Обнаженный Адам почти сполз вниз по спинке низкого велюрового кресла.
Габриэль стоял перед ним на коленях. Он тоже был обнажен, матовая кожа отливала в свете заходящего солнца оттенком слоновой кости. Танцовщик упоенно отсасывал Ламберту и делал это профессионально, со знанием дела.
Адам запрокинул голову назад, сдерживая стоны удовольствия, потом запустил руки глубже в темно-рыжую шевелюру ЛеБорна, заставляя того полностью расслабив глотку, взять его на всю немаленькую длину. Габриэль, казалось, только этого и ждал. Он крепче перехватил покрытые испариной стройные бедра Адама и насадился ртом на весь его, колом стоящий, орган.
Адам тут же приподнялся и начал толкаться вперед, заставляя Габриэля буквально захлебываться слюной и задыхаться от резких, почти болезненных движений. Он вывернул голову, член Адама уперся ему в щеку и ЛеБорн выпустил его на долю секунды из своего рта, чтобы тут же начать облизывать головку и легонько оттягивать зубами нежную кожицу вокруг нее.
Ламберт застонал, перестав сдерживаться, и снова схватил его за волосы, заставляя опять взять член в рот и пропустить его глубоко в горло, которое уже начинало саднить от таких жестких и быстрых движений.
Наконец, мокрый от слюны, донельзя напряженный член выскользнул из распухших губ танцовщика, он запрокинул свое красивое лицо вверх, пытаясь рассмотреть поднявшегося на ноги Адама из-под своих слипшихся от невольных слез, ресниц. Адам провел членом по этим губам и острая судорога наслаждения скрутила его тело. Придерживая член рукой, он спустил сперму на это покорно подставленное лицо, размазывая ее по губам и щекам Габриэля.
Танцовщик еще раз облизнул член Адама и поднялся с колен.
- Ты по-прежнему недоволен такими кошками-мышками? – Голос его звучал глуховато, горло болело. – А мне вот нравится наш элемент игры. Заводит покруче всякой химии.
Адам пожал плечами.
- Наверное, я просто уже вырос из этих игрушек.
Приехав домой, Адам сразу понял, что Томми в квартире нет.
Он прошелся по комнатам, от гостиной к спальне, от столовой до кабинета.
Что-то в обстановке изменилось, но что, он никак не мог сообразить.
А потом он понял – исчезла огромная томмина сумка с его фотообъективами, и прочими принадлежностями фотографа, и кофр, который Томми брал с собой в командировки.
Адам вскинул голову, он стоял прямо перед огромным зеркалом, к которому скотчем был приклеен исписанный лист бумаги. Томми все рассчитал правильно, Адам мог не заметить радикально поменявшийся интерьер квартиры, но равнодушно мимо зеркала он бы не прошел.
- Не нужно упрекать меня в том, что я решил написать тебе, а не высказать прямо в лицо, - писал Томми. – Я пытался, у меня не получилось. Скорее всего, я проиграл. Но, ведь сейчас это уже не так важно, потому что ты уже все для себя решил. Искренне надеюсь, что ты не пожалеешь о своем решении, и что оно впоследствии окажется для тебя единственным верным. Прощай.
Разбуженный посреди ночи Терри, долго не мог взять в толк, чего от него добивается разъяренный Ламберт, тыча ему под нос какую-то смятую бумажку.
- Терри, давай же соберись с мыслями! – кричал Адам безостановочно. – Вы с Томми были сегодня в «Вениеро», а я не смог подъехать, у меня была репетиция!
- И что? – окончательно проснулся Спенсер. – Это что, противозаконно – выпить кофе со старым приятелем, даже если он и твой партнер?
- Куда потом этот мой партнер делся?
- В смысле?
- Куда сбежал этот чертов Рэтлифф?
- Успокойся и убери от меня эту бумажку, что ты мне ею тычешь? – Терри натянул на плечи домашнюю растянутую футболку и пошел на кухню варить кофе.
Он так и жил в своей прежней маленькой квартирке с видом на Essex Flowers Gallery, ничего не меняя и никуда не переезжая.
Только компьютеров стало больше, а мониторы их шире, Терренс Спенсер по-прежнему разрабатывал новые видеоигры и тестировал разные компьютерные программы.
Адам, как-то внезапно, растеряв весь свой воинственный пыл, упал на кресло в гостиной.
Терри обернулся и невольно засмотрелся на него.
Сколько лет бы они не был знакомы, каких бы экспериментов Ламберт не проводил со своей внешностью, как настоящий творец, то перекрашивая волосы в платину, но примеряя образ длинноволосого хиппи из расклешенных семидесятых, он оставался одним из самых красивых и привлекательных внешне мужчин, с кем когда-либо доводилось встречаться Спенсеру.
Высокий, обладающий красивым, стройным телом, безупречной королевской осанкой и природной грацией, Адам всегда привлекал внимание к своей совершенно нескромной персоне. В сотый раз, видя этот медальный профиль с прямым носом, упрямым подбородком и невероятного разреза глазом, еще и подчеркнутым, прорисованным подводкой, Терри подумал, что выражение «рожден для сцены» - точно было придумано про Адама Ламберта.
Заметив на себе его взгляд, Адам повернулся к нему всем телом, сразу, моментально меняя позу, что тоже было его отличительной особенностью – словно бы перетекать из одного положения в другое, двигаясь незаметно, как ртуть.
- Я очень прошу тебя, Терри, - Адам поднял руки жестом капитуляции. – Давай, обойдемся без выяснений и нотаций. Скажи, куда Томми от меня спрятался и все.
- Ты здорово изменился, Адам, - задумчиво сказал друг, передавая ему кружку с кофе и будто бы, не слыша его слов. – Иногда я смотрю на тебя и удивляюсь, куда все ушло?
- Что ушло? – невольно втягиваясь в разговор спросил Ламберт.
- Ты был таким … Таким легким, открытым, беззаботным. Мальчик.
Адам поморщился.
- А сейчас что, превратился в девочку?
- Возможно, что твое ремесло просто-напросто сжигает тебя, забирает все твои нервные окончания, делает тебя замороженным, как тот Кай из «Снежной королевы»…
- Ты что, переутомился, придумывая свою очередную видеоигрушку?
- Даже слышать меня не хочешь… Что произошло?
Ламберт отпил глоток кофе.
- Я пришел домой, а Томми исчез. Написал несколько строчек невнятных и все свои фотоаппараты забрал. И испарился. Даже меня не дождался!
- А ты задержался?
- А я задержался! Терри, давай, пожалуйста, не будем превращать наш разговор в исповедь! Где Рэтлифф?
- Кто он? – в упор спросил Терри.
Ламберт встал, осторожно поставил кружку обратно на стол, не поднимая от нее глаз, словно в оставшемся в ней кофе заключалось нечто важное.
- Ламберт, ты в своем уме? – потрясенно произнес Терри.
Аэропорт в Ньюарке переливался соцветьем огней.
- Мы рады, что ты все же решился присоединиться к нам, - невысокий мужчина средних лет крепко пожал Томми руку. – Когда поступает заказ от Associated Press, сам понимаешь, счет идет на часы. Хорошо, что бы был свободен.
- Мне и самому очень хотелось бы там поработать! – Томми пожал руки всей группе журналистов и фотографов. – Я оставлял сообщение в базе, так что, даже если бы я и был занят, то нашел бы время для этой командировки, не сомневайся, Арчи!
Арчи кивнул головой в знак согласия.
- Да мы все такие же ненормальные трудоголики, Томми. Мы взлетаем не обычным рейсом, поэтому сейчас проедем немножко вперед, там запасные взлетно-посадочные полосы. – Он жестом указал на автобус. – Борт наш уже готов, загружаемся и где-то через час можно будет вздремнуть. Перевалочный пункт через часов восемь полета.
Томми закинул на плечо рюкзак и оглянулся на здание аэропорта, уже стоя одной ногой на ступеньке автобуса. Все те же переливающиеся огни, такие надежные и мирные. Только почему-то, слегка размытые, а ведь никакого дождя нет и в помине. Томми сморгнул и поднялся в автобус.
- Адам… - Терри начал заново. – Но почему?
- Потому, - упрямо не желая отвечать, отрезал Ламберт. – Томми бы ничего не узнал.
- Он знал, что ты ему изменяешь, - Терри вздохнул. – Сказал, что и факты этого у него есть. Он тоже не наивный мальчик, Адам.
Адам походил по кухне и снова вернулся к Терри.
- Ты скажешь мне где он, или мне его через полицию разыскивать?
- А я вот теперь понимаю, что Томми был прав, - покачал головой Спенсер. – Прав, что ушел.
- Пять лет мы прекрасно ладили вместе, - Ламберт усмехнулся, но улыбка вышла невеселой. – А теперь, в одночасье, не поговорив…
- Действительно, - Терри скрестил руки на груди. – Что это мы превращаем разговор в исповедь.
Адам резко взглянул на него, сверкнул льдисто прозрачный серо-голубой всполох глаз. Терри снова пришло на ум то его давнее сравнение Ламберта с самурайским мечом – катаной.
- Упрекаешь меня? – тихо спросил Ламберт. – За то, что сам не разговаривал, за то, что привык к нему, что делал все так, как удобно мне? Ты же понимаешь…
- Адам, хоть раз в жизни не нужно все оправдывать своим балетом! Ну жизнь же не ограничивается только сценой или только амплитудой пируэта! Ты, к примеру, знаешь, над чем работал твой партнер и по совместительству, твой любимый человек последние пару месяцев?
Ламберт уставился на друга своими прозрачными глазами не мигая.
- Я так и знал! – Терри положил руки на стол. – Не упрекаю, но сам подумай, это же правда. Ты ничего не знаешь о Томми.
- Я знаю, - наконец произнес Адам. – Два месяца назад он внес свое резюме во все информационные агентства страны с пометкой «готов работать в горячих точках и зонах боевых действий». Я был против и сразу сказал, что не смогу смириться с тем, что он будет снимать, ползая под пулями каких-нибудь экстремистов с Ближнего Востока. Так, значит, он…
Терри посмотрел на часы. Циферблат мигнул красными циферками: 2:20.
- Томми улетел в командировку час назад, - сказал он. – В Бейрут.
Остаток ночи Адам провел так, словно находился под сильнодействующими седативными препаратами. Когда тело вроде бы не болит, а вот та субстанция, которую называют душой, просто изнывает от неправильности всего происходящего.
Первым делом, Ламберт пролистал все, что нашел в Сети про обстановку в Бейруте, Ливане и, в целом, в этой части света. Информация была неутешительная, какого рожна Рэтлифф ввязался в эту служебную командировку – ни черта не понятно. Радовало одно, что Агентство самое влиятельное в США, журналисты работают легально, под эгидой посольства и под защитой находящихся там американских военных.
Потом Адам начал систематически искать тех, кто был как-то связан с Томми и мог пролить свет на то, как он туда попал, надолго ли, и есть ли какой-нибудь способ с ним связаться, или хотя бы просто узнать, что там сейчас происходит.
Выяснить удалось лишь мелкие детали, а самое главное – связи для частных лиц никакой, если только через пресс-атташе Агентства, а это только по расписанию и только для близких родственников, внесенных в специальный список. Вряд ли, строптивый Рэтлифф захотел бы видеть Адама в офисе секретариата Associated Press, болтая с ним, как ни в чем не бывало, по спутниковой связи, в компании жен и детей остальных журналистов.
И Адаму чуть ли не впервые за последние пять лет стало страшно. Не за себя. За Томми.
- Мы предоставили вам все наши соображения по поводу новой постановки «Жизели», - художественный руководитель театра Марк Майерс аккуратно расправил салфетку на коленях. – Не думал, что классический балет может вызывать у нас какие-то разногласия.
Бранч с меценатами Адаму давался с трудом.
Он никак не мог отвязаться от мыслей о Томми, неизвестность пугала, а влиятельные покровители искусства были не теми людьми, от разговора с которыми можно было бы отмахнуться.
- Это не совсем разногласия, мистер Майерс, - самый, пожалуй, вменяемый из этих денежных толстосумов, мистер Бошеми, он немного разбирался в театре, в балете и часто давал дельные замечания по технической части спектаклей. В область искусства не влезал, поэтому было странно, что именно он настаивал на встрече. – Видите ли, мы еще раз обсудили с коллегами концепцию вашего спектакля…
- И чем же она вас не устроила? – не вытерпел Адам. – Что не так?
- Дело в том, Адам, что вы пытаетесь сделать центральным персонажем вовсе не Жизель, как это задумано классиками, а Альберта. Не так ли?
Адам молча ждал продолжения.
- Вы слишком выпячиваете этого персонажа. Не потому ли, что здесь играет роль и ваша личная заинтересованность в именно этом танцовщике?
- Что вы имеет в виду? – Майерс предупреждающе шевельнул рукой в сторону готового взорваться Ламберта. – Это какие-то инсинуации!
- Хорошо, я выскажусь яснее, - вздохнул Бошеми. – Режиссер перекраивает классическую версию спектакля, выдвигая на первый план не главную героиню, а совершенно другой персонаж. Нам не нравится подобная трактовка. Кроме того, есть основания считать, что подобное происходит потому, что партию Альберта постановщик отдал своему любовнику, а тот совершенно не справляется с ней. Спектакль обречен на провал. А мы не хотим тратить деньги впустую, да еще и отбиваться потом от обвинений в прессе.
Адам приехал в Джуллиард к началу вечерней репетиции «Жизели», до которой еще оставалось около часа.
Он походил по своему небольшому кабинету, рассматривая картины на стенах и бездумно передвигая предметы на рабочем столе и перекладывая стопки бумаг и журналов с места на место.
Кабинет главного режиссера-постановщика знаменитого Джуллиарда был именно кабинетом артиста, а не бюрократа-чиновника. В нем полно было всякой всячины, которая любому другому показалась бы горой хлама, а для Адама это был привычный театральный разброс с афишами, набросками костюмов, листами партитуры и книгами – от старинных фолиантов до распечаток с Интернет-ресурсов.
Адам остановился возле окна, выходящего прямо во внутренний двор Джуллиардской Школы – самого, пожалуй, известного высшего учебного заведения страны в области искусства и музыки. Внешний фасад выходил на Линкольн-Центр, там был Верхний Вест-Сайд с его кипучей уличной жизнью, туристами, а здесь, словно за стеной крепостного вала, была совсем другая реальность.
Реальность, в которой приходилось отстаивать свою точку зрения, свое право на возможность по-другому взглянуть на многие вещи, бороться за свою свободу творчества.
Теперь Адам отчетливо понимал, как многим рискнул тогда Филипп, сделав ставку на свой спектакль и дать возможность танцевать там ему, Адаму, прекрасно зная, что, увы, серьезная травма не позволит ему раскрыть свой потенциал танцовщика в дальнейшем.
За спиной тихо приоткрылась дверь.
- Адам, - Кир не вошел, а только заглянул в кабинет. – Ты просил напомнить тебе, что расстановка на второй состав у тебя еще не готова.
- Хорошо, Кир, - не оборачиваясь, кивнул Ламберт. – Я подпишу после репетиции.
- И еще, - начал было секретарь, но в его предбаннике послышался шум, и он прервался, чтобы посмотреть, кто там. – О, мистер Майерс…
Адам развернулся к дверям.
- Ты так стремительно сбежал из ресторана, что я не успел тебе кое-что сказать от себя лично. – Худрук крупнейшего театра Нью-Йорка позволил себе ловко обойти ламбертовского референта и ввинтиться в кабинет. – Если позволишь, конечно.
- Марк, - Адам сел на подоконник. – Извини, я как-то не подумал, да, честно говоря, не был готов к еще и дополнительным обсуждениям.
Майерс прошел в кабинет, закрыл за собой дверь и сел в кресло напротив окна, на котором сидел понурый Ламберт.
- Их можно понять, - начал он. – Они привыкли считать свои денежки и им всегда казалось, что область искусства – это такое удачное капиталовложение. Прибыльно и безопасно.
- Я понимаю, - согласился Адам. – В моей задумке есть риск.
- Мне не хотелось бы лезть к тебе в постель, Адам, но, если все это выплывет наружу… Это Джуллиард хранит свои секреты, все остается внутри, здесь даже журналисты практически не бывают, а если и бывают, то боже упаси от всяческих разоблачений и расследований! Это не то место, где можно кого уличать в непристойном поведении! Но, мой театр, это уже публичное место, труппа не станет молчать, если что-то пойдет не так.
- А что может пойти не так? – заводясь, сверкнул глазами Ламберт. – Ты тоже веришь в то, что я отдал главную партию в спектакле ЛеБорну только за то, что он спит со мной?
Майерс поморщился.
- Вот в этом-то и дело!
- В чем?
- Я знаю тебя не первый год, дорогой мой, - Марк закинул ногу на ногу и покачал носком туфли. – Ты не настолько примитивен, чтобы так поступить.
- Благодарю, - насмешливо склонил голову Адам. – Хотя бы что-то доброе.
- Это еще не все, - Марк ответно наклонил голову, идеальная укладка не дрогнула ни единой выбившейся прядкой. – Не все. Я убедил Совет директоров в лице наших драгоценных меценатов и директора моего театра лично удостовериться, что твой ЛеБорн в виде Альберта далеко не бревно. Короче, я привез их на репетицию и они уже расселись в зале в ожидании чуда.
Перевалочный пункт был в Стамбуле.
Томми проспал все эти часы перелета, как убитый, вырубившись, едва только самолет оторвался от взлетной полосы.
Здесь, в столице Турции, к ним присоединились журналисты и фотокорреспонденты европейского бюро Агентства, почти все они были знакомы друг с другом, кто лично, кто виртуально, все оживленно перебрасывались репликами и обменивались новостями.
Томми включил сотовый.
Шесть пропущенных от Адама, пока связь не прекратилась. Сообщение только одно «Томми?...» - и все обрывалось. Рэтлифф отвернулся к иллюминатору. Борт выруливал на взлетную полосу, держа курс на Бейрут.
- Сами понимаете, что месяц репетиций – этого ничтожно мало, чтобы составить полноценное мнение о самой постановке, - Адам отпустил танцовщиков после показа небольшого отрывка из первого действия. – Встреча двух главных героев, я просто немного сместил акценты и Альберт…
- Альберт перетягивает все одеяло на себя, - резко заявил директор театра. – Возможно, это новаторство было бы хорошо для Джуллиарда, как выпускной спектакль, как эффект выпускников Школы – показать все свои способности и возможности! Но сейчас, сейчас речь идет о сцене моего театра! Вы все уверены, что публика захочет смотреть на Альберта, который, в принципе, загораживает Жизель в прямом смысле этого слова!
Адам досадливо закусил губу.
- С другой стороны, - внезапно подал голос Бошеми, тот самый, что хоть каплю смыслил в балете. – Публике, может быть, как раз и захочется посмотреть на новое прочтение именно мужского персонажа?
- А, - махнул рукой директор. – Кого сейчас этим удивишь? Мало что ли трупп с только мужчинами-танцовщиками? Они и танцуют женские партии, кто со стебом, кто вполне профессионально… Мы же должны сохранять классические традиции!
- Но я и не предлагаю от них отказываться! – воскликнул Ламберт. – Я предлагаю взглянуть на эту историю слегка под другим углом, немного рассмотреть иные нюансы, которые не видны были в ранних прочтениях!
- А можно подробнее?
Адам походил перед сценой.
- «Жизель» всегда была прежде всего спектаклем о вине и о прощении. Мы привыкли думать, что любовь Жизели сильнее любви Альберта, что она настолько мощна и трагична, что полностью затмевает любовь Альберта к ней, или же сводит ее на нет.
- А это не так? – лукаво улыбнулся Марк.
- Нет! – взволнованно поддался Ламберт. – Это две стихии, сливающиеся в одну, в одно чувство, сила которого выше всего: предрассудков, советов посторонних, даже, если хотите, выше этой фатальности и трагизма.
- Ваша концепция нам ясна, - директор театра пребывал в явной задумчивости. – А что у нас по поводу технической стороны?
- К балерине у меня претензий нет, - отозвался Майерс. – Эмси танцовщица, полностью попадающая в образ, она прекрасно справляется со своей ролью.
- Вас смущает Габриэль, - полуутвердительно сказал Адам. – Вы думаете, что он слишком юн и неопытен для такой партии. Точнее, для такой, какой задумал ее я?
- А разве нет?
- Понимаете, Альберт на протяжении всего спектакля меняется. Из молодого и неопытного он превращается в зрелого и ответственного за свои поступки и проступки мужчину. Ко второму действию он взрослеет, изменяется даже внешне, и поэтому я хочу, чтобы второе действие спектакля танцевал другой артист.
- Кто? – удивленно спросил Бошеми.
- Я, - уверенно ответил Адам.