает за тем, как перекатывается металл по телу Чонгука. Будто мяч, он перекатывается по его плечам, он зависает возле живота, когда Чонгук прогибается. Этот металл словно ощущает тело, или тело ощущает металл.
— Я думал, он просто танцует… — неуверенно выдыхает Чимин.
Чимин не знает, чему удивляться больше: тому, как двигается Чонгук, или тому, как металлический шар держится на весу, не соприкасаясь с тканью и кожей.
Металл начинает течь. За широким движением рук Чонгука, он растягивается, словно вода, и Чимин резко оглядывается на своих друзей, так же не понимающих, что происходит. Тогда Тэхён подаётся к Чимину и горячим шёпотом взволнованно спрашивает:
— Это что, ртуть?
— Я не знаю.
Словно живой организм, металл обтекает тело Чонгука. Он движется вокруг него, повторяя его движения. Музыка не накаляется, она звучит в том же ритме, в ней нет развязки, кульминации. Задержав дыхание, Чимин смотрит, как ловко Чонгук в прыжке разворачивается, становится на одну руку, второй продолжая удерживать стабилизирующийся в шар металл, и когда Чонгук медленно опускает ноги на землю, металл снова течёт к его голове. Этот танец всё больше похож на заклинание, и когда элио начинают подпевать на неизвестном Чимину языке громче, хором петь свои мантры, по коже бегут мурашки.
Это — магия среди небоскребов. Магия в мире, где технологии обручены с природой. Где существа смотрят в будущее, но оглядываются на прошлое, сохраняя то, что люди потеряли. Чимин обнимает себя за плечи, пытаясь сбросить мурашки, когда видит, как в развороте капля пота слетает с волос Чонгука. Чимин забыл, что тот танцует возле огромного костра.
— Что это? — подаваясь к светловолосому элио, тихо спрашивает Чимин.
Элио оборачивается на него. В его глазах отражается огонь, и Чимину кажется, что глаза элио светятся в тысячу раз ярче человеческих. К мурашкам добавляется учащенное биение сердца, сухость во рту. Элио садится ближе и медленно, показательно разворачивается лицом к танцующим. Чимин повторяет его движение, чтобы не упустить ни единого движения Чонгука, его странных линий, нечеловечески ловких и стабильных. И тогда элио, приближаясь губами к уху, отвечает на местном языке непереводимой фразой:
— Йаль мойрела.
Чимин, приподняв брови, качает головой, не понимая.
Эта «йаль мойрела» течёт на теле Чонгука, не марая, не касаясь, не отравляя. На его лице чистейшее спокойствие, идеальная гладь; грудь ритмично вздымается, и каждое движение, которое, Чимин уверен, дается непросто, выглядит лёгким.
— Чистая энергия. Сердца наших Создателей.
Чимин смотрит в блестящую гущу. В пламени костра, на руках Чонгука, она выглядит так же, как звучит её название. Чистой. Сильной. И Чонгук, словно маг, с другими танцорами заклинает её, не подчиняет, а становится с ней единым целым. Чимин никогда не видел ничего подобного, он никогда не слышал ничего подобного, и когда ему хочется обернуться к Хосоку, спросить, что он думает, Чимин замечает, как опасно тесно колено Хосока прижато к колену главного инженера элио — Юнги.
Чимин разворачивается медленно, словно ничего не заметил. Но теперь он не может не заметить, как смотрит на Чонгука.
Он прикусывает губу.
Но этот мир, и элио в нём, и время в нём — не курортный роман. Чонгук держит на руках историю, Чонгук танцует с ней, Чонгук — ребёнок звёзд, огня и ночи, и Чимин — всего лишь пыль, мусор, подброшенный солнечным бураном. И Чимин знает, что он уже влюблён в этот мир с первого взгляда: он влюблён во всё здесь. Ему больно думать, глядя, как Чонгук вытягивается к небу, что там однажды, среди звёзд, окажется он сам. Что там может оказаться Чонгук, если люди выберут путь войны.
Невозможно воевать с тем, что бьётся единым сердцем. Чимин чувствует любовь элио к этому миру, он чувствует их любовь к друг другу, он вдыхает запах костров и обещаний. Он смотрит на вещество, из которого сделаны сердца их Богов, и ему кажется — поднимет руку на цветок, и сердце Богов, сдерживаемое танцем Чонгука, его изящными движениями, поглотит его. Не вода, не металл, вещество без формы, которому не важна гравитация.
Чимин, глядя на Чонгука, понимает. В своём танце он повторяет чистую энергию, и она движется с ним потому, что идеально сливается.
Чонгук, вытянувшись, изгибом руки переносит стальной на вид шар на ладонь, и выдыхая на него, волны пуская по пальцам, развевает чистую энергию паром. Она обращается в воздух, в серебристую дымку, и улетает в небо. Чимин знает, что она останется на этой планете. Просто вернётся туда, откуда её принесли. Он просто это знает.
И когда всё кончается, он слышит всего пару громких хлопков и пару жидких — люди перестают хлопать, когда несколько голов с удивленными взглядами смотрят на них. Чонгук и другие танцевавшие, если это можно назвать танцем, замирают в странных неудобных позах, почему-то не выглядящих некрасиво, непонятно. Причудливый рисунок и узор сохраняется даже в конце. Запястья Чонгука подогнуты, словно ветки дерева.
На фоне костра они будто горят. Только нет пепла и дыма.
Чимин горит вместе с ними.