Крис

     Мыслями полностью погрузившись в предстоящий ночной рейд, я пропускаю момент, когда оказываюсь вовлеченным в шалости неофитов. Кажется, они затеяли «скачки» и одновременно еще какую-то игру. С утра Яма стоит на ушах от суеты, бега, воплей, отборного трехэтажного мата и наказаний зарвавшихся неофитов. Я вообще-то должен быть на тренировке, но последнее время так устаю, что просто шатаюсь по Яме, в надежде отвлечься от тяжелых мыслей о брате, его исчезновении, о своем скором внедрении в Дружелюбие… У меня не получится сыграть Дружелюбного, я урожденный Бесстрашный, мое тело в татуировках, в ухе три колечка, я привык к растрепанной прическе, развязному поведению, резким словам, мату и крови. Меня сразу же раскусят. Я не такой, как та же Кимберли, например. И притвориться у меня вряд ли получится. И вообще… Лучше бы мы просто разгромили там все. Я плохо себе представляю, какого это — жить в чужой фракции.

     Кто-то окликает меня, я резко меняю направление, и в следующую секунду меня окатывает неизвестно откуда взявшаяся вода. Ну е-мое, ну блядь, ну какого хера? Все вокруг ржут, а я поднимаю голову вверх и, конечно же, вижу Салли с круглыми глазами и ртом в форме буквы «о». Кимберли рядом с ней прижимает ладонь к лицу. Несколько секунд мы пялимся друг на друга, потом у меня срываются несколько неодноэтажных непечатных выражений, и я понимаю, что убью этих гадких девиц сегодня во что бы то ни стало! Они вообще соображают хоть что-нибудь или нет? Я командир патруля, я приказы отдаю людям, и они должны их выполнять! Хотели играть в свои дурацкие игры — шли бы в жилой корпус и там хоть голыми носились! Черт, убил бы того, кто придумал эти их игры дурацкие…

     Бегу наверх. Я поймаю этих девиц и… Что будет за «и», я еще придумать не успеваю, но сейчас не это главное. Салли бросается в укрытие, но я знаю все ее потайные местечки. Облазив несколько этажей, я нахожу их, лежащих в нише, откуда прекрасно просматривается Яма. Похоже, Салли наивно полагает, что это она эту нишу открыла. Стараюсь как можно бесшумнее подкрасться к ним, и вот уже два миленьких ушка у меня в железной хватке.

     — Кри-и-и-ис! Отпусти-и-и-и! — на ультразвуке визжит Салли, а Кимберли с огромными от ужаса глазами даже не пытается сопротивляться. Так, ну и кто у нас тут собирается становиться Бесстрашным? Салли выворачивается, кусает меня за руку. Не больно, терпеть можно, вообще-то, а в воспитательных целях можно и отпустить: сопротивлялась и не сдалась. Ким же просто висит и, похоже, ничего не собирается предпринимать. Помыслив совершить с ней расправу в духе телесных наказаний, уже пытаюсь развернуть ее, чтобы надавать по заднице. Однако девица, поняв, что именно я собираюсь сделать, вдруг обнаруживает у себя немало силы и изворотливости. Рискуя остаться вообще без уха, она, воспользовавшись тем, что Салли запрыгивает мне на спину, вырывается и несется куда-то в сторону.

     — Крис, ты совсем ополоумел? Ты что собирался с девушкой сделать?

     — Салли! Ты меня еще спрашиваешь кто из нас ума лишился? Вы чего вообще творите? Мне сегодня идти на опасное задание, у меня под началом люди, которые должны исполнять мои приказы, а вы меня водой обливаете прилюдно! Ты в своем уме?

     — Это было не для тебя! Мы поспорили, и вообще…

     — Ты не забыла, что я тоже здесь живу всю свою жизнь и знаю прекрасно игру «на кого придется». Так же как и «скачки», можешь мне не рассказывать! Но как бы там ни было, предпочел бы, чтобы вы играли со сверстниками, а не с командным составом.

     — Мы не хотели, чтобы это был ты, мы не специально! Какого хрена ты шел в одну сторону, а в следующую секунду — в другую. И потом… нельзя молодых девиц подвергать наказаниям для малолеток! Ты вообще соображаешь? Она девушка, между прочим, уже взрослая! И скоро станет Бесстрашной!

     — Если девушка ведет себя как малолетка, значит, и наказания заслуживает как малолетка, ясно?

     — Если она из-за тебя опять сбежит, я тоже сбегу, так и знай! — выплевывает мне в ухо Салли и убегает за подружкой. Ну вот и как это понимать? Я весь мокрый с ног до головы, и я же еще и плохой!

     Ладно, надо все-таки переодеться и проследить за тренировкой у отряда.

***

     Избиение груши продолжается уже больше двух часов. Сегодня не могу остановиться. Знаю, да, мне идти в ночь, надо было выспаться, но какая-то скребущая мысль нервно крутится в голове и не дает отключиться. Выматывая себя физически, рассчитываю хоть как-то отвлечься. Сегодня меня к себе вызывал Макс, сказал, что для внедрения все готово, сегодняшний рейд будет последним перед отбытием. А с периметра пришло сообщение о нелегальном передвижении на территории Дружелюбия. Так что придется ехать туда и все там обследовать. Кто-то мотается по Дружелюбию, и никто не знает, кто и зачем. Надо будет обязательно взять снайпера с тепловизором, иначе мы все будем иметь бледный вид, да и остальным эта штука не помешала бы. Однако неуютное чувство нарастает, будто кто-то сверлит взглядом спину. Оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на Кимберли. Интересно, как долго она тут стоит? И чего хочет-то? Тренировки сегодня в любом случае не будет. Да и я слишком зол на нее, чтобы мило общаться. Что за детский сад?

     — Привет, Крис, — первой нарушает молчание неофитка.

     — Ты что делаешь тут? —довольно резко спрашиваю. — Скоро отбой, тебе нужно вернуться в общежитие.

     — Знаю. Я жду Салли. Мы с ней договорились встретиться сегодня, потренироваться. У меня только-только начало получаться, и мы…

     — Мне не интересно. Если хочешь, можешь ждать ее тут, только не надо лезть ко мне с разговорами.

     Не знаю, что на меня нашло. Да, я отталкиваю ее. Я делаю все правильно. Нельзя мне… Чего нельзя? Уже есть что-то, чего нельзя? Это после вчерашней тренировки или вчерашнего разговора? Когда я уговаривал себя не смотреть на ее губы? И не пялиться на ее ноги? И когда от ее прикосновений обдавало жаром и совершенно не хотелось, чтобы она избавлялась от захвата? Когда тренировка закончилась, а я искал повод еще побыть с ней? Да нет, не было ничего. Она маленькая еще, она подружка Салли, она облила меня водой и краснела от ужаса, когда поняла, как именно я хочу наказать ее. Вряд ли она вообще понимает… Хотя, о чем это я, конечно, она все понимает. Я все время забываю, почему она здесь оказалась, в Бесстрашии.

     А она продолжает сверлить меня взглядом. Это как-то очень раздражает. Почему ей не пойти и не лечь спать? А мне самому почему не пойти? Но уходить не хочется, и я перехожу к отжиманиям. Стараюсь, как могу, отвлечься, считая подходы, а она все смотрит и смотрит. Вот чего ей надо, а?

     — Ким, перестань пялиться на меня!

     — Крис, не сердись, ну пожалуйста! — вдруг умоляюще выдает она так, что я даже удивляюсь. — Я не подозревала, я совсем не хотела…

     — Прекрати блеять! Надоело это слушать, ты мне мешаешь тренироваться, ясно? У тебя есть, что сказать по существу, или ты так и будешь молча глазеть на меня?

     — Я хотела сказать тебе, — твердо начала Ким, — ты вчера спрашивал об особенностях Дружелюбия. Так вот, не советую налегать там на хлеб. В него добавляют мирную сыворотку. Просто информация, на случай, если это важно и может помочь.

     — С чего ты взяла, что мне нужна какая-то помощь?

     — Да так… Сначала я, как дура, подумала, что интересна тебе, и ты меня расспрашиваешь о месте, где я выросла, ну, а потом сложила два и два и поняла, что твое задание связано с Дружелюбием, и ты просто собираешь информацию. Извини, что помешала.

     Она разворачивается и намеревается уйти.

     — Ким! Подожди! — но она идёт не оборачиваясь. Дружелюбная до мозга костей, но упрямая, почище любой Бесстрашной. — Я тебя провожу, поздно уже, небезопасно одной ходить.

     Надевая на ходу футболку, догоняю ее и иду рядом. Черт, только сейчас приходит в голову, что у меня была двухчасовая тренировка, и я… не в лучшем своем виде, чтобы провожать девушек…

     — Не надо меня провожать, Крис, я знаю прекрасно, что тебе на меня наплевать. Да и в рейд тебе готовиться надо.

     — И все-таки я провожу тебя, — настаиваю, подстраиваясь под ее шаги.

     Идем молча. Уж не знаю, о чем думает эта девица, но сопит она громко. Я же совершенно не понимаю, что же я делаю? Зачем поперся с ней? Куда меня несет?

     — Зачем в хлеб добавляют сыворотку, ты знаешь, Ким? — спрашиваю, лишь бы что-нибудь сказать. И так понятно зачем, вот только как-то это… паскудно, что ли?

     — Предполагаю, для того, чтобы максимально избежать конфликтов. Обычная сыворотка не вызывает привыкания в тех количествах, которыми ею гасят конфликты или добавляют в хлеб, но люди, которые постоянно находятся под ней… далеки от адекватных.

     — Ты была когда-нибудь под действием сыворотки?

     — Была. И не раз. Это очень противно. Конечно, когда ты под действием, то очень хорошо. У тебя нет никаких проблем, тебе все нравится и ты всех любишь. Но когда действие пропадает… Такое ощущение, что тебе изнасиловали мозг. А это неприятно, уж поверь мне.

     — И часто в Дружелюбии бывают конфликты?

     — В Дружелюбии все упражняются в реверансах и лицемерии. Даже если тебе что-то не нравится, ты скорее откусишь себе палец, чем скажешь уроду, что он урод. Кому-то нравится так жить.

     — Тебе, стало быть, так не нравится?

     — Нет. Возможность сказать уроду, что он урод, в моем случае — награда и привилегия. Я ее ни на что не променяю. И сделаю все, чтобы стать Бесстрашной.

     Когда она так говорит, у нее в глазах загорается какой-то фанатичный огонек. Интересная из нее выйдет Бесстрашная, однако. Оглядываю ее мельком. Глаз цепляется за высокий пучок, который держит заколка с большим цветком. Наверное, память от Дружелюбия. Но здесь нельзя иметь вещи из бывших фракций… Наверное, я смотрю слишком пристально, потому что Ким останавливается и теперь тоже смотрит на меня. На нее падает свет от тусклой лампы, и глаза ее кажутся совершенно черными, хотя я точно знаю, что они у нее цвета меда, светло-карие. Волосы забраны наверх, тонкая шея открыта вся. Интересно, если вытащить заколку, волосы сразу упадут и рассыпятся по плечам или для этого ей нужно будет их поправить? И о чем это я думаю, а?

     — Мы уже почти пришли, Крис. В конце этого коридора спальня неофитов. Не думаю, что тебе надо идти дальше, здесь-то со мной уж точно ничего не случится.

     Ким, все так же глядя мне в глаза, поднимает руку и гладит меня по щеке.

     — Я только хотела пожелать тебе удачи в рейде, Кристиан.

     Ее рука перемещается на шею, и прежде, чем включается мой мозг, мои губы уже захватывают ее в каком-то совершенно невероятном, сумасшедшем, безудержном поцелуе. Настолько необходимом, что кажется, будто без него не будет дальше никакой жизни. Одной рукой я обнимаю ее, а второй вытаскиваю из волос заколку. Волосы каштановым водопадом падают на плечи, цветочным ароматом будоражат мою и без того опьяненную ее близостью голову. Она отвечает мне, я и не сомневался, но когда ее язык дотрагивается до моих губ, чувствую, что у меня начинает срывать крышу. Абсолютно… Напрочь… Одна мысль только крутится в голове: мне очень, просто безумно, хочется дотронуться до ее голой спины, провести рукой по талии, сжать упругую грудь, которую я ощущаю сквозь свою, такую лишнюю, футболку и ее майку.

     Я не могу… Я не должен, блядь! Она ведь неофит… Подружка Салли…

     Это все, несомненно, очень правильные мысли, но вот почему-то действия мои как-то далеки от правильных. Я на секунду отрываюсь от нее и смотрю в глаза. Лучше бы я этого не делал. Помилуй бог, сколько желания, просто два влажных медовых озера, свихнуться можно. Впиваюсь в ее губы снова, она слегка запрокидывает голову, отдаваясь полностью на мою милость. Я уже совсем не невинно прижимаю Ким все теснее и плотнее, ее горячие ладони опускаются по моим плечам и ниже, потом, наоборот, поднимаются, и она обхватывает меня за шею руками, блуждая и оглаживая, вынося последние остатки разума. Я не должен… Не должен…

     — Ким, подожди… Постой… Че-е-е-е-ерт! — хватаю ее руки, отрываю их от себя, хотя, на самом деле, все отдал бы сейчас, чтобы они продолжили путешествие от затылка и дальше… — Ким, нам нельзя… Мы не должны… Прости!

     Оставляю ее и почти бегом удаляюсь в командирский корпус, не оглядываясь. Черт бы подрал эту девицу, ну надо же было… Ну и что теперь со всем этим счастьем делать?

***

     Рейд обещает быть занятным. Со мной в группе десять человек профи и пять учеников. Все готовы, экипированы, смотрят на меня, ожидая инструктажа. Я проверяю выкладку молодых, оглядываю старших. Два снайпера, братья Джей и Брай, шесть человек патрульных, в патруле все не меньше трех лет, мой зам, Саймон, ученики.

     Каждый раз, выдвигаясь на патрулирование, у меня в груди поселяется неясное чувство. Да я уже привык к мысли, что я могу не вернуться, она уже давно ушла на задний план и живет там своей жизнью. Но почему-то именно сегодня мне хочется вернуться, хочется, во что бы то ни стало. Я знаю, у меня нет шансов, ни одного… но… Мне нужно еще раз увидеть Ким перед тем, как я исчезну из ее жизни неизвестно насколько. Может быть, она даже возненавидит меня за это. И наверное, я не должен так думать. Но мысль о том, что я увижу ее снова, просто возрождает меня, побуждает жить на пределе возможностей. Мне это очень нужно, так нужно и необходимо.

     — Итак, парни, задача следующая, — начинаю я инструктаж. — Обследуем периметр границы Дружелюбия и несколько квадратов около Стены. Там какая-то не здоровая канитель, замечено несанкционированное передвижение, нужно там все проверить, на предмет следов, улик и все, что может быть с этим связано. В самом удачном случае, выследить и захватить нарушителей. Потому выдвигаемся ночью. Джей, Брай, если только завязывается перестрелка, вы знаете, что делать, но повторю, занимаете наиболее высокую позицию, прикрываете нас. Остальные действуем по ситуации. Разведка донесла, что передвижения случаются периодически, в основном ночью, так что, возможно, нам повезет, и мы даже сможем захватить нарушителей для допроса. Это первоочередная задача. В Дружелюбии объявлен комендантский час, все, кто выходят за пределы фракции после этого, являются нарушителями. Наша задача узнать как можно больше — на чем передвигаются, когда, как, любая информация, все, что только можно выжать.

     Парни слушают очень внимательно, в комнате тишина нарушена только моим размеренным голосом.

     — Не могу не сказать о тактике ведения боя на ограниченном пространстве, — продолжаю я, оглядев личный состав.— Если оказывается, что мы обнаружили нарушителей и производим их арест, вряд ли они просто так сдадутся. Там, где мы будем патрулировать, пространство довольно ограничено. С одной стороны лес, в котором можно укрыться, со стороны Дружелюбия — много построек, теплиц, четырёх-пятиэтажных домов, на которых могут располагаться наши противники, занимая более высокую позицию.

     — А не может так оказаться, что они ждут нас? Охрану выставили, наверное, могут быть ловушки… — спрашивает молодой боец, явно из новеньких.

     — Есть такое дело, основа атаки любого нарушителя — фактор неожиданности. Для того чтобы воплотить это в жизнь, нарушитель должен появиться и атаковать практически под носом у патрульного. Но есть способ этому противостоять. Нарушители будут прятаться и стараться поразить как можно больше целей, оставаясь незамеченными. А значит, находясь в довольно ограниченном и плохо просматриваемом пространстве, мы можем контролировать направление атаки. Что это значит. Не стоит забывать, что нарушители тоже ограничены периметром, и в наших силах сократить их передвижения и количество вариантов действий. В ваших силах снизить это количество практически до нуля. Наша задача в этом случае рассредоточиться и не давать возможности нарушителям передвигаться, стараться оттеснить их друг от друга как можно больше и брать их по одному.

     Я показываю на карте подробную схему наших действий, атак и контратак.

     — В самом легком случае, если они передвигаются группой и нам удастся застать их врасплох, — все, как обычно, заключаем их в кольцо, блокируем пути отступления, арестовываем всех, кто сдастся. Сопротивляющихся в расход. Однако, не стоит забывать о том, что мы находимся на неизвестной территории, и, если они успели подготовиться к нашему визиту, как правильно предположил боец, нас могут ждать ловушки! Так что, удачи нам всем, парни.

     Все вместе идем к месту прибытия поезда, запрыгиваем поочередно. Парни рассаживаются по вагону, я же становлюсь у открытой двери. Перед глазами мелькает пейзаж: сначала города, потом окраины, и вот мы уже едем по открытому пространству. Ехать будем не очень долго, но этого хватит, чтобы привести мысли в порядок.

     Ким. Никто и никогда не вызывал у меня столько противоречивых чувств. Да, были девушки, и хорошенькие, и просто на одну ночь. В Бесстрашии я привык к тому, что все, что касается сторон жизни, будь то еда, сон, секс, развлечения поглощаются лихачами быстро, безудержно, большими глотками, потому что можно умереть, даже не успев трахнуться, как говорил один из моих знакомых. Мы стараемся взять от жизни то самое «всё» побыстрее, мы все время находимся на волосок от смерти, каждый день, в любую минуту, наша жизнь может прерваться, но нас не это пугает. Нас пугает, что мы можем не успеть ощутить жизнь, которую ярче всего можно почувствовать через удовольствия, потакая своим инстинктам. От детей Бесстрашия с малолетства нет никаких секретов.

     Прогуливаясь по коридорам фракции, увидеть занимающуюся сексом парочку также обыденно, как выкурить на крыше сигарету. Никто уже давно не обращает на это внимания, мало ли где людей накрыло. Но так может быть с Бесстрашной. С Ким нельзя было так. Нельзя было прижать ее к стене, сорвать майку, пройтись языком по соску, оглаживая спину, потом бедра и ягодицы, добраться до самого, потайного, манящего, сладкого женского места, горячего, влажного, я не сомневаюсь, что именно такого. Нельзя погрузить в нее пальцы, вырывая из ее горла протяжный, вязкий стон наслаждения, ласкать, облизывать ее губы, протолкнуть язык в ее рот, пройдясь по зубам, встретить ее язычок, лаская и присасывая, мять ее губы своими, верхнюю, нижнюю, чувствовать, как она отвечает, как желание скручивает ее тело, как она течет, готовая на все, отдаться прямо там, в коридоре, поддавшись рвущему на части желанию. Нельзя.

     Но, бог мой, как же хотелось… Как хотелось погрузиться в нее, толкнуться поглубже, двигаться скользя, поступательно, набирая темп, вдалбливаться, вколачиваться, теряя остатки рассудка. Чувствовать, как сжимаются ее бедра, как горячо в ней, ощутить в руках выгибающееся, охваченное страстью женское тело… Слышать ее стоны, целовать, покусывать, посасывать ее грудь, вдыхая незабываемый, только одной ей присущий аромат, даже не могу понять какой, но какой-то цветочный.

     М-м-м-м-м, че-е-ерт. Ну о чем я думаю… Надо бы о нарушителях… но о них не интересно. Вот только уйду, надолго, не знаю насколько, и скорее всего, я этого ничего не сделаю с ней, не буду. Ей и так в жизни пришлось не сладко, не могу я так поступить с ней. Только одного не понимаю, почему она? Что в ней такого? Я много повидал девиц, все почти одинаковые, эту же я знаю чуть больше пары недель. Какого хрена я так завелся? Может, потому что запретный плод? А может, всему виной два озера, обещающие сладкую медовую истому? Красиво очерченные, умопомрачительно сладкие губы? Нежная бархатистая кожа, которая покрывается мурашками от моих прикосновений? Ну как так меня угораздило? Зачем я вообще связался с этой девицей? Я вообще о ней мало что знаю, а то, что знаю, лучше бы не знал…

     Однако, мы приехали. Благополучно покинув поезд, группа продвигается в сторону окраины Дружелюбия. Чем ближе к месту, указанному разведкой, тем настороженнее и аккуратнее шаги, включаются приборы ночного видения, группа расходится, рассредотачиваясь на местности. Радиогранитура работает нормально, Бесстрашные переговариваются, сообщая о наблюдениях и отрабатывая позывные.

     — Командир, мы так до утра будем тут шароебиться. Есть предложение найти точку повыше и уже с нее обозревать позиции.

     — Слышу тебя, Саймон, правильно мыслишь. Найди позицию повыше и снайпера туда посади, и сам тут осмотри все. Мы пока продолжаем осматриваться.

     — Понял, командир.

     — Всем в группе, найти место поукромнее и схорониться до поры. Как только выясним, что и как тут, будем продвигаться дальше.

     Все, кто был в группе, немедленно затихли. Ни шороха, ни звука. Будто и не было сейчас тут больше десятка человек.

     — Саймон, что видишь?

     — Пока все тихо, командир. Снайпер на позиции, веду наблюдение, — отрапортовал мой зам. Черт, неужели порожняк? Зря ходили сегодня?

     — Саймон, спускайся, пусть снайпер в оптику смотрит, пойдешь со мной, будем продвигаться потихоньку, нам по-хорошему тут все прочесать надо, до последней травинки.

     — Иду, командир.

     Стараясь держаться ближе к постройкам, движемся по границе фракции. Весенняя ночь теплая, воздух наполнен чем-то легким, вкусным, хочется упасть на траву и лежать, не вставая, наслаждаясь свободой. Однако, опять меня не туда несет, черт.

     — Сэр, у нас тут движение впереди, — слышу я в наушнике, — слева от тебя. Несколько человек, идут плотной группой, сколько не могу определить, но больше четырех.

     — Я понял. Оружие?

     — Да, оружие есть, устаревшие, похожие на списанные автоматы Бесстрашия.

     Не фига себе, твою мать!

     — Всем в группе! В направлении Стены, семь минут слева, группа нарушителей, вооружены, берем в кольцо, тихо, не спугнуть. Двигайтесь как можно ниже к земле и используйте постройки. Помним, мы их видим, они нас нет. Снайперу — при любых попытках сопротивления со стороны нарушителей, снимаешь по одному. Всех не добивать, мне нужен хотя бы один, поспрашиваю его, что да как.

     — Есть, сэр.

     Низко пригнувшись, пробираюсь через валуны и обломки какой-то арматуры в указанную снайпером сторону. Через две минуты и я их вижу. Довольно большая группа, идут, почти не скрываясь, вооружены… Чувствуют себя уверенно. Ничего себе.

     Группа Бесстрашных незаметно окружает нарушителей. Я подбираюсь все ближе, Саймон отчитывается, что он меня ведет и прикрывает. Когда мы уже достаточно близко, командую группе производить арест.

     — Стой! Руки за голову!

     Нарушители дергаются броситься в рассыпную, стрекочет автомат. Стреляющий снимается снайпером сразу же, остальные ничего не успевают сделать. Группа из пяти человек взята в кольцо, разоружена и арестована.

     — Парни, вяжите их и тащите к Дружелюбию, там их и допросим.

     Джоанна встречает нас не очень благосклонно. Во-первых, мы, как видно, вытащили ее из постели. Во-вторых, она знает о методах допроса у Бесстрашных и пробует сопротивляться нашему вторжению.

     — Джоанна, — говорю нарочито низким голосом, — эти люди не просто нарушители режима, они преступники, были вооружены и двигались в направлении от Стены к вам во фракцию. При обыске у них обнаружен контейнер с невыясненным веществом. Ты действительно хотела бы, чтобы это попало на твою территорию? Ты уверена, что они несли нечто безопасное?

     Поджав губы, представитель вынужденно соглашается. Для допроса нам выделяют полуразваленный сарай, отдельно стоящий от основных построек.

     — Обычно тут отдыхают люди, смиряются со своим гневом, — поясняет Райес.

     М-да… Видно тут мне и придется смиряться со своим гневом ближайшие месяцы… Ладно, как бы там ни было, надо переходить к допросу.

***

     Из пяти человек хоть сколько-нибудь знающим выглядит только один. Остальных, как видно, использовали в темную. Вообще, я против пыток просто без надобности, но в качестве жесткого аргумента и ими не брезгую. Пленный — тот, который на мой взгляд самый перспективный, — лежит на полу, за отсутствием стульев, связанный. Парни, пока вели его, помяли слегка, вид он имеет потрепанный, но вполне бодрый. На животе расплывается рана от армейского ножа. Стало быть пощекотали его ребятки. Ну ладно.

     — У тебя, парень, не так много вариантов. Ответить на наши вопросы и отправиться к Искренним на суд. Помучиться, ответить на наши вопросы и отправиться к Искренним на суд. От тебя зависит, что ты выберешь.

     — Ты не понимаешь, солдат, во что ввязался, — задыхаясь выцеживает сквозь зубы мужик. — Не понимаешь, что ты уже труп, как и я. Они везде нас достанут, хоть в Искренности, хоть в Бесстрашии, хоть где. Ни ты, никто на свете от них не скроется. Слишком многое поставлено на карту.

     — Мне на самом деле нужны ответы всего на два вопроса — на кого вы работаете и что в контейнере. Остальное меня мало волнует.

     — Ты что, не втупляешь, командир? — мужчина кашляет и сплевывает кровавый сгусток. — Тебе этих людей не достать никогда. А если я тебе хоть что-нибудь скажу, ты точно труп.

     Пинаю его подошвой берца в живот, в то место, где ребятки поработали. Мужик охает, сворачивается в позу эмбриона.

     — Ты, кажется, не понимаешь по-хорошему, парень, — как можно пренебрежительнее бросаю ему. — Я ведь добрый, добрый, а бритвой по глазам от меня не заржавеет. Отвечай четко и ясно — куда несли контейнеры, от кого, что в них, кто заказал?

     Мужик смотрит на меня ненавидящим взглядом. Хоть и не раз мне представлялась возможность участвовать в подобных допросах, а все равно как-то не по себе. Обычно сразу чувствуется — мудак допрашиваемый или нет. У мудаков совсем другой взгляд. Сейчас явно не тот случай. Но несмотря на все свои ощущения, все-таки достаю пистолет.

     — Шанс, парень. Я даю тебе шанс. Если ты мне сейчас все расскажешь, уйдешь отсюда целым. Нет — будешь покалеченным. Итак…

     Выжидаю пять секунд и стреляю ему в коленную чашечку. Истошный крик оглашает округу. М-да, не зря Джоанна не хотела пускать нас на территорию, Дружелюбие таких криков, наверное, и не слышало никогда… Хотя, кто знает, что тут творится. Внедрюсь — буду знать точно. Если то, что рассказывала Ким, хоть наполовину правда… Руками я тоже могу нанести много повреждений, в этом многим приходилось убедиться.

     Когда малый отшумелся, я задал ему вопрос опять. Черт возьми, не думает же он, что я буду тут ему всю ночь вопросы задавать одни и те же? Киваю Саймону, чтобы сменил меня, сам выхожу покурить на улицу.

     Щелчок зажигалки, папироса отдает никотин легким, слегка дурманит, успокаивает. Нетрудно догадаться, что в контейнерах, не думает же этот парень, что мы сюда пришли и случайно их повязали. Наводка была, их кто-то сдал, или нам просто их отдали, чтобы мы успокоились и не пытались что-то выяснить больше. А вот черта с два. Несли они, скорее всего, ту самую сыворотку, которую продавали торчкам за услуги или продовольствие. Больше нечего им тут носить, остальное если и носят/возят/поставляют — то на машинах и секретными дорогами. Эти молодчики просто для отвода глаз, можно было бы даже его и не калечить. Но не хочу лишних вопросов со стороны руководства.

     В голове свербит поганая трусливая мыслишка, подыграть им, поверить, повестись на эту тупую разводку. Сказать, а, ну да, мы взяли преступников, лаборатория закрыта, нарушители пойманы… Но есть кое-что, не дающее так поступить. Джош. Ким. Честь Бесстрашного. Не могу я все оставить, как есть. Торчкам будут и дальше поставлять измененную сыворотку.

     Можно было бы избавиться от зависимых, но будут новые. Нужно понять, кому это надо, кто сидит во главе этой аферы, чего он этим хочет добиться? Мне страшно не хочется оставлять Ким одну. И если бы она была не в Бесстрашии, я не оставил бы ее. Но там она сможет о себе позаботиться, там есть кому ее защитить. Я же должен все выяснить и устранить опасность. Иначе это будет вечно продолжаться.

     Отщелкиваю окурок и захожу обратно в импровизированную допросную. Сажусь на корточки перед бледным, покрытым испариной допрашиваемым. Видно Саймон все-таки пощекотал его керамбитом. Оно и понятно, он с ним не расстается.

     — Слушай меня внимательно, парень. Весь этот спектакль мне смотреть не интересно. Вас отлично поимели ваши хозяева, поимели на все деньги и во все дыры. Вас сдали нам, иначе, почему ты думаешь, мы так легко вас взяли? Нас просто, как котят в дерьмо, ткнули носом в ваши делишки. Так что ты вряд ли знаешь что-то такое, что сильно может навредить твоим хозяевам. Но я должен спросить у тебя — в контейнерах та самая видоизмененная сыворотка, так? Так? Отвечай, тварь ублюдочная! — берц опять втыкается в его рану на животе, вызывая у него приглушенный стон. — Ее поставляет Эрудиция, так? Лабораторию держат Эрудиты?

     — Да… — тихо шепчет парень, — мы работаем на Эрудитов, у них на каждого из нас есть компромат или заложники. Они ловят дивергентов и, если они твои родственники, шантажируют ими. У тебя есть кто-нибудь, кто тебе дорог, командир? Представь, что этот человек подвергается нечеловеческим страданиям, на нем испытывают новые сыворотки и препараты, и все, что ты можешь с этим сделать, отнести то, что тебе сказали, туда, куда тебе сказали… У меня дочка там… Пятилетняя…

     Черт. Вот, черт тебя дери. Какого хера ты мне это говоришь, блядь? Горло сжимает спазм. Черт. Что же это за нахуй происходит? Зачем это может быть нужно лидеру Эрудиции? Если они работают на саму Джанин, тогда нам всем труба. Потому что она очень давно подбирается к Бесстрашию, давно хочет запустить свои лапы в руководство. Только вот зачем она подсадила Дружелюбных на это дерьмо? И как это поможет ей посадить на кукан Бесстрашных? Одни вопросы и ни одного ответа…

***

     По возвращении в Бесстрашие меня ожидает такой сюрприз, что впору удавиться. Ким подвесили на сетке, изуродовали, и она без сознания, в шоке. Эван ругаясь так, что хочется записать и выучить, поведал мне, что он думает по этому поводу.

     — Эван! — прерываю я поток матершины и встряхиваю брата за плечи. — Слушай меня внимательно. Я тебе не могу всего сказать, но видишь, какие дела творятся. Мне нужно будет исчезнуть, надолго. Не могу сказать куда и зачем. Ты остаешься за старшего. Бог даст, вернусь с Джошем, но могу не вернуться и я. Девок береги, прошу. С Салли глаз не спускай, она повадилась в Эрудицию бегать, это надо пресечь. Там очень опасно. И Кимберли… Просто не дай ее в обиду. Она выправится, встанет на ноги и сама за себя постоит, но пока она не прошла инициацию, пока она не стала полноправным членом Бесстрашия, она в опасности. На нее уже покушались вне территории фракции, теперь вот и тут тоже…

     — Она тебе кто? — настороженно спрашивает Эван. — Твоя девица?

     — Чтобы не вдаваться в подробности, можно и так сказать. Просто, сделай, как я прошу, кроме тебя я больше никому тут не доверяю. Ясно?

     — Ладно, сделаю все, что смогу, — кивает брат и хлопает меня по плечу. — Ты тоже не пропадай по возможности, конечно. Нездоровая канитель тут какая-то творится.

     — Ты даже себе не представляешь, насколько нездоровая, Эван.