Маленького города становится мало для такого же маленького человека. Чимина тянет за границу дозволенного, пусть ему ничего и не запрещали. Вместо тёмной одежды космического флота, на нём белые шаровары и туника. Никакие тряпки не сделают его похожим на элио. Идя рядом с Чонгуком, Чимин видит, что они настолько же одинаковые, насколько разные. Его осанка — ровная; кожа — бархат; радужка в глазах украшена причудливыми нитями золота, она ярче, она чище. Чимин не знает, за что ему этот мир подарил Чонгука, которого не удержать в четырёх стенах. Так же, как и Чимина, его тянет в недра этого мира, который он обошёл за своё небольшое количество лет.  

Горы на Элиоре крутые, каменистые и поросшие сладко пахнущими травами. Чонгук тянет за собой, взбираясь вверх, и в первую минуту Чимин не знает жизни счастливее. Но острые камни режут его пальцы, а то, что Чонгук называет самой удобной одеждой, путает ноги Чимина тканью. То, что для Чонгука легко, Чимину дается с трудом, и он знает, что если обернётся, его голова закружится.  

— Есть легенда, — оборачиваясь, весело говорит Чонгук, — когда старые Боги поднялись на эту гору и увидели Элиор, один из них ослеп от великолепия этой планеты.

— А кто новые Боги? — контрастно задыхаясь, спрашивает Чимин.

— Это мы, — всё так же радостно отвечает Чонгук, будто не Бог вовсе, а простой ребёнок. Он и есть — Чимин видит это в выражении его лица. — Старые Боги отдали нам ответственность носить их имена. Теперь всё в наших руках, они сказали.

Это звучит так правильно и так логично, что Чимин удивляется, как люди не додумались до этого. Почему даже в век высоких технологий, они всё ещё пытаются свалить ответственность на нечто абстрактное, далёкое, то, чему нет подтверждения. Чимин, тяжело дыша, карабкаясь за Чонгуком, едва не срывается от того, что слишком сильно задумывается на эту тему. Насколько настоящими были их — элио — Боги, и как они связаны с Богами, придуманными людьми.  

Выбросить это из головы — единственный способ не сорваться и угнаться за Чонгуком, бодро забирающимся вверх. Чимин видит его бёдра, спину, ягодицы, босые ступни, шагающие с камня на камень, хватающиеся за малейшие выступы. Чимин едва поспевает следить, за что именно хватается Чонгук, повторяя за ним, но в отличие от него не успевая подъедать красные круглые ягоды, растущие на склоне. Дорога в гору, Чимину казалось, будет опасной, жестокой. Но когда он забирается наверх, его мысли сдувает освежающий ветер, и Чимин видит долину, раскидывающуюся перед ним. Слово «Жестоко» теряется из лексикона, будто он говорит на языке Чонгука, не английском.  

Чимин никогда не видел столько оттенков зелёного и голубого. Синий, лазурный, бирюзовый, белый — они переливаются в небе сотнями цветов света, словно звезда здесь не освещает белым, а всеми возможными красками моря, которое Чимин видел только в симуляциях. Небо разливается акварелью, будто великие Божества, нашедшие этот райский мир в далёком уголке бесконечной вселенной, всё ещё там, на небе, рисуют красками, подталкивают облака ветром.

Деревья, леса, голубое озеро. Там, внизу, летают птицы всех размеров и красок, облака переплетаются в любовном танце. Там, внизу, Чимин видит то, чем могла быть его родная планета, но стала свалкой по вине тех, кто не задумывался о следующем поколении. Здесь, на Элиоре, Чимин может дышать полной грудью. Чимин не хочет покидать эту планету. Он медленно оборачивается и смотрит на стоящего рядом Чонгука.

Ветер развевает вьющиеся волосы Чонгука. Чимин не знает, что прекрасней: Чонгук, ребёнок рая, или мир, в котором он живёт.

— Я сплю? — выдыхает Чимин, ловя озорной и восхищённый взгляд Чонгука.

В ответ он мотает головой, улыбаясь.

Облака наплывают на горы, разбиваются о скалы и собираются снова. Чимин тяжело, больно сглатывает; его глаза начинают слезиться. Ослеплённый, как старый Бог из легенды, он часто моргает, пытаясь запечатлеть эту картинку навсегда. Бескрайние леса и горы, свет звезды, которую люди бездушно зовут кодом 17894, а элио называют её любовно — Око Создателя. Их Боги наблюдают за ними, не вмешиваясь, доверяя им рай. Чимину, стоящему на вершине одной из гор, кажется, что ему раскрыли секрет.

Откровение, написанное сетью ручьев. В шуме поющих птиц, стрёкоте насекомых. В блестящих глазах Чонгука, отражающих весь этот мир. В его летящей тунике, лентах в волосах. Чимин не может отвести взгляд от горизонта, чтобы наслаждаться лицом Чонгука, но он и не может не смотреть на него.  

Губы Чимина приоткрыты. Он задыхается, дыша воздухом, полным кислорода. Утирая глаза, он ощущает, как проступает на лице улыбка. Такая, которой не было давно: улыбка, вызванная прекрасным, совершенным, тем, что люди потеряли. Тем, что люди уничтожили своими руками.

Когда ладонь Чонгука прикасается к его пальцам, Чимин не сразу замечает это. Он медленно переводит взгляд от колышущихся высоких фиолетовых цветов на мальчика, прекрасней любого цветка на этом холме. Чонгук сплетает пальцы с Чимином, он тянется губами, и Чимин не веря, что делает это, закрывает глаза. Пробуя мягкие губы, рвано выдыхая в них, целуя невинно и легко, предавая все планы, построенные командиром. Предавая родителей Чонгука, Чимин урывает его поцелуй, такой же чистый, как реки и небо, воздух и ветер, заставляющий рукава туники лететь. Чимину кажется, что если он отпустит руку Чонгука — он полетит вместе с травами и перьями, он растворится в этом обещании, данном природе, быть с ней единым целым. Чимин целует Чонгука, но вместо болезненной мысли, что он запятнает Чонгука своим, человеческим, Чимин ощущает, как очищается. Именно в этот момент, не в их быстрый секс в пещере. В момент первого настоящего поцелуя, с чувствами и без страсти. Чимин улетает вместе с ветром, перебирающем его волосы.

Он сжимает руку Чонгука, тянет его к себе, чтобы поцеловать глубже, увереннее, наклонить голову и сделать Чонгука своим. Но осекается в момент, когда Чонгук вздыхает. В один момент Чимин вспоминает, что Чонгуку всего двадцать лет из ста восьмидесяти лет элио, что это не бездумный порыв его тела, что это осознанное решение, что его родители будут ждать его дома, что его родители любезно приютили путников из разрушенного мира, и что его родителей Чимину придётся однажды предать.

Невесомый поцелуй падает им под ноги, когда Чимин отстраняется, резковато отступая назад, но словно кошка, Чонгук, как истинный танцор, чувствует это движение, стоит ему только начаться. Он подступает ближе и запускает свободную руку в тёмные волосы, прижимает Чимина лбом к своему лбу, открывает глаза и смотрит так любовно, как на Чимина не смотрела родная мать. Чонгук знает, что он делает — видит Чимин в его глазах. Но знать — не означает, что ты принимаешь последствия.  

Их руки сжаты, словно в немом обещании никогда не отпускать.  

Но Чимин всегда отпускает. И однажды Чонгуку, забравшись на эту гору, придётся смотреть вверх, отпуская. Глядя в звёзды и представляя, что где-то там мир, куда нет дороги назад. Где-то там Чимин, которого он больше никогда не увидит.  

— Оставайся со мной, — произносит Чонгук. Его голос шелестит вместе с травами, его слова уносит ветер.

Чимин хмурится, в его взгляде непонимание.  

— Оставайся со мной, — повторяет Чонгук, смотря Чимину в глаза, целуя его взглядом, дыханием, — здесь. Не улетай.

Сердце пропускает удар. В груди сжимается диафрагма, пробегается дрожь по рёбрам, Чимин ощущает вибрацию в своём теле. Остаться здесь — единственное, чего ему по-настоящему хочется. Это — его единственное искреннее желание за всю жизнь. Любить кого-то чисто и без условности, социальных статусов, правил. Любить кого-то искренне, без фальши, без боли. Без дум, что будет завтра. Без ожидания смерти планеты. Смотреть в глаза любимого и знать, что завтра вы окажетесь на этой же горе, будете смотреть в горизонт и ждать, когда Боги дадут ответ на вопрос, почему нельзя всегда так, почему всем нельзя так. Держаться за руки и целоваться, вдыхать чистейший воздух и выдыхать вместо углекислого газа клятву беречь, защищать этот мир и каждую его часть.  

Чимин сжимает руку Чонгука крепче.  

Эта мечта — несбыточна и недосягаема. Они с Чонгуком слишком разные. Они по разную сторону баррикад. Чимин не может признаться, что так же сильно, как Чонгук нужен ему, команде людей с Земли нужна эта планета.

— Я не могу, — не опуская взгляд, тихо отвечает Чимин.  

— Почему?  

Чимин теряет все мысли, глядя, как кудряшки Чонгука закручивает ветер. Чимину хочется положить руки на его пояс, но он не позволяет себе касаться Чонгука.  

— Твои родители не одобряют нас.

Чонгук обиженно отводит взгляд. Он становится колючим от одного упоминания семьи. Его губы поджимаются, Чимин видит, как он мучительно думает над чем-то, и вместо того, чтобы заставлять Чонгука болеть над мыслью о расставании, Чимин ведёт головой, жестом прося посмотреть на него. Чонгук, не отрывая лоб ото лба, разворачивает голову обратно, и Чимин ловит его губы в ещё одном коротком поцелуе.

— Всё в порядке, — не решаясь повышать голос, продолжая говорить шёпотом, Чимин оставляет ещё один поцелуй на губах Чонгука. — Не думай об этом.  

Они стоят молча, держась за руки и выдыхая в губы друг друга. Чимин, даже будучи в постели с Чонгуком, не целовал его так раньше. Сейчас ему кажется, что он по-настоящему любит Чонгука, но эта мысль опаснее людей, инфицирующих собою другие миры.  

— Они не одобряют, потому что считают, что твоим друзьям нельзя доверять.

Внезапное признание Чонгука обливает Чимина ледяной водой. Так вот, что значат эти осторожные взгляды отцов Чонгука, вот, о чём они разговаривают, когда Чимин не видит. Чонгук точно не шпион. В его голосе звучит искреннее непонимание и обида на родителей, но Чимин ощущает накал всей ситуации. Намджун понимает, что вооруженные люди здесь не просто так, и было бы наивно подумать, что глава самой развитой цивилизации, которую встречал Чимин, будет настолько глупым.

— Может, они и правы…

— Я знаю, как доказать им! — восклицает Чонгук и внезапно хватает Чимина за плечи.  

— Доказать — что? — улыбается Чимин.

— Что твоя душа чиста.

Чонгук быстро целует его в лоб и срывается, бежит к краю обрыва. Чимин едва успевает закричать, чтобы остановить его, не торопиться, не понимая, что Чонгук придумал. Но Чонгук не собирается прыгать — он приседает, смотрит вниз, и Чимин не знает, что хуже: пытаться поймать падающего с горы человека или снова лезть на этот опасный утёс.

— Я отведу тебя в одно место, — кричит Чонгук, чтобы за шумом ветра и птиц Чимин услышал его. — В одно очень важное место!  

— Ты специально держишь интригу? — взволнованно спрашивает Чимин, но не от страха перед неизвестностью, а потенциальной возможности свалиться с горы.

— Стой за мной.

Он, если останется здесь, точно долго не сможет освоить эту мистическую технику скалолазания, которой Чонгук забирается и спускается с гор так быстро, будто у него не две руки вовсе, а четыре. Но Чонгук не слезает сейчас. Он выпрямляется и медленно набирает полную грудь кислорода.

— Что ты де?...

Чонгук открывает рот и пронзительно, высоко кричит. Чимин шарахается, закрывает уши руками, сам едва не вскрикивает от удивления и того, до какой степени Чонгук повышает свой голос — ультразвук. Он кричит долго, кричит в небо, и как только воздух в его лёгких заканчивается, Чимин замирает, зная, что повторять вопрос рано. Подошвами тонкой обуви, Чимин ощущает вибрацию в земле, а вокруг горы раздается стрёкот. Оборачиваясь вокруг себя и инстинктивно приседая, готовясь защищаться, Чимин чувствует себя на какой-то извращенной войне, где он один понимает опасность, а его напарник — полоумный вопящий идиот. Чимин ждёт чего угодно, но, когда со взмахом гигантских чёрных крыльев из-за горы выскакивает гибрид динозавра, птицы и скорпиона, Чимин вскрикивает и падает на задницу.  

Это существо тут же нападает своим клювом, что размером с самого Чимина, на Чонгука. Оно ударяет прямо в землю, где стоит Чонгук, но Чонгук колесом ловко уходит назад. Его ноги танцуют снова, но теперь, уклоняясь от ударов клювом, пока Чимин нервно потеет, ползёт назад на пятках и ладонях, и не знает, что ему сделать. Застрелить это чудовище, контрастно чёрное на фоне светлого и нежного, не кажется возможным. Его здоровая чешуя покрывает всё тело, а перья плотные, угольные, блестят стальным цветом.  

Чимину хочется позвать Чонгука, заорать ему, чтобы бежал отсюда и не смел умирать, но Чонгук танцует с улыбкой, посмеивается, когда небольшие когтистые лапы на сгибе крыла промахиваются и не задевают его лицо. Птица целится в его голову и глаза, возмущенно и высоко пища. До тех пор, пока Чонгук не замирает в странной позе, на вытянутой руке держа сорванный фиолетовый бутон. Тот капает на землю фиолетовым соком. В руках Чонгука не цветок, а плод настолько мягкий, что под хваткой его пальцев едва не проминается. Чимин задыхается, ему жарко, он почти лежит на земле, не в силах пошевелиться от ужаса этой сцены и вида животного, размером сравнимого только со слоном. Таких огромных птиц не водится на его планете. Но на Элиоре, населённом хищными лианами, водятся даже птеродактили.

Птица замирает вместе с Чонгуком. Чонгук смотрит птице в глаза, а птица — на плод. Из её клюва вываливается длинный бирюзовый язык. Чонгук, будто в своём танце вместе с йаль мойрела, изящно ведёт рукой, заклиная птичий язык, двигающийся точно, как он. Он медленно подходит, почти вплотную. Чимину хочется зареветь, чтобы он не делал этого — безрассудный идиот. Но стоя близко-близко, Чонгук присаживается на колено, оставляя поднятой сочную сливу. Птица быстрее, чем Чимин успевает моргнуть, языком хватает сливу и со смачным звуком слюны проглатывает её, тут же начиная ворковать. Чимину кажется, что даже её взгляд меняется. Она расслабленно садится, довольно глядя на Чонгука, который, Господи, разворачивается к ней спиной!

— Ты что творишь… — шипит Чимин.  

— Всё нормально!  

Он наклоняется, подставляя птице и задницу. Срывает ещё один плод и, обернувшись, протягивает птице его.  

— Райтаты сами не могут срывать их. Тогда стебель кусает их прямо за язык.

— Этот цветок?! — Чимин смотрит на симпатичный фиолетовый цветок. — Кусает?!

— Ну да, — Чонгук бросает птице плод. — Мулиналки ядовитые. Они едят их птенцов, если те забираются на гору. Но их плоды…

Чонгук облизывает свою ладонь, на которой точно осталась и птичья слюна. Губы Чимина кривятся.

— Прямо ну очень вкусные. Вообще капец. Хочешь попробовать?

— Нет, спасибо…

Поднимаясь с земли, Чимин выдыхает, убеждая себя ничему больше не удивляться. Другой мир он постоянно сравнивает с Землей, где главная опасность — это человек. Здесь же, на планете, кажущейся совершенной, полно созданий, способных съесть тебя заживо. Но вместе с тем, это кажется таким правильным. Чимин смотрит на чёрную птицу, поглощающую свет своими нереальными крыльями, и на то, как Чонгук срывает ещё один плод и бросает его довольному созданию.  

— А зачем ты позвал эту птицу? — спрашивает Чимин, медленно подступая к Чонгуку. — Не говори, что мы пол…

— Мы полетим на ней.

— Я же попросил тебя не говорить!

Чимин трёт переносицу, пропуская момент, как Чонгук взбирается на подставленное крыло. Выпрямившись, Чимин с опаской смотрит, как птица пушит перья, вздрагивает, трясёт длинной шеей, чуть подбрасывая Чонгука на себе и умещая его так, чтобы было удобнее ей, не Чонгуку.

— Давай, забирайся, — Чонгук, держась одной рукой за перья, зовёт жестом.

— Как? — Чимин разводит руками. — На моей планете таких зверей нет.

— Вы не ездите на животных?  

— Нет.  

— Мы, на самом деле, тоже, — негромко и чуть виновато отвечает Чонгук. — Так что не говори отцам, что я это делаю.

— Чонгук, ты просто невыносим.

Чимин, собравшись с моральными силами, сбрасывает с себя обувь, оставаясь босиком, как и Чонгук. Вряд ли птице понравится, если он начнёт топтаться на ней пусть и тонкой, но подошвой. Чимин чуть обходит птицу со стороны, она следит за ним внимательно, не предпринимая ничего, пока Чонгук поглаживает чёрные перья. Ком встаёт в горле, когда Чимин кладёт руку на мощное тело и подтягивает ногу вверх. Птица противно взвизгивает, так, что Чимин едва не валится на землю. А Чонгук смеётся.

— Лезь быстрее!  

— Да она убьет меня!

— Её просто бесит, что ты медлишь.  

Ругаясь шёпотом, Чимин хватается за перья и лезет к Чонгуку. Под его ногами птица шевелится, вздрагивает и переминается с лапы на лапу. Положение шаткое, но Чимин, проклиная всё на свете, быстро добирается до Чонгука и хватает его вокруг талии.  

— Держись, — только и говорит Чонгук.

— Да ну, бля, может посоветуешь ещё что-нибудь более…

Чонгук не даёт договорить и омерзительно вскрикивает, неестественно повышая голос. Будто и не весит тонну, птица скачет по горе, топчет цветы и, под оглушительный вопль Чимина, бросается вниз с горы. Чувство свободного падения настигает Чимина, когда его бёдра отрываются от туловища, и всё, что заземляет — руки, обнимающие Чонгука. Чонгук оборачивается. Его лицо, мальчика, нарушающего все правила, сияет. Он летает так не в первый раз, даже не во второй — думает Чимин, параллельно представляя, как эта птица скинет их, и они свалятся с горы. Разобьют головы. Их похоронят на этой планете. Но птица расправляет невообразимого размаха крылья и мгновенно выравнивает свой полёт. Копчик Чимина ударяется об один из её торчащих позвонков.

Воздух в небе разряженный и холодный, чистый-чистый. Чимин, крепко обнимающий Чонгука, прижимающийся грудью к его спине, с высоты полёта райтаты смотрит на мир глазами птицы её полёта. На Элиоре больше нет городов. Местами, среди полей, засеянных овощами и фруктами, стоят редкие домики, крошечные деревни у берегов рек. За плечом Чимин видит блеск единственного мегаполиса этого мира. Чимину так легко дышать в небе, так свободно, что он чувствует себя в древней азиатской сказке, верхом на драконе. И в руках его — дракон в человеческом обличье. С длинной косой, зажатой между тел. С вихром кудрявых волос, золотом в глазах, добром под кожей, такой глубокой искренностью, что до самых костей Чимин ощущает себя в вате, патоке, не в облаках. Облако, мокрое и ледяное, ударяет в лицо, и Чимин быстро проводит языком по губам, собирая осевшую влагу. В полёте он понимает, что ему просто хочется плакать.

От всего и сразу: знания, что это не навечно. Что планету придётся отобрать у этих птиц и Чонгука. Что Чонгука придётся оставить, что однажды вскроется умысел людей. Что как только найдется оружие этой планеты, люди станут людьми, а элио останутся позади. Чимин хочет стать частью Элиора, но он так и остаётся ребёнком Земли, и там на ней остались его генетические родственники, его братья по несчастью, оставшиеся жить в экологической катастрофе.  

Но он проводит рукой по груди Чонгука. Тот охотно прогибается в пояснице, чуть подается назад, раскрываясь. И Чимину кажется, что ничего ему больше не нужно. Достаточно сжимать бёдрами тело этой птицы, руками сжимать Чонгука, улететь куда-нибудь далеко-далеко на этой крошечной планете, остаться в крошечном доме и петь Богам песни.  

Райтата несёт их по небу, Чонгук молчит, а Чимину остается только гадать, как именно эта птица знает, куда именно Чонгук хочет лететь. Вряд ли это извращённая дрессировка. Ладонь Чонгука лежит прямо на шейных позвонках, и может всё это галлюцинация под действием разряженного кислорода, но Чимин видит, как под плотной чёрной птичьей кожей ползут серо-голубые нити. Они напоминают Чимину о чистой энергии этой планеты, веществе, похожем на ртуть. Чимин просто знает, что у всего в этом мире есть одно ядро — одно целое, объединяющее их на куда более глубоком уровне, нежели набором химических элементов.

Сварливая птица неожиданно мягко опускается посреди нескольких небольших озёр с кристально чистой водой. Копчик Чимина переживает эту посадку, и как только они с Чонгуком спрыгивают на землю, птица устремляется в небо.  

— И как мы вернёмся домой? — спрашивает Чимин, смотря на здоровое чёрное пятно в голубом небе.

— Пешком, конечно.

— Ну конечно же, пешком. Как я сам не догадался. А сейчас мы что делаем?

— Ныряем в подводную пещеру.

— Подводную пещеру, — моргает Чимин, с пустым лицом глядя на озеро, к которому подходит Чонгук. — Разумеется.

Нырнув за Чонгуком, Чимин видит не привычное его человеческому воображению дно. У озера нет дна. Оно уходит глубоко, настолько, что не видно ничего, а у самого берега, в одном из каменных краев озера, Чимин видит дыру. Ползти под водой через туннель не радует его нисколько — он вряд ли сможет задержать дыхание, как Чонгук. Но когда Чонгук первый руками хватается за края грота, Чимин сразу видит тело Чонгука по-другому, понимая, что воды там нет. Что-то отделяет воду от входа в пещеру.

Заходя в пещеру, Чимин замечает, что гравитация здесь тоже другая. Шагать становится легче, а где-то в груди кратковременно появляется ощущение, будто он падает и тут же подлетает. Вода, пропитавшая одежду, собирается в желе и сваливается с кожи и ткани на камень. Чонгук прокладывает дорогу, но в отличие от первой пещеры, где Чимин прижимал его к стене, здесь не так темно, не нужна кровь подсветить неоновое вещество. Будто бы отовсюду идёт чуть бирюзовое, серебристое свечение. Источников света не видно, пока Чимин осторожно шагает босиком по камню. Его светлые штаны здорово отражают свет, и Чимин будто бы понимает наконец-то, почему все элио носят белое. В темноте они видят друг друга даже издалека. Какой бы темнота ни была — они всегда смогут увидеть друг друга.  

Туннель кончается тем самым светом. Чимин спускается за Чонгуком, встаёт на гладкий камень, посыпанный песком. Чимин молчит. Он знает, что если скажет что-то — раздастся оглушительное эхо. Боится он нарушить не глубокую тишину. Но что-то магическое, что кроется в открывшемся ему озере йаль мойрелы — ртути, с которой танцевал Чонгук. Йаль мойрела мягко колышется в озере, идёт не рябью, но осторожно переливается, будто желе в супнице. Чимину боязно: он не знает, что это за вещество. А Чонгук, обученный управлять им, подходит к самому краю пещерного озера. То вибрирует, идёт ровными кругами, будто в центр бросили каплю воды. Чимин слышит, как резонирует это вещество по пещере, освещённой серебром и бирюзой.

— Это йаль мойрела, — тихо говорит Чонгук, не оборачиваясь, смотря вниз.

Чимин подходит к нему, держась подальше от края. Не видно дна. Отчего-то Чимину кажется, что если он шагнет туда — эта смесь проглотит его заживо. Что дна там нет вовсе. Чистая энергия резонирует с каждой нотой голосов, оказавшихся в этой пещере.

— Да, я знаю, — так же тихо отвечает Чимин. — Это сердца ваших Создателей.

— Не совсем, — мотает головой Чонгук и поднимает взгляд на Чимина. Радужка у Чонгука не золотая больше. Она цвета озера. — Это их кровь.

— В смысле, кровь? Я не понимаю.

— Когда Создатели прибыли на эту планету, они знали, что не смогут жить здесь долго. Их было мало и они вымирали.

Чонгук делает шаг назад, Чимин делает два.  

— И они приняли решение, что дадут этой планете новую жизнь. В другой форме.  

— В форме элио, — подхватывает Чимин.

— Да. Они убили себя, и от них осталась только их кровь.  

Чонгук изящно проводит ступнёй по земле, поднимает руки, словно маг, заклинающий воду. Кровь Богов отзывается, идёт новой волной, и свет в пещере меняется — становится более голубым.  

— Смотри на стены, — зовет Чимина Чонгук.

Оглядываясь, пока Чонгук колдует над ртутью, Чимин на стенах видит те же рисунки, что в пещере, где они занимались сексом. Но там Чимин не придавал им такого значения. Там он видел только обнаженное тело Чонгука, а здесь он видит историю. Атланты, высокие люди с ровными, почти прямоугольными чертами тянут на руках звезду существу более мягкому, низкому. Хаос изображений вычурно рассказывает о земледелии, разведении животных, постройке домов, но самая большая картина открывает Чимину, как режут руки древние Боги, и из них льется белая кровь. Он видит, как элио подносят своего мертвого собрата прямо в озеро их крови. И он видит, как, оставшись на земле, элио поднимают руки в попытке дотянуться до своих собратьев.

Словно где-то ещё есть такие, как они.  

— Йаль мойрела — это не просто их кровь, — продолжает Чонгук, расслабляя плечи и локти. — Когда мы умираем, мы отдаем тела обратно в такие озера. И когда мы принимаем решение создать нового элио, мы берём каплю крови Создателей.

— Вы созданы из… Этого?

— Ага, — улыбается Чонгук. — Генетический материал обоих родителей и кровь наших Богов. Поэтому нужны такие, как я. Мы находим общий язык и договариваемся с тем, что осталось от сознания Создателей. Из их крови созданы не только мы.

— Что ещё? — взволнованно спрашивает Чимин.

— Всё, — Чонгук разводит руками. — Всё-всё-всё. Все материалы, из которых мы делаем дома. Технику. Мы закладываем вместе с семенами в почву йаль мойрелу. Мы делаем из неё новые тела. Новые органы.  

— И оружие? — вырывается из Чимина.

— Оружие? — переспрашивает Чонгук. — Что это такое?

— Это средства, чтобы защищать ваш мир.

— Зачем нам защищать наш мир? — не понимает Чонгук. — Никто не нападает на него.

«У них нет оружия» — это озарение ударяет Чимина в грудь так сильно, что выражение его лица меняется. Это всё находится без защиты. При всей развитости технологий, элио не производят оружия. Это так логично и так похоже на них, но Чимин не может уложить в голове, как, имея такой материал, элио даже не задумались о производстве оружия.

— Йаль мойрела — живая, — продолжает Чонгук, видя смущение Чимина. — Я могу с ней общаться, потому что она при контакте проверяет того, кто с ней взаимодействует.

— Что она проверяет?  

— Чистоту помыслов. Уверенность в своих желаниях. Полное согласие.

— Согласие с чем? — Чимин прикрывает глаза, пытаясь понять.

— Со всем. Это что-то между полным отрешением и готовностью сделать всё, что будет требовать ситуация. Полное принятие всего.  

— Я понял, — кивает Чимин.  

— Если йаль мойрела примет тебя, то у моих отцов не будет даже повода сомневаться.

— Чего?

Чимин едва не давится слюной. Чонгук приподнимает бровь, улыбается своей нагловатой улыбкой и делает шаг в пропасть. Чимин только успевает протянуть руку, чтобы поймать его за тунику, но Чонгук не тонет. Кровь Создателей под его ногой вспыхивает бирюзовым и становится плотной. Чонгук не идёт по ней, он танцует. Его движения содержат в себе уникальный язык, который понимает только Чонгук и то, что осталось от его Богов. Он ступнями рисует на плотной воде узоры, кружит, рассказывает с закрытыми глазами что-то, а Чимин стоит и не может поверить в реальность происходящего. Что это вещество действительно живое, и что оно понимает всё.  

А значит, оно увидит, что таится в голове Чимина.

— Иди сюда, — Чонгук протягивает руку.

Он останавливается у другого края озера, полностью замершего. Нет ни ряби, ни волн, только статичное полотно ртути. Даже звуков нет: Создатели в ожидании. Чимин панически переглядывается с Чонгука на его руку, и за его спину, на это опасное озеро, способное прочитать его насквозь. Чимин боится впервые в жизни настолько сильно, даже сильнее, чем он боялся расправы от Сокджина. Его человеческая натура ограждается от всего мистического, она сторонится непонятного, непривычного. Он не может совладать со своим страхом, холодная капля пота стекает по затылку, шее, течет между лопаток и впитывается в ткань одежды. Пусть в Чонгуке есть частица древней силы, у Чимина только пустота человеческой сущности. Когда-то ему говорили, что в каждом человеке есть крупица звёздной пыли. Что люди созданы для того, чтобы покинуть Землю. Но столкнувшись лицом к лицу к вечным и таинственным, Чимин не может ему довериться.

И он делает шаг назад, мотая головой.

— Я не могу, Чонгук, — честно отвечает Чимин, опуская голову. — Это твои Боги. Не мои. Я не уверен в том, что я готов к…

— Это нормально, — Чонгук кивает, ласково улыбаясь. — Если ты не готов, это нормально. Они никуда не торопятся. Я просто хотел показать тебе это место.  

— Место, где вы хороните своих? — нервно смеется Чимин.

— Нет, мы хороним их в другом месте, — Чонгук отмахивается. — Йаль мойрела течет через весь Элиор.  

Это меняет всю концепцию возможности захвата Элиора. Чимин смотрит, как Чонгук снова приходит в движение, общаясь с Богами. А сам думает о том, что если эта жидкость протекает через всю планету и имеет своё сознание, какое решение она примет, если увидит, как погибли те, ради кого она отдала свою жизнь? Чимину претит мысль разрушить что-то настолько прекрасное. Он не сможет уберечь Элиор от людей, но может попытаться перевернуть планы капитана, если они перешагнут границу дозволенной жестокости. Двуличие — оно всегда было чертой Чимина, сейчас выдерживать его внутри себя — невыносимо. Оно бродит, крепчает, как низкого качества вино.  

Всё будет так, как оно должно быть. Полное принятие, о котором танцует Чонгук сейчас, вселяет в душу Чимина спокойствие. Он убеждает сам себя, что всё не будет так плохо. Люди найдут способ ужиться с элио на одной планете.  

— Выходи давай, Дюймовочка, — Чимин прыскает.

— Это кто? — Чонгук сходит на землю, а обернувшись, низко кланяется своим Создателям и те, будто бы кланяясь в ответ, создают глубокую выемку в озере, которая расправляется сразу, как Чонгук выпрямляется.

— Девочка ростом с палец. Жила в озере вместе с лягушками, что ли. И на птицах летала.

— Это у вас на Земле такая была? — восхищенно спрашивает Чонгук.

— Да нет, это история.  

— Но все же истории пишутся на реальных событиях?

— Не на Земле.